Тайна завесы (гет)

— Что, Джеймс, дружок? Сказку?

Сириус Блэк был единственным, кто выбрался из Арки смерти.

Ну как выбрался… Арка выплюнула его, едва дышащего, как будто он застрял в глотке — коридоре между миром живых и мертвых — и все пятнадцать лет мешался там, щекотал, царапал своими жалкими попытками выйти на голос крестника, зовущего его по имени.

Арка недовольно задрожала и застонала, когда в другом зале Отдела тайн невыразимцы решили восстановить хотя бы часть давно разбитых пророчеств. Из-за этой провальной попытки завибрировало всё: двери, каменные стены, модели планет, аквариумы с мозгами; зеркала и стекла дребезжали, угрожая перейти на визг. Только после экстренной проверки, когда все комнаты наконец затихли, министерские служащие заглянули в Комнату смерти. Что, в конце концов, могло сделаться с Аркой, которая никогда не меняла своих целей и стояла на своем месте… как давно, с начала времен?

Тогда нашелся Сириус Блэк, и кто-то крикнул: «Труп! Из-за занавеса выпал труп!»

— Это было долгое плавание, друг, волны сжирали все на своем пути, корабль мой, казалось, вот-вот напорется на скалу…

Никому не верилось, что человек из Арки дышит, свидетели чуда даже по-магловски тянулись своими руками к его шее и запястью, вдавливали свои пальцы в его кожу, чтобы убедиться: это пульс, точно пульс.

— Все вокруг говорило о том, что я единственный, кто сможет выжить. Я решил бороться с силами, которые хотели избавиться от меня, и ни разу не усомнился в своем стремлении. Потому что кто-то другой хотел вернуть меня, Джеймс, а если есть куда возвращаться…

Больница Святого Мунго встала на уши. Гарри Поттеру удалось добиться того, чтобы в палату пускали только по специальному разрешению. Глаза у Гарри горели безграничным счастьем, и он едва сдерживал раздраженные проклятья, адресованные целителям, когда те говорили ему: «Мистер Поттер, вы ведь понимаете… Прошло пять дней, Блэк еще не очнулся, и велика вероятность, что смерть его все-таки догонит».

У Гермионы специальное разрешение, конечно, было. В один из вечеров она осталась у кровати Сириуса одна; в изолированной комнате с наглухо зашторенными окнами она пыталась расслышать дыхание человека, с которым однажды попрощалась навсегда. На нее снова, как и после битвы в Отделе тайн, нахлынули страх, чувство жгучей несправедливости, здравой злости и боли за Гарри, перенесшего так много страшных потерь.

Сквозь пелену слез Гермиона видела Сириуса Блэка, его черные волосы, разметавшиеся по белоснежной подушке, и про себя думала: «Он очнется. Спорить с этим бессмысленно».

— Я был в плену. Мне протягивали восхитительные плоды, попробовав которые, я бы испытал чистое блаженство, свободу от всего, что может беспокоить человека. Но я выбирал беспокойство, Джеймс. Потому что хотел быть живым.

«Гермиона?» — позвал Сириус, и та, задремавшая на больничном стуле, вздрогнула, очнувшись. Глаза ее расширились, она не знала, что сказать, просто схватила Блэка за руку и начала беспорядочно восклицать: «Ты жив! Жив! Сириус!»

Через минуту Гермиона осознала, что нужно срочно вызвать целителей и Гарри, а у Сириуса не хватило сил сказать что-то в ответ, хотя он бы попросил девочку подержать его за руку еще немного: какое все-таки восхитительное оно — тепло живого человека.

— Когда по-хорошему не получилось, тьма прислала мне одноглазых чудищ, которые могли растереть души людей между пальцами. Они злы, глупы и очень жадны до власти над умершими. А я не считал себя умершим, друг, понимаешь? И этим мог перехитрить их.

После растянувшихся на неделю повторных обследований целители выписывали Сириуса Блэка с демонстративным нежеланием, словно у них нагло отнимали полюбившуюся игрушку. Сам пациент к этому моменту стал таким болтливым, выдавал за единицу времени столько шуток и с такой восторженностью относился к простым вещам вроде тыквенного сока, что заставлял переглядываться даже близких друзей.

«Сириус, — сказала Гермиона после очередной беседы с Гарри, — почему мне кажется, что ты все время спешишь?»

Он оглянулся, только на мгновение его лицо посерьезнело, но вместо ответа он преувеличенно бодро спросил:

«Гарри не говорил, куда я отправляюсь? На площадь Гриммо?»

«Ты ведь не хочешь туда? — мигом сообразила Гермиона. — Мы пока ничего не успели, Гарри думал поселить тебя у них с Джинни…»

«Нет, у них семья. Просто зовите в гости, вы все. Договорились?»

Она кивнула, заглянув Сириусу в глаза, — и увидела там опасную растерянность.

— Я старался поймать попутный ветер, Джеймс, надеялся, что меня вынесет на берег. Я готов был грести голыми руками и дуть в паруса до потери сознания.

Гарри и Сириус чувствовали, что счастливы просто снова быть друг у друга, так что всеобщая тревога, казалось, сходила на нет. Вернувшийся к жизни был благодарен за семейные посиделки, и даже Молли, незаметно утирая передником слезы, несла на стол в честь Блэка огромный торт.

«Ты повзрослела, Гермиона», — сказал Сириус после того ужина.

Она улыбнулась ему, пожала плечами и продолжила уборку, подумав, что сам он совершенно не постарел во временном вакууме Арки.

Гермиона заметила, что Сириус то и дело переводит на нее пристальный взгляд, как будто только для вида беседуя с мистером Уизли.

— Там, между жизнью и смертью, скалы не просто ждали, когда я подплыву. Они рушились прямо на меня, Джеймс, и я уже терял надежду вновь увидеть дневной свет.

«У тебя есть жених?»

Гермиона, не сдержавшись, рассмеялась, чем вызвала у Сириуса одновременно удивление и возмущение.

«Спрашиваешь как мой папа», — отозвалась она торопливо.

Несмотря на то, что они были в кухне одни, Сириус больше не произнес ни слова, только старательно, до скрипа вытирал вымытую посуду. Гермиона попыталась замять неловкость и пригласила его в гости, на что Блэк просто кивнул.

— У всех могущественных волшебников по ту сторону занавеса я просил защиты, и они удерживали меня от падения в бездну, когда становилось невыносимо. Значит, я заслуживал этой поддержки, Джеймс?

Сириус спрашивал, живет ли Гермиона одна, по-дружески придерживал ее за плечи, рассматривая скромную коллекцию модной магической живописи в ее гостиной. Но в самый первый момент, когда рука Сириуса коснулась ее, Гермиона поняла, что будет говорить путано и сбивчиво. Блэк, вернувшийся из Арки, стал для нее воплощением неописуемой силы. Духа ли, тела или того и другого — но в итоге пробуждаемые его близостью чувства были явными и вызывали смятение. Симпатии Гермионы к бывшим любовникам и привлекательному коллеге, периодически с ней флиртовавшему, не шли с этим ни в какое сравнение.

— Стоило соскользнуть чуть глубже во тьму, меня окружали бесплотные души, они слетались, гораздо менее различимые, чем призраки, и что-то шептали, но было не разобрать.

На вопрос Сириуса, можно ли зайти за ней на работу, чтобы потом вместе прогуляться, Гермиона сразу ответила положительно, но совершенно не ожидала, что Блэк воспользуется разрешением, чтобы аппарировать к министерству чуть ли не каждый день. Иногда они вместе шли на ужин к Поттерам, иногда он тащил ее, например, в парк развлечений, на самые страшные аттракционы вроде крутящейся высоко в небе чаши, смеялся над ее визгом и сгребал в объятия, если она возмущалась его любовью к адреналину.

«Я жив», — с радостью и гордостью оправдывался Сириус.

Довольно быстро Гермиона поняла, что не просто заботится о воскресшем, но и, очевидно, привязывается к нему. Крепче, чем к крестному лучшего друга.

Ей хотелось стать для него якорем, грузилом, успокоить и объяснить, что не обязательно доказывать свое присутствие в мире живых оглушающим хохотом и резкими движениями, но при этом, кажется, влюблялась в эту его выразительность и заостренность, тайно наслаждалась своей близостью к источнику силы.

— Иногда в неразборчивом шепоте слышались прекрасные женские голоса — они звали за собой, манили, но мне нужно было в другую сторону… Я все время помнил это, Джеймс.

Всё еще озадаченные невыразимцы, вняв настойчивым просьбам Поттера, дали разрешение на дальние перемещения, и Сириус с Гарри и Роном отбыли на два дня на квиддичный чемпионат. Гермиона же взяла на себя заботу прибраться в новом доме Блэка: все близкие друзья решили купить его, как только нашелся подходящий вариант. Она протирала шкафы, отмывала зеркала, расставляла колдографии и совершенно точно скучала по Сириусу. По глазам, которые смотрят так внимательно, словно ты единственный во Вселенной достойный объект для взгляда, по усмешкам, вопросам в лоб, развязным манерам и этому редкому серьезному выражению лица, которое Сириус позволял себе на секунды, если думал, что никто не видит.

Гермиона поняла, что скучает, уже через пять часов после их отъезда и с тревогой осознала, что это не норма.

С квиддича все трое вернулись в прекраснейшем расположении духа, и, когда Грейнджер спросила, как им женская команда, Сириус поцеловал Гермиону в щеку при всех, а ладонью провел по ее спине уже гораздо более скрытно.

— Джеймс, мне говорили: выбирай, кто поглотит твою душу. Выбирай чудище, но не смей надеяться, что сбежишь.

Он не превращался в пса ни разу с того дня, как очнулся в больнице Святого Мунго. Сириус хотел быть человеком, наслаждался каждой минутой, словно где-то рядом все время находилась Арка, в которую его снова могли толкнуть в любой момент без предупреждения.

Иногда он был невыносимым пошляком — Гарри с Джинни до слез смеялись над его шутками, а Гермиона с притворным недовольством закатывала глаза; иногда представал обворожительным джентльменом — и Грейнджер была приятно смущена наколдованной розой или одним на двоих зонтиком.

Сириус не признавал многие свои очевидные ошибки, но она молчаливо уважала его за готовность взять на себя ответственность за любой сделанный шаг.

А еще, когда он принимался о чем-то рассуждать, Гермионе хотелось подсесть ближе. И еще ближе, чтобы нечаянно коснуться плечом его плеча.

— Однажды мое упрямство было вознаграждено, друг. Корабль разлетелся на куски, а самого меня вынесло сокрушительной волной из мира мертвых в мир живых. Испугавшийся, но не запуганный, я вернулся.

* * *

— Джеймс?

— Да? — по-деловому отозвался Поттер.

— Не страшно такие сказки слушать? На ночь глядя!

Сириус, который удерживал сидящего у него на коленях мальчика за бока, повернул голову, чтобы посмотреть на Гермиону, и смешливо прищурился.

— Нет, не страшно, крестная, а до ночи еще три часа, — сказал Джеймс.

Она взглянула на наручные часы и без особой сердитости покачала головой.

— Сириус, расскажешь завтра еще? — потребовал Джеймс, не обращая внимания на эти жесты. — Про одноглазых!

— Договорились, завтра. А сейчас что будем делать?

— Есть конфеты! Или пойдем на метле полетаем?

— Молодой человек, — снова вмешалась Гермиона, — я понимаю, что вам исполнилось целых семь и вы любите риск, как и тот, в честь кого получили второе имя, — в ответ на это Сириус широко улыбнулся, — но уже темно. Если серьезно, приберешься в комнате, Джеймс? Родители скоро вернутся.

Он неохотно слез на пол и поплелся из гостиной, почесывая голову.

— Тебе помочь? — спросил Сириус.

— Не, особо стараться не надо. После ресторана мама не будет ругать за беспорядок.

Посмеиваясь, Сириус перевел взгляд на Гермиону и тихо сказал:

— В следующий раз попытаюсь сочинить что-нибудь безобидное... про мальчика, спасающего котят.

Она глубоко вздохнула. Сириус только притворялся виноватым, и это обещание было формальным вежливым жестом перед строгой крестной Джеймса Поттера. Гермиона успела к этому привыкнуть.

— Я все думаю, сколько правды в этой сказке. И в том, что ты плетешь журналистам — а это все время что-то новенькое, — она проследила за тем, как Сириус медленно встал и приблизился к ней. — Ты когда-нибудь расскажешь, что было за занавесом? И почему Гарри видел тебя в Запретном лесу, Сириус?

Он усмехнулся, но вдруг, в один миг, вся его напускная веселость исчезла, так что Гермиона напряглась, а сердце ее ускорилось в трепетном предчувствии.

— Скажу. Но у меня есть условие, — сообщил он, скользнув пронизывающим взглядом по ее лицу и, без сомнения, различив все признаки волнения.

— Я угадаю, — сказала Гермиона.

Он покачал головой.

— Я давно понял, что ты умная и проницательная. Но условие хочу озвучить сам, — Сириус провел кончиками пальцев по ее предплечью, чем вызвал такие сильные чувства, что Гермиона одновременно захотела отстраниться, чтобы вернуть себе душевное спокойствие, и мысленно пожелала, чтобы это ощущение никогда ее не покидало. — Поцелуешь меня?

Казалось, Сириус не планировал вопросительной интонации, но все те немногие сомнения, с которыми он когда-либо сталкивался, сконцентрировались в этой бережной просьбе. Прозвучало обезоруживающе, так что Гермионе понадобились доли секунды — только для того, чтобы приподняться на цыпочках.

Он сразу перехватил инициативу, а Гермиона подчинилась, полностью отдаваясь поцелую, нырнув на долгие минуты в какую-то незнакомую нереальность, где чувствовала себя превосходно, где все было кристально ясно: без Сириуса Блэка она больше не сможет быть собой — нормальной, цельной, счастливой.

Очнулась Гермиона только тогда, когда Джеймс уронил что-то в комнате и крикнул оттуда:

— Нормально, оно не разбилось!

Тяжело дыша, Гермиона еще раз коснулась губ Сириуса своими, слегка отстранилась и с нежностью убрала локон черных волос ему за ухо.

— Теперь расскажешь? — прошептала она.

— Завтра Альбус и Лили вернутся от Молли, — сказал он, тоже пытаясь успокоить дыхание. — Присоединяйся к детям и слушай.

Прежде чем Гермиона успела возмутиться, что ее обвели вокруг пальца, он, глядя на нее с улыбкой, в несколько шагов пересек комнату и скрылся в коридоре.

— Одноглазые чудища ненавидели уборку, слышишь, Джеймс?..

* * *

Правду о том, что было в Арке, Сириус рассказал Гермионе Грейнджер через полгода: пасмурным днем, в какой обычно и набегают, окружая, тягостные раздумья. Она молча и внимательно выслушала, накрыв его теплую руку своей ладонью.

Больше никто, кроме них двоих, не был посвящен в тайну мира за завесой.

Еще через год, за поздним завтраком в солнечный выходной, Гермиона Блэк решилась поделиться с Сириусом новостью, которая могла вызвать у него очень бурную реакцию.

— Милая, не молчи с таким загадочным выражением лица, я никогда не был легилиментом, — потребовал он, встревоженный.

Черный занавес больше не мог дотянуться в кошмарах до бесспорно живого человека, до будущего отца, до Сириуса Блэка.