Финальный отсчёт (джен)

Пять

К Отбору готовили тщательно и усердно.

— Я обучил тебя всему, что знаю сам. Твои успехи в освоении Дыхания радуют меня. Даже немного завидно, — сэнсэй тихо засмеялся, похлопав ученика по плечу.

Куваджима Джигоро по прозвищу Шихан имел полное право гордиться своим старшим учеником: за последние полгода тот сделал колоссальный прорыв вперёд. Нет ничего удивительного в том, что с его духом, несгибаемым, как сталь, и возможности тела, закалённого Дыханием Грома, вышли за пределы доступные обычному человеку. Прогресс был лишь вопросом времени.

Юичиро смущённо улыбнулся. Прижав руки вдоль тела, поклонился, выражая благодарность. Его короткая тёмная коса, на кончике перевязанная обрезком серой ткани, упала со спины на плечо, хлестанув по подбородку.

На берегу реки стояли двое, — пожилой воин и юноша. Учитель и ученик. Старик и его приёмный внук.

Алое солнце катилось к горизонту; на востоке ветер стремительно гнал чёрные тучи, в воздухе витал запах дождя — ночью здесь будет гроза.

— Финальный Отбор через несколько недель. — Смешинки в глазах старого мужчины исчезли.

Юичиро замер. В карих глазах отразились последние лучи заходящего солнца и смятение. Лишь спустя несколько секунд он заговорил:

— Для меня честь учиться у вас, господин Шихан. Вы человек с удивительно-добрым сердцем и слышать похвалу из ваших уст отрада для души. Но вместе с этим есть нечто, что меня терзает. Вы всегда говорили, нужно доверять своей интуиции, и я чувствую…

Юичиро тяжело вздохнул. Сэнсэй крепче сжал его плечо.

— Я не готов, — тихо сказал юноша. Откинув голову назад, он устало прикрыл глаза, почти зарычал от бессилия: — Быть может это не интуиция вовсе, а трусость… Я запутался, мастер. Мне стыдно говорить вам такое, выставлять себя неблагодарным трусом, но я прошу вас, учитель: позвольте подготовиться к отбору лучше и продолжить тренировки с Зеницу и Кайгаку.

Шихан хмыкнул.

— Что ж. Я рад, что ты это понимаешься, а не рвёшься скорее махать катаной, как Кайгаку. Если нужно, подождём, в нашем деле спешить нельзя. На следующий год ты будешь готов, Юичиро, я уверен.

Демоны наглеют, нападения учащаются. Глава надеется на воспитанников Столпов, но спешкой сводить на ≪нет≫ несколько лет упорного труда, связь душ, которая объединила их, считай, в семью… рискнуть всем и возможно загубить такой потенциал Шихан не мог себе позволить.

Финальный Отбор на горе демонов — тёмный час для каждого Охотника. Лишний раз опасения Шихана подтверждает то, что никто из учеников Урокодаки живым оттуда не возвращался. Двадцать лет тренировать одного ребёнка за другим, отдавая каждому по куску своего сердца, а в ответ получая окровавленные клочки одежд и ничего больше, ведь тела сожрали — Шихан не представлял, как Урокодаки не рехнулся, и оказаться когда-нибудь на его месте страшнейший из кошмаров.

— Ты будешь готов, — повторил Шихан, сурово вглядываясь вдаль.

Путь воина — смерть — вот главный девиз всех самураев, но Юичиро смерть страшила. Тот, кто однажды почувствовал её затхлое дыхание у себя на затылке, никогда не будет прежним. Весь секрет успехов Юичиро в боевых искусствах очень прост, ведь мотивация — жизнь. Кошмары не давали забыть пережитое, ужас не притупился за столько лет. Юичиро двигали вперёд страх и ярость.

У его физической силы был предел, потолок, который пока не удавалось пробить ни тренировками, ни упрямством, ни самовнушением. Сколько не старайся, выше ушей не прыгнешь. Потому в обучении Шихан сделал упор на скорость, ловкость и выносливость. И не прогадал.

— Там, где не поможет один удар, справятся два. Два, но точных и таких быстрых, что обычному человеческому глазу или глазу демона трудно будет их уловить.

Юичиро сильно сомневался, что человеку подвластна скорость света, если бы не наглядный пример учителя.

— Быстрее! — кричал Шихан, нанося молниеносные удары палкой по рёбрам. — Ещё быстрее! Двигайся, Юичиро, двигайся. Смотри, слушай, ощущай и уворачивайся.

Засунув все сомнения подальше, харкая кровью, глотая слёзы, через силу вставая на дрожащих ногах и опять падая, но не сдаваясь, он следовал указаниям Шихана. Час за часом, день за днём, снова и снова, и снова. И через полгода этого адского темпа усложнённых тренировок он смог победить в поединке с гением их компании, схватывавшим всё на лету — Кайгаку.

Чёрные волосы, собранные на макушке в короткий хвост, растрепались. Старое чёрное кимоно, подвязанное выцветшим синим поясом, в пыли, щека рассечена, губа разбита. Поверженный Кайгаку рывком поднялся на ноги, в бирюзовых глазах ярость сверкала ослепительно, подобно беспощадному жгучему солнцу в знойный день:

— Не обольщайся, тебе просто повезло.

— Ага. Снова. Два раза подряд. Да признай ты уже поражение, — весело засмеялся Зеницу, постукивая кулаком по стволу дерева, около которого стоял, будто по плечу доброго друга.

Кайгаку, дикий зверёныш по натуре, и Зеницу, пугливый писклявый мышонок, не ладили. Однако рядом с Юичиро Зеницу становился удивительно смелым и имел наглость Кайгаку поддразнивать.

— Ах да, я ж забыл — ты слишком самовлюблённый, чтобы согласиться, что несовершенен.

Сквозь стройные ветви цветущей Сакуры проглядывало юное лазоревое небо. Птицы радостно чирикали торжественную оду наступившей весне. Вдохнув полной грудью, впервые Юичиро почувствовал, что тренируется не зря.

Те несколько лет, за которые в его кости вбили основы стиля Грома, были безусловно важны, но прогресс ощущался слаще. Крохотный шажок вперёд стоил кровавого пота, когда из двух вариантов ≪сделай≫ или ≪умри≫ Юичира на голом упрямстве цеплялся за первое, ведь любое проявление смерти он ненавидел. Но и этого вскоре стало недостаточно: жадный до силы Юичиро всячески пытался усложнить тренировки, уже привычно доходя до грани, ибо понимал: учёба и реальный бой разительно отличаются друг от друга. В сражении нет права на ошибку.

— Вечно ты пытаешься выпендриться. — Криво улыбаясь, Кайгаку завязывал густые волосы в высокий хвост. — Взять хотя бы твою маску: что, считаешь нас недостойными лицезреть твою «нечеловеческую» красоту? Не бойся, я смеяться не стану — шрамы ведь только украшают мужчин.

Юичиро не шелохнулся, стоял молча.

— Паршивый чужестранец, даже нормально говорить не можешь. И где только тебя откопали?

Удобнее обхватив палку, Кайгаку пафосно крутанул ей и встал в стойку. Юичиро, так и не ответив ни слова, завязал белой тканью глаза.

— Проклятый выскочка! — пропитанный ядом голос звучал завистливо, едва слышно в нём прорезались тонкие ноты отчаяния.

Прикосновения воздуха, натянутого как струна, остры. В пространстве Кайгаку ощущается как сердце, пульсирующее яростью.

— Рассчитываешь занять место цузуко? Сэнсэй нашёл тебя первым, но я талантливее. Я не какой-то там чужак. Оно моё! И я разделю его с этим сопливым придурком Зеницу, может, когда его случайно сожрёт какой-нибудь демон, оно окончательно станет моим. Я буду наследником, а ты — ничтожеством. Не думай, что раз наконец-то научился паре приёмов, то стал непобедимым. Я поставлю тебя на место!

Юичиро вставил в уши затычки — в этом бою он будет полагаться исключительно на тактильные чувства. Осязание и интуиция. Логика отчётливо говорила, что в этот раз он проиграет — слишком много преимуществ отдано Кайгаку. Было немного волнительно начинать этот бой, зная, что сейчас тебя изобьют. Снова изобьют, а ты, будучи во мраке и погружённый в шум стука собственного сердца, не сможешь понять откуда идёт удар и как ему противостоять… Кайгаку наверняка разобьёт ему лицо, сломает нос, а свой снова задерёт до небес… Но учебный процесс невозможен без ошибок. Лучше изодранные колени и пинки от зазнавшегося дурня, чем смерть от рук демона.

Зеницу притаился в ветвях Дзельква, в священном трепете готовый наблюдать за боем. Он поднял вверх кулак и издал воинственный клич:

— Победи его, Юичиро-сэмпай! Я в тебя верю.

Кайгаку бросил на него уничтожающий взгляд, в ответ малявка лишь ядовито улыбнулся. Было ясно, что сказал это Зеницу не для поддержки Юичиро (он же ничего не слышит из-за затычек), а чтобы позлить Кайгаку.

— Мелкий провокационный засранец! Твоя задница следующая на очереди! — выкрикнул Кайгаку, после чего резко выдохнул и, сконцентрировавшись, начал атаку.

Юичиро проиграл. Но Кайгаку, вопреки своему скверному характеру, не спешил наслаждаться победой. Наоборот, ходил угрюмее обычного и даже приумолк, позабыв об оскорблениях. Он понимал: будь Юичиро с ним в равных условиях, итог — поражение. Когда этот недалёкий успел догнать и перегнать его, признанный мастером талант?

Сделав лицо как можно безразличнее, краем глаза Кайгаку наблюдал за Юичиро. Вот он в тени соседнего дерева отрабатывает удар, громко вслух просчитывая:

— Семьсот двадцать пять… Семьсот двадцать шесть… Кайгаку сморщился — чересчур громко. Что, Ю-и-чи-ро, не терпится похвастать своей выносливостью? Кайгаку прикрыл глаза, обливая лицо водой из фляги, струи покатились вниз по шее, впитываясь в пыльную ткань. Что ж, пора начать третий подход и он будет на сотню ударов больше твоих, Выскочка!

Счёт в их соревновании, сам того не зная, вёл Юичиро. Отрыв небольшой, но пока он хоть на миг выносливее, на каплю ловчее, Кайгаку — второй.

Глаза жгло, горло сдавило. Спасибо темноте — в ней не видно перекошенного лица с которым Кайгаку, стиснув зубы, пытался выровнять дыхание. «Отныне я позади, на никчёмном втором месте. Почему? Что же я сделал не так?»

…Отныне он каждый день, заглушая голос гордости, как и Юичиро, завязывает глаза, и просит сначала Зеницу, а после и Выскочку бить его. На Финальный Отбор Юичиро и Кайгаку, фыркая и отплёвываясь, делая вид, что не замечают друг друга, отправляются вместе.

Четыре

Их первая встреча произошла за полгода до Отбора.

— А теперь смотри мне в глаза и повторяй, — властно произнёс Сабито, обхватив руками голову Гию, прижавшись лбом к его лбу: — «Я, Гию Томиока, замечательный и прекрасный человек, который достоин жизни на этой планете и которому нельзя умирать, ни за что, никогда».

Гию молчал, из-под крепко сомкнутых век потекли слёзы.

— Ну?! — Сабито больно встряхнул его. — Говори.

— Да отстань ты от меня! Чего пристал? Ты мне не сестра! — заорал Гию и попытался вырваться. Сабито держал крепко.

— Говори! Иначе снова ударю.

Смешок и безразличное: ≪Я тебя не боюсь≫.

Звук пощёчины, казалось, прозвенел в горах эхом. Гию сидел, не шелохнувшись. Синие глаза широко распахнуты, удивлённо смотрят в одну точку, скула покраснела.

Волна безысходности его душила.

Они наткнулись на сильного демона, когда блуждали в походе — Урокодаки устроил им тренировку на ориентирование, на способность добыть пищу и воду в скудной местности, на то, как правильно распределить ресурсы, ведь после вступления в ряды Охотников их будут отправлять на задания. На пути не будет удобств постоялого двора, ветер ли, ливень, снег — ты должен выжить и не утратить при этом боевой формы, ведь изнурённый слабак в схватке с демоном погибнет.

Листья разросшихся деревьев не пропускают ни лучика. Мёртвая тишина. Неясный силуэт сбоку, вот он уже на расстоянии нескольких метров: бешеные звериные глаза, сразу несколько ртов скалятся с зеленовато-жёлтого лица. И крик.

Демон съел по меньшей мере пятьдесят несчастных, прежде чем пробудил в себе искусство крови.

Урокодаки, который тайно наблюдал за ними, успел среагировать и перерубил шею чудовища прежде, чем клыкастая пасть вгрызлась бы в Гию.

Тот не сразу понял что к чему: крик твари его оглушил, затмил взор мутной пеленой, сквозь которую проступило видение. Картина куда ярче, чем Гию помнил, будто живая: можно ощутить даже запах, ощутить дрожь стен, ведь там совсем рядом идёт смертельная борьба. ≪Прости, прости, прости≫, — только и мог шептать он.

Пощёчина. Обшарпанная дверь, в зазорах между досками которой видно было всё, сменилась на встревоженный взгляд, знакомое лицо, меченное уродливым шрамом. С рыжих волос, одежды тянулись струйки пара — заляпанные кровью демона следы исчезали. Жаль только, что вместе с ними не исчезли и видения, что он показал.

Воистину ужасающая техника — воскресить в деталях то, что гибкий впечатлительный разум маленького Гию затёр, чтобы спасти себя. Он мечтал вспомнить голос сестры — голос, а не предсмертный крик.

С той встречи прошло уже несколько месяцев, а яркость кошмара не тускнела. Наоборот, с каждым днём Гию отчётливее понимал, что все его умения — иллюзия, он был слаб. Ничтожен. Зачем ради него пожертвовала собой сестра? Как глупо.

— Твои родные отдали жизни за твою! Ты, глупец, не смеешь жалеть себя и присматриваться к деревцам, размышляя, на каком бы лучше повеситься. Как думаешь, сильно бы они этому обрадовались?

— Я не собираюсь вешаться ≪на деревцах≫! — огрызнулся Гию. — Я погибну от когтей демона, как и заслуживаю…

Да что Сабито вообще в этом понимал?! Разумеется, Гию сделает всё, чтобы умереть с честью, чтобы, когда его встретит сестра, перед ней не было стыдно.

— Твоя готовность говорит о том, что ты заранее сдался. У тебя взгляд пустой, как у мёртвой рыбы, это… больно. Ты обесцениваешь наши узы, втаптываешь в пыль все усилия, которые приложили мы вместе. — Сабито устало вздохнул. — Ты не можешь умереть, не имеешь права. Я запрещаю тебе умирать, слышишь? Если не оставишь этих дурных мыслей, нам придётся разорвать дружбу. Раз и навсегда.

Гию уткнулся лбом в колени, раскачиваясь из стороны в сторону.

— …Хочешь сделать так, чтобы всё было зря?

— Чего быть, того не миновать. Я умру с честью.

— Ты умрёшь как дурак. Как слабак позволишь стать их жертве напрасной.

— Да, я слабак! Я не так силён, как ты. Я не могу давать тебе обещаний, которые не смогу выполнить: ты знаешь, что оттуда ещё никто из наших не возвращался.

Противно зазвенела тишина.

— Дело не в силе. Ты внушил себе чушь о том, что не достоин, и это меня бесит. Я хочу, чтобы ты боролся, а не шёл туда красиво умирать. За тебя отдали самое дорогое — жизнь, ты обязан отплатить. Ты считаешь себя недостойным? Значит, делай так, чтобы достойным стать.

Сабито замолчал. Сжав кулаки, он терпеливо ждал ответа.

Гию молчал, но его плечи подрагивали. Сдавленно, надрывно наконец раздался шёпот:

— Я, Гию Томиока, замечательный человек, достойный… жизни…

Напоследок ноябрь блеснул жизнерадостностью цвета.

Закатное солнце плавало в тумане, порой выныривая и освещая округу золотом.

На склонах Туманной горы, у подножия которой стоял одинокий скромный дом, посреди вечнозелёных елей и серебристо-синих пихт заалел клён. Ветер, играясь, пока ещё безобидно трепал его листья, столь яркие, будто в жилках циркулировала кровь. Вместе с клёном пышным янтарным солнечным пятном вспыхнули листочки-веерки древнейшего в мире дерева Гинкго.

Сабито и Гию сидели около валуна, перевязанного канатом со свисающими бумажными лентами вагами.

На земле лежало сложенное в несколько слоёв тростниковое полотно, на нём — клинки. Тренировка окончена, они решили заточить оружие. Может быть из-за этого не удаётся перерубить камень — лезвия недостаточно остры? Вероятность, конечно, небольшая, всерьёз надеяться, что причина в этом, глупо, и всё же…

— Ты слышал? — Гию навострился и тревожно взглянул на Сабито.

— Как будто гром, но на небе ни тучи, — тихо сказал Сабито, поднимаясь с колен.

— Вот, снова! Звук идёт снизу… — Гию вскочил на ноги.

— …От подножия горы. Там дом Урокодаки! Скорее!

Стальное шипение лезвий — катаны убраны в сая. Гию и Сабито сорвались с места.

— Неплохая техника, — скупо похвалил Урокодаки, но в голосе его, как и на красной маске лесного духа Тэнгу, которую он носил, не было и намёка на дружелюбие, — однако, как я и сказал ранее, я не могу обучить его Дыханию Воды. Пусть твой ученик хоть трижды одарён, Джигоро, лучше бы ему сосредоточиться на одном Дыхании. Но если та книга, с которой я поделился, вам поможет, я буду рад.

Из книги, которой Урокодаки любезно поделился, Зеницу, как самый грамотный и быстрый, под диктовку сэнсея успел переписать лишь основы трёх первых ката — задерживаться дольше Шихан не желал, а брать книгу с собой Урокодаки не позволил.

Мастер, нахмурив густые седые брови, сдержанно кивнул. Зеницу украдкой бросил взгляд на Кайгаку — тот поджал губы, опустил глаза — и обеспокоенно переглянулся с Юичиро. Красный луч солнца блеснул на кромке его выкрашенной в белый деревянной маски. Лицо скрыто, но сквозь прорези для век видны чёрные серьёзные и умные глаза, по которым, если всмотреться, читалось: «Мне не нравится происходящее».

Первая ката громового дыхания не поддавалась Кайгаку. И это не давало ему покоя. В редкие минуты их нормального общения с Юичиро, они подняли эту тему. Выскочка предположил, что ответ найдётся в других стилях дыхания. Одном из тех пяти, что являются основными. Спустя несколько осторожных разговоров с сэнсэем, короткой перепиской с Урокодаки — и вот они здесь.

— Спасибо за помощь, Урокодаки-сан, — тембр голоса и интонация, излишняя звонкость и твёрдость согласных делали манеру Юичиро говорить странной. Урокодаки задумчиво потёр подбородок.

«Что, старик, интересный малый, да? Его ты хотя бы взглядом удостоил. Может, ещё и в ученики возьмёшь эту необычную пташку? Смешаем Гром и Воду, получим Бурю», — Кайгаку сжал кулаки. Юичиро чуть толкнул Кайгаку локтем, выбивая из пучины захвативших его мыслей, тот пробормотал вежливые слова благодарности, и они оба поклонились.

Солнце плавало в тумане, подобно капле крови в молоке. День подходил к концу.

— Вечереет, — как бы невзначай бросил Урокодаки. — Можете остаться в моём доме на ночлег. Почту за честь.

«Да пошёл ты к демонам, старый пердун» — Зеницу обладавший невероятным слухом, мог слышать даже эмоции, а иногда и мысли. Это выходило спонтанно, и сейчас он поражённо уставился на Дедулю, от неожиданности раскрыл рот. Кайгаку, даже не пытаясь сделать это незаметно, зло пнул его в пятку.

— Так мы познакомимся с другими учениками? — заголосил Зеницу, не дав Шихану сказать и слова. — Ура! Как же здорово, а! Мы ведь останемся, Дедуль, останемся? Правда?

Зеницу едва ли не плакал от радости, глаза его светились надеждой.

Кайгаку раздражённо закатил глаза, мысленно разбив себе лоб в кровь. Ну зачем? Своим неумением контролировать внутренние порывы он их всех позорит. Этот противный старикашка Урокодаки — образец сдержанности, его ученики, наверное тоже, и они с Юичиро перед ними в грязь лицом не ударят, но этот мелкий истеричка… Кайгаку, сморщившись, сверху вниз взглянул на младшего напарника, силой взгляда посылая ему невербальный сигнал: «Прекрати нас срамить!». Но, видимо, вместо него эту отчаянную мысль уловил Выскочка.

— Спокойнее, Зеницу, — тихо сказал Юичиро, положив руку ему на плечо. Щёки Зеницу порозовели, он смущённо опустил взгляд и наконец заткнулся.

Чуть поодаль стоявший Кайгаку шумно выдохнул через нос — надо же какая идиллия! Со стороны они выглядят совсем как братья. И чем Истеричка заслужил хорошее отношение… ладно Выскочки, но мастера? Шихан и вовсе позволяет ему называть его ≪дедулей≫, какая… мерзость. Ничтожество не имеет права на такую фамильярность, но Зеницу всё сходит с рук. И эту просьбу, Кайгаку был уверен, мастер без внимания не оставит.

Морщины на лбу сэнсэя разгладились, прокашлявшись, Шихан поклонился:

— Не перестаю удивляться твоему великодушию и снисходительности, Саконджи. Благодарю за любезность принять нас, неблагодарных путников, потревоживших твой покой, в своём почтенном доме.

Кайгаку прикрыл глаза, молча проглатывая подкатившую к горлу ярость.

Урокодаки поклонился в ответ.

— Я тронут, что вы удостоили посещением мою убогую лачугу. Гости в моём доме редкость. Милости прошу.

Юичиро, разглядывая блёклую траву под ногами, в душе удивлялся этикету японцев. Мэйваку — их образ жизни: человек не должен доставлять окружающим неудобства своим поведением. Гости для хозяина дома тоже мэйваку, и потому вежливость обязывает их всем своим видом показывать, как глубоко они осознают, что принесли беспокойство. И постоянно извиняться. Скорей бы домой.

Минка Урокодаки был небольшой, но просторный, без нагромождений ненужных вещей, как в домах западных людей. Скромностью и аскетичностью были пропитаны каждая раздвижная перегородка сёдзи, каждый миллиметр упругого татами под ногами, даже фусума — скользящая дверь, с двух сторон была обклеена обыкновенной рисовой бумагой, без узоров или рисунков, которыми стараются украсить её многие. У Шихана фусума была раскрашена пейзажем с изображением Фудзиямы в свете восходящего солнца. Зеницу и Юичиро нравилось рассматривать переливы красок и изящные линии, да и сам Кайгаку порой замирал и стоял, всматриваясь в рисунок.

В гостиной стоял полумрак. Единственный источник света — из дверного проёма, с улицы. В центре комнаты в полу вырезан ирори — очаг, но дрова давно прогорели, а угли почти истлели. Урокодаки и Шихан собирались пойти за хворостом.

— Мы можем помочь? — вежливо, но с прохладцей спросил Кайгаку.

— Что толку ходить толпой, как стайка юных девиц, — сухо высказался хозяин дома. — Скоро придём.

Стоило им уйти, как Зеницу расхохотался в голос.

— Стайка юных девиц! Как представлю Кайгаку в женском кимоно и с макияжем…

Юичиро фыркнул, но Кайгаку шутки не оценил. Он подзатыльником выпнул смеющегося Зеницу за порог дома, швырнул в него деревянные сандалии, а когда Зеницу, похихикивая, стал натягивать их на ноги, дал пендель и повалил на землю.

— Если тебя это утешит, — елозия по земле в попытках увернуться от кулаков, Зеницу задыхался от смеха, — в моём воображении ты был бы уродливой женщиной.

— Избавь меня от своих фантазий! Лично мне не нужно ничего, чтобы представить девчонкой тебя, ведь ты она и есть!

Раскрасневшийся Зеницу ударил Кайгаку коленом в живот, скинул с себя и, воспользовавшись моментом, постарался уползти, похрюкивая от распиравшего его веселья.

— Но намного смешнее смотрелся бы в женском наряде Урокодаки!

Кайгаку ухватил его за ногу и потянул на себя.

— Ну что за извращенское воображение, — высказался он, но не смог сдержать смешок.

— Не думаю, что Урокодаки-сан оценил бы полёт твоей фантазии, Зеницу, — хмыкнул Юичиро, наблюдая за их вознёй. — Не давай поводов для ссоры.

— …Верно. Мастер терпеть не может идиотские шутки, — раздался холодный голос позади.

Кайгаку и Зеницу резко обернулись.

Рука дернулась стукнуть себя по лбу, но Юичиро удержал самообладание. Не спеша он повернулся, в сумраке осеннего вечера встречаясь с тяжёлым стальным взглядом рыжего юноши, чью щёку обезобразил уродливый шрам, и его темноволосым воинственно настроенным товарищем.