Василиса (джен)

Маша стоит ровно между двумя серебристыми линиями, уходящими за горизонт. Раз, два, три — деревянные бруски отсчитывают по полшага на пути к этой бесконечности. Вокруг лес, но лес молчит. И вдруг тянется к ней с одной стороны и тихо-тихо шепчет листьями. Как было бы хорошо просто быть здесь, если бы …

— Рит, может пойдем, а? Уже возвращаться пора.

— Так и скажи, что струсила. Если сойдешь, мы тебе темную устроим.

— Я не струсила! Просто ужин скоро, все поймут, что нас нет.

— Сегодня родительский день, все ходят, где хотят.

Рита курит и щурится. Рита на год старше, и с Ритой так хочется дружить.

— Ладно, давай еще десять минут и пойдем.

Маша поправляет сарафан и смотрит на носки своих сандалей. Ее любимые сандалии, но здесь в таких ходят девочки из младших отрядов. А старшие, такие как Рита, ходят в кедах.

Маше кажется, что ее пальцы начинают трястись, и это подрагивание медленно поднимается по икрам, чешет коленки и пробирается под юбку. Тихий шепот листвы перекрывает монотонный гул, растущий, приближающийся. Это его невидимые волны колышут деревянную шпалу, на которой Маша стоит.

И вот он — серая точка на горизонте. Зеленый круг. Бурый прямоугольник с просветом окна. По всей насыпи, голым шрамом прорезающей толщу леса, раздается его страшный рев.

Поезд обгоняет Машины мысли. «Еще рано» мчится на нее и уже значит «пора».

Но ноги не двигаются. Машу всю парализовало, и она может только смотреть, как к ней приближается, приближается, и вот в окне уже виден машинист, а по ногам течет теплый ручеек. И уже поздно что-то менять.

Давай же!

Маша парит, а потом падает, и сотни острых камней сталкиваются с ее кожей, возвращая к реальности. Сотни маленьких ударов вместо одного большого значат, что она жива. Мимо тенью проносятся пронумерованные ящики, а Маше хочется вдруг смеяться.

Первый поезд, который она встретила, исчезает с другой стороны горизонта, и Маша встает. Что-то кажется ей неправильный, но она не сразу понимает, что именно.

Нет Риты. С какой стороны она стояла? С какой стороны они пришли? В какую сторону Маша прыгнула?

Маша помнит только, откуда пришел поезд, но с какой из сторон пришли они? Рита вела ее всю дорогу, а теперь она ушла.

— Рит! Рита!

Тишина. Вдруг от этой тишины становится неуютно. Ногам холодно, и зябко намокшим стопам. Как она будет возвращаться в лагерь с мокрыми трусами? Как она будет возвращаться в лагерь одна?

Маша поворачивает наугад и углубляется в лес, оставляя за собой только небольшое углубление в щебенке на насыпи.

Маша пытается вспомнить знакомые деревья и выйти на тропу, по которой они шли от лагеря до половины пути, но все вокруг кажется незнакомым. Невытоптанная трава щекочет и сечет голени, пузыреплодник и орешник гладят ветками, чертополох цепляется за край юбки.

Никого вокруг, и свет уже какой-то тусклый, зеленый становится чуть сероватым. Может, не стоило заходить в лес?

Цветы закрываются. Шмель копошится на розовом язычке недотроги, собирая последнюю пыльцу на свои лапки.

Маша бредет вслед за шмелем от цветка к цветку, надеясь, что он приведет ее к ее дому. Как же Рита могла бросить ее?

— Ри-и-ит! — на глазах выступают слезы.

— Маша! — отвечает ей лес.

— Рита, я здесь!

Маша идет на голос, не разбирая дороги, ломая ветки, пока не находит Риту.

— Вот ты где! — Рита хватает ее за плечи и трясет,— я тебя везде искала!

— Я заблудилась без тебя,— как хорошо, что Рита здесь, и неважно, что она ушла с насыпи. Теперь они быстро вернутся обратно.

— Я тоже заблудилась.

— Как это?

— А вот так. Ладно, сейчас разберемся. Пошли.

Маша идет за Ритой, смотря на ее светящуюся в сумерках белую спину. Лес обступает их, но с Ритой нестрашно идти.

— Смотри!

Маша углядела куст дикой малины, и они горстями загребают спелые розовые ягоды.

— Теперь и ужинать не нужно.

Становится легко от чуть кислого вкуса во рту и мысли, что с вместе Ритой они не могут не выбраться.

— Это что, дом?

Куст малины, оказывается, растет из живой изгороди, а по ту сторону заросший участок и деревянный, чуть покосившийся дом с одним светящимся окном.

— Да, дом. Чей он?

— Не знаю. Смотри, кто-то выходит.

Дверь со скрипом открывается, и в проеме показывается сгорбленный мужчина с зализанными на одну сторону седыми волосами, прикрывающими лысину, в вытянутых на коленках спортивных штанах и спортивной куртке от другого костюма. Он удаляется куда-то вглубь участка, где тьма уже срослась с ветвями деревьев.

— Это же Василиса! Я не пойду к Василисе! — шепотом кричит Маша, дергая Риту за локоть.

— Дура, нашла кого бояться. Он же наш лагерный завхоз. Пошли, он нас отведет назад.

Рита пошла, и Маше ничего не оставалось, как пойти следом. Лагерные страшилки под одеялом — это одно, а заблудиться вечером в лесу — это уже реальность, в которой завхоз не страшный маньяк, а помощник.

Рита ждет перед входом, скрестив руки на груди. Маша пытается унять всполошившееся сердце, переминаясь с ноги на ногу.

— Василий Иванович, здрасьте! — Василиса смотрит себе под ноги и вздрагивает, увидев у себя на крыльце гостей.

— Колесникова? Вы что здесь делаете?

— Мы заблудились. Не могли бы вы отвести нас назад в лагерь?

— А? Заходите в дом,— Василиса оставляет дверь чуть приоткрытой и пропадает в темноте.

Рита ныряет следом, и Маша, затаив дыхание, за ней. Они идут на свет, в кухню, где Василиса ставит чайник на плиту.

— Рассказывайте.

Как неуютно под его водянистым взглядом в этой маленькой, тесной, засаленной кухне всего с двумя стульями.

— Мы пошли погулять и заблудились,— Ритин голос звучит слишком громко для этой комнаты.

— Почему вы вышли из лагеря?— взгляд скользит по очереди по каждой из них, выцепляя ссадины и синяки.

— Случайно. Мы не хотели, правда.

— Садитесь, сейчас вам чай налью. Сегодня же родительский день — ваши родители уже небось обыскались.

— К нам сегодня не приезжали.

— Вы позвонили в лагерь, что заблудились?

— Мы не…взяли телефоны.

Тут что-то не так. Машино сердце пытается сбежать отсюда, и Маша почти открывает рот, но Рита ее опережает.

— Можно мне в туалет?

— И мне.

— Только по очереди, туалет все равно один. Пошли, дам тебе фонарик, а то не найдешь.

Рита встает и Маша взглядом умоляет не бросать ее, но Рита только хмурит брови. Василиса закрывает дверь кухни, когда они выходят, и Маша остается одна в маленькой коробке.

Над столом нависает полка с кухонной утварью: кастрюлями, сковородами, металлическими банками, красными в белый горошек с надписью «Рис» и «Мука».

На плите начинает тонко свистеть чайник, все сильнее и сильнее, ввинчивая в мозг тревогу, но никто не возвращается.

Маша встает, чтобы выключить конфорку, и за ее спиной кто-то вырастает.

— Давай я выключу, садись. Тебе с сахаром?

Маша может только кивнуть и забиться назад на свой стул в углу. Почему ей так страшно быть одной здесь, когда Риты нет. В голове сами собой рисуются картинки, как Рита бежит во всю прыть по лесу прочь из этого дома.

— А тебя я не помню. Ты из какого отряда?

— Из пятого.

Василиса ставит на стол чашки из фарфора с золотой каймой и рисунком из ягод калины и такую же сахарницу без крышки. Наливает кипяток в заварочный чайник. Время течет так медленно.

— Я сейчас позвоню Надежде Степановне, скажу, что вы здесь. А потом допьете чай, и отведу вас назад.

Василиса наливает Маше в чашку крепкой заварки и разбавляет кипятком.

— Сейчас вернусь.

Маша опять одна, и Риты все нет. Так хочется просто пить горячий чай и ждать, пока взрослые отведут тебя назад, туда, где можно переодеться и закутаться в теплое одеяло, накрыться им с головой и вместе с Ритой смеяться над всем, что сегодня случилось.

Но вместо этого что-то непонятное внутри толкает встать и идти за Ритой, и бежать без оглядки из этого дома.

Маша встает и тихонько открывает кухонную дверь, крадется по темному коридору вдоль стены. Рука натыкается на приоткрытую дверь, откуда доносится то ли шепот, то в скрип.

Маша хочет пройти дальше, но под пальцами скользит гладкий пластик выключателя. Тусклый свет озаряет каморку, где свалены ведра, тазы, а в углу стоит ржавая ванна с кучей тряпкой, нет, какого-то хлама, вот только…

Кто-то толкает Машу в спину, и она слышит звук закрывающей щеколды. Свет гаснет.

Маша не кричит, потому что вдруг понимает, что все так и должно быть, что там в ванне…Маша крадется наощупь вглубь комнаты, давя в себе этот беззвучный крик, надеясь на что-то, пока пальцы находят шершавый край и скользят вниз, натыкаясь на теплую ткань.

— Рита…— Маша пытается определить, где голова, а где все остальное.

Пальцы путаются в волосах, и вляпываются во что-то липкое, а лицо внизу, значит, нужно перевернуть. Маша находит плечи и пытается поднять тело, но Рита такая тяжелая, и совсем ей не помогает, а только бормочет что-то, как сломавшийся приемник. Маша напрягается изо всех сил и все-таки переворачивает Риту на бок.

— Рита, ты как?— Маша прислушивается к шепоту на неизвестном языке.

И этот шепот даже хуже, чем если бы Рита была мертва, потому что Рите нужно помочь, нужно обратиться за помощью.

Маша крадется назад, натыкаясь на звенящие тазы, и колотит в закрытую дверь.

— Эй! Эй там! Василий Иванович! Рите нужна помощь! Пожалуйста!

Ей никто не отвечает. Маша стучит в дверь, пока не выбивается из сил, а потом возвращается к ванне, и садится на край, ища Ритину голову.

Шепота больше не слышно, но дыхание есть. Несвязное и с присвистом. Маша сжимает Ритину руку, но рука не сжимается в ответ.

Темно так, что можно не закрывать глаза, и сил совсем не осталось, но сон не идет.

Маша проводит часы, а может минуты, сидя на краю ванны и держа Риту за руку, и злится на нее, потому что не нужно было идти в дом Василисы.

Это все знают — Василиса крадет детей, которые плохо себя ведут, снимает с них кожу и делает из нее мячи для волейбола. А Рита как-то залила компот в кастрюлю с гороховым супом, а потом подговорила мальчишек расписать стены корпуса матными словами.

Но Маша-то что — Маша всегда вела себя хорошо. И только сегодня, один-единственный раз, вышла за забор.

Маше было так жалко себя, и холодно в сырых трусах, и хотелось есть, и пить, и больше всего закрыть глаза, а открыв оказаться у себя дома.

Маша ощупывает предметы вокруг: таз, таз поменьше, лейка, ведро пустое, ведро с картофелем, банка с краской, нет, из-под краски, наполненная какими-то мелкими предметами (не открывается). Что ей нужно — это нож или топор. Что-нибудь, с кем можно встретить Василису, когда он вернется. Но лучшее, что попадается — это лопата, которая слишком велика для Маши, чтобы ее поднять и замахнуться.

Маша возвращается к Рите и сидит с ней, потому что с Ритой не так страшно в темноте.

— Не волнуйся, Рит, нас обязательно будут искать. Нас уже ищут. Мы же где-то совсем близко от лагеря. Нас вот-вот найдут, ты только держись, ладно?

Кажется, Маша все-таки засыпает и просыпается от скрипа открываемой двери. В проеме темный силуэт Василисы, круги перед глазами от яркого света, сам Василиса, в том же спортивном костюме.

— Василий Иванович, помогите Рите. Она еще жива. Мы ничего не скажем, честно-честно. Я скажу, что мы заблудились в лесу и Рита ударилась. Отпустите нас, пожалуйста.

— Не волнуйся, я ей помогу,— Василиса закатывает рукава,— забыл, как тебя зовут?

— Я Маша.

Василиса говорит приветливо, как будто ничего не случилось.

— Где ж ты это так стукнулась?— Василиса аккуратно поднимает Риту из ванны,— тебе придется пока побыть здесь,— бросает он у выхода, и вместо алой лужи на дне ржавой ванны опять вокруг темнота.

Маша сворачивается на деревянном полу, обхватывая колени руками и плачет. Ей не хочется умирать здесь и так хочется верить, что Василиса правда поможет Рите. Но даже одиннадцатилетним девочкам должно быть понятно, что это вранье.

Темнота окутывает Машу и давит ее час за часом. За дверью слышны какие-то звуки, но Маше не разобрать, что там происходит. Дверь закрыта, на полу холодно, а в ванне лужа Ритиной крови.

Маша ждет, что кто-нибудь наконец придет и спасет ее. Но если нет, то хотя бы пусть все будет быстро.

Щеколда скребется в замке.

— Пойдет кушать,— на Василисе другой спортивный костюм: куртка от прошлых штанов, а штаны совсем другие.

Маша с трудом поднимает затекшее тело.

— Где Рита?

— С ней все хорошо. Выходи, или я опять тебя запру.

По ногам бегают электрические разряды. Маша боится, но выйти надо. Никто не найдет ее в запертой кладовке, никто не придет за ней. Василиса улыбается ей, показывая желтые зубы, и гладит по голове, когда она проходит мимо.

На столе стоят две тарелки с супом. Машин любимый суп, с фрикадельками, и пар еще идет от тарелки. Маша садится на свой стул в углу. Василиса смотрит на нее, стоя в дверях.

— Вы не будете?

— О, я буду.

Василиса садится и черпает ложку золотистого бульона с маленькой фрикаделькой. Маша не берет ложку. Она смотрит в угол рядом с раковиной, где на полу стоит кастрюля белых костей с обрезками мяса.

Маша знает, что это не просто суп — это суп из Риты.

— Ешь.

Маша берет ложку дрожащими руками, но не может заставить себя погрузить ее в тарелку.

— Я…я…не могу есть без хлеба.

Василиса смотрит на нее своими водянистыми глазами и улыбается.

— Ах, что ж это я, совсем забыл!

Василиса встает и достает из хлебницы хлеб, потом доску, тянется за ножом. Все опять слишком быстро, быстрее, чем нужно. Нужно действовать сейчас, пока он стоит спиной, но как, Маша не знает.

Давай же!

Руки сами собой находят чугунную сковороду с полки над столом и, обхватив ее с двух сторон, бьют Василису по голове со всего размаху.

Василиса крякает и падает на пол, задевая по пути кастрюлю на плите. По всему полу разливается суп, обжигая Машины ноги.

Маша бросается из кухни в коридор и находит входную дверь. Снимает цепочку, поворачивает замок. Но дверь не открывается. Маша дергает ручку снова и снова, слыша на кухне стон Василисы. В двери осталась маленькая запертая скважина, а у Маши нет ключа.

Маша ищет на полке рядом с дверью, но там только старые газеты. Ей нужно вернуться на кухню, где Василиса уже складывает звуки в слова.

— Ар-р-рх ты сука.

Маша возвращается. Василиса на полу, бешено вращает глазами и тянется к столу, чтобы встать. Нож на полу, на полу картофель и фрикадельки из Риты, и сковорода. Маша поднимает сковороду и что есть силы бьет Василису по лбу. Василиса валится назад, а Маша шарит в его слипшихся карманах в поисках ключа. И находит его, но стоит вытащить его, как Василиса хватает ее за руку своей костлявой рукой.

Василиса открывает глаза.

— Никуда не уйдешь.

Маша дергает руку, но Василиса не поддается, тогда она выворачивает ее и рука выскальзывает из Василисиной, мокрой от супа, руки.

Маша бежит и никак не может попасть в замочную скважину, и слышит, как на кухне Василиса пытается встать и встает. По коридору слышны его шаги, а ключ все не попадает в замок.

И, наконец, свобода! Маша в лесу, таком темном, что не видно ни зги, и только ветки хлестают по лицу, а корни цепляют на ноги.

Маша не знает, куда бежит, пока впереди не показывается просвет. Там светлеют железнодорожные пути, и Маша идет вдоль них, долго, до железнодорожной станции.

Маша поднимается на станцию и стучится в запертую дверь. Там никого нет, и Василиса идет за ней, и вокруг только-только занимается рассвет.

Но дверь открывается, и на пороге стоит заспанный станционный смотритель.

— Эй, девочка, ты откуда?

— Я…я из лагеря, я потерялась.

— Из «Березки» что ли? Заходи-ка.

Внутри жарко натоплено. Смотритель предлагает ей сесть, и Машу тут же клонит в сон.

— Как ты сюда попала?

— Мы гуляли, и…вам нужно вызвать полицию.

— Зачем полицию? Ты же нашлась. Я сейчас позвоню своему соседу, Василию Ивановичу, он местный завхоз. Он тебя отведет.

— Нет, только не ему!

— Отдыхай, я быстро.

Станционный смотритель выходит, доставая телефон.

Дверь с щелчком закрывается.