Engel (джен)

Я стою на краю моста. Далеко внизу — река. Я закрываю глаза. Я считаю до десяти, чтобы успокоиться. Потом чувствую запахи. Запах выхлопного газа, запах льда и снега, запах далекого неба, запах сухой травы, даже запах кожи моего рюкзака. Небо сине-белое, неземное, как океан Соляриса. Все-таки жаль, что нет солнца. Я бы хотел, чтобы было солнце. Но и так сойдет. Я открываю глаза и шагаю в пустоту. Я не успеваю испугаться. Я считаю до трех, в это время что-то во мне кричит от ужаса, а я спокойно считаю до трех. А потом неземное сине-белое небо обрушивается на меня.

Точно такое же небо, сине-белое, предгрозовое и пасмурное. Мне холодно, у меня мерзнут пальцы рук, и я прячу их в карманы пальто. Странно, на мне классное черное шерстяное пальто, которого у меня никогда не было. Я стою посреди летнего сухостоя. Вдалеке деревья, уже почти голые. Поздняя осень. Дует холодный ветер, и я вижу его цвет. Он сине-зеленый, болотный, и пахнет прелыми листьями, льдом и падалью. Для того чтобы видеть ветер стоило умереть. Передо мной проселочная дорога. Она петляет в поле и утекает от одной кучки деревьев к другой, до самого горизонта. Позади меня такая же дорога. Я иду по ней вперед. Под босыми ногами (куда делись мои кеды?) шуршат скукожившиеся листья. Они пахнут сладкой, теплой, неминуемой осенью. Дальше дорога становится шире и накатаннее, я вижу отпечаток автомобильного протектора, деревянных колес телеги или кареты, отпечатки собачьих, птичьих лап, конских копыт, я вижу отпечатки сотен босых ног. Я иду уже по щиколотку в пыли, черной и пахнущей вулканами. Небо хмуро взирает на меня, я чувствую спиной его взгляд.

Я иду долго. По идее, мне надо бояться, но страха уже нет. Дорога раздваивается. Более нахоженная и накатанная утекает вправо, на широкое поле, такое же, как то, с которого я пришел, вторая, почти заросшая бурой травой, уходит в мрачный шепчущий мне что-то на непонятном языке лес. Я думаю несколько секунд, потом иду по не накатанной дороге. Мне любопытно, куда она ведет. Еще раз налетает ветер. Теперь он золотисто-розовый, благоухает болотом и камышами. С ветром летят духи высохших травинок и блестящие остатки августовской паутины. Два красных маленьких паука цепляются за мое плечо, и я решаю их не сгонять.

Березы, сосны, ели — лес смешанный. Становится ощутимо темнее. Небо продолжает неотступно наблюдать за мной в просветах облаков и из луж, которые я обхожу (на поверхности неподвижной черной воды лежат желтые листья), ватные облака цепляются за верхушки голых берез.

Я наблюдаю за тем, как листья отрываются и падают — медленно, плавно кружась в воздухе. Не то, что я. Я слышу их мысли. Они не хотят умирать. Не то, что я пару часов назад. Но теперь я уже не уверен.

Наконец, я встречаю человека. Ну, или не человека. Это странного вида старушка, сидящая на обшарпанной табуретке прямо на дороге. Рядом с ней закрытая картонная коробка. Ее лицо испещрено морщинами, а ноги в пушистых тапочках засыпало листьями. Дальше нее на дороге нет отпечатков босых ног, лап и копыт.

— Здравствуйте, — говорю. — Вы Харон?

Она говорит:

— Нет. Но Стикс здесь — и показывает пальцем на одну из луж. Я присматриваюсь к луже и понимаю, что она бездонна.

— Жаль, я принес деньги — и достаю из кармана джинсов две старинные монеты.

— Не надо. Ты пошел другой дорогой.

Она молчит. Я тоже. Кладу монеты обратно в карман.

Потом говорю:

— Итак, где вход в лимб? Где знаменитая табличка про оставление надежды?

— Ты пошел другой дорогой. — Старушка наклоняется к коробке и открывает ее. Потом достает пару отрубленных гусиных крыльев. Кровь на них давно засохла, сами крылья застыли в трупном окоченении, перья топорщатся. — И встретил меня.

Она берет сначала одно крыло, потом другое и долго дышит на отрубленное место. Я вижу, как кровь размягчается и начинает капать. Крыло вырастает до огромных размеров. Оно трепещет в ее руках.

— Что вы делаете? — Спрашиваю, хотя сам уж догадываюсь. — Послушайте, это неправильно. Я не очень хорошо прожил жизнь, думаю, такого я не заслуживаю. И еще…

Она повторяет операцию со вторым крылом, а потом спрашивает:

— Что еще?

— Это неправильно, потому что я несколько часов назад спрыгнул с моста. Я самоубийца. А все религии говорят, что, таким как я… не дают это, — показываю на крылья.

— Ты выбрал дорогу. — Говорит она. А потом достает из кармана длинный нож. На лезвие налипли маленькие перышки и кровь. Видимо, им резали гусей. Мне становится очень неуютно. Хочется убежать немедленно. Но, подумав о том, что придется возвращаться через лес и снова слушать прощальные песни падающих листьев…

— Подойди, — говорит она, и я подхожу, встаю на колени на листья. Меня охватывает незнакомое раньше предвкушение. Я встаю на колени на палые листья и пыльную землю у табуретки, повернувшись к ней спиной. Она распарывает ткань пальто и рубашки, потом разрезает кожу. От лопатки до середины спины. Я чувствую прикосновение ножа, он ледяной, а налипшие на него перышки щекочут спину. Мне не больно, но я не удивляюсь этому. Сначала одно плечо, потом второе. Я слышу, как она дует на крылья, потом на разрезы, и прижимает отрубленные крылья к ранам на спине. Потом кладет руки на места соприкосновения крыльев и ран, и я чувствую тепло. Я почти слышу, как срастается кожа.

Когда я поворачиваюсь, ее уже нет. Нет ни старушки, ни коробки с крыльями, ни ее табуретки. Из лужи на меня смотрит небо. Я привыкаю к новым ощущениям, изучаю свое отражение в луже. Это неожиданно красиво и я думаю, что именно так и должно выглядеть мое отражение. Всю жизнь смотрел в зеркало и не находил чего-то, что-то было не так, и я только сейчас понял что. Несколько раз складываю и расправляю крылья. Это так же просто, как двигать руками. А потом я делаю то, что до этого делал только ребенком в давно забытом сне. Я взмахиваю крыльями и отрываюсь от земли. Ветер поднимает листья и кружит их. Он пахнет холодом, он оранжево-синего цвета. А я невысоко поднимаюсь над землей и парю в его потоках. Мое тело медленно вспоминает, как летать. Я медленно лечу вместе с танцующими листьями над дорогой, а небо продолжает наблюдать за мной.