Наш ледниковый период (джен)

1.

Тот отрезок времени трудно вспомнить, хотя он увековечен в новостных лентах, его растащили на квантовые частицы вспышки фотокамер, от мобильных до профессиональных. В зале суда пахло магнием, заставляя думать: кто до сих пор использует магний для съемок. Сполохи наслаивались друг на друга, как сплошной световой шлейф, хвост кометы, овевающий раскаленное ядро из ужаса и злости.

По пятнам фото, траурным лентам видео и россыпи текста можно отследить, как нарастало и захватывало города и страны отчаяние. На ум приходит метафора: аппендицит, — сначала легкий спазм в животе, потом мучительная боль, набрякший отросток налился гноем, готов разорваться и залить отравой перитонита.

Аппендицит — простая операция. Жаль, морозянку не вылечить скальпелем и дренажем.

Пейзажные фото как ранние симптомы: безымянная база в пустыне Овайхи, до ближайшего населенного пункта несколько тысяч километров. Даже там их нашли журналисты, когда военные больше не могли скрывать правду: морозянка разорвалась холодным гноем гораздо раньше. На базе числилось двести человек, полторы сотни военных, остальные ученые. Руководители испытаний и авторы проекта — частная лаборатория; грант от государства, но юридически все на частной лаборатории «Zann Lab». Военные просто охраняли ученых, пока те создавали смерть в пробирках.

Журналисты спекулировали фактами, враньем, требовали импичмента президента. Виноватыми, конечно, оказались ученые. Никто не любит умных людей, верно?

Тогда все казалось дешевой сенсацией, вероятно, журналистам тоже. Ученые нередко проводят бесчеловечные эксперименты. Опыты по созданию биологического оружия.

Один короткий вопрос: «Что дальше?»

Фотографий сотни, тысячи, от репортажей ВВС до бесконечных перепостов на третьесортных «хайповых» сайтах. На тот момент их уже знал едва ли не каждый в мире, но любопытства все еще оставалось больше, чем ненависти.

Лорен и Кристина «Крис» Цанн, брат и сестра; близнецы — вернее, двойняшки. Если не приглядываться, они совершенно не похожи: Лорен высокий, крупный, из-за лишнего веса смотрится старше своих тридцати четырех, его сестра — невысокая, худая, коротко стриженная вечная девчонка, выглядит лет на девятнадцать. Если изучать изображения: очень похожи — резковатые черты лица, серые глаза. Одинаково не умеют улыбаться. Потом люди будут говорить: мол, сразу видно — чудовища в человеческом облике.

Они всегда держатся вместе; на фото Лорен вечно закрывает своей массивной фигурой сестру от журналистов. Он же обычно и отвечает, корректный и спокойный, типичный профессор колледжа: «Мы не создавали virus congelatio, так называемую «морозянку», биологическим оружием. Как руководитель независимой лаборатории я могу заявлять о лишь том, что мы выиграли грант на создание морозостойких культур и тщательно выполняли условия соглашения».

«Вам платили военные? Или террористы?»

«На чьи деньги вы убивали людей?»

Журналисты любили ловить в кадр их руки в наручниках — у Кристины запястья покрыты шрамами, словно она пыталась сбежать от содеянного и покончить с собой.

В зале суда пахло магнием, из открытой двери тянуло сквозняком. Кто-то закричал. Все боялись холода, «вирусного некроза», морозянки.

Тот отрезок времени трудно вспомнить, непроглядная темнота, но тогда была надежда, что болезнь остановится.

Тюрьма не пугала.

«Они расстреляют нас», — сказала в один из тех дней Крис. Их держали вместе, странная деталь, где-то слышал Лорен, обычно мужчин и женщин разделяют; кровное родство ничего не значит. Должно быть, боялись, что другие заключенные, паникующие насильники, грабители и убийцы, разорвут настоящих монстров на куски.

«Нет», — Лорен спокойно пожал плечами. Он пытался читать монографию по вирусологии, делать пометки, просто отвлекаться. Какой-то активист днем раньше набросился и разбил ему очки, новые так и не выдали, дужка держалась на скотче. — «Им это невыгодно. Мы выпустили дьявола из ада, и они отправят нас охотиться на него».

«Дантова ада, последнего круга», — уточнила Крис и засмеялась .

Так и вышло. Официальный приговор суда — пожизненное заключение, триста сорок лет, если точнее, но чернокожий судья в очень белом парике не меньше других боялся морозянки, а с ним еще тысячи людей. По новостям передавали успокоительную ложь: лекарство почти создано, ведутся международные исследования.

На самом деле ничего у них не получилось, и охотиться на сатану отправили тех, кто вызвал его со дна ледяного озера. Лорен всегда умел «предсказывать будущее», вернее, научно прогнозировать последствия.

Так и вышло.

0.1

База числилась как 145-234B-99, и другого имени у нее не было; да и этого не существовало ни на одной карте. Совершенно зря GoogleMaps вообразили себя всевидящим оком над землей.

— На самом деле, секретность — устаревший атрибут. Они обратились в независимую лабораторию, вот что они сделали, — Лорен разговаривал не с молчаливым водителем — индейцем или полукровкой, для которого типовой вездеход Oshkosh L-ATV был чем-то вроде храма, а он — его единственным жрецом. Он назвал свою фамилию, Кел, и это все, что Лорен и Крис о нем узнали. — Почему? Потому что любая система, замкнутая внутри себя, неизбежно вырождается. На правительство работают сотни и тысячи ученых, но для этой разработки они нашли публикацию в Science пятилетней давности с нашими именами, отправили «людей в штатском», и вот мы здесь.

Кондиционер в вездеходе работал из рук вон плохо. От сухой жары дрожал воздух, блестели, готовые расплавиться, камни. Влажные салфетки заканчивались, вода в бутылке тоже. Крис сжалилась и протянула свою:

— Они не разрешили нам взять нашу лабораторию. Ни оборудование, ни людей. Ненавижу, когда мной командуют.

Крис хмурилась. На левой брови у нее сохранился шрам от пирсинга, который ставила в юности.

— Относись как к первому этапу. Мы первопроходцы. Потом привлечем остальных, — возразил Лорен, ему было действительно немного неловко перед командой, но контракт того стоил, лаборатория продолжала работать, просто без своих основателей. К тому же все получили приятный бонус к банковским счетам.

Крис все равно обижалась на него. Наверное, успела завести с кем-то интрижку, а теперь пришлось оставить избранника (или избранницу) на расстоянии тысяч миль.

Она поджала губы и отвернулась, разглядывая бесконечную темную ленту трассы, желто-красноватые камни, редкие выросты гребенщика, колючки цереусов, сухие шары перекати-поля. Пейзаж не менялся несколько часов, а лететь сюда было нельзя, таковы условия засекреченного проекта. Им предстояло провести десять контрактных месяцев в изоляции: ни концертов рок-групп, которые любила Крис, ни пахнущих типографскими чернилами книжных новинок, ни конференций, ни индекса Хирша, ни рецензентов, из которых песок сыплется так интенсивно, что хватило бы на пару Овайхи, еще и на Мохаве бы осталось. Интернет строго внутренний, так что Тиндер и Инстаграм тоже под запретом. Лорен решил, что это будет интересный экспириенс, полное погружение в одну задачу, сродни отшельническому бдению. Он поделился с Крис, и та ядовито напомнила: никакого Старбакса с шоколадным капучино и ванильным чизкейком. Ну же, братец, ты сам только что расписывал преимущества «отшельничества».

Погружение в тайну началось со въезда в огороженную зону. Забор в пустыне привлек бы внимание случайных путников, но был замаскирован под обвал камней, обрушившихся еще в палеозое. Затем вездеход спускался вниз по тоннелю, в долгожданную прохладу. Контраст пустынных температур — до сорока градусов между точками экстремума.

Все думают, что страшнее всего раскаленный песок и жара, но холод опаснее, а пустынный сухой холод — вдвойне, контраст выжмет тебя досуха и оставит сухой ящеричьей шкуркой. Это им рассказывал позже полковник Джереми Ренделл, он же встретил их в тесной комнатушке, бункере-в-бункере.

— Лорен и Крис Цанн, — проверил по документам и добавил. — Ваши родители что, перепутали имена?

Эту шутку оба слышали раз двести.

— Я Кристина, — сказала Кристина.

— Женское имя — Лоурен. Мужское — Лорен, — добавил ее брат, который при своих почти шести футах роста даже на бывалого вояку смотрел сверху вниз. Полковник напоминал рептилию — лысый, с темной заветренной кожей, словно покрытой чешуей, сухопарый и подвижный. Он сразу сообщил, чтобы «господа ученые» не надеялись на пятизвездочный отель, но «жить можно, работать тоже».

Жить им пришлось в каморках без окон, в подземной лаборатории не ловила мобильная связь, а мыться приходилось в общей душевой. Но лаборатории — царство науки в сердце пустыни, — были лучше всего, что им приходилось видеть.

Вопрос приоритетов, сказала Крис.

Они не лгали журналистам позже, их целью действительно было создание модификации вирусов, встраивающихся в метаболизм и трансформирующих ДНК, заменяя ее участки собственным «кодом». Официально — для работы в сверхнизких температурах, вплоть до покорения космоса. Великая цель человечества посреди песка и кактусов.

Они подчинялись единому режиму военной базы: подъем в пять утра, отбой в десять, вместо униформы — белые халаты. Ученые держались отдельно. Цанны не единственные занимались исследованием «морозного вируса», проект существовал уже почти десять лет. Они подтолкнули его с мертвой точки, вот и все.

Лорен скучал по нормальному кофе. Крис — по возможности напиться в клубе, а потом вместо того, чтобы цеплять мужчин или женщин, — строчить формулы и вырисовывать молекулы белковых структур прямо на барной стойке, на огрызке салфетки. Однако оба признали: военный режим и изоляция с доступом только к научной литературе, никаких фантастических романов и романтических комедий, идеально подходили для работы.

На базе трудились полсотни ученых, но именно они создали virus congelatio, морозянку, а первой случайной жертвой стал Томас Кел, просто Кел, который привез их; проводник стал проводником и для холодной смерти.

Позже Лорен и Крис решили, что это даже символично.

0.5

Лаборатории закрывались ключ-картами и отпечатками пальцев, попасть внутрь можно было только после дезинфекции. От едкого «душа» многие чихали.

У Кела не было допуска даже в санитарную зону, и все же он оказался в белой пещере с электронными микроскопами, чашками Петри, реагентами и смертоносными культурами в колбах. Лорен потом предполагал, что Кел работал на каких-то темных личностей — то ли на террористов, то ли русских шпионов, да хоть на сопротивление апачи. Крис выдвигала встречную версию: поспорил с кем-то из своих дружков-военных, спер чужой ключ и скан отпечатка. Человеческая жадность, коварство, глупость и легкомыслие — все одинаково. Фактор, который почти невозможно предусмотреть.

Кела видели на камерах, экспериментальную пробирку до того, как оказалась там, где не следовало, — тоже. Постфактум хищение казалось глупым, словно магазинная кража. Его могли бы задержать, говорил полковник Ренделл, мы же не совсем идиоты, у нас высший приоритет безопасности и протокол применения любых необходимых мер, включая стрельбу на поражение. Но это же Кел, я сам ему приказал ехать в город, пополнить запасы, кто же додумался бы, что он решит пронести пробирку в собственных трусах?

Очевидно, тот немного повредил печать, очевидно, еще на базе; перекинулся парой слов с приятелями, отдал честь навытяжку перед тем, как открыли ворота. Микрочастицы ДНК-яда выплеснулись в прозрачную пустынную жару, морозянка отогревалась после автоклавов с пометкой «ОПАСНО!»

Потом его отслеживали по следам навигатора: Кел доехал до городка со смешным названием Коффи-Пойнт. Выпил пару кружек пива в местном баре. Наверняка снял девицу легкого поведения, даже в таких захолустьях, полных предрассудков и пуританской морали, можно договориться. Пробирка ушла в неизвестном направлении, вот как все случилось. Кела должны были расстрелять за предательство, как и полковника Ренделла.

Ничего делать не пришлось. Морозянка сама решила вопросы патриотизма, этики и морали.

На базе первой жертвой стал Ли Флэтли, рядовой. Он понятия не имел и никогда не интересовался, чем занимаются «белые халаты». Сказано охранять — значит, охранять. Пришел к доктору Сьюзан Нилсон, жалуясь на озноб. В пустыне ночью прохладно, личный состав снабжали теплой одеждой, но в бункере всегда царила духота, вытяжки еще кое-как справлялись, а кондиционеры не очень: бережливый Ренделл экономил на электричестве. Вид укутанного по горло Флэтли, в перчатках без пальцев, с теплой шапкой на голове заставил остальных посмеяться. Сьюзан Нилсон смерила температуру — тридцать шесть и две по Цельсию, — и сказала Флэтли, чтобы не придуривался и не отлынивал от службы.

Его нашли мертвым через восемь часов на южной границе периметра. Полковник Ренделл и доктор Нилсон позвали не только Цаннов, еще нескольких коллег из лаборатории. Крис подошла к трупу, наспех повязав маску, такие носят в метро во время сезонных вспышек гриппа.

— Он замерз, — сказала Крис.

— Что за хер… — начал Ренделл и осекся: рядом дамы. — В смысле замерз? Шпарит, как в аду.

Привычное уже марево, застилающее красный камень, песок и недружелюбную колючую поросль, ложилось на кристаллы льда, облепившие труп. Мерзлота расползлась на дюйм-полтора, рядом рос небольшой кактус рода Astrophytum. Лорен наклонился, убеждаясь: растение не пострадало.

— Эндотермическая реакция, — проговорил он для сестры. — Доктор Нилсон, разрешите нам присутствовать на вскрытии?

— Да хоть сами его проводите, — Нилсон зачем-то поправила растрепанные рыжие волосы. — Мне отчет в двух экземплярах.

Она нахмурилась, голубые глаза блестели.

— В трех.

Лорен кивнул. Бюрократия его не раздражала, иногда даже успокаивала и помогала ощутить реальность.

Сохранились все три копии, классическая картина морозянки — внутренние органы полностью оледенели, позже появились рапорты о холодовой гангрене, но бедолага Флэтли умер слишком быстро, его словно засунули живьем в жидкий азот. Кактус не пострадал. Лорен выкопал его и посадил в горшке, в своей комнате, Крис хотела забрать, но он парировал, что сестра никогда не умела заботиться о ком-то живом, помимо культур в пробирках и чашках Петри. Астрофитум ждала бы неминуемая гибель. В результате Крис все равно захватила кактус и назвала его Флэтли. Ее обычная выходка.

Хорошо, что журналисты не узнали о ней, когда известия о «холодных смертях» стали повторяться все чаще, когда база вымерла — второй жертвой стала Нилсон, за ней еще сразу четверо — по двое из солдат и ученых. Пропажа пробирки и Кела указывала на след далеко за пределами безымянной «колыбели». В один из первых дней Ренделл часа три ругался по старомодному дисковому телефону с каким-то своим начальством. В тесном кабинете трещали стены.

— По-моему, нам не выплатят премии, — сказала Крис.

Она жевала клубничную жвачку из продуктового пайка, запах был совершенно химический, как у средства для мытья посуды. Жвачку привез Кел, а теперь исчез. Вместе с пробиркой.

— Будем надеяться, что удастся перехватить…

Кел заморозил целый номер в отеле Айдахо-Фолс. К тому времени на базе оставалось человек тридцать живых. «Колыбель ада», — журналисты потом полюбят это название, — оцепили тройным кордоном, люди в защитных костюмах передавали еду, одежду и обещали сжечь заживо всех, кто осмелится покинуть карантинную зону.

— А что, можно попробовать. Согреемся, — иронизировал полковник Ренделл.

Крис потребовала пятигаллоновую бутыль джина. Лорен даже не знал, что «Бомбей» выпускают в таком впечатляющем формате.

— Мы все умрем. — Сидя на кровати, она делала глоток за глотком из горла, серые глаза блестели. Сравнение с зимним небом вовсе не казалось поэтичным. Лорен отобрал бутылку.

— Создадим антидот.

— Не успеем. Мне уже холодно.

Лорен принес термометр. Тридцать шесть и восемь. Тридцать семь.

— Субфебрилитет на нервной почве, — прокомментировал он на правах старшего (целых два часа!) брата. За себя почему-то не боялся, подумаешь, ледяная смерть. Говорят, это даже не больно. Жертвы морозянки жаловались только на озноб, температура тела снижалась, пока не доходила до критической отметки. Убивала гипотермия, но вирус продолжал работать, превращая внутренние ткани в мороженое мясо, в искристые нетающие кристаллы. Почти красиво.

Они так и не заболели.

Полковник тоже держался, живучая ящерица. Когда остались они втроем, морозянка настолько распространилась по миру, что удерживать ученых в карантине, а историю за семью замками правительственной тайны стало невозможно.

Им позволили выйти только чтобы доставить в камеру предварительного заключения. Снаружи по-прежнему царила пустынная жара. Кактус по имени Флэтли Крис прихватила с собой: растения не болели и не переносили вирус.

2.

Монография по вирусологии закончилась, оставались еще пара выпусков Science за прошлый год и несколько научно-фантастических романов, старых и проверенных временем: Брэдбери, Азимов, Саймак.

Сломанные очки норовили расклеиться окончательно, в прямом смысле слова. В углу незримым укором и терновым венцом возвышался разросшийся Астрофитум.

Крис мерила камеру шагами.

Это бесило, но меньше, чем могло бы. Лорен давно взял на себя вину за произошедшее, хотя морозянку они создавали вместе, ну и сестра всегда была талантливей его, так что ей принадлежало примерно 60% работы. 66% для верности. 66,6.

— Мне кажется, или тут какая-то подстава?

Крис остановилась посреди камеры. После года на базе оба привыкли к тесным пространствам, разница только в решетках.

— Они что, отправляют нас обратно? Исследовать все тот же virus congelatio, просто продолжить на том, на чем остановились?

Лорен подумал о полковнике Ренделле. Наверняка тот уже мертв, решил ли это трибунал или вырвавшееся на свободу бактериологическое оружие.

— Ты смотрела статистику, Крис? Каждый день — до двадцати тысяч новых случаев, пандемия захватила все страны мира. Как я и говорил, нас отправят загонять в ад того дьявола, которого мы выпустили.

— Ты не веришь в дьявола. И в бога.

— Ты тоже.

Лорен перелистнул журнал. Из него выпала брошюрка какой-то секты, из тех, что используют дешевые стоковые фото для полиграфии. На обложке улыбающиеся белый мужчина, женщина в длинной юбке и ребенок — конечно же, мальчик, — стояли на покрытом травой и цветами острове, сверху вниз взирая на поросшие льдом искореженные тела. Остров парил в воздухе, нарушая все законы гравитации.

«Кто спасется в конце времен?» — гласил заголовок.

— Откуда у тебя эта херня? — Крис взяла журнальчик и приготовилась порвать.

— Понятия не имею, — Лорен пожал плечами. — Но он хорошо иллюстрирует метафору про ад и дьявола, ты не находишь? Мы устроили этот апокалипсис, нам его и прекращать.

Крис села на жесткую кушетку и закрыла лицо руками. Костяшки кровоточили.

— Из-за нас погибли тысячи людей. Десятки. Сотни тысяч. Может, уже и миллионы.

Лорен обнял сестру за плечи, словно им было лет по десять, она уронила мороженое, а он обещал купить новое.

— Мы выполняли свою работу, Крис.

— Это тупая отговорка, Лори.

— Нет, не отговорка. Мы контролировали то, что происходило в лаборатории, и если бы чертов ублюдок не влез своими грязными лапами и не утащил пробирку, то штамм C-125 принес бы людям благо, а не зло. Человеческий фактор нельзя предусмотреть, но не мы сотворили то, что случилось. Нас назначили виновными, вот и все.

Мужчина и женщина на обложке журнальчика лыбились с особой издевкой, словно подчеркивая: ага, мы говорили. Это все ваше ГМО, высокие технологии, стволовые клетки, феминизм, ЭКО и аборт как свободный выбор. Наслаждайтесь.

Лорен скомкал неподатливый глянец и швырнул в угол камеры.

— Как бы то ни было, мы все исправим.

Крис шмыгнула носом, прижимаясь к плечу брата. Это успокаивало обоих, сработало и теперь.

Приговор вступил в действие со следующего утра. Их отправили обратно на базу, которая теперь должна была стать одновременно госпиталем и исследовательским центром.

«Монстрам разрешили опыты над людьми!»

«Лорен и Кристина Цанн: «Мы продолжим работу с «морозным вирусом».

«Правительство скармливает заболевших людоедам!»

«Вина доказана: продолжайте в том же духе!»

Заголовки в интернете повторяли друг друга, большинство даже не тратили времени на рерайт, копируя приговор и последнее «интервью» из зала суда. На нем оба «монстра» выглядели слишком подавленными, но ретушеры позаботились о том, чтобы превратить Лорена в двуногого Джаббу Хатта, а Крис — в какую-то сумасшедшую злодейку, вроде Беллатрис Лестрейндж из экранизации “Гарри Поттера”.

— Почему они так это выставляют? Мы ведь правда хотим исправить, — спросила Крис, пока они повторяли пустынный путь. Им разрешили взять планшет, пока еще ловила связь. За бронированным фургоном, похожим на давешний военный вездеход Кела, следовал еще один, полностью закрытый: в нем везли зараженных. Официально подопытные сами соглашались на «экспериментальное лечение», о чем раз двести заявил президент и все службы ООН разом.

— Ненависть продается лучше. Кроме того, ты ведь не думаешь, что мы будем единственными исследователями морозянки? Из нас уже вытрясли все, что могли, теперь проблемой займутся целые государства. Для нас задумали пытку, наказание, вот и все. Но это неважно.

Крис отложила планшет.

— Ты прав. Неважно. Мы начали, мы закончим.

Надежда стоила не меньше, если судить по пока еще живым жертвам морозянки.

3.

Вымерший однажды бункер встретил молчанием могилы — пустой могилы, откуда эксгумировали всех мертвецов. Резко пахло хлоркой, этот универсальный способ обеззараживания работал и против морозянки; не передавайся вирус воздушно-капельным путем, пандемию давно бы схлопнули.

— Добро пожаловать домой, -— неуверенно пошутила Крис. — Что, где там наши подопытные? Если верить таблоидам, мы только и мечтаем вскрыть пару несчастных, словно лягушек на уроке биологии.

— Добровольцы, — исправил ее Лорен. — Согласившиеся на экспериментальное лечение. И у них мало времени, морозянка убивает за несколько дней, сюда привезли с ранними симптомами, но отоспаться нам не грозит.

— Я уже отоспалась в тюрьме, спасибо. Пойду поставлю Флэтли под ультрафиолетовую лампу. Ему не нравится темнота.

Узкие коридоры, скучная серовато-зеленая краска на стенах. Комнаты даже меньше, чем тюремная камера, и там, пускай под потолком и зарешеченное, но пропускающее солнечные лучи окно. Снаружи двойное оцепление. Попытка сбежать — расстрел на месте, конвоиры объяснили вполне доходчиво. Несмотря на полный костюм биозащиты наручники сняли только перед тем, как захлопнулась дверь.

— Выходить погреться тоже нельзя? — вслед крикнула Крис.

Ей не ответили. Не тот случай, когда молчание знак согласия, предположил Лорен.

— Не замерзнем, — эта двусмысленность заставила сестру коротко хихикнуть. Они должны были умереть от морозянки в числе первых, но даже не чихнули. Лорен вспомнил полковника Ренделла: тот тоже был жив, когда его последний раз видели, несколько месяцев назад; за это время он мог сто раз превратиться в филе из супермаркета по скидке, и вряд ли им расскажут о судьбе человека, который принял их на работу в прошлый раз.

Военные преступники не должны рассчитывать ни на сочувствие, ни на понимание, и сентиментальность здесь неуместна.

В глубине души они не верили в то, что действительно создали новую чуму, выпустили всадника апокалипсиса, который один стоил четверых. Психика защищает себя от перегрузок, родители с детства приучали брать на себя ответственность и строить собственную жизнь так, чтобы ею можно было гордиться, поэтому оба получили PhD в двадцать четыре, с разницей в один месяц. Крис выиграла хотя бы эту гонку, чем всегда отбривала на лореново: «Я старший». Принять вину — сойти с ума. От сумасшедших мало толку.

Кактус под ультрафиолетовой лампой топорщил синеватые иголки и подумывал выпустить бутон.

— Пойдем к пациентам, — позвал Лорен, в тот момент думая: морозянки не существует, какая-то ошибка или их пытаются надуть, получить бесплатно на второй срок контракта. Вирус в пробирке и безвреден. Люди, которые «согласились на экспериментальное лечение», они...

Наваждение прерывалось шуршанием кроссовок Крис о цементный пол. От запаха антисептиков щипало в носу. Протоколы предусматривали использование костюмов биозащиты при контакте с пациентами, но Крис первая сказала: «Нахер», и Лорен согласился.

Прошлый раз безымянная база вымерла слишком быстро, к тому же военные пытались заметать следы, как мусор под ковер. Трупы сжигали, не всегда производя вскрытия, тот же Ренделл все повторял: «Неча там смотреть на них, все одно, перемороженная тухлятина», — и сама беда казалась камерной, как постановка трагедии Шекспира в провинциальном театре. Теперь перед ними (чудовищами, бесчеловечными монстрами) в палате, переоборудованной из казармы, сидели два десятка зараженных, они кутались в одеяла и пытались согреться. Кто-то выкрутил термостат почти на сорок градусов.

— Ренделл бы лопнул от злости, никакой экономии электричества, — фыркнула Крис.

Они стояли на пороге. Прошлый раз болели и умирали военные, дисциплинированные в агонии точно так же, как на плацу, либо коллеги, которые до последнего вели записи. Лорен и Крис ждали своей очереди, слабовольно зациклились друг на друге, чужая беда была фоном. Вести об общемировой пандемии остались на уровне заголовков в сети, обозленных от страха «активистов» с кулаками. О переполненных больницах и приказе сбрасывать жертв «арктической чумы» в ямы общих могил только читали, смотрели, как фильм ужасов, как рассказ о чьих-то выдуманных судьбах.

Люди на жестких койках совсем не напоминали военных — темнокожий мужчина с поблекшими от изморози татуировками, девочка лет шести, азиатка, две женщины на одной кровати. Близнецы, отметил Лорен, и его передернуло. Мужчина, завернутый одеяло из шерсти альпаки, которое стоило, наверное, пару тысяч баксов, поправлял очки и явно собирался объявить Цаннов монстрами, снова, будто это должно было утихомирить вирус в органоидах его клеток.

Крис сжала ладонь брата.

— Знаю, — начал тот, — вы считаете, что мы ужасные злодеи и сотворили все нарочно. Не буду тратить время на оправдания, все что хотели, мы уже сказали в суде. Нет, мы не собирались создавать биологическое оружие. Да, мы сделаем все, чтобы спасти вас.

— Вы еще прощения попросите, — фыркнул мужчина с одеялом из альпаки.

— Убийцы! — поддакнула ему костлявая, похожая на сушеную рыбу, женщина; она обнимала малыша полутора-двух лет. Тот уже не двигался, маленькое тельце источало пар, как от вынутого из морозилки в жару куска мяса.

«Безнадежный случай».

— Стойте, нам обещали, что вы вылечите нас. Не «сделаете», а вылечите… — всхлипнула смуглая девушка со смешной прической, ворохом мелких косичек, выкрашенных градиентом от розового к лиловому.

Лорен и Крис переглянулись.

— Ладно, я не буду вас успокаивать. Брат умеет, а я нет, — Крис выступила вперед. — Прошлый раз у нас нихрена не получилось с лекарством. Сейчас? Ну, по крайней мере, правительство не поджимает хвост и не пытается заткнуть нам рты.

Подросток в выцветших от холода татуировках запустил в нее кружкой. Не очень метко: фаянс разлетелся на несколько кусков, на самом большом красовалось красное сердечко.

Крис подняла этот осколок.

— Эй ты, умник. Хочешь просто нас убить? Давай только сначала покажу где лаборатория, вам придется самим работать над лекарством.

Люди загомонили, голоса наполнили казарму в поисках выхода и как-то разом затихли.

— Нам понадобится помощь, — сказал Лорен, — нам обещали выделить квалифицированных вирусологов, генетиков, лаборантов, но добровольцев, похоже, пока не нашлось. Они будут, я не сомневаюсь. Только у нас мало времени, и каждый, кто пока чувствует себя более или менее сносно, сумеет принести пользу. Себе и остальным.

Первой подняла руку женщина с ребенком. Несколько человек уже потеряли всякий интерес к происходящему, но из тех, кто пока не торопился умирать, вызвались все, кроме мужчины в дорогом одеяле.

— Работающие в лаборатории получат образцы временного антидота первыми, — произнесла Крис с легкой улыбкой.

Мужчина вскинул руку: ладонь дрожала, под ногтями белесой коркой собрался иней. По крайней мере, отметил Лорен, за несколько месяцев научились сдерживать болезнь, морозянка убивала со стопроцентной летальностью, но не за пару дней, а за неделю, две, порой — месяц.

— Вот и отлично, — сказал он. — Поверьте, у нас все получится.

4.

Они говорили друг другу: не привыкай, не привязывайся, не воспринимай «экспериментальных» как людей с судьбами и жизнями. Черного парня с татуировками звали Харви, он работал строителем, это было нудно и тяжело, поэтому мозоли на ладонях превратились в миниатюрные айсберги.

Запоминай симптомы, — это Лорен повторял сестре, стараясь защитить ее. Крис была хорошим исследователем, но не когда ее внезапно заклинивало на благе человечества во имя мира во всем мире. Сам он был циничнее, не самый приятный в общении человек, что и говорить. Защищать и работать. Это лучшее, что они могли делать.

Харви вызвался помогать им, но продержался недолго, морозянка взяла свое. Он упал прямо в лаборатории, дрожа и стуча зубами.

— Иисус сраный, как холодно.

Он перебирал четки, и наверняка прежде каждое воскресенье посещал церковь. Богохульство уродовало его, почти как лед в глазах, выросты голубоватых кристаллов — если держать в тепле, растают, но потом появятся снова.

Четки примерзали к пальцам-айсбергам. Крис закричала:

— Да вколи ты ему антидот, — и Лорен подчинился, несмотря на то, что Харви получил свою дозу всего три часа назад, и усиление симптомов означало: морозянка берет свое. Вирус подавляли, но не лечили. Финал всегда один.

Харви умер, скрючившись в углу, он до последнего пытался принести пользу, чистил пробирки и тыкал на указанные кнопки клавиатуры. Четки вмерзли в подушечки пальцев так глубоко, что вырвать их не получилось. Крис зачем-то попыталась, Лорен ее остановил :

— Не нужно.

Четки в ладони верующего уместнее красных оледеневших ран. Мертвецов они обрабатывали со всей тщательностью, сначала вскрытие, потом крематорий. Ты наконец-то согреешься.

Огонь принимал каждого: младенца, мужчин, женщин.

Не привязывайся, повторяли они друг другу. На место погибших привозили новых, почти здоровых на вид — легкий налет белизны или просто жалобы на озноб. Лорен не сомневался, не раз им впихивали людей с обычным ОРВИ, но вернуться из «чумного барака» невозможно, и он, обнаруживая в пробирке невзрачные influenza, делал глубокий вдох и молчал. С Крис было сложнее, она ненавидела ложь.

— Их надо вышвырнуть отсюда нахрен.

— Они наверняка заражены. Уже заражены.

— Лори, у них сраный грипп. Они выздоровели бы за неделю, а если подцепят морозянку…

— Уже подцепили.

Однажды в финале такого разговора Крис ударила брата в живот — туда, где находилось солнечное сплетение. Слой жира и мышц смягчил немного, но все равно неплохо поставленный в спортзале удар заставил сжаться от боли, судорожно хватать губами затхлый воздух. В лаборатории дежурили Татьяна Соколова и Цяо Дзи, обе в «удовлетворительном» состоянии. Они подошли ближе, не решаясь преодолеть последний рубеж и спросить — о чем вы, а?

У Соколовой грипп.

У Цяо, вероятно, тоже. Нужно подождать три часа, чтобы выделить вирус из анализов, но симптомы отличаются.

Их отправили сюда, в барак умирающих, безнадежных… почему?

«Паника», — правильный ответ, о котором не хотелось думать.

— Лори?

Крис заглянула брату в лицо. Тот мотнул головой и выпрямился, скривился, но он умел терпеть.

— Мы можем попытаться отпустить их, Крис, — сказал он, заранее недолюбливая эту идею, и оказался прав.

Соколову и Цяо Дзи расстреляли дежурные, хотя у обеих были пропуски и гарантия о том, что они «чистые», без следов вируса морозянки. Лорен узнал об экзекуции из протокола видеокамер и потратил три часа, чтобы аккуратно вырезать и удалить его, а потом сказал Крис короткое: «Это не работает».

Очередное «не получилось».

Они говорили друг другу «не привязывайся», но надежда была самым жестоким дьяволом, искушению которого невозможно противиться. Крис выбрала девушек-близнецов. Лорен почему-то сочувствовал тому бедолаге с одеялом.

Все закончили свои дни в глыбе льда, а последним способом согреться стал крематорий. Лорен сжег изделие из шерсти альпаки последним, руки дрожали, когда он запихивал мягкую теплую ткань внутрь, случайно коснулся добела раскаленной крышки. На внутренней стороне ладони покраснел ожог. Крис молча развернулась, чтобы принести мазь.

— Руку дай, — приказала она.

Прохладный гель пах пенициллином — характерный кисловатый аромат.

— Легче?

— Да, — сказал Лорен. — Спасибо. У меня останется память об… одеяле.

— Давай будем думать, что это хороший знак, — предложила Крис, пожав плечами, и брат согласился.

5.

Флэтли прекрасно себя чувствовал под ультрафиолетовой лампой: должно быть, из-за удушающей жары, которую просили поддерживать больные. Температура снаружи в полдень и в бункере сравнялась, на кондиционеры наложили неофициальный запрет, оставив только вытяжки и фильтрацию воздуха. Тридцать четыре градуса даже в лаборатории, в бараках — под сорок, еще и обогреватели включали. Крис терпела, Лорен жару не переносил никогда, спасался только душем — благо хоть грунтовые воды позволили еще на старой военной базе сделать собственную канализацию. Они работали по двадцать часов подряд, едва перекидываясь короткими фразами. К концу этих бдений Крис засыпала, уткнувшись лбом в стол, рискуя перевернуть микроскоп или уронить сенсорную клавиатуру. Лорена плохо слушались пальцы, и он дважды едва не опрокинул пару образцов с кровью пациентов и экспериментальными антигенами.

За ними никто не следил, кроме вызвавшихся помогать больных. Первые дни еще ждали помощников-добровольцев «Красного креста и полумесяца», волонтеров из благотворительных организаций, хотя бы ученых, надеющихся спасти мир и завоевать славу героев.

Никого.

— Как ты думаешь, почему они никого не присылают? — спросила Крис. У нее были две привычки: проверять Флэтли и поливать его ровно раз в трое суток, и каждый вечер зачеркивать дни на большом, во всю стену, календаре. Календарь изображал обаятельного щенка корги — рыжего, пухлого, с очаровательными смеющимися глазами.

Три месяца двадцать дней, три месяца двадцать один день.

Четыре, пять.

Время таяло, а лед в телах зараженных — нет.

Крис знала ответ на свой вопрос. В тот вечер они забрали посылку: обычный набор — еда, медикаменты, необходимые реагенты и все прочее. Они выдавали запрос в специальную базу, «гуманитарную помощь» сбрасывали вертолетами. Новых пациентов проводили мимо заградительного кордона, который сам по себе разросся на полмили, сверкая белизной изолирующего материала и желто-красными надписями: «ОПАСНО! КАРАНТИННАЯ ЗОНА!»

Иногда больные приходили сами. Вроде их даже не всегда расстреливали на подходе, кому-то позволяли войти. Финал все равно один.

— Двенадцать новых пациентов, «гуманитарная помощь», — Крис отдала брату шоколадный батончик из своего пайка, Лорен благодарно кивнул. Спасибо за маленькие радости. — И никого, кто захотел бы помочь нам разобраться с морозянкой?

— Они проводят исследования отдельно, полагаю. Здесь база… ну, вроде как тюрьма. Наша с тобой тюрьма. Возможно, они специально придумали нам такое наказание, епитимию.

— Да прекрати ты. Скажи лучше: к нам просто боятся лезть. Остальные если и работают с вирусом, то не напрямую с зараженными. Уж больно скверная штука, передается хуже ветрянки.

Крис вскрыла сублимированный рамен, залила его кипятком. Образец крови Мейсона Толла, который умер сегодня утром, стоял в паре дюймов, и Лорен отметил: никакое стекло не защитило бы любого, кто рискнул бы приблизиться к этой пробирке. Капля крови, способная уничтожить целый город.

Одна пробирка с концентрированным вирусом — весь мир.

Лучше так не думать, и все же…

— Но мы не болеем, — произнес Лорен. — Надо исследовать этот феномен, согласна?

— Выделить нашу резистентность как некую ДНК-особенность и использовать для лечения?

— Именно.

— Неплохо получить бы образцы других резистентных… — Крис уже отодвинула свою безвкусную лапшу и начала записывать в блокноте. До сих пор они работали с модификациями имеющегося антидота, пытались разработать вещества, действующие на вирус. Они хорошо работали in vitro, но in vivo либо оказывались токсичными для людей, либо с тем же успехом можно пить гомеопатические сахарные шарики.

— А я хочу карамельный капучино из «Старбакса» и эклер с лимонным кремом. Или нет, куда-нибудь в отпуск на Аляску, где попрохладнее, чем здесь. Но давай работать с тем, что у нас имеется.

Все же они сделали запрос на образцы крови, лимфы, панкреатической и спинномозговой жидкости резистентных. Не единственные же они в мире, правда?

Запрос остался без ответа.

Новые зараженные приходили кто почти налегке, уверенный, что проторчит в бараке всего два-три дня, кто с тремя-четырьмя чемоданами личных вещей, которые некуда было размещать в аскетичной бывшей казарме. Некоторые кричали: «Это ошибка! Я не болен! Я здоров!» — однажды втолкнули здоровяка ростом не меньше семи футов, бицепсы у него были с голову ребенка. Он колотил в железную дверь, и требовал выпустить, кричал, что он не больной, что будет судиться, что его подставили соперники.

— Готовь успокоительное, — шепнул Лорен сестре, они наблюдали чуть издалека. — Я попытаюсь с ним поговорить.

— Он тебя убьет. Одним ударом.

— Двумя. А тебя — точно одним. Давай действовать логично.

Но здоровяк не дрался, а упал на колени и разрыдался, как ребенок, у которого забрали игрушку.

— Я ведь здоров, да? Это вы там… злобные монстры… которые теперь спасают. Или жрут людей. Хрен вам. Я здоров. Вы ведь выпустите меня, пожалуйста, выпустите?!

Лорен сглотнул, потому что слезы замерзали на щеках, в тускловатом электрическом свете напоминая скорее соль, чем лед.

«Он разрушил города и всю долину, и всех, кто жил в городах, и все, что росло на земле. А жена Лота оглянулась назад и превратилась в соляной столб», — цитата из Библии явилась некстати; Лорен постарался улыбнуться:

— Обязательно выпустим. Не сейчас, хорошо? Мы просто проведем несколько тестов, а потом попросим, чтобы вас забрали, мистер…

— Стренд. Дуглас Стренд.

— Мистер Стренд.

Крис уже наловчилась использовать эти моменты доверия и надежды, у Лорена лучше получалось убалтывать смертников. Она же выскакивала из-за угла, словно фурия, и втыкала шприц со снотворным.

После первой попытки бунта и суда Линча они держали пациентов на седативах. История Элисы Харрис осталась неприятным черным крестиком в зоне «декабрь» — где-то перед Рождеством, если только Крис не сбилась при подсчете дней. Харрис держалась дольше других, ее генетический материал даже взяли за основу для нового экспериментального лекарства. Она собрала нескольких недовольных, и однажды они ворвались в лабораторию, вооруженные швабрами, пластиковыми ножами и жестяным ведром. Элиса откуда-то взяла настоящую жестяную вилку.

— Убийцы! — кричали они.

— Это вы уничтожили мир!

Кто-то из новеньких — индийская девушка в традиционных одеждах и со схваченной морозом характерной меткой на лбу, — на отвратительном английском закричала что-то про божественную кару, Провидение, а может, танец Кали, но точно не о буддистском смирении. Двое парней держались поодаль: женщины всегда решительнее.

Пришлось сдаться и позволить связать себе руки чем-то вроде нижнего белья или полотенца, хорошо еще, если свежего. Тогда «бунт» сорвался из-за того, что Харрис резко стало хуже: на проповеди о том, что следует принести в жертву «чудовищ», чтобы «остановить апокалипсис» она закашлялась, горлом пошла кровь, точнее — блестящие кристаллы, похожие на рубины; падая, они звенели об пол и таяли очень медленно.

Совпадение, конечно. Никакой мистики, Цанны были атеистами. Просто сделали выводы, и, заталкивая труп Харрис в крематорий, решили держать наготове успокоительное. Легкое и безвредное; или не совсем — но какая разница, правда?

Всем пациентам говорили: вы едете лечиться. Экспериментальные методы уже работают. Конечно, вас ждет комфортабельный госпиталь и целый штат добрых врачей в белых халатах.

Они приезжали и погружались в глухую духоту бункера-базы, видели серый цемент и бараки с койками, которых порой не хватало, но они быстро освобождались. Вместо славных улыбчивых, как из фотостоков, докторов — те самые «чудища» с передовиц газет.

Однажды Крис пошутила:

— Давай напишем на входе что-то вроде «Все врут».

— Это цитата?

— Лори, не говори, что не смотрел «Доктора Хауса».

— Не интересуюсь второсортными сериалами.

— Фу, какой ужас, я умру здесь, в обществе такого зануды, как мой брат, — Крис засмеялась. — Но все-таки давай напишем.

— Уж лучше: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Ближе к истине.

Лорен понял, что зря это сказал: Крис перестала улыбаться.

Это был их ад, и здесь они были парой люциферов и главными грешниками, и правила тоже создавали сами. Успокоительное решало проблему.

Успокоительное в посылках поставляли исправно.

— Кстати о цитатах, как насчет: «Man läßt sie schlafen. Tag und Nacht.—Den Neuensagt man: Hier schläft man sich gesund»*, — предложил Лорен, когда они решили подсыпать снотворное подопытным в воду, а новичкам вместо приветствия колоть двойную дозу.

Помощи поубавилось, зато и бунтов больше не было.

Если бы это еще и помогало продвинуться в работе над лекарством, но никто ничего не мог сделать: ни «ледяной лепрозорий», — кто-то из новичков принес это выражение, явно газетчики придумали, — ни независимые исследователи.

Слово «безнадежно» не звучало. Никогда. Рыжий корги ухмылялся с фотографии своими маленькими аккуратными зубками, блестящими глазами и розовым языком.

Все будет хорошо, обещали корги и кактус Флэтли. Все получится. Если не надежда — то что это?

6.

Бункер изолирован, легко поверить — снаружи все в порядке, это для них придумали извращенную кару. Подумаешь, всего дюжина-другая новичков в неделю, разве похоже на пандемию? Вирус не вынес озоновых дыр или пластика в воде, самоэлиминировался, вот что случилось на самом деле.

Изоляция помогает поверить во все что угодно.

В конец света.

В прибытие инопланетян, Второе Пришествие.

Однако уединение было неполным, новички бесхитростно повторяли одни и те же новости:

— Там на каждом шагу всякие «лечебницы», толку-то от них, — говорила с сильным южным акцентом коренастая женщина, одна из тех, кто прихватил не только двоих детей, семи и десяти лет, но и пару огромных сумок. Наметанным глазом Крис уже определила, что смена белья не понадобится ни ей, ни мальчикам. — Больницы переполнены, никого уже не принимают. Говорят, идите домой. Кого-то забирают сюда. Это типа лотереи, наверное. Вытянешь билетик, может, получишь антидота дозу и к вам вот. Люди говорят, что вы всех съедаете заживо, поэтому сами здоровые. Да?

Лорен закатил глаза так, что едва очки не уронил.

— Нет, мы не увлекаемся каннибализмом.

В лаборатории как раз дозревала культура клеток на основе его и Крис генетической структуры. Очередная теория, сделать лекарство из собственного ДНК. Получилось бы иронично, назло всем этим сплетням про людоедов.

— Ну, я так и подумала. Ладно, где у вас можно переодеться?

В тот же день парень откуда-то из Бангладеш на очень плохом английском вещал, что снаружи паника. Правительство пытается сдерживать вооруженные восстания, люди требуют лекарств, требуют то ли убить Цаннов, то ли призвать из изгнания.

— Выкурить, значить, как кротов. Так-то. Да, — вторил парню краснолицый фермер из Огайо с изморозью на ресницах, и нетающий белесый лед в его глазах походил на бельма.

— Принести в жертву Ктулху, — фыркнула Крис. — Авось поможет.

Кто-то в правительстве еще сохранял подобие разума, раз их до сих пор не отдали на растерзание толпе.

Рассказы оставались обрывочными. Вымер целый город. Остались трое, их подобрали, отправили сюда. В центре Нью-Йорка дыра, потому что взбесившиеся, паникующие люди устроили пожар, а потом что-то взорвалось. Париж передумал отстраивать Нотр-Дам, зато снова сжигает ведьм, вероятно, пытаясь согреться на этих кострах. Интернет еще работает, а вот Гугл и большинство приложений для Андроид — нет. «Яблоко» продержалось немногим дольше. Сожжение вообще стало популярной мерой, сжигают трупы, дома заболевших, словно надеясь прихватить морозянку, языческое чучело зимы. Меньше всего массовых беспорядков в Китае, несмотря на перенаселение, смертность там ниже. Дисциплина.

Мир еще держится, говорили новички, но каждая новая партия все менее была в этом уверена.

Обколотые экспериментальными лекарствами, иногда они почти выздоравливали. До сих пор была жива Анастасия Смирнова из Украины и Ганс Циммер из Мюнхена, восемнадцатая и двадцать четвертая партия соответственно. Примерно раз в неделю Крис орала на всю лабораторию:

— Получилось! Лори, получилось, это точно та формула!

Анастасию и Ганса нашли в одной постели, смерзшимися, корка льда стала им последним покрывалом. Крис сморгнула слезы, отворачиваясь от зрелища; никогда она не была ни сентиментальной, ни чувствительной. Просто, понимал Лорен, у всех свой предел, и когда-то они должны были достигнуть края, признаться: больше ничего нельзя сделать.

Не «пока не получается», а «совсем ничего».

«Не сегодня».

Они редко отдыхали, в своей комнате — еще реже, не хотелось тратить время на прогулку из лаборатории, по коридору, свернуть три раза направо, один налево и так далее. Перетащили спальные мешки на кафельный пол. Больные судачили о ледяных призраках, и отчасти это казалось правдой: души умерших заполняли бункер так, что тот был готов лопнуть, словно резиновый шарик от укола булавкой. Привидений не существует, в них можно не верить, зато те верили в своих невольных убийц.

— Снотворные на основе барбитуратов. В сущности, даже двойной дозы хватит, чтобы закончить все, — Крис рассуждала отстраненно.

— Ты не собираешься сдаться, — утвердительно заявил Лорен и зачем-то добавил. — Подумай о Флэтли.

— Чертов кактус.

— Обо мне.

— Мы уничтожили человечество. Наверное, уж если кто-то заслужил смерти, то это мы.

— Нет, Крис. Смерть — это чересчур просто, и это трусливое бегство.

— Тебе просто нравится страдать. Ты себя впрямь считаешь виноватым, в конце концов, от своего имени подписывал контракт. Интересно, жив еще кто-то из нашей лаборатории? Говорят, мобильная связь еще кое-где работает, хотя из этой дыры точно нет, и…

В ее пальцах поблескивал шприц. С иголки был снят колпачок, игла мелькала, блестя в белесых лампах, того и гляди — нырнет в вену.

Лорена бросило в холод; наверное, именно так чувствовали себя жертвы морозянки в продромальный период.

— Убери эту штуку.

— Почему? Или — хочешь первым? На, уступлю тебе… вместо шоколадки из пайка.

Крис захохотала. Из-за синяков под глазами она напоминала жертву домашнего насилия. Волосы отросли, сально торчали в разные стороны. Лорен наверняка выглядел еще хуже, он не помнил, когда последний раз смотрелся в зеркало. Пациентов они уже не пугали.

— Крис, надо испытать образец 689А, 689B, C…

— И так до Z. Как наша фамилия. Дойдем — выиграем. Стой-ка, наверное, нет.

— Крис. Отдай шприц.

Она пожала плечами — на левом халат был грязный, то ли в крови, то ли в ржавчине, — и протянула брату ту самую «двойную дозу». Тот надавил поршень, бесцветный барбитурат растекся лужицей на полу.

— До Z. Как наше имя. Мы не сдадимся.

Пайки урезали, если верить календарю с корги, через восемнадцать дней после этого разговора. В бывшей комнате Лорена был склад, благо сублимированная сухомятка почти не портилась, не говоря уж о гигиенических принадлежностях, одежде и прочих мелочах. Реагенты хранились в лаборатории, в единственном морозильном шкафу. Пациенты его боялись.

Реагентов хватало, а вот пайки тощали день ото дня. Крис заметила, пожаловалась как-то вскользь:

— Не то чтобы я скучала по галетам, консервам и рамену, но, по-моему, на нас решили забить.

— Может быть, — согласился брат тоном “мне все равно, а тебе?”

Крис пожала плечами.

Пациентам пока хватало пищи, тем более, ели они очень мало, многие вовсе теряли аппетит. Пайки становились все меньше. Вскоре исчезла одежда, а вслед за ней почему-то шампунь. Умирать от морозянки можно и немытыми, вероятно, решили наверху. Понемногу таяли запасы, но вспоминали об этом редко, важнее было вколоть пациентам новую сыворотку.

Почти-получилось.

Эти прожили на целых три дня дольше.

На четыре. Десять.

Ожоги от крематория на ладонях множились. На складе появились пустоты, но реагенты все еще присылали, барбитураты — тоже. Остальное неважно.

— Крис, мальчишка Томас сказал, что у него призрак украл теплую фуфайку, — сообщил Лорен спустя примерно четыре недели. Он принципиально не смотрел на веселенького корги и черные пятна зачеркнутых дней.

— Воровство в бараке? Как там говорят, на тот свет не заберешь?

Похоронные шутки прошли все стадии и снова стали смешными.

— Нет, он говорит, видел призрака. Ледяного призрака, саму смерть.

— Галлюцинации? Новый симптом реакция на модификант 780J?

— Или на феназепам.

Сошлись на этом, но еще через пару суток Лорен заметил пустоту, где еще накануне был запас кофе, целый пакет мерзкого сублимированного кофе, — каждый раз заливая в себя эту дрянь, он вспоминал старый добрый Старбакс. Наверное, компания разорилась. Орехово-карамельный латте вряд ли пользуется спросом на том свете.

Незначимые мелочи теперь плохо держались в памяти, Лорен едва не выпустил из виду деталь; вспомнил, обнаружив примерно в полночь, что кофе закончился, а им еще предстояло «добить» новые образцы сыворотки (вместо нее могли налить водички из-под крана).

— Видимо, правда кто-то ворует.

— Та белобрысая… Леа? Она тоже говорила про ледяного призрака. Они платят ему дань, отдают еду и вещи, чтобы не тронул.

— Галлюцинации. Коллективные. Индуцированные. В этих бедолагах транков больше, чем вируса.

— Или нет.

Крис говорила совершенно серьезно, безумие всегда серьезно.

— Попробуем поставить на него ловушку. У тебя остались батончики?

— Всего пара.

— Хватит. В обоих будет по лошадиной дозе старых добрых транков. Как думаешь, добавить надпись «Съешь меня» или сойдет и так?

Лорен покачал головой. Они создавали неработающую вакцину и ловили призраков. Вероятно, самоубийство впрямь более достойный исход; и, может быть, таково их наказание или социальный эксперимент под кодовым названием «Пандемия» — нет никакой морозянки, ничего нет, их самих никогда не существовало.

Ледяной призрак требует жертв. Пусть немного поспит.

— Сойдет и так.

Они оба не ждали, что ловушка сработает, но на «складе», где давно перестал отвечать на прикосновения карточки электронный замок, нашли того, в ком с трудом узнали полковника Ренделла, самую живучую в мире ящерицу.

7.

Полковник Джереми Ренделл когда-то был единоличным хозяином базы-без-имени, с цифрами вместо названия, и, как всегда казалось, ему хватало этой власти над парой сотен людей, солдат и «яйцеголовых». Последние откровенно побаивались «вояки». Крис за глаза прозвала Ренделла Ящерицей, кличка прижилась.

Он единственный из личного состава выжил во время первой фазы, когда морозянка забрала каждого, кроме них троих, но почему-то и Лорен, и Крис полагали, что он стал последней жертвой, уже позже, в тюрьме, перед трибуналом и смертной казнью.

Ренделл все еще был узнаваем — даже под слоем льда, покрывающим его, словно саван. Из одежды остались обрывки штанов, пояс с военным «многозадачным» ножом. Худое смуглое тело иссохло еще сильнее, будто внешний морозный панцирь вытянул всю жидкость из клеток. Лорен и Крис находили в таком состоянии трупы, но Ренделл просто спал, из ушей и носа торчали длинные сосульки, похожие на застывшие сопли или какие-то еще телесные выделения. Они мешали ему дышать, из-за чего он открыл рот. Все тело казалось заточенным в прозрачный резервуар.

Ренделл отчаянно храпел.

— Ледяной призрак, — сказала Крис.

Она подошла ближе, присела на корточки и потрогала пульс, для чего потребовалось хрустнуть корочкой инея, как на ноябрьской луже.

— Живой? — Лорен щадил свои колени и смотрел сверху вниз, сложив руки на груди.

— Ага.

Они переглянулись.

— Он заражен.

— Крис, он заражен, вероятно, уже несколько месяцев. Никто не доходил до такой стадии и не оставался при этом живым. Давай заберем его в лабораторию.

Тело весило примерно сто пятьдесят фунтов, примерно десять из них за счет ледяных сталагмитов, выпирающих из тела в самых неожиданных местах. Ренделл был похож на мертвеца, на обычную жертву морозянки на последней стадии.

Храп отвлекал. Крис что-то бурчала под нос. Они доволокли не слишком тяжелую, но неудобную тушу до лаборатории, положили на подстилку из спального мешка, Лорен уступил свой. Спустя три часа Ренделл проснулся.

— Кто здесь?! — закричал он, и потянулся к автомату. Узи, — стандартное вооружение на той базе, где Цанны работали, когда еще не были врагами человечества, а Ренделл порой подкатывал к Крис с бездарными ухаживаниями, но быстро затыкался, побаиваясь ее двухсотвосьмидесятифунтового братца.

Впрочем, автомата больше не было. Нож сохранился, но Лорен предпочел отстегнуть его от пояса и убрать подальше. Времена изменились, теперь вряд ли этот «снежный человек» его испугается.

— Сэр? — сказал он. — Полковник Ренделл?

Лед затрещал. Ренделл привычным жестом выломал обе сосульки из носа, счистил крошку с языка.

— А. Это вы.

Ренделл сел на своей подстилке.

— Как видите, я не сдох. Остальные — да, и еще я воровал у вас еду, воду, одежду и мыло. Господи прости, это все еще было слишком хорошо по сравнению с пустой базой.

Он прищурился, разглядывая длинные столы лаборатории, по-настоящему рабочим осталось пространство футов десять, зато со всеми необходимыми приборами.

— Простите, полковник, — пробормотал Лорен.

Ренделл кашлянул.

Крис переглянулась с братом. Им было пора испытывать новую дозу лекарства на подопытных пациентах, но тут зараженный, больше года назад зараженный и живой. Лед хрустел на кончиках его грязных черных ног, забывших про сапоги; когда он таял, оставались маленькие лужицы, которые быстро высыхали даже в лаборатории, а в пекле барака тем более. Неудивительно, что Ренделл оставался неуловимым «призраком».

— Сначала я пытался греться, — сказал Ренделл, — на солнце. Ночью становилось хуже. Но я приказал холоду: сиди тихо.

Крис и Лорен переглянулись.

— Сэр, можно мы… — Лорен попытался подобрать фразу. Бывший полковник сел, подогнув под себя ноги.

— Валяйте. Я не хотел вам показываться, но раз уж поймали…

И он протянул свою белесую, покрытую изморозью руку.

Взять кровь получилось только с пятого раза, она застывала в игле и шприце. Ренделл терпел экзекуцию с истинно воинским стоицизмом, а потом сказал:

— Да вы не стесняйтесь. Я почти не чувствую боли, эта штука не так уж плоха, если от нее не умереть.

А затем без какой-либо логической связи принялся рассказывать свою историю. Его действительно собирались судить и по-военному быстро исполнить приговор. Он проторчал в камере несколько дней, изнывая от скуки, а потом осознал, что дрожит — не от страха, от холода.

— Они перестали ко мне приходить, когда поняли, что я болен. Болен — мертв. Морозянки боялись до чертиков. А я не умирал, только они мне потом перестали приносить еду. Я мерз и ждал смерти, сначала от болезни, потом от голода.

— Дайте догадаюсь, вам открыл дверь умирающий охранник? — Лорен отвлекся от микроскопа. Кровь полковника давно превратилась в почти не тающие кристаллы. Придется нагревать, чтобы провести биохимический анализ.

— Нет, я просто прислонился к прутьям и заснул, а потом... Они железные, понимаете?

Крис вскинула голову:

— От холода треснули.

— Разбились. Вдребезги, — уточнил Ренделл. — Все остальные в тюрьме уже были мертвы или разбежались, техника не работала. Я шел мимо всех этих мертвых тел, некоторые смерзлись в единый айсберг. Меня никто не задерживал. Никто. Думаю, уже тогда мир вымирал, а теперь никого не осталось. Вы зря стараетесь, короче. Крис, ты хреновато выглядишь, но у меня все еще есть идея познакомиться поближе. Для тебя я все еще горяч.

— Пошел нахер, — Крис вздохнула. — И мир не погиб. К нам привозят зараженных…

— По десять штук в неделю? Как насчет остальных семи миллиардов?

Ренделл осклабился, изо рта шел слабый пар, язык снова обложило сизым морозным налетом.

— Почему бы не признать, что мы последние люди? Вы двое не болеете, хрен знает почему, может, потому что вы сами создали это говно и оно к вам не цепляется… про вас так и говорили, да? Апокалиптические маньяки. Хотите подняться в самом конце по груде замороженного мяса и стать хозяевами мира. Смотрите, не поскользнитесь.

— Он бредит, — Лорен проверил фильтр Шотта в аппарате. Внутренний перфекционист давно орал от возмущения, их когда-то идеальная лаборатория превратилась в помойку. И они все еще надеялись создать здесь, в таких условиях, лекарство от морозянки?!

— Может быть, — Крис вскрыла шприц для пункций. — Попробую взять у него спинномозговую жидкость. Нужна помощь.

— Делайте что хотите, — Ренделл пожал костлявыми плечами, разросшиеся пластины льда облегали его, как рыцарский доспех. — Всем похер. Вашим «пациентам», кого вы держите на успокоительном, пока они не подыхают во сне. Последним выжившим наверху, они все равно откинутся через пару-тройку месяцев. Хотите пари? Через неделю вам перестанут поставлять продукты и всю эту вашу химическую херню. Некому будет, вот почему.

— Заткнитесь, — сказала Крис, — Сэр.

Это не сработало, Ренделл продолжил ворчать.

Кто бы его слушал еще.

Впервые за много недель работа вновь обрела смысл. Крис забыла зачернить день в календаре с корги и полить кактус. Она словно вновь стала собой: быстрые точные движения, от просмотра образцов до записи результатов реакций. Заострившиеся черты лица придавали ей уже не болезненный, а скорее хищный вид. Второе дыхание — наверное, так это можно было назвать.

— Смотри, кристаллизация…

— Похоже, он адаптировался к ней. Он весь кристаллизовался изнутри, но каким-то образом контролирует, и не умирает от этого.

— Полковник Ренделл, позвольте осмотреть вас еще раз.

«Сердцебиение замедленно: от 2 до 4 ударов в минуту. Способен обходиться без дыхания, кислород сохраняется в кристаллизованных эритроцитах. Пищеварение функционирует, но количество необходимых согласно стандартным весоростовым показателям калорий уменьшено, отсутствует потребность в стандартной регулярности питания и гидратации».

— Крис, — Лорен сам перестал дышать, пока печатал, и шумно выдохнул. — Ты же это видишь, да?

— Да.

Она подошла и обняла его, потерлась щекой об отросшую колючую щетину.

— Вирус встроился в системы органов, и отношения с организмом-носителем стали симбиотическими. Вирус больше не убивает его. Этот штамм...

— Мы нашли, Крис. Мы это сделали.

Она засмеялась, и хохотала, пока на глазах не выступили слезы:

— Справедливости ради, мы ничего не нашли. Лучше всего сработали твои шоколадки, снотворное и лично иммунная система полковника Ренделла. Пойду, обрадую его, что он будет жить. И что мы нашли способ контролировать морозянку.

Они оставили бывшего полковника в том углу лаборатории, который превратился в «жилье». Тот сидел тихо, только иногда ворчал под нос и ругался, что все книги нечитабельны, сплошная муть и непонятные формулы. Потом затихал, впадая в свой странный, похожий действительно на ящеричий анабиоз, сон. К пациентам подходить ему запретили: «Они боятся «ледяного призрака».

Поэтому, когда Ренделла не оказалось на месте, Лорен недовольно скривился:

— И этот человек мне когда-то высказывал насчет дисциплины.

Крис оглядела «убежище».

— Он забрал все упаковки еды. Нож. Флягу с водой. Лори, мне кажется…

— Сбежал. Наш поставщик вируса-симбионта сбежал.

Оба выругались одновременно, одними и теми же словами.

— Идем, — Крис устремилась в коридор, где перегорели почти все лампы, и расползлась грязной тряпкой душная тьма, — может, он и прятался прежде, но база не так уж велика, мы его найдем.

— Я знаю, куда он пошел, — Лорен не смог бы догнать сестру, да и не торопился. — Он слышал, что мы говорили о симбионте, и решил спасти мир сам, не дожидаясь «сумасшедших ученых». Довольно логично с его стороны.

8.

Солнце ожгло глаза. Лорен поднимался по подвесной лестнице: главный вход, который когда-то использовался для машин и прочей серьезной техники, заварили, остался вот этот крысиный лаз. По нему спускались новые пациенты.

Сколько недель, месяцев они не видели света? Душная мгла провоняла немытыми телами, мороженым мясом, мясом горелым, — затхлая, застоявшаяся вонь. Снаружи — все еще солнце, небо, огромные кактусы, красноватый камень.

Колючая проволока и двое в скафандрах-костюмах химзащиты. Экс-полковник шел прямо на них.

Крис опередила, змейкой выскользнула наверх и сразу же замахала руками: мол, мы не убегаем, все в порядке.

— Ренделл!

— Джереми Ренделл, мать вашу! — Лорен сложил ладони рупором.

Тот даже не оглянулся.

Крис кинулась было за ним, пришлось схватить ее за тонкое предплечье.

— Отпусти, бля, мне больно, — она высвободилась рывком, но уже не бежала. Лорен положил ладонь на плечо.

— Мы его не остановим.

Фигура, заточенная в ледяную броню, двигалась медленно, словно каждый шаг давался Ренделлу с огромным трудом. Люди в «скафандрах» подняли и навели на него оружие, что-то вроде массивных автоматов.

— А что делать? Нам нужны образцы этого вируса. У нас всего один в лаборатории, и мы не можем внедрять его в зараженных, потому что…

Крис снова сделала рывок в сторону «скафандров» и Ренделла. Пришлось хватать ее уже в охапку. Она двинула брата острым локтем в живот.

— Нужно. Вернуть. Его.

Лорен покачал головой. Говорят, в древности были пророки, все эти бородатые зануды из Библии и Нострадамус со своими катренами, Мессинг в СССР и Ванга; но сейчас не требовалось откровений и ударов молнии, чтобы предсказать будущее.

Ветер доносил обрывки слов.

— …пропустить. Это приказ.

Ренделл плюнул, судя по движению. Песок взрыло сосулькой.

-…права.

— …не опасен.

— …вылечить.

— …возвращайтесь, сэр.

— …гребаные пидары, да я вас…

Голоса «скафандров» звучали с треском помех, как по радио. Крис опять дернулась, и Лорен повторил свое:

— Не дергайся. Все в порядке.

Он всегда гордился предусмотрительностью. Угадал и на сей раз — ну почти, не то, что Ренделлу хватит ума или безумия плюнуть острой, как стрела, сосулькой прямо в плексиглас защитного скафандра; что сверхтвердый лед пробьет защиту, что охранник заорет, падая на спину, с залитым кровью лицом и дырой вместо глаза.

Что второй откроет огонь — догадался.

Что будет огонь в прямом смысле — нет.

— Твою мать, — выдохнул Лорен.

Он предсказал финал этой сцены, но не до конца; собирался взять образец еще живого вируса из трупа, вот только напарник раненого обрушил всю мощь огнемета, и за какие-то пять секунд от полковника Ренделла остался лишь черный остов. Второй залп огнемета достался раненому. Черные фигуры застыли на фоне колючей проволоки и рыже-синего горизонта.

Крис развернулась к брату всем телом. У нее дрожали губы, улыбка напоминала оскал, десны кровоточили.

— Прекрасно, мой гениальный братец. Теперь у нас точно осталась одна доза симбионта. Что будем делать?

Оба знали ответ; резистентность к вирусу не исключала последней попытки попробовать спасти человечество и самим стать инкубатором для штамма-лекарства.

— Я подготовлю препарат. Очищу так, чтобы была совместимость с моим геномом, — сказал Лорен. — Если сработает, процесс адаптации организма должен занять несколько недель. Нынешняя партия пациентов, боюсь, обречена, но у следующей будет шанс. Пейте кровь мою и исцелитесь. Что-то вроде того.

Крис залепила ему пощечину, быструю и звонкую, и рывком спрыгнула в бункер.

Они проверили пациентов. Большинство спали, но кто-то проснулся и жаловался на кошмары. Ледяной призрак снова приходил, сказала женщина с покрытым коркой льда лицом, бледная, почти альбинос, сама похожая на привидение. Крис ответила, что призрак их больше не побеспокоит.

«Никогда», — и Лорену достался уничижающий взгляд.

После она наблюдала за его приготовлениями. «Сломать» резистентность оказалось нетрудно, они не зря бились столько времени над изготовлением сыворотки-лекарства на основе собственной, нечувствительной к морозянке, ДНК. Всего несколько часов прошло, к ночи Лорен закончил. Крис сидела в углу, рядом стоял ее кактус. Она и колючий цветок внимательно наблюдали.

— Может не сработать, — предупредил Лорен, втягивая в шприц единственную дозу сыворотки-симбионта.

— Тогда мы все умрем.

— Возможно, нет. Ты останешься.

Это была паршивая попытка ободрить, и Лорен отложил шприц, чтобы подойти и обнять сестру.

— Прости. Я знал, что Ренделла убьют, что он сошел с ума и не остановится. Но если бы мы вмешались, сожгли бы и нас.

— Да, — согласилась Крис, снова поглаживая горшок со своим чертовым кактусом, который процветал и здравствовал, назло всем катастрофам рода человеческого. — Ты заботился обо мне.

Лорен не ответил. Он потрепал сестру по слипшимся волосам и улыбнулся. Пора.

Накладывая жгут, чтобы ввести препарат в вену, заметил краем глаза Крис и горшок с цветком в ее руках. Конструкция мелькнула в воздухе, и он успел услышать почти равнодушное:

— А я позабочусь о тебе.

9.

Теоретически Лорен мог спрогнозировать и такое развитие событий. Он получил PhD по теме медико-генетического прогнозирования в вирусологии. Поведение людей не сложнее мутаций цепочек ДНК или РНК с чистой информацией, кодом, вызывающим сбой или перестройку организма. Психология и все эти выдумки о душе — чушь собачья, есть только математически доказуемые вероятности.

Теоретически он мог просчитать, что «курьер» военной базы решит продать образец «вируса сверхчеловека» за сходную сумму, пробирка лопнет в неподходящий момент, и весь мир окажется во власти рукотворной болезни, от которой не существует лекарства. Что, вероятно, их запрут на базе, где «экспериментальное лечение» было жестом отчаяния — уже тогда, много месяцев назад. С virus congelatio боролся целый мир, почему бы создателям не присоединиться, раз уж они натворили то, что натворили?

Теоретически он мог просчитать побег Ренделла и его глупую смерть.

И что Крис не придумает ничего лучше, чем вырубить брата, разбив об затылок горшок со своим ненаглядным кактусом, заберет шприц и вколет препарат морозянки в собственную вену.

Теоретически.

Сослагательного наклонения в событийной цепочке не существует.

Практически — прошло около двух недель. Лорен не заглядывал к старому приятелю-корги, а Крис было не до календаря. Новых зараженных не присылали, но это и хорошо, потому что посылки с химическими реагентами, оборудованием и даже едой иссякли, как пустынный ручей в июльский зной.

Они остались вдвоем на базе; последних мертвецов Лорен сжигал сам, безразличный к этим мерзнущим и постоянно сонным людям, их уже все равно не спасти.

У них осталась надежда. Надежду звали Крис.

Она умирала, но могла выжить. Просчитать вероятность того или иного исхода не получалось.

Успокоительного не осталось, ушло последним умирающим. Лорен предпочел бы оставить пару ампул или упаковок таблеток, но все равно помочь сестре не мог; разве что — наблюдать, оставлять какие-то записи в уже бесполезном и отрезанном от всех сетей компьютере, никто не отвечал на его запросы, на попытки связаться с внешним миром.

Морозянка протекала у Крис в совершенно классической клинической картине. Сначала озноб, отчаянные попытки согреться. Лорен принес свою запасную одежду, которая была слишком велика худощавой сестре, и завернул ту, словно сломанную куклу. Пытался кормить варевом из оставшихся консервов и лапши. Крис отказывалась от еды и просила выкрутить обогреватель на полную мощность.

Темная жара заполнила лабораторию, но постепенно кожа Крис покрывалась инеем, сначала тонкой корочкой. Слюна во рту застывала, резала и без того кровоточащий рот, Крис сплевывала кровавую мокроту.

Классический процесс холодовой кристаллизации. С чего они решили, что сумеют управлять им, что вирус передумал убивать?

Ренделл оказался ледяным призраком, проклятием. Он появился лишь ради мести и добился своего.

Предсказать. Никто не мог предсказать такое.

Лорен сидел рядом, сжимая невыносимо холодную ладонь сестры, а потом однажды, словно по какому-то наитию, обнял ее и прижал к себе, представляя, как сталагмиты прорастут из ее тела, проткнут его насквозь, и это все наконец-то закончится.

Теоретически план по спасению человечества должен был сработать, но кто теперь верил в какие-либо теории — или во что-то еще?

Сталагмиты действительно выросли, но позже; сначала Крис стало лучше и она сказала:

— Теперь твоя очередь.

Крис поделилась своей замерзшей кровью, как и обещала. Лорену самому пришлось пройти сквозь все, что видел уже тысячу раз; и по сравнению с наблюдениями, озноб, ощущение льда внутри и снаружи оказались сущей ерундой.

Теоретически у них ничего не должно было получиться, но они снова стали собой: близнецами, единая кровь, теперь в виде управляемых кристаллов.

Календарик с корги отвалился и куда-то пропал. Продукты закончились, вода тоже.

Это уже не имело значения.

— Пора идти, — сказала Крис.

−273.

Снаружи никого не было. Кордон с защитной проволокой осиротел много суток назад, только черные пятна остовов Ренделла и безымянного охранника превратились в пепел и присоединились к пустынному ветру. Колючая проволока оказалась обесточена. Солнце по-прежнему слепило глаза.

— Здесь жарко? — спросила Крис.

Лорен пожал плечами. Выросты до сих пор причиняли ему дискомфорт. Он недовольно сломал самую крупную сосульку.

— Наверное. Я не чувствую разницы температур.

— И я. Вероятно, симбионт позволяет выживать в любых условиях.

— Ренделлу не помогло.

— Почти в любых.

Они миновали заграждения и посты, нашли несколько скелетов в защитных костюмах без шлемов-скафандров. Последний держал в пожелтевших зубах дуло пистолета, рука соскользнула, но причину смерти установить было нетрудно. Они не дождались, подумал Лорен, но промолчал и взял сестру за руку, словно торопя: не на что тут смотреть.

Вокруг базы смертников выстроили целую крепость. Оружие, электроника — все теперь молчало, покрытое песком. Кое-где валялись тела. Несколько автомобилей проржавели и не думали заводиться.

Впереди расстилалась пустыня.

— Как ты думаешь, интернет или мобильные сети еще работают? — риторический вопрос Крис повис в воздухе. Она контролировала кристаллизацию внутри себя лучше Лорена, убрала почти все лишнее, кроме легкой белой дымки, из-за которой ее действительно можно было принять за призрака.

— Здесь никогда ничего не работало. Давай просто идти и… идти.

Замедленный холодом метаболизм позволял выдерживать много суток без воды и пищи, без усталости, без необходимости во сне — именно так Ренделл добрался до «своей» базы, прятался крысой в подполе и выживал. Шли без карты, просто шли.

Шли, шли и шли.

Указатель населенного пункта обозначил: «Москоу, Айдахо». Он накренился и проржавел, буквы едва читались. Лорену давно не требовались очки, морозянка излечила от близорукости, но в полумраке наступающей ночи он едва смог прочитать.

— Скоро дойдем.

Крис остановилась. И неожиданно засмеялась:

— А если мы последние люди на Земле? Как там Ренделл говорил, все умрут?

— Должен был кто-то выжить. Статистически…

— Да пошел ты со своей статистикой, Лори.

Крис тряхнула головой, сосульки посыпались на песок.

— Мы — последние люди. Представь это. Как… Адам и Ева наоборот. Они тоже были формально близнецами, из одного генетического материала, и…

— Крис.

Лорен провел покрытым изморозью пальцем по ее губам.

— Просто идем дальше.

— Мне страшно, — призналась сестра, обнимать ее было неудобно из-за всех этих выростов и шипов, но они уже привыкли и приспособились.

— Уже темнеет, давай поторопимся. Все будет хорошо. Как там говорится, самая темная ночь перед рассветом?

Ночи в пустыне непроглядные. Такой была и эта, когда они дошли до Москоу, штат Айдахо: разбитые дороги, ржавые скелеты автомобилей, дома, похожие на кладбищенские надгробия. Два призрака в непроглядной темноте шли и шли, миновали закусочную с обшарпанной сосиской на крыше, то, что когда-то было гордостью городка — достопримечательность-фонтан, давно пересохший. В заросшем парке пели птицы.

Они вышли из этого парка, окруженные только тьмой и собственным холодом, когда из окна трехэтажного дома — третьего справа по узкой улочке с кактусами вместо живой изгороди, — раздался возмущенный собачий лай и зажегся свет.

*"Их лечат сном. И только сном, и всем

Новоприбывшим говорят: здесь выспитесь". (Gottfried Benn, "Mann und Frau Gehn Durch die Krebsbaracke")