Тишина (джен)

Тонкие длинные пальцы с загорелой кожей нервно, чуть сильнее, чем следовало бы сжимали штурвал, и сердце бешено билось — его первый полет на истребителе, да и в принципе первый его полет был боем.

Боем за всё.

За свободу, за жизнь своих внезапно обретенных друзей, за надежду.

Люк знал, куда стрелять, он знал, что попадет в цель — суровая фермерская жизнь на пыльном шарике Татуине накладывала свой отпечаток, но…

Но не успел он до конца разобраться — зачем.

Не дали ему разобраться.

Дали только цель и средство, да и сам он — средство, но думать об этом не просто не хотелось — было банально некогда.

Пред глазами все ещё стоял образ принцессы Леи — такой решительной и такой смелой, несломленной. Готовой несмотря на свое горе, свою невосполнимую утрату драться до конца.

До победного конца.

Ведь про нее нельзя было сказать «любой ценой» — она эту цену уже заплатила.

И парень помнил — как.

Не говорил он никому, ни дяде, ни тёте, о том, что словно крик или истошный вой он слышал в голове своей, стоило рядом с ним погибнуть разумному существу.

Вой невыносимый и… беззвучный.

Не было объяснения этой странности — было только стойкое ощущение того, что о ней стоило молчать, ведь это было опасно, ведь это заставило бы хмурится дядю, ведь это насторожило бы всех.

Да и в пустыне, как ни странно, редко слышал он чужие смерти — не было рядом с ним никого, пусть пески и были живыми.

Но размеренная жизнь разрушилась, стоило дяде на свою беду купить двоих дроидов, и потом — завертелось, закрутилось, и теперь рядом с Люком вой звучал почти не смолкая.

Когда старик Бен оказался внезапно известным в былые времена республиканским генералом Оби-Ваном Кеноби, просто ставшим отшельником, когда выяснилось, что он, Люк, тоже был особенным, то нашлось объяснение его способности.

Он ведь — сын джедая.

А джедаи всегда были странными, тот же Бен был тому ярчайшим подтверждением.

Но когда летели они в Соколе на помощь к попавшей в беду принцессе, и услышал Люк в разы громче завопившие голоса, в которых можно было различить миллионы и миллионы разных, он все ещё не продал вида.

Это же нормально для джедая.

Нормально же, да?

Ведь и Бен сказал о голосах, что вскрикнули и замолчали навсегда, почему-то слишком внимательно следя за его, Люка, реакцией.

Действительно, стоило бы наблюдать — вой стих, но не умолк окончательно, и с того момента и до этого самого мига смерть преследовала его постоянно.

Чужая смерть.

Смерть Бена.

Смерть безликих, облаченных в белые доспехи солдат империи.

Смерть товарищей в бою — сейчас, прямо сейчас, и нельзя было отвлекаться, чтобы хотя бы мысленно проводить их, попрощаться.

Попрощаться с другом детства, с теми, кого не знал, но к кому уже успел привязаться.

Война — это смерть.

Империя — смерть.

Смерть и бесконечный вой, и мешавший сосредоточиться, отвлекавший от сражения и грозивший стать причиной его собственной гибели — по неосторожности, по глупости.

Смерть Империи?

Он не знал.

Не успел ещё понять.

Знал только, что та вспышка, замеченная им краем глаза — крестокрыл его очередного товарища, знал раньше, чем осознавал, чем обрывалась связь с тем, кто просто не успел стать ему другом.

Люк знал что делать, когда в ушах внезапно послышался голос уже мертвого Бена. Знал и как делать.

И он уже не боялся.

Почувствовать Силу?

Пожалуйста!

Только почему никто его не предупредил, что Сила — это тот самый крик, что это тяжёлое и темное что-то, гнавшееся за ним, не отставая, практически дыша в затылок.

А кто должен был его предупредить?

Никто ему ничего не должен.

Никогда.

Смерть шла по пятам, и неуловимое ощущение необратимо менявшейся по чьей-то воле, по чьему-то случайному, неосмотрительному решению реальности не желало его отпускать.

Но Люк все ещё не боялся.

Поздно бояться.

Он — уже здесь.

Уже мчался по коридору к шахте, в которую попасть было только ему под силу, ведь предыдущая попытка другого пилота оказалась провальной.

Ещё миг…

Ещё чуть-чуть!

Повреждённый чьим-то попаданием R2D2 уже, быть может, не подлежал ремонту, и только теперь Люк до конца осознал, что он остался один.

Только он и его цель.

Так пусть все горит!

Ещё долю секунды…

Попал!

Голоса были в раз оглушительнее всех предыдущих, и они не смолкали всю поместившуюся в мгновение бесконечность. То самое мгновение, которое отделяло от огненной Бездны его самого.

Крик мира вокруг него, космоса, воздуха, пламени, охватившего кабину истребителя, все нарастал…

А потом пришла тишина.

Вечная.

* * *

Как бы странно это не звучало, первым, что он услышал, вновь осознав себя, была тишина.

Даже не ощущение — знание того, что там, почему-то наверху, продолжали гибнуть его враги и его товарищи, но он больше не слышал этого, к собственной радости.

Открыв глаза, он понял, что ничего не понял.

Он оказался стоящими на поверхности планеты, и, он был уверен, холодные капли дождя падали сквозь него на влажно поблескивавшую землю, в густую траву и на листья деревьев.

Столько зелени!

Столько воды!

Интересно, где на этот раз он оказался? Ведь он никогда не ощущал дождя, только мельком сумел почувствовать удушающую влажность Явина IV, которым эта планета точно не являлась.

Он чувствовал себя частью всей вселенной, при том оставаясь существовать, как личность.

Как странно…

Он погиб?

Стало быть да — теперь он не ощущал ничего, кроме странной энергии, из которой и был соткан теперь, и собственных переполнявших его душу эмоций.

Ни этого дождя, что, он был уверен, каплями должен был стекать по загорелой коже лица, если бы он снял шлем, которого не было на нем теперь, ведь выглядел он как в самом начале — простым татуинским парнем, словно ничего не произошло.

Ни теплого, но не жгучего ветра.

Ни усталости.

Ни боли.

Только ти-ши-на.

Тишина, сотканная из шелеста листьев в видневшемся неподалеку лесу, звона разбивавшихся о поверхность луж капель, свиста ветра и чего-то ещё.

И вдруг он рассмеялся — звонко, практически счастливо, как смеяться могли только дети и душевнобольные.

И продолжал смеяться, когда за спиной внезапно появилась темная фигура, чье присутствие маячило на грани сознания уже долгое время, но все ещё оставалось незначительным и ненавязчивым, до того мира.

Фигура в черных доспехах, словно состоящая из темного дыма, возвышалась над ним почти на две головы.

— Да кто ты такой, мальчишка?! — грозным басом пророкатал его убийца, а в том не было сомнения.

Теперь он понимал это, ведь именно присутствие этого монстра в черных доспехах он ощущал за своей спиной, когда мчался к той единственной уязвимой точке Звёзды Смерти, к той шахте, чтобы совершить невозможное.

Да, он — мертв.

Но убийца его отца, безжалостный Дарт Вейдер — тоже.

— Люк Скайуокер, милорд! — все ещё смеясь, ответил парень.

Он победил.

Он свободен.

И его наконец-то окружала тишина.

Примечание к части

ПБ открыта)