Его работа (джен)

— Это не я, — говорит Нэйтан. Не всё это. Не столько.

(Как он мог не запомнить?)

— Это я, — повторяет, с нажимом, Конфискатор. Как если бы поправлял оговорку. Не «это ты», как мог бы «внутренний голос» в старом кино — из времен до эпидемии.

Нэйтан делает шаг назад.

Конфискатор поднимает голову: да, так лучше виден результат.

— Я так устал, — бормочет Нэйтан, стараясь повернуть шею, опустить подбородок.

— Столько вызовов за одну ночь давненько не набиралось. — Конфискатор щурится. — Но это я, у меня они все расстаются с биологическим имуществом, как миленькие. Премию мне Ротти задолжал, интересно, как бы напомнить.

Нэйтан смотрит, словно со стороны, как его рука — в тонкой медицинской перчатке, не широкой «рабочей», — проходится по контейнером с органами, только что выставленным в холодильную камеру: для сохранности.

Губы раздвигаются, обнажая зубы.

Все упаковано герметично; клейма и штрих-коды — на месте, согласно спецификации. Правила «ГенКо» строги: биологическое имущество должно возвращаться, в случае неисполнения заказчиком надлежащих условий, в том же состоянии, в каком было поставлено. (В случае несоблюдения условий эксплуатации — с заказчика может быть взыскана дополнительная сумма, переводимая при необходимости в эквивалент донорской крови. Конфискатор помнит юридические документы; кое-что из них он обязан зачитывать тем, кого посещает).

Печень; две пары легких; три почки. Сердце — этих много всегда. Даже один толстый кишечник, подумать только. Не каждый извлечет без потерь.

Но конфискатор хорошо знает свою работу.

Нэйтан Уоллес, лучший из конфискаторов, делает ее безупречно.

«Неужели нет другого средства?» — спросил он тогда у Ротти.

«Я — последнее средство», — сообщал Конфискатор каждый раз тем несчастным, которые пытались умолять, предлагать еще какой-то выход, пробовать договориться неофициально.

Как можно называть это конфискацией… Нэйтан качает головой. Он убивает, убивает — пусть и законно.

Очень просто, конечно. Как он мог позабыть. Конфискатор кривит рот, недобро щерится. Эти люди сами согласились считать части своих тел таким же имуществом, как кухонный комбайн или автомобиль.

Если кто-то сделал следующий шаг и решил, что без сердца и легких те обойдутся точно так же, как без машины — это только логично.

А его, Конфискатора, работа…

…его работа была лечить, помогать людям. В животе у Нэйтана скручивается жгутом пустота. Как будто тоже не хватает чего-то жизненно-важного, хотя его показатели — он проверяется перед каждым выходом — безупречны.

Конфискатор уверенно кладет ладонь на дверцу холодильной камеры; захлопывает. Но холод не исчезает.

Он поворачивается к черной сумке: инструменты и склянки скиданы туда кое-как. Конфискатору порой приходится исчезать быстро.

Надо всё разобрать. Завтрашняя ночь ждать не станет.

Нэйтан чувствует, как руки у него трясутся. Трясется подбородок — то ли рассмеяться тянет, то ли заплакать.

— Нельзя сомневаться, — говорит он (кто — он?) твердо (сквозь стучащие зубы). — Только так можно защитить Шайло.

Мысли о Шайло — теплые.

Цвета свежей крови.

Да, точно. Нэйтан прикрывает глаза, успокаивается. Позволяет рукам самим сортировать инструменты, чистить, мыть, обрабатывать от крови и микроорганизмов, раскладывать по футлярам и держателям. Он врач; ему это привычно.

Конфискатор между делом смотрит в свое отражение в гладком скальпеле.

Конфискатор улыбается.