Традиционные ценности (гет)

— П-посмотрите сюда, госпожа, в-вот этот камень отгоняет тревожные мысли и п-плохие сны, дарит надежду, исцеляет головную боль и д-душевные хвори. А этот чистит к-кровь и заставляет сердце биться сильнее.

Аланир не нужен был камень: сердце и так билось быстро-быстро, а кровь приливала к щекам.

— А этот камень для чего?

Молодой гном протянул вычурное кольцо на ладони и подставил солнечным лучам.

— Он освобождает от п-пьянства и всяческих ненужных страстей, г-госпожа.

— А от любви? — тихо спросила Аланир. Сзади громко фыркнула Лайлин, ее давняя подруга, сейчас лениво перебиравшая связку цепочек. Аланир в очередной раз пожалела о ее слишком чутком слухе, но отделаться не было возможности — эльфийке благородного рода не подобало гулять в одиночестве.

— А от л-л-любви н-нет спасения в к-к-камнях, — заикаясь больше обычного, выдавил гном. И торопливо добавил: — Г-госпожа.

— А это что, лазулит? — стремясь скорее заполнить неловкое молчание, Аланир потянулась к красивому браслету.

— Аланир, неужели ты их еще не все выучила? — Лайлин позади звякнула цепочкой. — Снова тут ничего интересного.

Аланир молча пожала плечами. Она уже знала, где тут лазулит и лазурит и как отличить агат от асписа, даже когда они одного цвета. Знала, что нужно носить при глазных болезнях и чем защититься от яда, знала, какой камень подходит рожденным на рассвете, закате или в ветреный день. И еще очень много того, что ни к чему знать молодой эльфийке, у которой все равно нет денег даже на самую скромную драгоценность гномьей работы. Благородный род вовсе не означал богатства.

Но в эту лавку Аланир заходила дважды или трижды за седьмицу — с того дня, как впервые посмела укрыться тут от дождя и заговорила с отзывчивым, вежливым и любознательным лавочником.

— П-примерьте, госпожа, — гном потянулся расстегнуть лазулитовый браслет и случайно задел ее пальцы своими — теплыми, чуть шершавыми. Руки они отдернули оба так поспешно, что украшение со звоном упало на стол.

— Нет, спасибо. Он мне велик будет.

Браслет был на человеческую руку, Аланир могла бы надеть его не расстегивая. Лайлин снова фыркнула, и гном-лавочник вспомнил и о ней.

— Не желаете п-посмотреть серьги, светлая г-госпожа? Третьего д-дня совсем новые выставлены.

— Не знаю, может и желаю, — протянула Лайлин. — У меня любимая сережка потерялась, так жаль, редкой красоты была. Вдруг здесь найду такую же? Только ты мне одну не продашь.

— П-продам, госпожа, — поспешно согласился гном. — Или п-принесите оставшуюся, если камни сможем п-подобрать, я один в один выкую.

— Ты? — Лайлин смерила гнома недоверчивым взглядом: молод совсем, борода еще куцая, в плечах не так широк, а рост — даже невысокой Аланир едва выше плеча будет. — Ладно, посмотрим, что у вас там найдется.

— Вот, взгляните…

— Глаза у меня есть, а горных баек мне не надо, — высокомерно отозвалась Лайлин. — Мои сережки вы все равно не видели.

Аланир укоризненно посмотрела на подругу. О камнях гном рассказывал интересно, со знанием и любовью к делу, даже заикаться переставал. Она сначала просто слушала и смотрела, изредка примеряла украшения и пыталась «почувствовать» камень и металл. Потом даже нашла и прочитала в отцовской библиотеке старинное учение о камнях — дети леса не знали и половины тех сокровищ, что есть в северных горах, но стало проще и веселее поддерживать разговор. А гном так заразительно смеялся над ее рассказами о змеях, держащих камень во рту, или об отважных ныряльщиках с топором и мешком — ведь все синие камни достают с морского дна, где их охраняют чудовища, или об алмазе, расколовшемся, когда на него наступил король.

Зато подруга немного отвлечется и даст поговорить, пусть даже ни о чем. Ради этого Аланир так и не напомнила ей, что у гномов не принято повторять одну работу — свою ли, чужую — в точности. А значит, и копии тех серег она не найдет.

— А д-д-для вас, г-госпожа, если п-позволите, — гном достал откуда-то из-под стола ларец, завернутый в бархат, — еще одна безделица. Соблаговолите ли п-примерить?

Ей сначала показалось, эти украшения сработаны их, эльфийскими, мастерами и магами — такие хрупкие, что прикоснуться страшно. Диадема, украшенная живыми — но как же они не завяли в темноте? — цветами, с росой, застывшей на листьях. Ожерелье с золотыми листьями и ветвями, широкий браслет повторяет их узор. И тонкое кольцо с единственным цветком. Его Аланир тронула и убедилась, что он вырезан из камня.

Полный свадебный убор.

— Хотите примерить?

— Хочу.

Неважно, что у нее никогда такого не будет. Неважно, что породниться с разоренным родом желают очень немногие, и тем наверняка откажет отец. Неважно, что она сама не желает выходить замуж ни за кого на свете.

Она лишь примерит.

Диадема легла на голову, и Аланир застыла, боясь дышать. Пока гном застегивал на ней ожерелье, ей казалось, что стук сердца слышен всем вокруг. По коже бежали мурашки.

Нет, не эльфийские украшения, а тяжелые, надежные — каждый листик скреплен в трех местах, — с тугими и мудреными замками. Кольцо она примерять не стала, наверняка велико, упадет еще, потеряется.

Да и не то это украшение, чтоб просто так надевать.

— Зеркало, госпожа?

В серебряном зеркале украшения, казалось, засияли сильнее, без магии засветились изумруды, отбросили веселые блики, и, словно откликнувшись, заиграли цветом ее волосы. Перекликаясь с изумрудами, блестели глаза.

— Сколько же оно стоит? — невольно вздохнула Аланир.

— Нисколько, — едва слышно сказал гном. — Это п-подарок.

Ей показалось, что она ослышалась. А потом Аланир медленно тронула ожерелье, перебирая пальцами, узнавая знакомые формы: ветка сирени и азалии — первое молчаливое чувство, кисточки амаранта сплелись с мальвой — тоска безответности, яблоневый цвет — надежда, пушистый шиповник — робкое признание, соцветия клевера и сплетенные лозы — желание быть навечно вместе. Ошибиться в растениях она не могла — на слишком широком браслете повторялся тот же сложный узор. Но этого не могло быть. Кто сделал этот убор? Откуда бы ему было знать, что значили цветы и листья в давних обычаях эльфов?

— Браслет мне велик, — Аланир с сожалением положила его назад на бархатную ткань.

— Я исправлю, госпожа, п-прямо сегодня же!

Нельзя принимать такие подарки. Аланир далеко не с первого раза справилась с застежкой ожерелья. Тем более, нельзя, что по обычаям ее народа это значило бы признание. И даже предложение.

Диадема по-прежнему играла алмазной росой, а из-за плеча придирчиво, но — слава Лесу! — молча, ее рассматривала Лайлин.

А что это должно значить у гномов? Или у людей? Не все ли равно?

— Простите, нам, наверное, пора?

Аланир боялась признаться, что охотно осталась бы здесь жить, даже прямо в лавке: слушать рассказы о камнях, о традиционном плетении цепочек, пить крепкий вишневый чай и зарисовывать эскизы традиционных лесных украшений.

Только как же, ведь отец и весь ее род… И его…

Тяжелые шаги не заставили себя ждать, и из внутренней двери выглянула крупная коренастая гномка.

— Ивар, снова лясы точишь, с места на место камушки перекладываешь? Вечно болтаются тут без денег, не берут ничего, только шастают!

Дверь уже захлопнулась за поспешно ретировавшимися эльфийками, но и это не заглушило вопль:

— А это еще что?! И как понимать, сын мой?!

* * *

Дождь лил как из ведра, и лишь поэтому Аланир сумела отделаться от провожатой. Улицы были пусты и безлюдны. Она нерешительно замерла у двери хорошо знакомой лавки и, воровато оглянувшись, вошла. Несколько присутствующих незнакомых гномов уставились на посетительницу, но Ивора среди них не было. Аланир хотела так же тихо выйти, но ее громко окликнули.

— А, это ты? Иди-ка сюда, дева!

Грозную гномку — матушку Ивара — Аланир узнала по голосу и невольно попятилась. В промокших насквозь сапогах захлюпало, а объяснения, что она случайно перепутала дверь, никак не рисковали быть озвученными.

— Иди-иди! Тут тебе оставлено!

Ей не скажут выметаться и больше не являться? Или скажут, когда она признается, что у нее нет денег?

Гномка с грохотом выставила небольшой и вроде знакомый ларец.

Неужели Ивар сказал, что это ее заказ? Но как теперь за это рассчитываться?

— Надевай! — скомандовала гномка.

Аланир не посмела ослушаться. Тяжелое сияющее ожерелье. Она провела пальцами по цветам — сирень, азалия, яблоня, ничего не изменилось.

Может быть, сказать, что деньги у отца? А что она скажет отцу, если у него одни долги?

Диадема. Ей кажется, или замок стал чуть проще, легче поддается пальцам?

Ивар сказал, это подарок. Только разве может гном-лавочник позволить себе такие подарки? И что на это скажет его матушка?

Матушка сурово хмурилась и крутила в узловатых пальцах бахрому белой кружевной шали. Аланир не рисковала испытывать ее терпение. Даже при заметной разнице в росте та умудрялась смотреть сверху вниз.

Браслет сел как влитой. Когда только Ивар успел его исправить, трех дней не прошло! Даже не видно, что и где изменилось — так же переплетаются цветы и листья, образуя символы древнего и тайного признания. Откуда, почему? Неужели просто совпало, или мастер где-то увидел и повторил?

И кольцо, к ее удивлению — точно по руке. Тонкий хрупкий цветок миндаля. Клятва.

И что она себе, в самом деле, выдумала? В старину, когда было не принято говорить о чувствах вслух, в эльфийском Лесу появилась странная и красивая традиция — вручать ветку или цветок с особым значением. Только живые, их не вырезали из камня, не отливали в золоте — да и негусто было с золотом в их землях. Тайное послание увядало вместе с цветком, и никто, кроме двоих, о нем не знал.

Неоткуда было гномьему мастеру подсмотреть этот узор.

— Подошло? — не сводя глаз спросила гномка.

— Да, — Аланир потеребила браслет. И придраться не к чему.

— Принимаешь?

— Да, — пискнула Аланир и вдруг увидела, как гномка широко улыбнулась.

— Вот и славно, — одним быстрым движением та стянула с себя кружевную шаль и набросила ей на плечи. И тут же завопила на весь дом.

— Чего глаза-то таращите? Грог несите! Девочка замерзла. Раин, бегом за сундуком! Ивар! Ивар, где ты шастаешь, бестолочь? Вылазь из-под станка, тут невеста согласная!

Наблюдавшие за действом гномы живо зашевелились. Аланир застыла на месте, ей тут же вручили большой дымящийся кубок.

— Но как же?.. Но я же… А отец?! А обычаи?!

— А обычаи соблюдены, видит Старый Мастер! — припечатала гномка… Будущая свекровь? — Раз невеста согласилась свадебный дар примерить и принять, то о чем еще говорить? А старикам-то и вовсе лезть поздно. Ты пей-пей, а то будешь с красным носом на свадьбе. С твоим батюшкой я сама потолкую. Эй, Раин, где сундук-то?

Сундук оказался большим, даже на вид тяжелым. А когда гномка по-хозяйски откинула крышку, Аланир подумала, что столько золота еще никогда не видела.

— Ну-ка, тут еще место есть, встряхните и камней досыпьте. Замок и петли маслом смажьте! На улице-то сыро, не хватало еще, чтоб на сговоре перед сватом заклинило.

А ведь этого хватило бы не только раздать долги…

— Вы думаете, что отец согласится?

— А и я не думаю, куда ему деваться-то? Голова-то у него на месте, а ты теперь, считай, наша. Я-то, честно сказать, и сама другую невестку ждала, да что поделать, когда дар готов и попервой примерен? Зря он, что ли, ночи-то в читальне да в мастерской просиживал? И то сказать, сам уж мастер, сам свою жизнь кует. Ты, дева, хоть что делать умеешь?

— Мам! — Ивар, раскрасневшийся от бороды и до ушей, протиснулся меж улыбающихся сородичей. — Она все умеет! Она даже камни знает!

Аланир почувствовала, что и сама краснеет так, что уши горят.

— Я? Я вроде… Готовить умею, вышивать, рисовать, петь… Ворожить по мелочи.

— Петь — это хорошо, будет в семействе хоть одна певунья! — внезапно одобрила свекровь. — Приодеть, обуть, откормить — чудо как хороша будешь. Умник все ж таки мой младшенький! Эй, а где наш грог? И почему большой колокол молчит-то? Я, что ли, полезу общину созывать? А я полезу!

Аланир невольно рассмеялась.

— П-п-прости, я хотел т-тебе объяснить, т-только как-то все не мог, — тихо зашептал ей Ивар. — Я не умею к-красиво г-говорить, я и вообще… Думал, ты п-поймешь. Н-не сердись. М-матушка сама все уладит.

Аланир и не собиралась сердиться. Ей почему-то было здесь очень уютно, особенно с кружкой грога и теплой пушистой шалью.

Где-то загудел колокол, оповещая гномов о радостном событии.

— А если отец все-таки откажет?

— А это уже н-не имеет значения, — Ивар тронул белую шаль. — Г-горный Клан тебя п-принял, значит, защитит и обеспечит. Н-не станет же твой батюшка в-воевать с к-кланами? А уйдешь ты т-т-только если сама захочешь уйти. Ты хочешь?

— Нет, — честно ответила Аланир. И, стушевавшись, вытащила из-под плаща скромный подарок. — Знаешь, что это?

— З-знаю. Я читал. Согласие, п-правда?

Она смущенно кивнула и вплела ему в волосы тонкий стебелек лесной фиалки.