Прошлое вернётся вновь (джен)

Небо заволокло хмурыми тучами, ветер дул так, словно хотел ободрать всё, до чего мог добраться — остатки пожелтевшей листвы на деревьях и кустах, жухнущую траву, провода и даже редкие звёзды, изредка проглядывающие в разрывах туч... Тут ещё (как будто всего этого было мало!) пошёл мелкий крупчатый снег и закрыл белой кисеёй всё вокруг.

Инга Васильевна — преуспевающая бизнесвумен, как она сама себя гордо называла (хотя бизнеса-то и было, что махонький магазинчик хозтоваров… но звучит-то как величественно — бизнесвумен!), вышла из подъезда, и почти сразу же её новенькую норковую шубку покрыло ровным слоем снега. Попытавшись отряхнуться, чтобы не натащить снег в автомобиль, где он сразу же бы растаял — а сидеть в мокрети не очень-то приятно, да и шуба может попортиться! — но поняла, что это просто бесполезно и, оставив бесплодные попытки, побежала к машине. Она почти уже добралась до неё, как вдруг услышала горький детский плач и краем глаза уловила движение в старенькой беседке, когда-то построенной жильцами дома для детей, но теперь постоянно служившей пристанищем для алкашей и прочих подозрительных лиц. Алкашей сейчас там не наблюдалось... но зато стояла маленькая девчушка, зябко кутавшаяся в какую-то серую рваную дрянь, слегка напоминающую старый пуховый платок, которым в давно ушедшие советские времена любили укрываться бабушки у подъездов.

Жмурясь от попадавших в глаза снежинок, Инга накинула капюшон шубки на голову, нерешительно сделала несколько нерешительных шагов в сторону беседки, хотя очень спешила, ибо искренне считала, что без её чуткого руководства дела в магазине пойдут кое-как. К тому же она решительно не понимала, что в такое время и в такую погоду может делать на дворе одинокий ребёнок? Словно почувствовав её колебания, девочка прерывисто вздохнула и, съёжившись как воробушек, отвернулась от женщины. При этом она выглядела так беззащитно и печально, что Инга не выдержала и почти бегом влетела в беседку.

— Ты что тут делаешь? — ласково спросила она. — Где твои папа и мама?

Вместо ответа девочка медленно подошла к Инге и неожиданно прижалась к ней всем тельцем — лицом прямо к животу женщины, под распахнутую шубку.

— Ну, что ты? — неожиданно расчувствовавшись, сказала Инга. — Как тебя зовут? Ты потерялась, да?

Девочка, по-прежнему не отрывая лица от живота Инги, яростно затрясла головой и в ту же минуту женщина почувствовала, как по её ногам потекло что-то горячее.

"Её вырвало! — с ужасом подумала Инга, пытаясь отстранить от себя девочку, но та прицепилась точно клещ. — Вот мерзавка! Моё новое платье! Шубка! Сапожки!"

Внезапно девочка сама отошла от Инги и та, глянув на её лицо, замерла в ужасе: личико ребёнка было вымазано в крови! Машинально переведя взгляд вниз, женщина выпучила глаза, открыла рот, чтобы закричать, но не смогла выдавить из себя ни звука — на бежевом платье расплывалось огромное красное пятно, а на том месте, где был поясок — прямо напротив живота — красовалась рваная дыра, в которой, выплескивая струйки крови, шевелилось что-то багрово-красное, блестящее...

"Это же... Я вижу свои собственные внутренности! — хотела крикнуть Инга, но глянула на девочку и слова словно застыли в её горле: лицо девочки превратилось во что-то жуткое, скомканное, а посреди этого "чего-то" красовался огромный круглый рот, утыканный множеством мелких кривых зубов, беспрестанно то сжимающийся и превращающийся в крохотную точку, то вновь становившийся чёрным провалом... Инга попятилась, судорожно хватая ртом воздух и одновременно пытаясь трясущимися руками удержать в животе выползающие наружу внутренности, но запнулась каблуком сапожка за вылезшую из пола беседки доску и грохнулась навзничь, теряя сознание от тяжёлого удара об пол.

...Где-то весело смеялся ребёнок. Голосочек был нежный-нежный и звонкий, точно колокольчик. Инга с трудом приоткрыла веки, дивясь необычной лёгкости в теле, увидела... потолок беседки, отчего сразу же всё вспомнила. Она попыталась опереться руками об пол, но те почему-то её совсем не слушались, а скосив глаза, женщина увидела возле себя ту самую девочку, которая весело смеялась и трясла в маленьких ручках, на которых красовались длинные красные перчатки, что-то сизо-красное, осклизлое... Почувствовав движение, девочка обернулась к Инге и, оскалив крохотные зубки (сейчас лицо у неё было совершенно нормальное), хихикнула и в тот же момент женщина ощутила, как маленькие пальчики влезли в рваную рану на её животе...

Да-а... Зря всё-таки Инга Васильевна считала себя незаменимой и нужной. Прошло целых два дня... и за эти два дня её не хватились ни муж, ни её подчинённые — продавцы магазинчика и, если бы не бомж, случайно забредший в беседку в поисках пристанища, вряд ли бы "бизнесвумен" обнаружили раньше...

* * *

— Что-то наша Евгения не в духе... — вполголоса сказал Олег Домке. — Не иначе как выговор на работе влепили!

— И нечего за моей спиной шептаться! — угрюмо буркнула Женька и в сердцах отшвырнула газету, которую до этого бегло просматривала. — Не в духе... Хотела бы я посмотреть, в каком бы ты был духе, если бы начальник отнял у тебя такой лакомый кусочек!

— Это ты про ту тётку в беседке?

— Про неё самую! Знаете, что редактор мне сказал? "У тебя, Евгения, по-моему, крыша поехала на фоне чтения мистических романов и просмотра японских фильмов ужасов! Что ни дело, то проделки призраков и зомби, что ни найденный покойничек — то жертва вампиров и людоедов! Читатели уже ничего напечатанного в нашей газете всерьёз не воспринимают. Вон, в прошлом номере была статья о проворовавшемся чиновнике... и что? Какая-то тётка прислала нам письмо, в котором просила сильно мужика не наказывать, потому что "несчастный сделал это под влиянием зомбирующих чар... Как в фильмах о Гарри Поттере!" Каково? И из-за какой-то дуры у меня забирают такое интересное дело!

— Нет там ничего интересного! — махнул рукой Дмитрий. — Ну, напала на тётку какая-то бешеная собака... Ну, покусала. И что из этого? Это же не оборотень. Тот от неё и клочков бы не оставил!

— Оборотень... Оборотни людей не жрут! — авторитетно заметил Шурик. — Максимум, что бы ей грозило — укус и перспектива превращений в полнолуние. А что плохого? Каждый месяц новая шубка!

— Да? — ехидно спросила Женька. — Что ж, я сейчас пойду гулять, на меня нападёт вервольф (это я так, к примеру!), тяпнет... Ох, и встречу же я тебя однажды тёмной ночкой под полной луной! Чуешь, чем может такая встреча пахнуть?

Шурик очень даже хорошо чуял. Тут и дураку понятно, чем всё это обернётся — при хорошем раскладе найдётся пара-тройка косточек для похорон, а при плохом...

— И что думаешь делать? — поспешил вмешаться в разговор экстрасенс, дабы отвлечь Евгению от посмурневшего бедолаги.

— Ну, что... Буду вести своё собственное расследование! Машка, поможешь?

— Куда ж я денусь? — вздохнула, притворно сокрушаясь, та. — А вдруг не будет ничего особенного и тётку действительно загрызла самая обычная собака? Что тогда?

Женька почесала нос и задумалась: как видно, в её планы никак не входила бытовая концовка этой трагедии.

— Тогда... А, ладно! Не нужна мне ничья помощь, сама разберусь как-нибудь.

* * *

Вечером следующего дня Женька была у Машки дома как штык и, сколько та не брыкалась, но всё же была насильно вовлечена в расследование... аки Ватсон!

— И что ты можешь рассказать о несчастной жертве? — спросила Маша, решив плюнуть на всё и немного поразвлечься (всё равно же делать нечего!), когда они после небольшого чаепития с оч-чень большим тортиком уселись в зале.

— О какой? — не сразу сообразила Евгения. — А-а, ты о той тётке. Ну, что... Самая обычная баба, имела небольшой магазинчик и мужа-кобеля, который вовсе не рыдал, узнав о гибели своей супруги. Полицаи собрались было его обвинить в убийстве, но у муженька оказалось хорошее алиби — он в тот вечер ужинал в ресторане с новой пассией, так что их обоих видело около полусотни человек... И на камере отметились, нехорошие такие, и испортили всё настроение органам правопорядка! К тому же рана не нанесена холодным оружием, а буквально выгрызена... Хорошо, а?

— Ты, как я погляжу, много знаешь. Что думаешь делать?

— Что... Буду, как и сказала, вести своё собственное расследование, и плевала я на начальство!

На том подружки и расстались. Бодрая Лерка радостно поскакала в магазин (у неё в холодильнике было шаром покати), а Маша, немного поразмышляв — сходить ли ей в гости к Олегу на ночь глядя или отложить до завтра, решила отложить поход в гости до завтра и, с чистой совестью поужинав и посмотрев на сон грядущий "Проклятье Аннабель" (чтобы лучше спалось!), легла в кровать, предварительно вырубив сотовый, дабы никто не мешал хорошенько отоспаться...

Правда, посреди ночи ей показалось, что кто-то тихонько стучит в окно, но она решила на этом не заморачиваться, а просто перевернулась на другой бок и вырубилась.

* * *

Дом Олега Ивановича встретил Машу хмуро, отчего сразу стало понятно, что хозяин куда-то умотал... Потоптавшись у порога, Машка тяжко вздохнула, развернулась и уже почти подошла к калитке, когда кто-то её окликнул:

— Маша, подойди-ка сюда!

Оглянувшись, та увидела, как из домика, стоявшего в глубине сада, выглядывает мантикор, улыбаясь во все свои... Хм, во всё своё очень немалое количество очень острых зубов.

— Привет, Манти! — бодро поздоровалась Машка, подходя к избушке-будке. — Как живётся-кашляется?

— Вашими молитвами, — хмыкнул мантикор, полностью выбираясь из домика. — Заходи, подруга, надо серьёзно поговорить... Заходи, не стесняйся!

— В первый раз ты приглашаешь меня к себе в гости! — улыбнулась Маша, входя в просторное помещение и с любопытством осматриваясь. — Шикарно живёшь, саблезубый... Зачем звал?

— Не на улице же с тобой разговаривать? — фыркнул Манти, сворачиваясь в клубок. — Заболеешь ещё, в больницу ляжешь... А мне тебе потом передачки носить?

— Это было бы то ещё зрелище! — хихикнула девчонка, представив, как зубастое и косматое чудовище заходит в больницу с пакетом, полным апельсинов, яблок и шоколадок и вежливо интересуется, где лежит его знакомая. — Думаю, в стационаре тогда произойдёт стопроцентное выздоровление... Кому охота, чтоб его схрумкали?

— Я людей не ем! — запротестовал мантикор.

— Ой ли? Такими зубками, как у тебя, морковку кушать — самое настоящее издевательство!

— Ну... сейчас не ем, но речь не об этом. Что интересного?

— А-а, да ничего особенного... — Маша поморщилась и уселась на тюфяк, набитый соломой. — Просто недавно одну тётку бродячая собака загрызла, а Женька говорит, что это не собака, а самый настоящий оборотень!

— А что, всё возможно, — хмыкнул Манти. — Вероятно даже, что кто-то с магией перехимичил и превратился в волкодлака... Помню, был как-то у меня хозяин-колдун... Ну, как колдун — магичил понемногу и всё не к месту. Я ему не раз говорил: "Завязывал бы ты, хозяин, с магией, не твоё это!" А он: "Что ты, образина, в этом понимаешь? Я — великий чародей, а твоё дело — верно служить мне!"

— И что?

— Да ничего! Попробовал он как-то одно заклинаньице... и превратился в здоровенную такую свинью! А соседи не разобрались.

— Неужели?..

— Вот именно! Потом всей деревней шпик ели. А что делать, ежели дохрюкался на свою голову? Ладно, иди-ка ты домой, а то твоя подружка прибежит, а помощницы по расследованию и след простыл... Может, и её оборотень скушал?

— Ну и шуточки у тебя! — фыркнула Машка, поднимаясь с мягкой подстилки. — Блин, все брюки в шерсти... Ты бы хоть причесался, что ли!

— А зачем? — приподнял брови Манти и, извернувшись, принялся копаться зубищами в густой гриве.

— А затем, чтобы блохи не заели... Или ты не из-за них чешешься?

— У мефя блоф не быфыеф! — возмутился мантикор.

— Чего?

— Тьфу... Говорю, что у меня блох не бывает! На, держи... дарю!

К ногам Маши упала длинная и острая игла.

— Спасибо! — с чувством сказала та, поднимая "подарок". — Хранить буду как зеницу ока... и детям своим то же самое накажу!

— Балда... Это тебе для защиты от всякой нечисти! — раздражённо сплюнул Манти. — Её яд способен завалить даже демона... Да не бойся, на смертных он не действует! Спрятала? А теперь уматывай отсюда, дай мне поспать!

А следующей ночью была убита ещё одна женщина...

* * *

— Я ничего не понимаю, — призналась Евгения. — Какая-то сволочь убила ещё одну тётку… точно так же! Выгрызла ей живот и оставила умирать! Может, это никакой не монстр, а самый обычный маньяк?

— Ну-у, если это маньяк, то жертв обязательно должно что-то связывать... Что между ними общего?

Женька задумалась и, чем больше она размышляла, тем всё недоумённее становилось её лицо.

— Ты будешь удивляться, но между этими женщинами нет абсолютно ничего общего! Первая — блондинка, вся такая из себя бизнесвумен неотразимая... была, носила шикарную шубку, ездила на собственной машине, а вторая... Самая обычная тётка, полуседая шатенка, жила от зарплаты к зарплате, ходила в старенькой куртке и пешком. Что может быть между ними общего? Они даже учились в разных школах!

— Тогда будем ждать третью жертву... — пожала плечами Машка. — Что собираешься делать?

— Понятия не имею. Кстати, сегодня в кинотеатре новый фильм будет, "Кукла " называется... Кажется, ужастик. Пойдёшь?

— Отчего же не сходить... Зайдёшь за мной?

— Начало в десять ноль-ноль. Зайду в половине десятого, так что будь готова!

...Фильм был так себе. Нет, конечно, криков море, подозрения главной героини, ходящая по ночам кукла и всё такое прочее... но абсолютно никакого смысла. И конец дебильный — фильм-то про маньяка, которого всю жизнь прятали его папа с мамой. Впрочем, чего можно ждать от американской киноиндустрии, ежели у них одни маньяки в чести?

— А помнишь, как к нам приходила кукла? — мечтательно спросила Женька, когда подруги неторопливо шли домой. — Только настоящая, разумеется... К нам её Крысяка, кажется, подослал... Такая красивенькая была! А какие мы были тогда молоденькие, наивные... да?

— Ну, что ты была наивной... Насчёт этого я готова поспорить. Ты и наивность — вещи прямо противоположные. Ой, смотри!

— Что там? — занервничала Евгения, вглядываясь в еле освещённый одинокой тусклой лампой переулок. — Очередной монстр, да? Маньяк?

— Да нет... — чуть растерянно сказала Маша. — Ребёнок.

— Ребёнок? В такой вечер? Один? Ну, точно монстр!

— Подожди ты со своими монстрами! Может, он просто заблудился?

— Делать тебе нечего! — пробурчала Евгения, поправляя шапочку. — Всех жалеть... Эй, ты куда?! Стой!

Но Маша, не слушая рыжую зануду, нырнула в переулок и поспешила к тому месту, где видела ребёнка, в неположенное время гулявшего без папы-мамы... Но никого не было. Недоумевая, она дошла до самого конца, где переулок резко заворачивал вправо, и тут же остановилась, увидев возле забора неподвижно лежавшего человека. Снедаемая нехорошим предчувствием, Машка подошла поближе, на ходу вытаскивая сотовый и включая в нём фонарик... и ахнула, отпрянув назад.

— Что там такое? — крикнула Женька, не решаясь подойти поближе. — Маш, ну не молчи!

— Тут, по ходу дела, труп, — ровным голосом сказала та. — И кровищи до хрена.

— А ребёнок? Ты же говорила о ребёнке!

— Нет тут никакого ребёнка, а вот труп какой-то тётки имеется. Чего стоишь столбом? Вызывай полицию!

Пока Евгения дрожащими руками тыкала в кнопки, Машка подошла к телу поближе и, нагнувшись, присмотрелась к нему: средних лет женщина, коротко стриженая, в светло-голубой куртке, на которой спереди зияла огромная, багровая от крови дыра. Прерывисто вздохнув, она разогнулась... и тут же встретилась взглядом со стоявшим рядом ребёнком — девочкой, кутавшейся в рваную серую дрянь, бывшую некогда пуховым платком. Поняв, что её заметили, девочка весело рассмеялась — точно колокольчики серебряные зазвенели — и исчезла.

— Маш, полицаи сейчас подъедут! — оповестила незаметно подошедшая Евгения. — Маша, ты чего?

— Она пропала.

— Кто? Убитая тётка? Разуй глаза — вот она перед тобой отдыхает!

— Девочка... Тут только что была девочка... в старом платке, босая...

— Босая? Зимой? Ну, Машка, ты, видать, сильно переволновалась. Не было тут никакой девочки, поверь мне. Неужели бы я не заметила, как мимо кто-то пробегает? Да и посторонних следов нет...

Через десять минут приехали полицейские и с ними "скорая". Тело осмотрели, сфотографировали, увезли, девчонок быстренько опросили, пообещали снова вызвать и... оставили в гордом одиночестве: то ли лень было на ночь глядя снимать более расширенные показания, то ли не захотели лишний раз связываться с известной всем учреждениям рыжей журналисткой... Лично у Машки возникло стойкое подозрение, что всё склоняется ко второму варианту. А что? Женька такая, она и до Страстбургского суда пешком дойдёт... если понадобится.

По дороге домой Евгения без умолку трещала, пережёвывая все подробности трагедии, а Маша всё думала, был ли ребёнок на самом деле или же ей попросту почудилось? А если и был... то что в нём показалось странным?

...Среди ночи Машка резко проснулась и подскочила на кровати, точно кто толкнул в спину. Ноги! Босые ножки девочки стояли НА снегу, не погружаясь в него ни на миллиметр! И следов она и в самом деле не оставляла... Неужели очередной озлобленный призрак?

Но как тогда он убил эту женщину?

* * *

Неизвестно, что там сказала Евгения в полиции, но Машку так ни разу и не вызвали, хотя обычно служители закона точно пиявки впиваются в свою жертву и хрен их оторвёшь... Но с Женькой всё обстоит по-иному — связываться с ней всё равно, что обозвать Ивана Грозного смердом: в лучшем случае помрёшь сразу и без особых мучений, в худшем же...

— Всё становится только непонятнее и непонятнее... — задумчиво произнесла Женька, когда они подружки сидели в кафе. — Но меня больше всего интересует, кто же убил ту женщину? Может, маньяк какой-то?

— Девочка, — лениво сказала Машка. — Тот самый ребёнок, которого я видела у трупа.

— Ты опять? Не было там никого, не бы-ло!

— Женя, если ты чего-то не видела, это не значит, что этого не существует! Тут никаким маньяком не пахнет, тут нечистью разит за сто километров. Не выяснила, что между нами может быть общего?

— Да ничего общего, ничего! Понимаешь? Абсолютно ничего! Разные школы, разные улицы, разное положение в обществе! Первая была дочерью богатеньких родителей, рано вкусила вседозволенность, ещё в десятом классе сделала аборт, после которого у неё больше не могло быть детей... Вторая — полная противоположность: небогатая семья, девочка была предоставлена самой себе, сразу после школы выскочила замуж, родила ребёнка-инвалида, которого оставила в роддоме и который вскоре же умер. Третья... — тут Евгения застыла с раскрытым ртом и замолчала, переваривая сказанное ею же. — Машка, я поняла, что их связывает... Дети! Нерождённые, оставленные... убитые! Третья тётка по пьяни придавила своего новорожденного малыша до смерти, но срок ей не дали, уж больно она убивалась по ребёнку. Выходит, это и впрямь не маньяк, а мстительный призрак?

— Вот только я не слышала, чтобы призраки убивали...

— У тебя короткая память. А Анюта? А та дамочка с ножницами, разрезающая рты тем, кто дал неверный ответ? А Марьянка, наконец?

— Да, но выгрызть живот своей жертве...

— Интересно, кто это может быть? Ангъяк? Нет, вряд ли... Игоша? Это безрукие и безногие призраки некрещёных младенцев, а та девочка, как ты говоришь, на вид лет трёх-четырёх... Чего молчишь? Выкладывай свои версии!

— Нет у меня версий. К чему теории разводить, когда надо практикой заниматься?

— Чего?

— Того! Будем ходить вечерами по улицам и ждать нового нападения... Чего глаза выпучила?

И они ходили, хотя Женька была сильно против: уж очень не хотелось ей стать четвёртой жертвой озлобленного на весь белый свет привидения, но Машка быстро её успокоила, намекнув на то, что она не беременела и не рожала, так что чего бояться?

— Я вот только одного не пойму — почему мы раньше не слышали об этом призраке? — задумчиво произнесла Евгения, когда подруги медленно прогуливались по улицам. — Я проверила все сводки об убитых или брошенных, а затем умерших детях за четыре года. И ничего! Даже абортов никто не делал!

— Это-то ты как умудрилась узнать?!

— Не подмажешь — не поедешь... — уклончиво ответила рыжая авантюристка. — Если же это старый призрак, то почему он так поступает?

— Как "так"?

— Если это душа неродившегося младенца первой жертвы, тогда почему погибли ещё две женщины? Если же это призрак ребёнка-инвалида, зачем он убил первую и третью жертву? Ну, и так далее.

— И в самом деле... — Маша задумалась. Да, Женька была права — тут ничего не сходится. Может, тогда это призрак более старый, а пробудила его от долгой спячки тень несправедливости? Кто-то, кто повинен именно в его смерти? Но кто?

— Я устала, — капризно сказала Евгения, когда они прошли ещё две улицы. — Ноги болят... сколько можно так ходить? Давай хоть присядем во-он на той скамейке, где бабульки сидят!

Она указала на длинную скамью возле двухэтажного дома, где и в самом деле, несмотря на поздний час, сидели три бабушки — из той породы бабулек, что могут собираться стайками, невзирая на дождь, снег и прочие неблагоприятные погодные условия и болтать, болтать, болтать... часами и даже сутками.

— Здравствуйте! — очень вежливо произнесла Женька, подходя к скамейке. Маша тоже поздоровалась. — Можно здесь отдохнуть?

Бабушки благосклонно кивнули и подружки, плюхнувшись на скамейку, со вздохом блаженства вытянули гудевшие ноги. Погрузившись в "нирвану", Машка какое-то время ничего и никого не видела и не слышала, но тут хлопнула дверь подъезда и на улицу вышла женщина лет сорока с напрочь испитым лицом. Она скользнула взглядом по всей честной компании, сидевшей на лавочке и, зябко кутаясь в застиранную куртёнку, поспешила куда-то.

— Бесстыжая! — проворчала самая крайняя бабулька. — С утра уже бухает... неужели никак не нажрётся?

— И не говори! — поддержала её бабушка, сидевшая посередине. — Столько лет моталась где-то, тварь... Вновь сюда припёрлась. А кому она нужна то, кроме своих пьянчуг-родственничков? Детей нет, некому на ум-разум наставить.

— Была у неё дочка, была! — неожиданно вмешалась бабка, сидевшая возле Женьки. — Нагуляла от кого-то... Ну, нагуляла и нагуляла, что ж теперь делать? Родила — воспитывай, сколько матерей так делают и ничего... Так эта стерва бедную малышку так и шпыняла — и жрёшь ты много, и кричишь громко, и бегаешь-топочешь! Проклинала её как хотела!

— А что же органы опеки? — вмешалась Евгения. — Почему они не следили?

— Да кому это нужно было, дочка? — повернулась к ней бабка. — Потом девочка неожиданно пропала и её так и не нашли. Мамаша, понятное дело, говорила всем, что она убежала гулять, да так и не вернулась — может, украл кто, а может, и провалилась в какую-нибудь яму... Ну, ребёнка искали, искали, но так и не нашли. Потом дрянь эта куда-то уехала и вот теперь через столько лет объявилась!

Женька толкнула Машу локтем в бок, но та и сама уже поняла — вот она, тень несправедливости, что подняла душу убитого (а девочка явно была убита!) ребёнка. Просто, как видно, мамаша все эти дни после приезда непроглядно бухала, не выползая на улицу... вот призрак, пылая местью, и обратил свой взор на всех тех, кто (по его мнению) достоин кары.

— Пошли, Маш! — елейным голоском проворковала журналистка, первой поднимаясь со скамейки. — До свидания!

Бабушки закивали, прощаясь, а Евгения поспешила прочь, волоком таща Машку за собой.

— Так вот кто во всём виноват! — сказала она, когда они завернули за угол. — Это из-за этой бабы призрак проснулся и принялся убивать! Дёрнуло же её вернуться сюда...

— Ты её видела? Кому она ещё нужна, такая красота, кроме своих папы-мамы? Держу пари, что и они законченные алкаши. Интересно, куда эта пьянчужка так побежала?

— За бутылкой, куда же ещё... Ой, а это не она ли выходит во-он из того магазина? — Евгения показала рукой куда-то вперёд и Маша, прищурившись, тотчас узнала в выходившей из дверей магазинчика женщине ту самую бабёнку, которая в одной руке уже держала пару бутылок, а в другой — полиэтиленовый пакет, в котором болтался нарезной батон и парочка бич-пакетов.

— И выпивон есть, и закусь! И куда мы теперь пойдём, а?

Воровато оглянувшись, тётка нырнула в ближайший закоулок, подружки тут же поспешили вслед за ней, но тут Машка запнулась за что-то и упала, больно ударившись коленкой. Поднимаясь с помощью недовольно ворчавшей Евгении и отряхивая с себя снег, она ненароком сунула руку в карман и тут же с криком вытащила её.

— Ты чего? Сломала что-то?

— Нет, тут у меня в кармане... Колется!

Маша вновь осторожно сунула руку в карман шубки и, ухватив кончиками пальцев что-то длинное и тонкое, вытащила наружу... иглу!

— Тьфу, это же мне Манти подарил! С собственной спины, так сказать... а я и забыла совсем!

— Нашла время любоваться, — проворчала рыжая зануда, вновь хватая подругу за рукав и буквально таща за собой. — Вот сейчас убьют эту алкоголичку и... Что за ?..

Стукнувшись о носок её сапога, к забору откатилась непочатая бутылка водки — по-видимому, та самая, что купила нерадивая мамаша пропавшей девочки. Чуть поодаль лежала другая — с отколотым горлышком.

— Сейчас мы точно увидим труп... — тоскливо произнесла Евгения, оглядываясь по сторонам.

— Это с какой такой радости ты решила?

— А сама посуди, разве нормальный алкаш разобьёт целую бутылку с нераспитым содержимым? Это же святое! Аки Грааль для паломников!

Зная Женьку, у которой от страха иногда открывался словесный понос, Маша обогнула её, сделала несколько шагов... и застыла на месте.

— Что? Что там такое? — испуганно спросила Евгения, не решаясь подойти. — Труп?

Маша молчала, уставившись на распростёртое тело пьянчужки, которая лишь по какому-то нелепому недоразумению носила гордое звание Женщины и Матери... и то лишь номинально. Но не она завладела её вниманием, а маленькая девочка, закутанная в рваный серый платок, сидящая у убитой на груди и весело забавляющаяся с гроздьями кишок, которые она доставала багровыми от крови пальчиками из огромной рваной раны на животе женщины.

— Мама! — слабо пискнула Женька за Машкиной спиной. И когда только успела подойти?

— Да, это моя мама! — звонко сказала девочка, не оборачиваясь . — И она со мной играет... Весело, правда?

— Охренеть, какое веселье! — деревянным голосом сказала Маша. — Скажи, лапуля, а тех тёток тоже ты... заиграла и дырки им в пузиках выгрызла?

Женька предостерегающе дёрнула её за рукав, но уже было поздно — слово не ёж, ладошкой не прибьёшь... Девочка зашипела, резко разворачиваясь, и подружки отшатнулись, увидев, как меняется, сминается её лицо, превращаясь в какую-то жуткую морду без глаз, носа — один огромный круглый рот, усеянный мелкими острыми зубами и беспрестанно пульсирующий — то сжимающийся, то разжимающийся...

— Они были плохие! — гудящим низким голосом произнесла она. — Моя мама убила меня, а они убили своих детей... Я их наказала!

— Но ты же...

— Маленькая, да? — жуткая морда дрогнула и вновь стала миленьким детским личиком. — Это хорошо, от маленьких не ждут угрозы. Эти тётеньки жалели меня, умилялись... а мне не нужна их жалость!

— Почему же ты вернулась? — тихо спросила Евгения. — Почему не осталась в Раю? Неужели ненависть сильнее покоя?

— Рай... — лицо девочки исказилось. — Моя мамочка, сколько я себя помню, проклинала меня... проклинала и убила! Душе проклятого ребёнка нет хода на небеса, но и в Ад ей не попасть. Я застряла в этом теле... А вы знаете, сколько там, — тут она указала пальчиком, измазанным в крови собственной матери, на землю, — лежит детей, которых убили их мамы? Десятки, сотни! И матери, сотворившие это, вовсе не раскаиваются... Но теперь пришла я! Я буду убивать их и съедать их души! Четверо уже понесли наказание...

— Но таких женщин сажают в тюрьмы, — робко сказала Женька. — Закон не оставляет безнаказанным такие преступления...

— Что значит наказание тела по сравнению с наказанием души? — сурово спросила девочка. — Ну, посадят их... И что от этого изменится? А я наказала их полным уничтожением! Наказала тех, кто отнял жизнь у невинных! Я спала долго, очень долго, слушая плач тех, кто мог бы жить ещё много лет, но был лишён такой радости... А потом пришла она, моя мамочка, — девочка точно выплюнула это слово, — и я смогла восстать. И теперь я буду мстить всем, по чьей вине погибли дети!

Это было уже страшно: кто может сказать, что на уме у спятившего от ненависти призрака? Хотя эта малышка была не призраком, а умертвием... какая разница? Если её не остановить, то ещё неизвестно, сколько погибнет людей...

— Лучше уйдите с моего пути! — прошипело умертвие, словно угадав их мысли. — На ваших руках нет крови невинных, но если попытаетесь остановить меня, то вам несдобровать. Уходите, пока я вам это позволяю!

Подруги переглянулись... и не двинулись с места.

— Что ж... — девочка грустно вздохнула, мягко улыбнулась... и, мгновенно трансформировавшись в жуткого монстра, с рыком бросилась на Машку. Понимая, что бежать уже поздно, та с визгом вскинула, защищаясь, перед собой руки... и маленькое тельце словно застыло в воздухе, лишь чуть-чуть не добравшись до цели.

— Машка, игла! У тебя в руке игла мантикора! — поражённо прошептала вцепившаяся в её плечи Евгения. — Она напоролась на неё!

Обмякнув, умертвие (снова в обличье девчушки) сломанной куклой шлёпнулось на землю и застыло без движения.

— Получилось! Получилось! Мы смогли остановить его! — в восторге запрыгала Женька. — Эх, жаль, что нельзя поведать правду всему миру!

— Мы? — Маша удивлённо приподняла брови.

— Ну... ты. Ты остановила его! — поспешно поправилась Евгения. — И Манти немножко. Надо будет сказать ему спасибо за такой своевременный подарок... А то устроила бы эта... малышка нам групповую трансплантацию органов!

— Думаете, эта маленькая ранка сможет остановить меня? — ядовито поинтересовался тоненький голосок за нашими спинами. Чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться и подбираться к горлу, мешая дышать, подруги медленно обернулись и увидели как ни в чём не бывало стоявшую девочку — только уже без платка, который слетел с неё во время прыжка. На худенькой груди, чуть пониже левой ключицы, чернела дырочка — след от иглы мантикора.

— Я ведь и так мёртвая, тётеньки. Что может изменить этот укол? — усмехнулась девочка, глядя на оторопевшие лица девчонок. — А вот вас я теперь обязательно убью... и проглочу ваши души!

Едва прозвучали эти слова, как ранка на её груди дёрнулась, и края её стали втягиваться внутрь, натягивая до предела тонкую бледную кожу. Было такое впечатление, что внутри девчушки включили мощный пылесос и теперь он старался изо всех сил, втягивая тело умертвия в себя точно маленькая чёрная дыра... На глазах подружек девочка словно проваливалась внутрь себя... неизвестно, как можно ещё описать это жуткое зрелище, но всё выглядело именно так. Умертвие визжало и выло, когда его тело по частям исчезало в никуда, проклиная и моля о пощаде... пока с едва слышным хлопком не исчезла в никуда его голова. И тогда наступила тишина — такая, что зазвенело в ушах.

— Теперь домой? — наконец спросила Евгения. — Полицию звать будем?

— Зачем? Её и без нас найдут. Лучше лишний раз к полицейским не соваться, а то сочтут, что это мы и есть неуловимые маньяки.

— Почему это?

— Забыла про тот труп, что мы уже нашли? А тут опять — являемся с невинными мордочками и сообщаем, что вот ещё один жмурик обнаружился...

— И то верно. Им только лишний раз попадись — всех мертвячков из висяков от радости на наши грешные головы понавешают... К мантикору зайдём?

— Давай завтра, а? Я так устала...

И подружки медленно поплелись домой, а с неба, кружась в неспешном вальсе, на них плавно падали крупные пушистые снежинки...

* * *

Убитую своей мёртвой дочерью женщину нашли только через неделю, когда на улице резко потеплело и снег, до этого надёжно укрывавший труп своим пушистым одеялом, растаял... Опять заговорили о маньяке, пророчили новые жертвы... но Маша с Женькой знали, что виновница всех этих смертей исчезла без следа и никто больше не погибнет. Нет, конечно, люди умирали, и будут умирать, но уж никак не по вине озлобленного умертвия...

Иногда Маша вспоминала девочку-умертвие и, если честно, жалела её. Быть проклятой собственной матерью! И за что? За то, что хотела прыгать, играть... за то, что была маленьким ребёнком? Неудивительно, что её душа застряла в нашем мире — в Рай проклятых не пустят, а в Ад ей хода нет — не успела нагрешить... Вот она и пребывала во сне, пока в городок не припёрлась её мамаша и не пробудила умертвие своим появлением. Что ж, возмездие пришло… но кому от этого стало легче?