Лето надежд (гет)

— Ты выглядишь несчастным.

— Это потому что я несчастен.

Казалось, быть несчастливым — привычное, если не органичное, состояние Северуса Снейпа. Мрачное детство, юность, полная насмешек и издевательств… и тотальный крах всех жизненных стремлений в его двадцать первую осень.

Хэллоуин ещё долгие годы будет преследовать его вереницей ужаснейших воспоминаний и отчаянным нежеланием жить, но сейчас речь пойдёт не об этом.

Эта история скорее о двух месяцах лета 1982-го года.

* * *

С тех пор, как умерла Лили, Снейп не жил. Существовал, да, но не жил. А жил ли до её смерти? Сложно сказать наверняка… Однако с того самого момента, как худощавый, горем убитый маг сидел на полу в детской годовалого Гарри Поттера, укачивая на своих руках едва остывший труп любимой женщины, он определённо не жил больше. Никогда. Ну… практически.

Право забавно, Северус ходил, спал, первое время колдовал, говорил, даже изредка пытался поесть (а чаще выпить), но делал он всё это аки конченый инфернал. Живой мертвец. Бледная тень, едва ли походившая на человека. Не то чтобы он слишком-то походил на человека раньше, и всё же…

Дамблдор не соврал, Северуса действительно оправдали и даже позволили преподавать в Хогвартсе. Не ЗОТИ, конечно, но, откровенно говоря, теперь Снейпу с Астрономической башни было плевать на то, чем он станет заниматься. Не в Азкабане и ладно. Хотя именно там — а в этом он сам был вполне уверен — ему самое место. Ведь это он — убийца. Что ни на есть самый настоящий. Преступник, предатель и трус.

Суды над бывшими Пожирателями Смерти тянулись до самой весны. Всё это время он апатично плясал под дудку старого чудака, как до этого плясал во имя Тёмного Лорда. И от одного осознания становилось трудно дышать. Невыносимо больно помнить, понимать, знать. Кем он был и во что превратился. Что наделал, а главное, ради чего. Амбиций? Ну и где они теперь? Славы? Смешно. Любви? Определённо, нет. Скорее, ненависти, сжигающей остатки слабовольной душонки. Глупости… Слепости…

Не отмыться. Вовек не смыть с себя чувство вины, как ни сдирай с себя кожу ногтями, стоя под леденящим душем. Снейп болел, морил себя голодом и даже несколько раз принимал яд (за несколько секунд до гибели, естественно малодушничая и жадно глотая противоядие, отчего чувствовал себя ещё паршивее).

Жить не хотелось, но умирать Северус отчего-то не спешил. Едва ли под впечатлением от слов Дамблдора. Просто он слишком уж хорошо понимал, что и за последним рубежом больше не встретит её. Больше не было пути, по которому он смог бы за ней последовать — за Лили, уже давно не Эванс. За Лили, которая с Поттером навсегда. Навечно. И ему больше не было противно от этих мыслей. Лишь от себя самого. Так правильно. Так честно. Мактуб.

Всю свою жизнь Северус не верил в судьбу, и, возможно, именно поэтому она его настигла. Пожелтевшими от неблагополучной жизни зубами он выгрызал своё будущее лишь затем, чтобы потерять всё до остатка. И потеряв, так и не ощутить свободы. Лишь боль, ненависть, презрение к самому себе. Годы упорного труда, а в итоге месяцы жгучей внутренней желчи, которой он захлёбывался всю весну восемьдесят второго.

Приставленный к нему школьный домовой эльф отчаялся в попытках накормить угрюмого будущего мастера Зелий. Немногим позже этот же эльф отчаялся и в том, чтобы навести порядок в его обители.

«А всё-таки, — думал Снейп в те минуты, когда позволял себе отвлечься от неминуемого самобичевания, — хорошо, что не ЗОТИ. Магия-то практически иссякла».

А затем он хохотал. Не смеялся, нет. Гомерический хохот, подобный раскатам грома, заполнял крохотное пространство ветхого родительского дома, пугая бродячих котов, рыщущих на свалке у самого входа. Так Северус смеялся над осколками разбитой жизни. Он больше не мог колдовать… Не хотел… Более не был способен. Все, чего он достиг на том поприще, имело слишком уж высокую цену. Всё, что казалось таким архиважным, — потеряло весь смысл за пару бессонных ночей. После нескольких непростительных слов из уст — подумать противно — его повелителя.

С мая по конец июня Снейп настолько опустился, что даже эльф сбежал от него, оставив дом в Паучьем Тупике в ещё большей разрухе, чем до его тщетных попыток привести тот в порядок. Пустые винные бутылки, вредные испарения от экспериментальных зелий, зловонный запах испортившейся нетронутой еды, да и самого хозяина дома, — всё стало чем-то само собой разумеющимся.

Отныне Северус носил исключительно чёрные лохмотья. В знак скорби не столько по Лили, сколько по прежней жизни. Своей и её. Никогда не их — он и не пытался себя обманывать. Он также начал курить маггловские сигареты, просто потому, что прочёл в каком-то старом журнале, что курение убивает. Стремление к саморазрушению набирало свои обороты, но ничего так и не происходило, сводя с ума. Однажды, нарезая хвосты саламандр, он, интереса ради, проткнул себе палец серебряным ножом. Пришлось отойти подальше, дабы не испортить кровью зелье, и в полной мере насладиться созерцанием лёгкого увечья. Он впервые пожалел, что Беллатриса гнила за решёткой. Чего не отнять у свихнувшейся сучки, так это умения причинять боль. Терзать. Вот чего ему не хватало.

С тех пор он привык наносить небольшие, но глубокие порезы на левое предплечье — аккурат где метка. Смотреть, как засыхает со временем кровь, пачкая магические чернила. Следить за состоянием старых ран, нанося всё новые во всё новых местах. Наблюдать за затягиванием рубцов. И иногда тихо, беззвучно рыдать, но не от боли. От облегчения.

* * *

Кареглазую незнакомку Снейп повстречал в весьма странный период своей жизни. Если июнь выдался аномально дождливым, чем, казалось, очень кстати отражал внутреннее состояние Северуса, то с первого по пятое июля, напротив, стояла душная жара.

Он повадился посещать вересковые пустоши и наблюдать за закатным солнцем. Последние пылающие отблески на вечернем небе напоминали о тёмной меди длинных волос не его Лили.

Кажется, до вечера, в который он встретил незнакомку, Северус не мылся уже несколько недель. Она возникла из ниоткуда и долго молча стояла вдали. Но он учуял её магию, словно пёс. Впрочем, виду не подал. Ему было откровенно плевать на то, что за ним наблюдают. И по чьему приказу — тоже. Как будто существовало так уж много вариантов?

Когда солнце село, незнакомка оказалась позади него. В паре шагов. Заговаривать он не собирался. Лишь резко обернулся в попытке смерить её презрительным взглядом и… упал в голодный обморок.

Собственно, так он и узнал, что она была кареглазой. Придя в себя от незамысловатого ренервейта (на который, к слову, сам не был тогда способен), Снейп первым делом увидел глаза на бледном лице, а уже потом густые растрёпанные волосы. Чистые, в отличие от его собственных.

— Я бы предложила помощь, но мне и самой некуда идти, — она смотрела опасливо, но будто бы зная его. Немудрено, Дамблдор наверняка рассказал ей всё необходимое.

— Какого дракла тебе нужно? — Снейп не мог встать резко, как ему хотелось бы, но всем своим видом дал понять, как сильно ему неприятны прикосновения тонких девичьих кистей. Тёплых. — Ты, что ли, замена долбаному домовику?

От последнего слова лицо девушки посуровело, отдалённо напомнив Северусу его строгую преподавательницу Трансфигурации.

— Вы явно недооцениваете труд и значение домовиков, сэр. Однажды это может вам горько аукнуться, — было что-то до боли знакомое в интонациях её голоса, и не сразу, но всё же он понял, что именно. Скорбь. Не столь явная, как его собственная, но безошибочно угадывающаяся.

Если бы не физическая, да и моральная слабость, он бы рассмеялся ей в лицо, а затем заколдовал. Ну, или хотя бы эффектно трансгрессировал. Однако Северус лишь беспомощно продолжил лежать на руках у странной незнакомки, стараясь выместить всю свою злобу на Дамблдора, да и жизнь в целом, при помощи смертоносного, полного ненависти взгляда. Не помогло.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать! — чуть ли не оборонительно выпалила девушка, немного вздёрнув веснушчатый нос.

— Так какого лешего ты обращаешься ко мне «сэр»? Я немногим тебя старше. Возвращайся в Хогвартс и передай ему, что мне не нужна нянька.

— Вы о директоре Дамблдоре? — уловив раздражённый прищур чёрных глаз, она быстро поправилась: — То есть… ты. Простите… прости. — С грустной улыбкой она тихо добавила: — В Хогвартсе меня сейчас никто не ждёт. Быть может, я когда-то вернусь туда доучиться, но…

— Ты вроде сказала, тебе восемнадцать?

— Ну да, — недоумение вскоре сменилось пониманием. — Я так и не смогла окончить школу, к сожалению.

— Смекалки не хватило? Пуффендуй?

— Вообще-то Когтевран. И нет, не в смекалке дело. Просто, — он вновь увидел в отражении больших карих глаз отголоски то ли скорби, то ли сожаления, — порою приходится делать выбор.

Это Северус Снейп действительно мог понять. С этим он даже был согласен. И ему каждый раз было больно от осознания собственного выбора.

— Надеюсь, тот оказался правильным, хотя судя по тому, что ты сейчас здесь…

— Не сомневайся, Северус. Хочешь, я расскажу, как именно ты умрёшь? — теперь в её голосе, несмотря на налёт этой пошлой мистики, отчётливо звучало раздражение. Он вдруг осознал, что солнце совсем спряталось, и впервые за долгие месяцы ощутил хоть что-то. Холод. На сей раз буквально.

— Благодарю, мне хорошо и уютно в неведении. Тебе на самом деле некуда пойти? — Она решительно кивнула, странным образом не растеряв при этом мнимой гордости. Не лгала, без легилименции ясно. — Знаешь, где я живу?

Очередной кивок и парная трансгрессия к дверям его дома. Он несколько пришёл в себя и не без её помощи поднялся наконец-то на ноги.

— Не заперто, — вдоль стены стал на ощупь добираться до заваленного книгами дивана.

Она бесстрашно шагнула за ним в темноту и даже не поморщилась от затхлости и гнили вокруг. Просто несколько раз взмахнула палочкой, чтобы освежить заклинанием воздух, не пытаясь убраться, что Северус оценил, хотя виду не подал.

Затем зажгла свет и выудила из бисерной сумочки (как он раньше ту не заметил?) пузырёк с укрепляющим зельем.

— На кухонном столе, правый котёл с конца, который под стазисом, — фыркнул Снейп.

Закатив глаза, она всё же принесла ему небольшой кубок с жидкостью медово-жёлтого оттенка, сваренную им собственноручно.

— Я Гермиона, кстати.

— Не скажу, что безумно рад знакомству, — глотая последние капли лекарственного раствора, ощетинился Снейп.

— Чего и стоило ожидать. Так мне можно остаться на ночь?

— Мне всё равно.

«Именно поэтому я здесь».

Снейп в неверии уставился на неё. Она так громко подумала об этом, что он прочёл её мысли даже не пытаясь использовать легилименцию. В его-то состоянии!

— Что? — Гермиона с не меньшим удивлением посмотрела в ответ.

— Кажется, магия возвращается, — буркнул он, не сразу осознав, что проронил домысел вслух. Подобную несдержанность с кем-то, кроме Лили, он проявил впервые и от этого ещё сильнее разозлился.

— Так вот почему вы меня не прокляли прямо на месте, — с лёгкой улыбкой она попыталась пошутить, но Снейп уже закрылся и едва ли держал себя в руках.

Стиснув кривые зубы, он отчеканил:

— Спальня прямо по коридору, горячего шоколада у меня нет. Надеюсь, тебе хватит такта оставить меня в покое. — Она уже открыла рот, чтобы ответить, но он безапелляционно добавил: — Сейчас же.

Стремительно повернувшись, девушка вышла из гостиной, служившей Снейпу также кухней, столовой и кабинетом, а затем громко хлопнула дверью, давая понять, что спальню нашла без проблем.

Северус откинулся на подушках и смиренно прикрыл глаза. Какого чёрта он творит? Зачем впустил её в дом? И почему она так сильно его раздражает?

Впрочем, на последний вопрос он уже знал доскональный ответ. Она была напоминанием. Молодой и, главное, живой девушкой, немногим младше Лили. Это казалось почти несправедливым. Болезненным, но неоспоримым свидетельством того, что жизнь продолжается. Пусть не для Лили, не для него, но для других.

* * *

Северуса разбудил ужасный грохот, что не могло не вызвать ожидаемого и вполне адекватного раздражения. На самом деле он проснулся ещё от скрипа половиц, когда Гермиона, аки взрывопотам, попёрлась на его кухню, но это он ещё готов был стерпеть. Резко, насколько позволяла вездесущая слабость, он принял вертикальное положение и потёр глаза.

— О, вы… ты уже проснулся. Я попыталась приготовить завтрак, но тут…

— Какого хрена ты не наложила заглушающее?

— Ну, вообще-то… Я здесь гостья, и мне показалось…

— Замолчи. Звук твоего голоса ещё противнее шума, что ты учинила. Я полагал, с утра ты исчезнешь столь же нелепо, как появилась.

— Нелепо? — приняла она оборонительную позицию, скрестив руки на груди. — Это разве я потеряла сознание оттого, что на элементарном уровне не способна о себе позаботиться?

«Туше. Ещё и за словом в карман не лезет… Угораздило вляпаться».

— Заткнись, женщина, я и так хочу умереть.

— Повезло, я вообще ничего не хочу. Но иногда мы обязаны жить дальше, Северус. Еле держась на ногах, на ощупь передвигаться вдоль стен, совсем как ты вчера, но делать то, что должно.

Он бы поспорил, парировал. О, он уже собирался обратить каждое сказанное наглой невеждой слово против неё же самой, а затем выставить вон… да вот только (так некстати) наконец увидел то самое. Истощение. Почти столь же запущенное, как и его собственное. Да, она приняла куда больше общеукрепляющего зелья (не зря в уродливой сумочке имелся запас), но в её внешности точно проглядывались признаки физической слабости. Северус наконец разглядел, какими сложными, по всей видимости, были для неё последние месяцев шесть, а то и весь прошлый год. Неестественная худоба, бледность, дёрганность. Такое бывает, когда длительное время находишься с чем-то или кем-то истинно тёмным. Зловредным. А если при этом не питаться должным образом и подвергаться стрессам… Невидимая война коснулась многих. Теперь всё кончено и каждый остался со своими ранами. И потерями.

— Так ты расскажешь, почему не ушла?

— Я уже говорила, — чуть потупив взгляд, Гермиона вдохнула поглубже. — Мне некуда идти. А тебе, как я понимаю, необходимо подготовить план лекций для каждого курса, — и она указала на стопку неаккуратно сложенных пергаментов (когда только успела подметить?). — Я могу помочь с этим.

— За двадцать с лишним лет я ни разу не принял чьей-либо помощи. Тем более в вопросах, касаемых Зельеделия.

— И во что это вылилось в итоге? — Гермиона посмотрела на него с таким вызовом, что, будь её глаза зелёными, Северус наверняка набросился и точно ударил бы (так же, как его собственный ничтожество-отец бил мать). Но те не были зелёными, это её спасло.

— Да что ты вообще можешь знать?!

— Всё, — она произнесла это настолько уверенно, что поспорить он попросту не смог. Вся ярость мгновенно схлынула, оставив после себя лишь пустоту. — Мне известно всё и даже больше.

Северус замолчал. Пауза затягивалась, начиная давить. Сознание путалось. А моральная усталость, несмотря на ранний час, разом навалилась на каждую клеточку его существа. Наконец, Гермиона решилась продолжить:

— Пожалуйста, позволь помогать тебе, пока до конца не восстановишься, — всё, о чём прошу. Ты не представляешь, насколько это на самом деле важно. Разреши мне пожить здесь до сентября.

* * *

Первую неделю они практически не разговаривали. Северус списал своё временное помешательство на приступ апатии и был таков. По большей части апатия и верно послужила причиной, почему он не прогнал девицу в то первое утро. Ему действительно было всё равно. Плевать на себя и свою дальнейшую жизнь. Если бы Гермиона оказалась мстительной приспешницей Волан-Де-Морта, преследовавшей цель убить его во сне, он вряд ли бы стал возражать. Опять же, она просила не так уж много, первого сентября он сядет на Хогвартс-экспресс, а здесь гори всё адским пламенем.

Тем временем летний зной становился невыносимым. С полудня в Паучьем Тупике стояла дьявольская жара, убивающая малейшее чувство голода и остатки желания жить. Снейп, по своему обыкновению, начинал каждое утро с дешёвого эля, презрительно отказываясь от убогой на вид овсянки, приготовленной на двоих чопорной Гермионой. Она быстро приспособилась, сменив джинсы с водолазкой на откуда-то взявшийся (не из всё той же ли сумочки?) простой бирюзовый сарафан. Северус же довольствовался единственной имеющийся у него парой шерстяных брюк (благо теперь магии хватало на охлаждающее заклинание) и подаренным матерью перед самой её смертью чёрным сюртуком. Видимо Эйлин пыталась так извиниться за то, что ему приходилось всё детство таскать её же перешитые обноски. Глупая. Он никогда не винил мать за их неблагополучие. За вероломство, возможно. Ему потребовалось всего десять лет жизни с магглом Тобиасом Снейпом, чтобы понять: только магия и навыки волшебника способны изменить установленный заведомо несправедливый порядок в этом убогом мире. Его же мать умерла, но так и не осознала этого. Хотя, возможно, он ошибается и она просто понимала несоизмеримость цены за подобные изменения.

Ближе к обеду Гермиона сортировала ингредиенты и вычитывала уже написанные им лекции. Справлялась, нужно было признать, хорошо, что вызывало всё новые вопросы. Почему она тратит своё время и незаурядный ум на подобную чепуху? Что именно задумал Дамблдор? Вряд ли дело в том, что старик боялся подмочить репутацию школы, наняв желторотого Пожирателя. Да и не походила Гермиона на невыразимца под прикрытием. На члена Ордена — куда ни шло, но тогда он должен был хотя бы слышать о ней раньше. Ведь так?

Она день за днём, по своему обыкновению, таскала ему бутерброды и обязательную порцию восстанавливающего зелья. Бутерброды, к слову, были сносными. Чаще с тунцом.

А вечерами зачитывалась одолженными в его скудной библиотеке ветхими книгами, не покидая попыток уговорить его поменяться с ней спальнями. Точнее сменить диван в гостиной на собственную постель. Наивная.

Однажды он заметил, с каким вожделением та рассматривает его книжный стеллаж, и почти усмехнулся. Почти. Когда-то он и сам с подобным интересом исследовал запретную секцию школьной библиотеки. А вот Лили наоборот — никакой усидчивости. Ей проще давалась практическая магия, нежели зубрёжка теорий и учебников. Старика Слизнорта хватил бы приступ, узнай он, что его любимица Эванс всё подчистую списывала у своего незадачливого соседа по парте — слизеринца. С точки зрения своего декана, Северус не подавал великих надежд вплоть до выпускного экзамена по Зельям. Каково же было удивление Горация Слизнорта, когда его ученик, да ещё и со змеиного факультета, не только получил высший балл, но и поразил всю экзаменационную комиссию своим мастерством.

Ощутив на себе задумчивый взгляд Северуса, с головой ушедшего в собственные мысли, Гермиона тогда мечтательно сказала:

— Когда-то у меня будет собственный дом, вроде твоего, но, надеюсь, чище. Я планирую всю гостинную увешать книжными полками и заполнить их сотнями книг.

— Не дурно.

* * *

На второй неделе вынужденного сожительства они стали разговаривать. Сперва её робкие замечания по поводу лекций начали перерастать в жаркие споры, затем к ним добавились многочасовые обсуждения рецептуры зелий первой необходимости.

Гермиона даже уговорила его принять ванну. На самом деле она лично набрала её, обманом заманила его в ванную и заперла. Не то чтобы он не способен был выбить дверь, но, взглянув в отражение зеркала над раковиной, сдался.

Однажды попробовав её овсянку, он повадился самолично готовить по утрам яичницу с беконом. С тех пор Гермиона ежедневно и с удовольствием уплетала свою порцию, а он исподтишка наблюдал за тем, как она ест, и чувствовал странное удовлетворение. Он больше не ходил в пустоши любоваться закатом. Просто слегка напивался и засыпал прямо в одежде.

Раны на предплечье стали затягиваться, а новые наносить было некогда.

* * *

На третьей неделе она застала его врасплох вопросом:

— Вы ведёте половую жизнь? — разгребая кухонный стол, Гермиона выудила из горки неприметного хлама пузырёк с контрацептивным зельем, и слегка покраснела.

— Скорее, это половое самоубийство, — проворчал Снейп, а Гермиона прыснула. — И сколько мне повторять, чтоб ты не "выкала"?

— Привычка, — бросила она, затем осеклась и виновато на него посмотрела. Загнанный воинственный волчонок. Когда-то он и сам был таким.

— Я мог бы залезть тебе в голову прямо сейчас, — он пристально посмотрел ей в глаза и с удовлетворением отметил тревогу. — Выведать каждую сокровенную мысль, каждую тайну. Тебе повезло, что мне безразличны твои планы, как и собственное существование, впрочем.

— Это не везение, а закономерность, — и вновь эти её интонации с налётом мистики. Он пропускал их мимо ушей, хотя подсознание кричало не делать этого. — Так что, для кого оно?

— Я, блядь, мастер Зельеварения, Гермиона, у меня и сыворотка правды имеется. По-твоему, я знаю, для кого она?

Глаза её потемнели, в то время как его подсознание вновь забило тревогу.

— Но ты-то знаешь, верно? С тех пор, как я услышал пророчество одной сумасшедшей, моя жизнь пошла под откос. Скажи, что ты не одна из тех сумасбродных провидиц и что на самом деле тебе не снизошло видение о том, как в будущем я пытаю женщин и детей веритасерумом.

— Пророчества и видения не всегда сбываются, вот в чём весь фокус. То, что видела я, — твоё истинное будущее. Не уверена, что именно эта партия, но да. Однажды ты применишь сыворотку на своём студенте, — Гермиона нервно коснулась шеи, и он наконец всё понял. То, чего до этого момента не желал замечать.

— Ты себя выдала, — Снейп не сводил глаз от блеснувшей серебром цепочки, большая часть которой скрывалась под летним сарафаном.

— Я и не пыталась этого скрывать, — очередная грустная улыбка, но Северус не мог не заметить, как правой рукой Гермиона крепче сжала палочку.

— Достать хроноворот мог только Дамблдор. Снова станешь отрицать, что он прислал тебя ко мне? — Снейп шагнул ближе, и кончик древка в руке Гермионы упёрся ему в кадык. Плевать. На него направляли оружие сильнейшие тёмные маги. — Я могу запытать тебя до полусмерти одной лишь силой мысли.

Разум стоящей перед ним девушки раскрылся, и он не увидел, а скорее почувствовал пронзающую её боль и страдания. Всего на каких-то пару секунд, но этого хватило. Её уже пытали, и сильно.

— Я больше не боюсь круциатуса, Северус. И отрицать действительно придётся. Но лишь потому, что не Дамблдор послал меня сюда. А ты.

* * *

Июль закончился. Пик летней жары постепенно сошёл на нет, оставив после себя прохладные утра и тёплые летние ночи. Вместе с августом начался и новый уклад в доме Северуса Снейпа. Он так и не залез в голову своей кареглазой гостье при помощи легилименции, но всячески начал пытаться сделать это, используя разговоры, вопросы, а порою даже угрозы.

— Я тут подумал, — они привыкли вместе завтракать. Правда, теперь ни один не расставался со своей палочкой. — Ты понимаешь, что с этим артефактом я мог бы… мы смогли бы всё исправить.

Цепочка больше не была на шее Гермионы. Она понимала, каким искушением станет хроноворот для её бывшего профессора. Пришлось также начать накладывать запирающие заклинания на двери спальни — на всякий случай.

Увидев себя в старом воспоминании Снейпа — одном из тех, что он отдал Гарри перед смертью, — она всё поняла. Война закончилась, но у Гермионы Грейнджер оставалось последнее задание. Помочь Северусу Снейпу поверить в себя. Среди министерских завалов и руин отдела тайн она отыскала уцелевший хроноворот. Просто потому, что знала, она точно найдёт его там. Как знала, что встретит молодого Снейпа в вересковых пустошах на закате пятого дня второго летнего месяца восемьдесят второго года.

— Я уже объясняла тебе. Дамблдор просчитал тысячи временных комбинаций, опробовал сотни вариантов. Тот исход событий, что пережила я, — единственно верный.

— Но…

— Да, потребовались жертвы.

— Ты не понимаешь! — Северус в очередной раз вскочил со своего стула, чтобы схватить тонкие запястья своей собеседницы и оставить на них следы сильных цепких пальцев поверх недавних синяков.

Но Гермиона лишь устало посмотрела на него с застывшими в глазах слезами.

— Я понимаю, Северус, и мне жаль. Но это единственное, что я могу сделать, пойми.

— Да что? Что ты можешь, дурёха?! Для чего всё это, когда её нет?! Как смеешь ты просить, требовать от меня жить дальше, служить этому… манипулятору верой и правдой, рисковать! Думаешь, мне не плевать на единственно верный исход, если в нём нет её? Ради чего?!

— Ради высшего блага. Мне больно, — оставаясь в его хватке, она говорила спокойно и почти не морщилась, а он всё не отпускал. — Ради лучшего будущего для остальных, Северус. Там буду я. Сотни, тысячи других... Ради свободы.

Он отпустил её так же резко, как и схватил. Хотелось крушить от бессилия мебель, но он лишь беспомощно осел на пол.

— Но я не свободен. Никогда не был…

Гермиона присела рядом с ним, несмотря на холод и жёсткость цементного пола.

— Именно поэтому я здесь, — она осторожно коснулась сальных волос и бережно убрала отросшую длинную чёрную чёлку за ухо.

— Чтобы поселить в моём разуме очередную несбыточную надежду?

— Чтобы дать тебе уверенность в своих силах, — слезинка скатилась по бледной девичьей щеке, но Гермиона лишь наспех смахнула её. — Со временем ты поймёшь, что всё делаешь правильно. Что живёшь не зря. Тебе будет адски тяжело, Северус. Покажется, что от тебя требуют больше, чем ты способен сделать, но это не так. Ты сможешь сделать всё это, потому что теперь знаешь наверняка — всё не зря. У нас получится, понимаешь?

— Нет…

* * *

— Тебе стоит носить белые рубашки под этот сюртук. Я сегодня купила несколько.

— Мне кажется, так я стану похож на священника.

— О, поверь, в тёмной мантии ты скорее будешь походить на летучую мышь, — она рассмеялась, а он впервые подумал, что кроме Лили, эта странная девушка — возможно единственный его друг. А потом испугался своей привязанности.

К средине августа Северус почти смирился. Гермиона знала о нём слишком много личного, чтобы он продолжал считать её человеком Дамблдора или Тёмного Лорда. Никто, кроме него самого или Лили, не знал тех подробностей их детства, что привела Гермиона в качестве доводов правдивости своих слов.

— Так ты расскажешь, кто мы в будущем? Из какого ты конкретно периода моей жизни?

— Ты всё поймёшь в своё время, Северус, — за последние несколько недель она начала много улыбаться ему, искренне и открыто. — Важно не нарушить правильный ход событий. Ты веришь мне?

— А у меня есть выбор? — его бровь сардонически поднялась, вызвав у неё очередную улыбку. Это происходило каждый раз, когда он ел, отставлял бутылку с алкоголем, принимал душ или следил за собой. Бессловесная похвала сродни гордости за него.

— Знаешь, ты самый смелый, самый преданный человек из всех, кого я знала.

— Не я. Тот другой.

— Ты, Северус. Ты непременно им станешь. Помни, что сейчас я прощаю тебе всё, что ты творил несправедливого и узколобого.

— Даже так?

— Да, а теперь позволь, я научу тебя вызывать патронуса.

— Это слишком светлая магия, Гермиона. У меня не получится, я пытался.

Она взяла его за руку и крепко сжала длинные пальцы тёплой маленькой ладошкой.

— Однажды в моей жизни наступил момент, когда я в одночасье потеряла все ориентиры. Перестала понимать, что главное, что действительно важно, а что — нет. Хорошее с плохим в моей голове смешалось, и всё вокруг стало серым, бесцветным. Родилась тишина, надежду поглотила тьма, — она подняла на него большие глаза, и он почти физически ощутил её уверенность в его силах. — И в тот момент прекрасная лань прискакала к моим друзьям, указав нам новый ориентир. Подарив новую надежду, рассеяв иссиня-серебристым свечением серость. Это и был твой патронус, Северус.

— Но… лань?.. Это же…

— Да, именно. У тебя получится патронус потому, что я его уже видела. А теперь подумай о самом счастливом своём воспоминании.

* * *

— Завтра я уеду.

— Я знаю.

— Там, откуда ты, между нами… было что-то?

— Почему ты спрашиваешь?

— У тебя наверняка есть куда возвратиться, есть свои планы, но ты потратила два месяца своего времени на меня.

— Я — магглорождённая, Северус. Как и она. Если бы не ты, кто знает, какое будущее меня бы ждало. Я никогда не трачу своё время, помни об этом. Ты сам отправил меня сюда, это правда, но узнав, каков ты на самом деле, я... переосмыслила так много всего. Признаться, я захотела тебя себе, хотя это так запретно, — она едва ощутимо коснулась сухими губами его двухдневной щетины. Северус на секунду прикрыл глаза. Замер, словно загнанный зверь. — Настанет день, и ты узнаешь меня, — она лукаво улыбнулась. — Постарайся не выдать, что уже знал меня. Я ведь не буду этого помнить. Обещаешь?

Он впервые запустил ладонь в тяжелые каштановые кудри.

— Обещаю.

* * *

Десять лет спустя Северус Снейп снова встретил свою кареглазую незнакомку. Она поступила на первый курс Хогвартса. Её распределили в Гриффиндор, и он понял, что она не была до конца честна с ним. Она выбрала себе ужасных друзей, и он безумно злился, когда она в очередной раз нарушала правила.

Несмотря на всё раздражение, что она вызывала, он всегда защищал девочку. Точно так же, как защищал сына Лили. Потому что верил. И надеялся.