Голем (гет)

Скорее всего, ты никогда не прочитаешь это письмо. Слишком оно темное, с такой тайной, которая может во второй раз уничтожить тебя. Но не написать его я не мог — я дал тебе волю, свободу, поэтому я не имею права молчать, даже после смерти. И если со мной что-то случится до того, как я отпущу тебя, Себастьян передаст это письмо тебе. А может, оно так и останется лежать в столе, в секретном потайном ящичке. В конце концов, могу я надеяться, что сделано все верно?

Света полной луны вполне хватало, чтобы между портовыми контейнерами было видно распростертое тело. Вокруг стояло несколько человек, среди которых особенно выделялся один — выше остальных, в дорогом длинном пальто.

Он же и нарушил молчание, царившее в ночи:

— Почему не остановили?

— Не успели, — двое опустили головы. — Слишком быстр оказался.

— Предупреждал, — тяжело бросили в ответ. — Когда?

— Минут десять назад. Пробили голову. Он еще теплый.

— Что делать, Такарада-доно?

Такарада медленно втянул воздух в грудь и огляделся, словно темные стальные конструкции могли бы подсказать ответ на вопрос. Вопрос, который не должен был прозвучать.

Взгляд остановился на груде мусора между двумя контейнерами, и холодная мысль отсекла дрожащее в горе сердце.

Такарада оглянулся, и, повинуясь взгляду, Себастьян встал, касаясь плечом своего хозяина.

— Набери мне… пана Иешуа, — в глазах слуги, даже при лунном свете, мелькнуло легкое восхищение, смешанное с изумлением. — Быстрее.

— Понял.

— Вы, — Такарада шагнул к остальным, — аккуратно уверните его во что-нибудь чистое и ко мне в лимузин.

— Есть, Такарада-доно! — они засуетились вокруг тела.

— Аккуратнее, я сказал!

— Пан Иешуа, — голос Себастьяна был больше похож на шепот ветра, но Такарада расслышал, в два шага оказался рядом и выхватил из руки мобильник:

— Пан Иешуа, это я. Мне нужна…

— Услуга, — с сильным акцентом отозвались на той стороне. Голос был хрипловат, но в нем слышалось странное эхо. — Я ценю, что ты очень долго молчал о ней. Что тебе надо, сёгун?

Такарада оглянулся на слуг, которые несли в машину длинный сверток, упакованный в плотную ткань. Как сказать? Как озвучить то, на что осмеливались слишком редко? Как попросить о том, чтобы вернуть отобранное судьбою?

— Жизнь.

— Я не Бог, сёгун.

— Пан Иешуа, ты понимаешь, о чем я, — он слышал, что в голос прокрались умоляющие интонации, но ничего не мог поделать — все сильнее поднималось в груди отчаянье, тянущее за собой черное горе.

Невидимый собеседник вздохнул:

— Ты тоже должен понимать, что это повлечет за собою.

— Я понимаю. Я слишком хорошо понимаю…

— И ты готов видеть перед собой неживого?

— Я уже вижу его таким, — Себастьян мгновенно подставил плечо, стоило Такараде пошатнуться от собственных слов. — Ты сам сказал, что я очень долго молчал.

Пауза была наполнена тягучей бедой.

— Хорошо, но ты сам все сделаешь.

— Как?? Я совсем…

— Я буду руководить, — оборвали его. — Каждым твоим жестом и шагом. Подготовь видеоконференцию.

Рука с замолкшим сотовым опустилась.

— Такарада-доно, — Себастьян чуть тронул за локоть, — только прикажите.

— Приказываю — подготовь все, — Такарада выдохнул, опуская голову. — Ты… знаешь, что может понадобиться.

— Конечно, знаю, — верный слуга позволил себе чуть улыбнуться. — Пан Иешуа сам подарил меня вам.

Возможно, было бы правильнее просто оставить все, как есть. Позвонить твоим родителям, повиниться, что не уберег, хоть и обещал. Услышать их крики и слезы, разделить горе тех, для которых ты был настоящей и единственной радостью… Я просто не смог. Побоялся, струсил — можешь назвать это как угодно. Я не собираюсь оправдываться перед тобою еще и потому, что ты так напоминал мне моего собственного сына, старшего, которого я тоже не уберег. А еще, во мне заговорило мое ущемленное самолюбие, ведь я привык, что все контролирую в своем «сёгунате». Поэтому я и решился на то, что проклято на двух третях Земли.

— Пан Иешуа, ты обещаешь, что он не будет отличаться от… себя?

— Сёгун, — с плоского экрана Такараде покровительственно улыбнулся мужчина, возраст которого сходу и нельзя было назвать. Да, старше сорока, но насколько? — Ты сомневаешься в моих знаниях?

— Нет, — Такарада устало покачал головой.

— Тогда поверь просто. Да, такого еще никто и делал, но нам повезло — материал был свежим, его было много. Мы взяли почти всю кровь парня — это обеспечит гибкость тела, как при жизни. Целое сердце позволит быть человечней, в глазах, как ты знаешь, сохраняется копия души.

— Но мозг был поврежден ударом.

— Там немного, — отмахнулся пан Иешуа. — Он почти цел, так что воспоминания тоже можно будет не терять. Что тебе еще надо?

Такарада пожал плечами. Тело все ломило после нескольких часов непрерывной тяжелейшей работы. Да и душа была просто вымотана ритуалом.

— Он даже сможет чувствовать, — улыбка далекого собеседника была полна торжества, правда, такого же усталого. — То есть, он будет ничем не хуже Себастьяна.

Себастьян вежливо поклонился экрану:

— Благодарю вас за это, пан. Я счастлив служить Такараде-доно.

— Мне не нужен еще один слуга. Я хочу человека, такого, в которого бы он вырос при мне.

— Так заложи это в него, — пан Иешуа откинулся в кресле и захлопнул огромную толстую книгу, лежавшую перед ним. — Осталось лишь вдохнуть огонь, который ты сам зажжешь. Реши, каким он должен быть, сколько свободы он может получить от тебя.

Такарада оглянулся на незажженную свечу грязно-желтоватого цвета, стоявшую в отдельном небольшом круге, и сглотнул.

— И не забудь про Слово, которым ты будешь им управлять. Иначе он когда-нибудь выйдет из-под контроля. Он… — пан нахмурился, подбирая слово на японском, — слишком очеловечен, слишком много ему оставили от изначального тела. И последний мой совет тебе — напиши его внутри, сёгун. На сердце. Тогда ты всегда сможешь им управлять.

Экран мигнул и погас.

— Такарада-доно, — Себастьян встал рядом и заглянул в хмурое лицо хозяина, — у нас время до трех часов ночи.

— Я помню, — тот положил руку на обнаженное плечо верного слуги. — Я думаю, какое слово использовать.

Я действительно очень долго думал над тем, какой фразой тебя контролировать. Время шло, а я все никак не мог сообразить. Я перебирал все твое детство, все воспоминания, думал, что бы могло остановить тебя, если бы контроль слетел с твоего тела. Все передумал за эти четыре часа. А потом все же решился на то, о чем лишь предполагал — на чувство мое к тебе. Я уже говорил, что ты мне жутко напоминал моего погибшего сына? Вот я и написал на твоем сердце — любовь. А потом зажег свечу, вытопленную из твоего тела.

Себастьян рядом, казалось, затаил дыхание, следя, как практически незаметный простому глазу дымок медленно струится вопреки законам физики к лицу, вылепленному из глины. Такарада тоже следил, отринув все мысли, не обращая внимания ни на вонь, ни на усталость, ни на холод. Сейчас было главным, чтобы при первом взгляде его творение увидело только его.

Свеча неожиданно быстро начала оплывать, прямо на глазах сникая. Спустя несколько минут от нее осталось лишь грязное блюдце с черным кругом копоти.

Наступила звенящая тишина, замораживающая нервы не хуже жидкого азота. Такарада не отрывал взгляда от фигуры на полу, которая все же неуловимо менялась. Он даже сам бы не мог сказать, как, лишь вздрогнул, когда при первом вдохе с груди лежащего осыпалась стремительно высохшая земля. Пальцы рук заскребли по полу, нарушая каббалистические символы, выложенные костной мукой, затем тело медленно село и открыло глаза.

Мужчина вздрогнул, глядя в них — мутно-грязные, они медленно менялись, очищаясь и приобретая зеленый, близкий к изумрудному оттенок. Наконец в глазах появилось осмысленное выражение, и Такарада присел на корточки, протягивая руку к новому человеку. Пальцы прошлись по его лбу, стирая с бледной, еще холодной кожи, знак подчинения.

Сухие губы дрогнули, и мужчина опустил руку:

— Ты меня узнаешь?

— Д-да… — голос был неуверенным, словно человек впервые пробовал говорить.

— Кто я?

— Такарада… Лори… дядя Лори…

— Встань, — Такарада сам поднялся и теперь следил, как немного неуклюже поднимается с пола молодой парень.

— Ты помнишь свое имя?

Красивые черты лица парня исказились, и с кожи с тихим шорохом устремились к полу едва заметные песчинки:

— К… Куон… Хизури…

— Верно. Но теперь, до моего разрешения, тебя будут звать Цуруга Рен.

Парень кивнул и немного медленно отряхнул светлые волосы от земли:

— Цуруга Рен.

— Это Себастьян.

— Я… помню.

— Молодец, а теперь — идемте отсюда, — Такарада невольно поежился и благодарно кивнул Себастьяну, который накинул сначала на его плечи большой халат, затем такой же халат — на обнаженного парня. Тот остановился, оглядел себя, свои руки и тихо проговорил:

— А… почему я в земле?

Я обрадовался твоему первому вопросу «почему я в земле?». Это означало, что у нас все получилось, и твоя личность практически не пострадала. Я поощрял твои вопросы, наводил на мысли учиться, стремиться к чему-то, направлял твои сохраненные желания и мечты в нужное русло. Скажу честно, пользоваться Словом в то время мне практически не приходилось, так, припоминать его, чтобы поддержать твои силы. Впрочем, то, что от твоего настоящего тела в это, глиняное, мы переместили достаточно много органов, позволяло тебе держать отличную форму.

Ты уже догадался, да? Ты голем, Рен, «глиняный» человек. Созданный мной и моим старым другом-алхимиком из Европы. Понимаешь, я не мог просто так отпустить свои воспоминания о тебе, свои планы в отношении тебя. Да банально проиграть судьбе — я тоже не мог! Правда, спустя пару лет я пожалел, что мне были обязаны лишь одну услугу, но честно признаюсь, я уже тогда боялся. Потому что ты стал слишком похож на придуманного человека.

— Он словно окаменел, Такарада-сан… — рыжеволосая девушка судорожно стиснула руки, опуская голову. — Он был таким холодным, что я… я так испугалась!..

— И что ты сделала, Могами-кун?

— Взяла его за руку и стала звать… — она робко, исподлобья глянула на задумчивого президента.

— И?

— Он… словно оттаял. Рука потеплела, он улыбнулся…

Такарада отложил сигару в пепельницу и подпер подбородок сцепленными в замок руками:

— Могами-кун, ты вообще понимаешь, что сделала?

Девушка испуганно втянула голову в плечи:

— Я… я просто испугалась за него! Я… — она внезапно покраснела и стушевалась.

— Так же, как ты испугалась за него с теми хулиганами?

— Он вам рассказал?

— Не совсем он, но я в курсе, — Такарада хмыкнул, не меняя позы. — Тебе стоило раньше мне рассказать про эту историю с машиной.

— Но разве вы не были в курсе… тоже? — буркнула Могами. Он хитро усмехнулся, пользуясь тем, что ее голова была опущена.

— Подробности я не знал. Но сейчас многое становится понятным.

— И что именно? — она осторожно зыркнула на него и замерла, когда Такарада развел руками:

— Сама понимаешь.

— Не понимаю, — хмуро отрезала девушка. — Цуруга-сан мой сенпай, очень важный для меня человек. А все ваши… инсинуации — все неправда!

— То есть, ты все же понимаешь. Тебе дать зеркало? — он вытащил из верхнего ящика стола небольшое зеркало и невольно улыбнулся про себя, вспоминая, что это же зеркало показывал и любимому актеру. Не так уж и давно. А может, давно?

— Зачем оно мне??

— Чтобы ты поняла, наконец, что твое лицо выдает тебя. Ты — любишь Рена.

— Да ни за что!!

А потом, внезапно, появилась она. Девушка, которая так же внезапно заставила тебя вспомнить, вернее, почувствовать, что ты Хизури Куон. Я испугался, потому что эти воспоминания ломали твой контроль над своим телом. Ну и мой, разумеется. Но прежде, чем я бы смог вмешаться и воспользоваться Словом, она, эта теплая живая Могами-кун, перехватила управление тобою. Вернее, она тоже получила доступ к Слову, написанному на твоем сердце. И теперь мне не стоит бояться, что ты внезапно перестанешь быть живым, выйдешь из-под контроля или просто прекратишь свое существование, как голем. Она всегда сможет тебя оживить.

И ни я, ни старый друг не знаем, к чему это приведет. Возможно, мне придется вспомнить все те действия, которые я совершал, создавая тебя. Но я хочу верить, что не придется. И мы увидим новую историю Пигмаллиона и Галатеи, только наоборот. Почему бы нет?