Песнь победы (джен)

Он всегда хотел верить Локи. Верить брату — разве многого хотел? И Тор верил. Уворачивался от кинжалов, сражался со снежными великанами, корчился в стеклянной тюрьме, не в силах добраться до собственного молота. Закрывал собой Джейн от огненных глаз голема и всё верил, верил, что Локи остановится в последний момент. Верил в Локи.

Верил завистнику, подкидышу, одержимому жаждой власти богу, обиженному на отца ребёнку; жестокому сопернику, убийце с зелёными глазами, каких нет ни у кого в Асгарде.

Готовился к предательству, пытался подстраховаться, но каждый раз оставлял за своей спиной, доверяясь. Делился планами. Надеялся на помощь. И снова падал — больно, до тьмы в глазах и жажды кровавой мести, до рвущегося в небо рыка: «За что?». За что, Локи, будь ты проклят... Отец, уходящий с обрыва в пропасть над океаном. В пустынном месте на севере, в проклятом Мидгарде, где замерзаешь на ветру даже летом; где чудится снег в зелёной траве, потому что слишком много страданий рождается здесь.

Короткое «мои сыновья» и мимолётная боль в глазах Локи, настоящая, неподдельная, так, что сердце зашлось, а руки дёрнулись — взять за плечи, поддержать, разделить эту боль. Но отец умер — ушёл, потому что Локи предал, а теперь стоял и смотрел застывшим взглядом, ублюдок. Будто не сам его погубил. И руки тянулись уже ударить, свернуть челюсть, врезать под дых.

Но появилась Хель. Опасность. Один взгляд — и Локи поднялся рядом, в боевом костюме, плечом к плечу. Тор не понимал. Он устал понимать — он просто верил.

Разум страховался от подвоха, а что-то внутри сжималось: только не снова. Он же не всерьёз — не всерьёз затеял переворот, бросил Асгард и Тора в беде... Это же Локи. Подлец и предатель. Его единственный брат. Он так не поступит.

И когда Хель всадила в него свои клинки, Тор усмехался, потому что голос Локи разносился над Асгардом как песнь победы.

«Верь в мой гнев».

Тор верил. Как воин. Этого ни Локи, ни кто-либо из соратников не посчитал бы слабостью. Тор лишь не хотел признаваться, что верит во что-то большее, пока Локи не возник за спиной — отражением в зеркале, иллюзией, очередным мороком... И остался. Не растаял. Улыбнулся. Шагнул ближе, глаза в глаза — чуждо-зелёные, родные и тёплые. Тор сам не понял, как схватил его за плечи.

— Ты ведь снова предашь меня? — горло враз пересохло.

Локи улыбнулся шире, но взгляд остался серьёзным.

— Конечно. Но ты снова поверишь мне?

Что-то сжалось в груди. Тор рывком обнял Локи. Поймал его резкий вздох; обнял настоящего, живого брата, с жёсткими лопатками и заполошным биением жилки на шее, над воротником костюма.

— Тебе? — прохрипел Тор. — Тебе я не верю с детства.

Плечи Локи окаменели, но Тор притиснул его ближе и закончил:

— Я верю в тебя, брат мой.

В каюте повисла звенящая тишина. Потом Локи завозился, устраивая подбородок на плече Тора, и выдохнул щекотно в ухо:

— Придурок, ничему жизнь не учит.

— Выпьем? — предложил Тор.