Пути и перепутья (джен)

Тонкий серп молодого месяца больше морочил, чем действительно что-то освещал. А уж в лесу, густо заросшем лещиной и акацией, даже слабые его проблески тонули среди шевелящихся теней. Ветреная, стылая октябрьская ночь даже у самого заядлого любителя свежего воздуха вызвала бы только одно желание: поплотнее закрыть окна и выпить у камелька кружечку грога.

Но для двоих, скользивших между хмурыми деревьями, похоже, такая погода не была помехой для прогулки. Двигались они быстро, значит, под ногами у них была тропинка, неразличимая для непосвящённых. Они бежали почти по прямой, оставляя позади чёрную глыбу замка Бельвейзиг. В обманчивых лунных отсветах беглецы — мужчина и женщина — казались призраками.

Женщина запнулась, может быть, даже вскрикнула, но её голосок был слишком слаб, чтобы пробиться сквозь вой ветра.

Мартин крепко держал её под локоть, и первую минуту казалось, что всё не так и плохо.

— Вы сможете идти, ваша милость? — Она едва различила слова в этом ужасающем вое, которого не постыдилась бы целая свора баньши.

— Да, — храбро сказала Марта, ступила на подвёрнутую ногу и снова охнула. Боль стрелой вонзилась в лодыжку. Наконечник стрелы явно был подпилен, потому что разлетелся внутри десятком жгучих осколков.

Она закусила губу и чуть не расплакалась. Они не смогут бежать дальше, их догонят и убьют. Обоих. Теперь — обоих.

— Оставь меня, возвращайся в посёлок!

Мартин покачал головой и вдруг одним движением поднял её на руки. Он был очень сильным, а она весила немного и в тёплой одежде, но… Даже неопытная Марта понимала, что далеко они так не уйдут. Их догонят люди барона и убьют. Теперь уже обоих.

— Мы переночуем в моём схроне. — Теперь, когда губы Мартина почти касались её щеки, она слышала, даже когда он не кричал. — Это недалеко. Вы отдохнёте, я наложу повязку, и на рассвете мы пойдём дальше. Ничего, нас не найдут. Они будут искать по тракту, а пока сообразят, мы уже пересечём границу аллода. Ничего, ваша милость, не огорчайтесь. Моя матушка всегда говорила, что судьба всегда знает, как лучше.

Он свернул со стёжки, и, чтобы ветки не хлестали по щекам, Марта вжала лицо в его куртку. Куртка пахла августом и чабрецом…

* * *

… и от пряного аромата кружилась голова. Кто распорядился свалить целый стог чабреца под её окнами?

Юная баронесса де Бельвейзиг отдёрнула занавеску, чтобы высмотреть во дворе кого-нибудь из прислуги поприветливей и попросить отгрести душистую траву подальше, за угол. Хорошо бы попался на глаза Бьорн, он точно сделает. А остальные… Не жаловали в древнем замке молодую жену барона Хольгера, помнили, что она не голубых кровей. Барон хотел денег отца будущей баронессы, в девичестве Марты Дювон, а старый Дювон хотел, чтобы его внуки носили титул. Чего хотела сама Марта, в ходе полюбовной сделки спросить забыли.

— Бьорн! — позвала баронесса, смешно вытягивая шею. — Бьорн!

— Здесь я, ваша милость! — седой, но очень крепкий слуга вынырнул из-за сарая. Обычно расторопный, сейчас он двигался рывками, потому что тащил за собой упирающегося паренька. Марта рассмотрела, что паренёк чуть младше её самой, лет шестнадцати от силы, но высокий и широкоплечий. Худой, правда, но были бы кости, мясо нарастёт. Всклокоченный, рубаха порвана. Нос у мальчишки расквашен, а руки связаны. Глядит волчонком. Нет, пожалуй, уже волком.

— Кто это, Бьорн?

— Браконьер, ваша милость, — охотно пояснил слуга, но как-то странно поморщился, словно ныл у него зуб. — Наш, из посёлка. Фабиан и Йохан поймали, когда он рубил ольху в роще. Думал, наверное, что так рано дровяных воров никто не будет высматривать.

Марта уже знала, что здесь ворам, покусившимся на имущество барона, рубят руки. И неважно, золото украдено или вязанка дров. Безрукий калека в шестнадцать или сколько там ему. Будет ли его кормить семья или продаст в заезжий балаган уродов? Она уже не чувствовала резкого запаха чабреца.

— Дурак молодой, — недовольно сказал Бьорн, — теперь мамка его и сестра-соплячка точно зиму не переживут. Что они наработают, а? Отца уже пять лет как нет, лихорадка прибрала, а теперь им ещё калеку кормить. Я его в подвал отведу, посидит, пока господин барон вернётся, а потом к вам прибегу, госпожа баронесса, минутку всего подождите.

Бьорн думал о том же, что и Марта.

— Стой. — Сорвалось с губ раньше, чем она успела подумать, зачем ей это надо. Просто острый кадык на длинной шее браконьера подёргивался. Губам он дрожать не позволял, а вот кадык… — Тебя как зовут?

Глаза серые, ясные, под ровными густыми бровями. Она думала, что он будет молчать, стиснет губы в замок, но парень ответил:

— Мартин. — И добавил тихо: — Госпожа.

Мартин. Марта. Марта и Мартин. Забавное совпадение.

Это, наверное, и решило дело. И ещё то, что — Бьорн, а не Карл или Густав. Бьорн не доложит барону, ему тоже жаль Мартина, его мамку и соплячку-сестру. И Марту, кстати, седому Бьорну тоже жаль.

— Не стоит обременять моего благородного супруга такими мелочами. — Слуга покосился в сторону самой высокой башни замка и его пальцы невольно сошлись в охранном знаке. — Я вполне справлюсь сама. Раз этот человек нанёс ущерб лесам господина барона, то пусть этим лесам и послужит. Отдайте его в помощники нашему егерю. Пусть определит, как браконьер сможет отработать украденное, потому что от отрубленных рук прибыли точно никакой не будет.

Так низко Бьорн не кланялся баронессе де Бельвейзиг никогда.

Через месяц или два он рассказал своей госпоже, что егерь Мартином не нахвалится и даже выпросил для помощника жалование. Небольшое, конечно, но эти деньги и право собирать толику лесных даров позволят семье Мартина жить в тепле и сытости.

Память об этом маленьком происшествии иногда грела Марту в плохие дни, когда тоска становилась нестерпимой. Таких дней чем дальше, становилось всё больше, и к пятому году невесёлого её супружества количество их в году стало аккурат триста шестьдесят пять.

* * *

— Госпожа?

— Всё хорошо, Мартин.

— Мы пришли.

Только сейчас Марта поняла, что ветер больше не воет зверем, не вышибает дыхание из груди.

— Так тихо, — вырвалось у неё невольно.

— Обрыв небольшой, скалы здесь с трёх сторон, — сказал Мартин. Опустил её бережно на землю, помог сесть на мягкий от сухого мха камень. — И вроде как навес из камня. Здесь, на полянке, разведём костёр, заночуем под навесом. Огня со стороны замка не увидят, а дровишки я запас ольховые, без дыма горят.

И он по-свойски подмигнул ей, напоминая об ольховых дровишках, к которым питал слабость с ранних лет. Смутился, покраснел.

— Простите, госпожа баронесса…

— Да какая я теперь баронесса, — устало махнула рукой Марта. — Я теперь меньше чем никто. Зря ты со мной связался.

— Для меня вы — лучшая женщина на свете, — с неожиданной пылкостью сказал Мартин. — Я летом сестру замуж за вольного выдал, в богатый хутор. Она уже в тягости, мальчик, говорят, родится. Красивая такая, счастливая… Приданое я собрал приличное, не стыдно было. Маму сестра с собой забрала, в достатке доживать, внуков нянчить. Зятёк у меня неплохой, на жену не надышится, а я теперь как птица свободен. Могу собой распоряжаться, как хочу, никому не в тягость. А уж вас от смерти уберечь — о таком счастье и не мечтал никогда.

— Может, он меня просто в монастырь бы отправил, — вздохнула Марта: она уже смирилась с собственным бесплодием, и ей не застило свет чужое счастье, но совсем не думать об этом она не могла.

Мартин скептически хмыкнул. У него было на то право.

* * *

Господин барон во хмелю — тяжёлое зрелище. Красотой его милость не страдал отродясь, но когда крохотные его глазки наливались кровью пополам с ромейской граппой, а пористый нос начинал блестеть и багровел, с Хольгера де Бельвейзига можно было рисовать самого Нечистого. Возможно, такому впечатлению немало способствовал ореол нехорошей славы, окружавший барона, как вонь — помойку. Дела, творившиеся по ночам в самой высокой башне старого замка были воистину темны, и королевский эдикт о чарах злокозненных приходил на ум любому, видевшему плоды баронских развлечений. Но кто захочет рискнуть языком, высунув его дальше положенного?

— Наливай, парень, — скомандовал барон, грохнув о деревянный стол пустым кубком.

Он трудно пьянел, сперва теряя связность мыслей, потом связность речи, и уж в последнюю очередь — твёрдость руки. Мартин уже давно знал об этих особенностях хозяина, потому что его милость далеко не в первый раз напивался в егерской сторожке. Ему нравилось задержаться там после охоты, пока свита свежевала добычу и солила в дубовых бочках самые крупные куски мяса.

Мартин долил в кубок прозрачной, едко пахнущей граппы. Однако барон не сразу схватился за него.

— Смотри, леший, красиво? — Он небрежно швырнул на грубые доски стола золотое ожерелье тончайшей работы. Сапфиры играли в отсветах пламени, пылавшего в очаге, и Мартин сразу вспомнил смеющиеся глаза госпожи баронессы.

— Прекрасно, — искренне сказал он. — Это для вашей жены, господин?

Барон оглушительно расхохотался, спугнув с карниза летучую мышь.

— Угадал, леший! Только не для этой, для другой.

— А…

— Молчи, иначе велю тебя выпороть. У нас скоро будет новая баронесса, младшая дочь графа де Галье. А эта холопка помрёт. От холеры какой-нибудь. Или шею на лестнице сломает.

Волосы зашевелились у Мартина на голове. Он, конечно, знал, что баронесса бесплодна, но обычно знатные дамы, не сумевшие родить потомства своим супругам, всего лишь отправлялись в монастырь…

— Монастырь не годится. — Барон словно прочитал его мысли. — Её папаша, сутяга и торгаш, затеет расследование, и любой лекарь скажет, что эта дурища совершенно здорова. Оно мне надо, а?

— Но…

Корявая пятерня его милости схватила Мартина за воротник и потянула вперёд, к красному пьяному рылу, почти вплотную.

— Молчи, леший. Не бывать холопской крови в жилах де Бельвейзигов. Это нетрудно устроить, если не боишься поповских начетчиков. Я не боюсь. И если узнаю, что ты кому-то проболтался — сгною в башне.

Барон втянул в себя крепчайшую граппу одним могучим глотком, и взгляд его стал таким же оловянным, как и его кубок.

— Можт и так сгн… сгною…

Оставалось надеяться, что он уже достаточно пьян и завтра он не вспомнит о своём последнем намерении, но голова Мартина была занята совсем другими мыслями.

Наутро всё было, как обычно. Казалось, барон напрочь забыл о том, что наговорил молодому егерю по пьяному делу. А вот Мартин не забыл. И боялся только одного: не успеть. Он очень торопился, но всё равно прошло три дня, прежде чем удалось собрать все необходимые в дальней дороге вещи и найти возможность поговорить с её милостью.

Баронесса поверила. Всему и сразу. Наверное, у неё были какие-то свои опасения, а рассказ Мартина только завершил дело. Она сказала, что вернётся к отцу. Купец первой гильдии Дювон, богатейший человек графства Оле, сумеет защитить свою дочь.

Она собиралась бежать одна.

Мартин не позволил.

Той же ночью они сожгли все мосты.

* * *

Что-то шевельнулось на границе круга света от костра. Марта вздрогнула и прижалась к спутнику. Тот успокаивающе тронул ее руку и привстал. Голубоватый отблеск огня скользнул по легкому арбалету.

— Эй, кто ты? Стрелять буду!

Темная фигура помедлила и, тряхнув головой, откинула капюшон. Под капюшоном пряталась молоденькая встрепанная девица. Она молча стояла, не двигаясь с места, и смотрела ему в глаза.

Мартин опустил оружие.

— Не бойся, мы не разбойники. Ты здесь одна? Заблудилась?

Незнакомка неуверенно кивнула.

Марта, осмелев, выглянула из-за спины Мартина.

— Не бойся, мы тебя не тронем! Как тебя зовут? Хочешь сесть к огню? Иди сюда.

Девушка стряхнула оцепенение и подошла ближе. Кинула на землю свою тощую сумку. Места под навесом было немного, но ей хватило: росточка она была небольшого, узкоплечая, как подросток.

— Благодарю. — Голос был слегка осипший, на таком-то ветру другое было бы странно, но по-своему приятный. Куцая черная косичка, темные, кажется, глаза. Одежонка совсем худая, на честном слове держится, а вот плащ красивый, хоть не новый.

— Ты замерзла? Ветер жуткий. — Марта стянула с себя теплую серую шаль и протянула девушке. Ей явно нужнее.

— Как ты сюда попала? — всё ещё настороженно спросил Мартин. Ему девица не нравилась, но если баронесса…

— Тропинка привела, — отшутилась незнакомка. — Горицвет искала, да притемнилась и заплутала.

Мартин хотел было переспросить, да промолчал. Может, и правду говорит. Пару раз ему приходилось провожать из леса деревенскую знахарку, чтоб не попалась на глаза баронским прихвостням. Целебные травы без соизволения его милости брать не позволялось, но барон не обеднеет от сорванного пучка ромашки.

— Травница, значит? Была у нас в деревне травница, Аликой звали.

— Надо же, — травница усмехнулась, показав белые, словно сахарные зубы. — И меня люди Аликой кличут. Бывает же на свете такое?

Мартин и Марта переглянулись. Не им судить о совпадениях.

— Алика, у тебя при себе чего-нибудь от растяжения нет? — Мартина осенила удачная мысль. Он помнил, что их деревенская ведунья с подобными проблемами справлялась шутя. А вдруг повезёт? Может, судьба действительно лучше знает, кого посылать им навстречу?

— Мартин! — одернула его Марта. — Все уже прошло. А Алика голодная, наверное. — Она вытащила краюху хлеба и сыр. — Угощайся.

Какое-то время Алика недоверчиво рассматривала хлеб, словно не решалась взять. Марта не опускала руки. Ночная гостья хмыкнула и поудобнее уселась на свою сумку. Голубоватые блики нарисовали на её лице очень странное выражение, но через миг наваждение рассеялось.

— Ужасно голодная! — Девушка благодарно кивнула. — А от растяжения… Я с собою припасы не брала, в чулане сушатся. Полыни, разве что, истолочь?

Хлеб она отломила от краюхи, а на сыр смотрела, пока Мартин не нарезал его крупными кусками.

— А нож твой где, травница?

— Потеряла впотьмах. — Она сокрушенно развела руками. — Через бурелом пробиралась.

— Не страшно одной по лесу ходить?

— А что ж поделать? Ремесло моё такое. — Она передернула плечами и осторожно протянула руки к костру. — А вы тут какими судьбами по такой погоде? — Алика вдруг уставилась прямо на Марту. — Он тебе муж или брат?

Мартин замялся, а Марта на секунду задумавшись, уверенно ответила:

— Он — моя награда за все годы несчастья.

Мартин широко распахнул глаза, хотел сказать что-то, но где-то неподалеку затрещали ветки. Он моментально вскочил, настороженный, схватился за арбалет. Треск сменился скрежетом.

— Медведь? — одними губами спросила Марта.

— Ветер, — тихо, в тон ей, ответила Алика. — В такую ночь даже лесной хозяин не ходит.

— Может и ветер, — процедил Мартин, — я проверю. Чтоб не откусил нам часом этот ветер ничего.

Мартин перехватил оружие наизготовку и бесшумно канул во тьму. В такую погоду погоню можно не ждать, но лучше лишний раз увериться, чем рисковать безопасностью двух беззащитных женщин.

— Ветер дерево повалил, — равнодушно сказала травница. — Обычное дело.

По костру плясали голубоватые язычки, и Марта не сводила с них зачарованного взгляда.

— Послушай, Алика, — Слова давались ей с трудом, но молчать было совсем невмоготу. При Мартине она бы не заговорила. — Тебя ведь не так зовут, да? — По лицу травницы не читалось ни да, ни нет. — Мой муж… Он нехороший человек. Он интересовался запретной магией. Мне кажется. Мне кажется, я видела таких… таких, как ты.

— Говори уж прямо — нечисть.

— Извини, — Марта стушевалась. — Пламя просто голубое. И железа ты не носишь.

— И не извиняйся за правду. Тем более ты знаешь, что нам врать нельзя.

— Я думаю, что мой муж может послать за нами… не только людей.

— Может и так, — она подняла голову, будто прислушиваясь. Марте показалось, что маленькие ушки Алики шевельнулись, как у зверя.

— А ты можешь как-то помочь? — Решилась она. — Отвести след?

— Может, и могу, — не моргнув глазом, согласилась назвавшаяся Аликой.

— Я расплачусь.

— Чем? — Вот теперь нечисть заинтересовалась.

— А что ты хочешь?

— А что тебе дороже иного? — И, подождав, пока Марта всерьез задумается, предложила: — Есть хочу. Плошку крови его нацедишь?

— Нет. Бери, что хочешь, но его не трогай.

— Разве у тебя есть что-то дороже?

— А разве я могу распоряжаться другим человеком? Он мне не принадлежит, он — птица вольная.

— Что ж ты еще можешь дать? — задумчиво протянула "Алика". Будь она человеком, Марта была бы уверена, что она подсмеивается над недотёпистой баронессой.

Марта вздохнула и потянула за шнурок, на котором висел оберег со святыми письменами.

— Старинная вещь, от матушки досталось.

Нечисть отшатнулась и даже зашипела:

— Ссссовсссем сс ума ссспятила? Убери! А сережки у тебя из чего?

Марта ахнула и схватилась за уши. Серьги дарил ей муж, еще до свадьбы, когда пытался казаться милым и приветливым.

— Это золото с изумрудами, забыла совсем! Вот, возьми! Возьми!

— Давай уж, — с недовольным видом снизошла нечисть. — Спрячу ваши следы от живого и неживого. А ты бы поскорее реку пересекла. Да не по мосту, а на лодке.

Марта кивнула. Это вполне входило в их планы — граница владений Хольгера проходила по реке. А у моста их наверняка уже ждали.

* * *

Барон метался вдоль стены замка, лицо его раскраснелось.

— Шлюха! Мерзкая подлая шлюха! Она меня опозорила!

Двое приближенных сочувственно качали головами, опасаясь поддакивать вслух.

Густав втягивал голову в плечи при каждом резком движении хозяина. Ему почему-то казалось, что в воплях его светлости гнева столько же, сколько и злобной радости. Но ведь такого быть не может? Новости были неутешительные: собаки не смогли взять след, а в потемках, еще и при такой погоде, поиски нужно было прекратить, по меньшей мере, до рассвета.

Барон сыпал совсем не подходящими благородному роду ругательствами с того самого момента, как узнал об исчезновении супруги. То есть с полуночи, когда ни с того ни с сего решил занести баронессе бокал подогретого вина.

Он даже хотел сам возглавить поиски, но ночь была слишком ненастной. Барон изволил отправить людей на тракт и к мосту, а также разослать во все деревни приказ немедленно выдать беглецов, буде таковые объявятся. Но ждать результатов в замке ему не хватало терпения. Он осушил еще один кубок граппы и направился обратно к западным воротам. У него осталось там одно незаконченное дело, у самой дороги. Свита последовала за ним. В прошлый раз верный Густав отвлек очень не вовремя, и от баронского гнева его защищало лишь то, что плети у барона под рукой не было, а швырять в слугу колдовским фолиантом не подобало.

А теперь его светлость мог закончить без помех.

— Как она могла сбежать с вонючим мужиком?! Поймаю — скормлю обоих собакам! Нет, упырям! Темным тварям! — Он кинул бешеный взгляд в сторону, где скромно — насколько для нее это было возможно — застыла одна из упомянутых тварей.

Темная полупрозрачная фигура стояла неподвижно, опустив голову и сложив руки на груди. Слишком узкая пентаграмма, ограниченная пятью черными свечами по углам, мешала принять более свободную позу. Ловушка не позволяла ни окончательно принять телесную форму, ни полностью развоплотиться и исчезнуть из виду.

Ее подвело любопытство. Кто-то очень сильно возжаждал встречи с демоном недоброго пути. Смертные обычно не звали ее — напротив, старались отогнать всеми возможными способами. Нельзя сказать, чтобы это всегда удавалось, иногда излишняя настойчивость вызывала интерес, ради которого можно было примириться с некоторыми неудобствами.

Но в подобной ловушке она оказалась впервые.

На ее несчастье, колдовская книга содержала не только ритуал призыва, но и Истинные имена.

Приходилось стоять и слушать бесконечную, страшно неинтересную истерику. Оказавшиеся в том же положении помощники господина барона не вызывали сочувствия — они были вооружены холодным железом. Не смертельно, но очень неприятно, особенно если находишься в ловушке и не можешь улизнуть.

Тварь шевельнулась, переступив с ноги на ногу. Черный балахон — непонятно, из ткани или из сгустившегося мрака — колыхнулся, приблизился к одной из свечей. Огонь не погас, свеча лишь зачадила сильнее.

Увидев ее движение, все четверо шарахнулись по сторонам. Барон с опаской загородился фолиантом и посмотрел на огоньки. Но изгиб стены надежно защищал свечи от ветра.

— Найди их, тварь! Найди и убей. Я хочу, чтоб эта шлюха сдохла от ужаса! Чтоб ты вырвала им сердца! Чтоб…

Тварь молча слушала. Она хотела убить вызвавшего и всех, кого сможет сейчас достать. И не хотела выслушивать его дурацкие фантазии, но приходилось. Спорить сейчас было бессмысленно. Оставалось ждать, пока дурак ошибется.

— Твоим мерзким истинным именем приказываю! Эй, ты меня слышишь?

Вряд ли он ожидал, что темная сущность с поклоном удалится, но ее молчание действовало на нервы.

— Я услышала.

— Тогда что стоишь? — он привычно замахнулся, но опомнился — черту не позволялось пересечь даже краем одежды, и туманное описание последствий вызывало серьезные опасения. — Выполняй, тварь!

По его знаку подручный плеснул водой, загасив одну из свечей. Через мгновение твари уже не было.

Она воплотилась совсем близко. Ужасно хотелось вернуться и оторвать им головы. Или сначала позабавиться — до замка было несколько шагов, но она так заплела бы дорогу, что они блуждали бы до старости.

Но названное Имя не позволяло убить вызвавшего. И приказ дергал, как поводок.

Найти неизвестно кого неизвестно где. Среди всех одинаковых смертных найти именно тех двоих, что мешают жить одному дураку с колдовской книгой.

Под кустом остался обрывок кружевной тесемки. Тварь подняла, задумчиво принюхалась и резко завязала его в узел. Теперь далеко не уйдут.

Сначала найти. Все остальное потом.

* * *

Алика дремала, прислонясь к стене и закутавшись в одолженную шаль. Или не дремала, а о чем-то задумалась: когда Мартин вернулся, сразу открыла ничуть не сонные глаза.

— Тушите костёр и ступайте к реке. Сейчас, не ждите утра.

— Но Марта идти не может!

— В пути разойдется, — без малейшего сомнения возразила Алика. — Дорога свое заберет.

У ее ног валялся смятый кусок тесьмы — уже без узла.

Алика переступила через него и пошла прочь из схрона.

Мартин догнал ее в два шага.

— Постой! Ты же не человек, верно?

Она обернулась: Мартин нервно сжимал в руке нож.

— Я сначала думал — мне показалось, что у тебя тени нет. Ножа нет, снадобья не носишь, а в темноте видишь, как днем. И с горицветом ты на полгода припозднилась.

— А что же сразу не сказал?

— Госпожу Марту пугать не хотел. Зачем ты к нам привязалась?

— Погреться хотелось, да хлеба попробовать, — фыркнула нечисть. Потом уже серьезно посмотрела ему в глаза. — Дай-ка свой ножик, егерь. Погоню отвлеку.

Мартин с сомнением посмотрел на нечисть, но протянул нож обмотанной рукоятью вперед.

— Ты только будь осторожна, — попросил он неожиданно для себя.

— Да уж как-нибудь. Когда идешь вперед, не смотри назад. Нет у вас больше прошлого, а будущее не потеряйте.

Мгновенно, как дым, выскользнула из круга света и, казалось, сама стала тьмой.

Они уходили как надо: быстро, но без суеты, тщательно загасив огонь и приняв меры от собак.

Назвавшаяся Аликой из темноты смотрела вслед. Пальцы проворно переплетали подсохшие травинки, былинки с ленточкой Марты, ниткой с рубахи Мартина и дорожным камушком. На плетении не было ни единого узелка.

А уходящие не могли видеть, как выравнивается и уводит к реке их тропа.

* * *

— Ты нашла их, тварь? — взвизгнул барон. Сегодня он был трезв и зол, а еще очень жалел, что вчера устроил тот вызов, еще и на глазах у слуг. И заметно побаивался.

Барону уже доложили, что не найдено ни одного следа беглецов, и он уже приказал выпороть вернувшихся ни с чем за недостаточное усердие. Жаль только, избить ночную тварь не получится, но уж спросить с нее он мог.

Темная фигура шевельнулась и бросила перед ним две золотые сережки и нож с егерским знаком. Настоящие. Барон тронул нож носком сапога, но нагнуться и отвести глаза от темной твари не решился.

— Я нашла их прошлой ночью, в крысий час. В пяти милях от этого места. Больше ты их не увидишь. Я свободна?

Как ни грезилась барону тысяча исполняемых желаний, он заколебался. Он не видел, но всей шкурой почувствовал, как ощерилась тварь под капюшоном. Заклинание с истинным именем заставит выполнить любой приказ — но только один.

Свечки предупреждающе затрепетали.

— Да, — выплюнул барон. — Исчезни.

Он грязно выругался вслед, но нечисть уже испарилась.

* * *

Растрепанная травница обходила мрачный Бельвейзиг.

Сверху от замка доносился звук колокола — в давно пустовавшей замковой часовне приглашенный храмовник отпевал баронессу, по нелепой случайности пропавшую в болоте. Искать тела барон не стал — незачем дворне видеть, что оставила нечисть.

Дворня шепталась, окрестные деревни шептались, господин барон готовился к новому сватовству — как истечет месяц траура. Он же не сомневался, что переживет этот месяц.

Тонкие пальцы сплетали травинки, ниточки, конский волос и золотую нить из баронского камзола.

Барон помнил истинное Имя, и убить его собственными руками нечисть не могла. Но пусть попробует объяснить это рассвирепевшему коню или треснувшей подпруге. Каждому дорожному камню. Мосту и реке. Блуждающему болоту.

Его милость барон де Бельвейзиг не сможет просидеть дома всю оставшуюся жизнь

Узел. Загнувшийся угол дорожки. Верный Густав споткнется и упадет вместе со свечой. Пламя быстро взберется по занавескам, перекинется на ковры, жадно оближет дубовый стол, на котором хранится колдовской фолиант.

Узел. Рассохшаяся доска лопнет под тяжелым сапогом. Узел. Натертая лестница выскользнет из-под ног.

Узел. Узел. Узел.

На плечах нечисти мирно висела теплая серая шаль.