Я в вое ветра слышал голос твой (джен)

— Сгинь во тьму, тебя породившую!

А он только головой качал, поджав губы, прекрасно понимая, что этот человек только что своим выкриком обрёк их всех на страшную, очень страшную смерть, ведь щадить Лувеˈнˈавир тех, кто пришёл с войной, просто не имел права.

Да, этот человек всех обрёк.

Всех.

Ведь ритуальная фраза была произнесена, и дороги назад ему не было.

— Вы выбрали сами, — слова дались тяжело, они падали многотонными глыбами, с соответствующим грохотом и сотрясением всего мира, вот только всё то было только в его душе, в его сердце, в его собственном сознании, и никто не мог понять, насколько были полны болью словно сотканные изо льда и стали слова.

Где-то недалеко, на соседнем драккаре, стало быть, чувствовалось присутствие Аскеля Хофферсона, чей… отпечаток? след? он прекрасно запомнил ещё в своё последнее посещение Олуха, ведь от таких впечатлений сложно избавиться.

И всё потому, что Хофферсон бесил его неимоверно.

Он тоже прекрасно понимал то, насколько особенной в своей отстранённости от реальности была Мира, и тоже видел, насколько на самом деле она была сильна.

Но теперь от Аскеля веяло неприятием всей этой ситуации в целом, недовольством решения Вождя и какой-то обречённостью, перемешанной с каким-то мрачным злорадством.

Это было странно.

Это было нормально.

Это было правильно.

Ведь в следующий миг на людские корабли обрушился огненный шквал, с коим ни один маг не сумел до конца совладать.

А он всё ещё стоял на палубе корабля, объятого пламенем, которое уже пробивалось сквозь устойчивую к жару броню, пробирая до костей, пронзая тысячами иголок, мешая дышать, заставляя упасть на колени и…

Внезапно осознать себя стоящим на коленях, склонившимся перед телом Миры, и почувствовать, как в спину одна за одной вонзались стрелы, пробивая грудную клетку, лёгкие и мышцы насквозь, но даже эта боль не могла сравниться с той, что была в тот миг внутри его души от осознания того, что ничего больше не будет.

Словно он в очередной раз потерял самое важное в своей жизни.

Словно ему вырвали с мясом его половину, его сердце, саму его душу…

Он дрожащими, окровавленными руками, чувствуя этот привкус соли и сталь у себя во рту, ведь он так мешал дышать, прикоснулся к начавшему остывать лицу супруги и не обращая внимания на боль в пробитых лёгких, на весь мир, он не сдержался и на грани хрипа, драконьего рёва, отчаянного и безысходного закричал.

И открыл глаза.

* * *

Сон.

Это был всего лишь сон!

Кто бы мог подумать, что ему, Королю Клана Ночных Фурий, грозе всего их проклятого Архипелага и просто его скромному Повелителю могли сниться кошмары, что его могли мучать угрызения совести и воспоминания из прошлого, ведения давно минувших дней?

Сколько лет-то прошло с тех пор?

Пятнадцать?

Нет, явно больше — семнадцать, кажется, если напрячь-таки память и посчитать все минувшие года.

Впрочем, какая разница?

У него никого не осталось, и считать года ему теперь уж точно незачем — у него было всё время этой грёбанной вселенной, вся Вечность была у него в руках, ведь он, сожри весь этот мир Хаос первородный, стал Старшим Стражем, окончив лишь свой первый Малый Круг!

Повторив тем самым путь своего Отражения, знаменитого на все зеркальные миры.

Страж тоже стал Высшим на Малом Кругу.

Но разве могло его бессмертие вернуть Иккингу его Миру? Разве мог он, обладатель невероятной, непостижимой для жителей их мира силы, вернуть жизнь своей неповторимой Королеве, своей Ученице?

Что могла его сила?!

Только разрушить.

И он разрушал.

Он уничтожил их всех.

Всех, кого винил в гибели своей супруги.

Просто желая выместить куда-то свою боль утраты, свою ненависть к этому проклятому миру, ведь у него, в отличие от Стража, не было своей персональной Видящей, что могло бы указывать ему верный путь, пресекая вспышки такого вот неконтролируемого гнева, грозившего гибелью всему живому.

Отомстил всем убийцам своей Миры, оставив лишь одного — того, что отражался в зеркалах, ведь убить самого себя для Иккинга теперь не представлялось возможным.

Старшие Стражи не были живы в полном смысле этого слова.

Старшие Стражи не были живы ровно настолько, чтобы никогда не быть более убитыми.

Как же он ненавидел свою вечность…

* * *

Порою ему становилось откровенно страшно от того, кем он становился.

От того, кем он уже стал.

Я бы прошёл всю проклятую Грань,

Чтобы найти тебя вновь,

Да только не знаю, как —

Те дороги от меня скрыты.

Твоих убийц настигла карающая длань,

И земли мои оросила их кровь,

Прошу тебя — дай мне лишь знак!

Я найду тебя! Ты не забыта!

Иккинг чувствовал, что с каждым днём всё больше сходил с ума, видя то, чего быть не могло, слыша то, чего просто не существовало, просто не могло существовать.

Идея найти Миру, её реинкарнацию его не отпускала, и он маниакально следовал ей, выжигая селение за селением, зная — найдёт.

Когда-то да найдёт.

Он перевернёт весь этот мир, отправит его в Бездну, но найдёт Её, ведь иначе просто быть не могло!

Иккинг прекрасно понимал, что помешался, что, зациклившись на мести и своей утрате, совершенно оторвался от реальности, принося ей только боль и страдания, унося жизни народов, верша судьбы людей и драконов, давно скатившись до уровня очередного тирана и диктатора.

Но о своём народе он заботился.

У него просто больше никого не было…

Он уничтожил их всех сам — и Стоика, и Йоргенсонов, и родственников матери, что пошли против него, и саму внезапно оказавшуюся живой Валку, о личности которой он узнал слишком поздно.

Непростительно поздно.

Он всех их потерял…

Я слышал твой голос

В яростных завываниях ветра,

Я видел твой печальный взгляд

В молчаливости серых скал…

Душа в пыль раскололась,

А ты всё же есть где-то,

Прошу, давай вернём всё назад!

Я чтобы найти тебя вновь всё бы отдал.

Всё, что потерял.

Всё, что любил.

Всех, кого знал.

* * *

— А я ведь просил тебя не повторять моих ошибок, Иккинг…

— Да, просил. А и я не повторял их, моё милое Отражение.

— Зато совершил кучу собственных.

— Не тебе меня осуждать! Сам то! Кровавый Страж… Но ты можешь мне помочь?

— Ты прав. Я — Страж, а не Странник, пусть я и родом из Изначального мира. То, о чём ты просишь — выше моей власти. Я не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу.

— Так и катись тогда ты в Бездну, Страж!

* * *

Они все уходили.

Все оставляли его.

Первой стала Хедер — она не выдержала посуровевшего, ожесточившегося нрава своего Короля и, несмотря на внезапное неодобрение со стороны Теней, притихших и больше не высказывавших крамольных мыслей, вернулась под крыло своего старшего брата.

Это позволило заключить союз с Дагуром, то есть с целым племенем Берсерков, и потому стоило бы радоваться, что в этой бесконечной войне наконец-то появилась хоть какая-то передышка, но…

От того, что на Чёрном Острове у него стало на одного нормального собеседника меньше, становилось грустно.

Второй ушла Береˈс.

Она не выдержала гнетущей атмосферы, царящей в Клане, каждая Фурия в котором боялась пикнуть не так, вызвав тем самым гнев своего Короля, но прекрасно зная, что Береˈс и Туфˈлес всё равно останутся под защитой, безнаказанные и несправедливо, по мнению некоторых драконов, пользовавшиеся такими привилегиями.

С каких это пор безопасность стала привилегией?

Так или иначе, Фурия такого не выдержала и исчезла в неизвестном направлении, так, что её никто так и не сумел найти.

Да и не особо пытались, если честно.

И многие потом ещё оставили его…

Конечно, в противовес тому множество девиц, совершенно не смутившись тем, что Иккинг носил грозное звание поработителя сего Архипелага, а может и благодаря тому, вознамерились утешить молодого (вечно молодого теперь…) вдовца, встав на место погибшей Королевы.

Глупые…

Если раньше Иккинг был более терпим ко всем, то теперь, одержимый идеей вернуть Миру хотя бы в образе её реинкарнации, отправивший Теней прочёсывать остров за островом, народ за народом, селение за селением, попутно поднимая собственных флаги там, или нет, он не церемонился с нахалками.

И печальна была его судьба, ибо теперь все поняли, насколько же ошибались, называя своего Коря в прежние времена монстром.

Тогда он был самым человечным сыном рода людского.

Монстр родился лишь теперь…

И мир замер в ожидании чуда.

И мир замер в ожидании того судьбоносного дня, когда вернётся в него такой же монстр, но — в девичьем обличье, что сумеет укротить это чудовище.

* * *

Ступая по пеплу, устилавшему вытоптанную тропу между тем, что было, в недавнем прошлом, домами, Иккинг медленно приближался к тому месту, где чувствовал последнюю оставшуюся жизнь.

Последнего Живого.

Живую?

Из-за стены, яростно сверкая золотыми глазами выскочила черноволосая девушка лет семнадцати на вид, сразу становясь в боевую стойку и явно готовясь атаковать своего противника.

А Иккингу — смешно.

Лёгким движением пальцев он заставил девчонку замереть, неспособную пошевелиться, и стал с интересом рассматривать её, силясь понять, что же его так в ней заинтересовало, что он не сумел пройти мимо, как сделал бы это, будь здесь любой другой человек.

А девушка с глазами цвета солнца дёргалась, пытаясь вырваться, сдаваться явно не намереваясь, и смотрела на Иккинга зло, насторожено, но без страха.

Дерзко.

Внимательно.

И так знакомо…

— Кто ты, дитя? — спросил Иккинг удивлённо вглядываясь в лицо девочки и пытаясь понять, в чём тут был подвох.

— А ты кто такой?! — нахально рявкнула она.

И он всё понял.

В девочке таилась, дремала, порою частично просыпаясь и принося ей неприятности всё то же сила, что и в нём самом, что и в лучших его Учениках, которые таковыми, увы, всё же были не до конца, ведь Мастером по-настоящему он стал только для одного человека.

Или не-человека.

В ушах Иккинг эхом отдавался столь редких, но такой звонкий, незабываемый смех Миры — такой счастливый, такой беззаботный, и такой… умиротворяющий.

Он знал, что делать.

— Твой Учитель.

Примечание к части

Иллюстрация (Иккинг взывает к Мире):

https://vk.com/club147969315?w=wall-147969315_190%2Fall

Если снова накатит, то возможно продолжение