Мы где-то здесь (гет)

Северус задумчиво вертел в пальцах кубок с лучшим Огденским из запасов старины Филча и хмуро рассматривал надпись, красующуюся на запястье. В который уже раз? Нельзя сказать, что это стало сюрпризом, все же, как ни парадоксально, при всей своей ветренности его истинная пара обладала поразительным постоянством в романтической привязанности. Вот когда в далеком уже сентябре девяносто первого на бледной коже впервые проступило его собственное имя, тогда — да, Северус испытал настоящий шок. Тем более, что лет до двадцати восьми был уверен, что у него нет соулмейта. Он даже слегка испугался, ощутив непривычные покалывание и зуд и увидев, как запястье опоясывают тонкие синие линии, думал, что схлопотал неизвестное проклятие. И горько рассмеялся, когда эти линии сложились в чье-то незнакомое имя. Почему сейчас, когда его сердце, кажется, окаменело, и он уже не способен на любовь? Надпись продержалась около полугода и исчезла без следа. Вскоре Северус и думать забыл о случившемся. И вот неожиданность — спустя три года на коже проступила новая надпись. «Северус Снейп». Он даже решил было, что это чья-то недобрая шутка, вот только мордредовы каракули не удалялись ни одним заклинанием. Впрочем, влюбленность его соулмейта оказалась недолгой, и через пару месяцев надпись исчезла так же внезапно, как и появилась. Запястье оставалось чистым вплоть до начала нового учебного года, но уже во время праздничного пира Северус ощутил характерное покалывание и едва не поперхнулся чаем, прочитав имя. «Гилдерой Локхарт». Самовлюбленный пустозвон, которого Снейп смутно помнил еще по тем временам, когда сам был студентом! Хотя и это увлечение его «половинки» оказалось весьма скоротечным, и уже к Рождеству отпала необходимость пониже одергивать рукава, чтобы, Мерлин упаси, никто не смог увидеть его позор. А за неделю до начала летних каникул Северус вновь с недоумением лицезрел собственные инициалы. На этот раз метка продержалась до самой Пасхи, исчезнув вскоре после того, как он был вынужден заменить на занятиях страдающего во время очередной трансформации Люпина. После были имена Виктора Крама во время Турнира Трех Волшебников, к чему Северус отнесся с легкой долей иронии — по знаменитому ловцу сходили с ума кажется все обитатели Хогвартса и окрестностей, и — чего Снейп уж точно понять не мог — Рональда Уизли. Но все опять возвращалось на круги своя, разве что с каждым разом метка с именем самого Северуса держалась все дольше. Последняя, та, которую он и разглядывал сейчас, не менялась и не исчезала вот уже почти два с половиной года.

Северус невесело усмехнулся. Любой другой на его месте только радовался бы осознанию, что уже любим своей «половинкой». Вот только в случае Снейпа все было довольно сложно. Одинокий забитый мальчишка, не нужный даже собственной матери, предмет злых насмешек одноклассников, он всей душой прикипал к каждому, кто мимоходом уделял ему хоть крохи внимания и тепла. Так было с Лили. Его первый и единственный друг. Она не смеялась над его нелепыми рубашками и сбегала от старшей сестры, чтобы послушать рассказы Северуса о волшебном мире и школе магии. Она защищала его от нападок Мародеров — сначала с яростью, потом с долей снисхождения, хоть он и предпочитал этого не замечать. Он просто любил. Всей душой, всем сердцем, потому что не умел по-другому. Прошло несколько лет с момента ее смерти, когда он смог наконец отпустить свои чувства, оставив в душе место лишь для скорби и вины. И еще больше — чтобы понять, что снова влюблен. И опять без какой бы то ни было надежды на взаимность. А ведь Она не сделала ничего особенного. Просто выхаживала его после укуса Нагайны. Меняла повязки, поила зельями, читала вслух «Вестник зельевара», таскала ему с кухни кусочки любимого пирога. Все то же самое Она делала и для других, с той лишь разницей, что они покидали лазарет уже через день-два, максимум — через неделю, а он провалялся в постели до конца лета, в конечном итоге безраздельно завладев Ее вниманием. Она и сейчас была рядом — на расстоянии взгляда, и Северус мог наблюдать за ней в Большом зале, в библиотеке, на своих уроках. И думать, что он мог бы пригласить ее выпить чаю и обсудить предстоящие экзамены, возможно, предложить ей помощь или выпросить для нее у Люца какие-нибудь редкие книги.Чтобы увидеть обращенную только к нему застенчивую улыбку и взгляд, полный — не нежности, нет, он уже давно не наивный мальчишка, чтобы верить, что Она может полюбить такого непривлекательного внешне, резкого на язык субъекта, почти двадцатью годами старше нее — но благодарности и признательности. Чтобы потом, в дальних разъездах с теплотой вспоминать эти короткие мгновения, понимая, что у него просто нет сил любить кого-то еще. Северус твердо намеревался покинуть Британию. Хогвартс был полностью восстановлен, через неделю студенты дополнительного послевоенного курса сдадут последние экзамены и разъедутся кто куда. И Она, та, что сумела вновь заставить его сердце биться быстрее, тоже уедет. Устроится на работу в Министерство, выйдет замуж и никогда не узнает, кем на самом деле была для желчного и нелюдимого профессора Зельеварения. Он уже и прошение об освобождении его от должности на рассмотрение Макгонагалл подал. Что же до его соулмейта, то кем бы ни была отважная женщина, осмелившаяся влюбиться в такого неприятного типа, как он, она заслуживала счастья. Когда-нибудь она встретит хорошего человека, который сможет дать ей то, чего она достойна. А пока… Почему бы не прогуляться в Хогсмид, чтобы прикупить новую дорожную мантию — старая совсем износилась.

* * *

Аберфорт Дамблдор приветливо улыбнулся вошедшим в бар посетителям:

— Давненько вас не было, совсем стали забывать старика.

— Прости, Аб, ЖАБА все соки выжала, мы последний месяц из библиотеки не вылезали. Зато теперь можно вздохнуть свободно: у Гермионы остались только Нумерология да Руны, ну, а ЗоТИ мы уж как-нибудь осилим.

Аберфорт зычно рассмеялся, оценив шутку Гарри, даже Гермиона устало улыбнулась — подготовка к экзаменам и вправду оказалась выматывающей. Но куда больше Гермиону утомляли журналисты, осаждавшие героев войны даже спустя год после ее окончания. Она просто не понимала, какое может быть дело обывателям до никому прежде не интересной маглорожденной колдуньи. Но с тех пор, как какому-то борзописцу посчастливилось прознать, что мисс Грейнджер не намерена искать своего соулмейта, в прессе началось такое! С кем только журналисты не сводили Гермиону: и с новоизбранным министром Магии Кингсли Бруствером, и с подающим надежды колдомедиком Августом Сепсисом и даже с оформившим после окончания войны развод с Нарциссой Люциусом Малфоем. Драко только недавно сменил гнев на милость, и теперь уже не рычит при встрече, только время от времени подкалывает, называя «мамочкой». А ведь ее слова не имели никакого подтекста…

— Да поймите, ребята, — говорила она друзьям. — Соулмейт — не просто надпись на запястье. Это сходство интересов, взаимопонимание, ощущение единения с другим человеком. А о каком доверии и единстве душ может идти речь, если у тебя на руке красуется чужое имя?

— Ну все мы влюблялись в кого-то до встречи со своими «половинками», — пожал тогда плечами Драко Малфой и покрепче обнял примостившуюся у него на коленях Луну. — Вспомнить хотя бы, какую истерику закатила мне Пэнси, когда у нее на руке появилось твое имя.

— Ага, — хихикнула Паркинсон, ласково ероша волосы на макушке возмущенно засопевшего Рона. — Я тогда была уверена, что моя судьба — Драко. А этот предатель помчался к декану с воплями, что я сошла с ума и меня срочно нужно отправить в Мунго.

— Почему? — искренне удивилась Луна. — Я точно помню, что после Святочного бала у меня на запястье тоже проявилось имя Гермионы.

Гостиную допкурса сотряс многоголосый хохот.

— Чем собираешься заняться после Хогвартса? — спросил Гарри, когда они, забрав у Аберфорта бутылку отличного эльфийского вина и пару мясных салатов расположились за столом. В это время и без того не слишком популярный бар пустовал, журналистов Аберфорт не жаловал и в момент выкинул бы из своего заведения любого мало-мальски подозрительного типа, а на окнах и дверях были навешаны заклятья-ловушки от анимагов, поэтому друзья могли поговорить спокойно, не опасаясь, что их подслушают.

— Разыщу родителей, попытаюсь вернуть им память, а потом — не знаю. Возможно, отправлюсь путешествовать.

— Попробуешь все же найти своего соулмейта?

— Нет, Гарри, — Гермиона уверенно покачала головой. — Вспомни, о чем говорил Драко. У всех у вас метки менялись несколько раз. Но не у меня. Это было бы эгоистично и подло: позволять любить себя и не давать надежды на взаимность.

— Почему ты так уверена, что не сможешь ответить на его чувства? Знаешь, кто это?

— Только то, что он старше меня минимум лет на десять, или во сколько там наступает первая влюбленность? Что? — усмехнулась она в ответ на вопросительный взгляд Гарри. — Я родилась с меткой, которая исчезла, когда мне было лет пять-шесть. И — нет, я не помню, что это было за имя.

— Да? — вздернул бровь Гарри. — А вот я, кажется, догадываюсь. И если я прав…

— Ты ошибаешься, Гарри, — поспешила заверить его Гермиона. — Я поняла, кого ты имеешь в виду. Но это просто невозможно. Ты ведь видел воспоминания профессора.

— Невозможно двадцать лет любить умершую подругу детства! — отрезал Поттер, жестом пресекая возможные возражения. — В его воспоминаниях не было любви. Чувство вины, сожаление, что из-за него погибли мои родители. Да, о смерти моего отца он тоже сожалел, хоть и натерпелся от него во время учебы.

— Но ты говорил…

— Я помню, что сказал тогда, Гермиона, — перебил подругу Гарри. — Но я мог умереть, а уверенности, что кто-то еще просмотрит воспоминания Снейпа у меня не было. Сама понимаешь, история несчастной любви куда трогательнее, чем общие фразы о чувстве вины и раскаянии. Мне нужно было убедить всех, что у профессора были веские причины для перехода на сторону Ордена. Иначе он сейчас гнил бы в Азкабане. Если бы вообще выжил, конечно.

Гермиона тяжело вздохнула:

— И все равно ты ошибаешься, Гарри.

— Почему это? — выгнул бровь Поттер.

— Вот почему! — Гермиона поддернула повыше рукав свитера, оголяя запястье. — Профессор Снейп терпеть меня не может, я для него всего лишь «невыносимая всезнайка».

Гарри только пожал плечами:

— В любом случае тебе не помешает проконсультироваться с ним. Тебе может понадобиться помощь легилимента, а Снейп — специалист в ментальной магии.

— И для чего же вам понадобился легилимент, мисс Грейнджер?

Северус Снейп возник за спиной у Гарри словно из-под земли, и Гермиона сжалась под его тяжелым взглядом, опустила глаза и нервно одернула рукав, пряча соулмейт-метку. Гарри же, напротив, широко улыбнулся профессору:

— Добрый день, сэр! Присаживайтесь! — и подвинулся на длинной скамье, освобождая место напротив Гермионы.

* * *

Едва войдя в «Кабанью голову» Северус заметил за одним из столов парочку «второгодников». Руки непроизвольно сжались в кулаки. Кто бы сомневался — Поттер! Его личное проклятие. Сначала Лили, теперь вот… мисс Грейнджер. Он хотел было развернуться и уйти, но услышал как Поттер произнес его имя. Не хватало еще, чтобы студенты перемывали кости профессорам, тем более безнаказанно. Двигаясь привычно бесшумно, он в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние, как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу и заметить метку на руке Гермионы. Сердце замерло на мгновение — этого просто не может быть. И тут же ледяной волной накрыло осознание: конечно, не может, старый дурак! Эта девчонка — одна из популярнейших ведьм, героиня войны, в которую влюблены чуть ли не все волшебники от двенадцати до восьмидесяти лет! Не удивительно, что на запястье красуется ее собственное имя! Но раз уж он подошел к ним, да еще и не позаботившись о дезиллюминационном заклятии, нужно было что-то сказать, и Северус хрипло произнес:

— И для чего же вам понадобился легилимент, мисс Грейнджер?

Девчонка испуганно заморгала и опустила глаза, а вот Поттер, кажется, даже обрадовался неожиданной встрече и подвинулся на скамье, освобождая место для профессора зельеварения:

— Добрый день, сэр! Присаживайтесь!

Грейнджер не поднимала глаз, и рассказать о проблеме вызвался Поттер. Как оказалось, перед началом войны Гермиона изменила память родителям, и теперь они не только не помнили своих настоящих имен, но и понятия не имели о том, что у них есть взрослая дочь. Северус в изумлении уставился на Гермиону. Если эта девчонка в семнадцать лет действительно изменила воспоминания родителей, а не просто грубо вмешалась в их память, стерев все без разбора, то Филиус прав — Грейнджер настоящий самородок. И все же Северус был согласен с Поттером — чтобы вернуть родителям Гермионы их настоящие воспоминания, понадобится если не прямая помощь, то хотя бы консультация хорошего менталиста. Да и присмотр квалифицированного зельевара будет не лишним.

— И когда вы собираетесь отправиться к родителям, мисс?

— Сразу после выпускного, — эхом прошелестела Грейнджер.

— Что ж, — кивнул Северус, мистер Поттер прав, вам, скорее всего, потребуется помощь, все же ментальная магия довольно сложна, чуть ошибетесь — и ваши родители могут лишиться не только воспоминаний, но и рассудка. Поэтому мне придется поехать с вами.

— Вы действительно согласны помочь, сэр, — Гермиона наконец подняла на него глаза, и Северус едва не задохнулся от внезапно нахлынувшего ощущения всепоглощающего счастья. Грейнджер рефлекторно накрыла ладонью метку на запястье и одними губами прошептала:

— Невозможно…

— Куда сложнее, знаете ли, поверить в это… — он расстегнул манжет рубашки и отогнул его так, чтобы она смогла увидеть имя на его руке. — Героиня войны, подающая большие надежды молодая ведьма, да, наконец, просто очень привлекательная девушка — и вдруг такой выбор.

— В вас сложно не влюбиться, профессор, — вернула комплимент Гермиона. — Вы бы видели себя со стороны, когда говорите о зельях… А кстати, где Гарри?

— Кажется, мистер Поттер все же решил проявить несвойственную ему деликатность и оставил нас наедине.

Гермиона негромко рассмеялась, и Северус улыбнулся. Все-таки хорошо, что ни один из них не догадался о чувствах другого раньше. Теперь же война окончена, через неделю Гермиона уже не будет его студенткой, и ничто больше не сможет помешать их отношениям.

— Вы согласитесь сопровождать меня на выпускной бал, сэр? — Гермиона робко коснулась его руки, и Северус накрыл ее ладонь своей, пресекая попытку прервать прикосновение.

— Разумеется, мисс Грейнджер.

Он подумал, что уж теперь-то по-настоящему счастлив. И всего лишь через неделю будет волен оповестить о своем счастье весь мир. А вообще не мешало бы наведаться к Люциусу и прошерстить его библиотеку, чтобы увидеть благоговение в глазах Гермионы, прикасающейся к тайнам по-настоящему древней магии. Пусть и не такой древней, как любовь.