Саламандровы следы (джен)

Потом оказалось, что ни один из тех, кого Чарли Уизли об этом спросил, не помнил, какие слова были последними, которыми они обменялись с Фредом. А ведь это могло бы быть его наследием — его последние слова, последнее, что осталось.

Впрочем, Чарли не мог винить ни одного из них за то, что они не запомнили. Нет.

Он и не винил. Потому что уже тогда знал — человек почти никогда не запоминает последние слова. Ведь тогда он ещё не знает, что именно они станут последними.

Винил Чарли разве что себя — потому что он-то их как раз и запомнил.

Чарли запомнил, что его едва не задело каким-то заклятием в одном из полуразрушенных коридоров Хогвартса, а потом нападавшего пожирателя оглушили откуда-то сзади и он грузно рухнул на обломки стены, сорвав гобелен и взметнув к потолку огромное облако пыли. Оглушившим его был Фред. Запыхавшийся, он, кашляя, пересёк пыльную завесу и столкнулся с Чарли.

— О, Чарли! Ты как? — сиплым голосом выдохнул он, похлопав Чарли по плечу.

— С огневиски пойдёт, — усмехнувшись, ответил Чарли, кашляя и про себя с мрачным удовлетворением отмечая, что хоть он и в порядке, но состояние его далеко от того, чтобы действительно быть таковым. — А ты?

Чарли запомнил, как Фред многозначительно глянул на него, мол, а сам-то как думаешь, а? И Чарли улыбнулся. Что-что, а заставить его улыбаться и смеяться Фред точно умел, даже без слов. Даже тогда.

— Я с тобой, — коротко ответил он. — Выпить хочется зверски.

«Я должен был тоже похлопать его по плечу», — потом вспоминал Чарли, и эта мысль впоследствии всё время выбивала из него дух похлеще, чем то могло сделать заклятие, которое Фред не позволил ему отхватить. — «Я должен был дать ему понять, что я тоже с ним. Что с нами всё будет в порядке. Я должен был».

— Кстати, я тут внезапно понял кое-что, что тебе точно понравится, Чарли, — продолжал Фред.

«Я должен был хотя бы позвать его по имени в ответ», — потом размышлял Чарли, потому что сказал он тогда только:

— И что же это?

Тогда Чарли не думал о том, что он говорил.

Он не думал, что потом эти слова, став последними, обретут хоть какой-нибудь смысл. Что вина за несказанное и несделанное потом будет преследовать его ещё очень-очень долго.

Чарли запомнил, как Фред тогда наклонился вперёд, к самому уху, будто не хотел, чтобы эти слова услышал кто-то ещё. Хотя кто бы их услышал — в коридоре, кроме них и оглушённого пожирателя не было ни одной души. За стеной из пыли раздавались звуки сражений и сверкали вспышки заклинаний, будто отсветы зарождающихся молний в брюхе приближающегося грозового облака, которое совсем скоро низвергнется над их головами — им ведь ненадолго было позволено ускользнуть и забыть о войне, но Чарли знал, что скоро им придётся вернуться к битве.

Они должны идти и сражаться.

«Я должен был остаться с ним подольше. Я должен был остаться с ним...»

— Саламандры ходят лёжа, Чарли, — наконец, сказал Фред с довольной улыбкой.

Чарли запомнил, что шутку понял не сразу.

В смысле ходят?..

В смысле лёжа?

Он, непонимающе нахмурившись, смотрел на Фреда, а он с улыбкой терпеливо выдерживал его непонимающий взгляд.

И тогда Чарли задумался о саламандрах, задумался о том, как они в действительности это делают, так, оказывается, чудно́! и впрямь лёжа! А ведь Чарли никогда не думал, как они это всё-таки делают.

И потом его губы, задрожав в какой-то первобытной потребности выразить удовольствие от понимания — он, наконец, понял! понял! — сложились в довольную улыбку, и он тоже улыбнулся. Его губы продолжали дрожать, едва сдерживая смех, пока он всё-таки не разразился громким заливистым хохотом, во весь голос. И следом Фред рассмеялся вместе с ним. И они пытались изобразить их руками: этих саламандр, которые ходят лёжа — и смеялись, смеялись, смеялись; они смеялись глазами, губами и руками, которые тоже будто пытались понять это.

И будто бы не было в этот момент войны, хотя она, конечно, была — и вскоре напомнила о себе и разделила их, так ничего потом друг другу и не сказавших, но запомнивших тот момент навсегда. Оставив Чарли думать о саламандрах. О том, что надо бы потом попросить Фреда рассказать эту шутку всем. Чтобы они тоже посмеялись, чудно́ ведь!

Но Чарли не попросил.

А Фред так и не рассказал, оставив Чарли единственным человеком, который её хоть когда-либо слышал.

Чарли долго раздумывал над тем, чтобы всё-таки рассказать об этом всем, как он хотел, чтобы когда-то рассказал Фред, ведь это было его наследием, это было то самое, последнее, и это должно было иметь хоть какой-то смысл и не должно было принадлежать только ему.

Но так и не смог.

И потом, потом Чарли очень хотелось смеяться, вспоминая эту шутку хотя бы про себя.

Хотелось смеяться как тогда, во весь голос вместе с Фредом, в том коридоре, ненадолго забыв обо всём, потому что они на войне и это может никогда больше не повториться.

Хотелось смеяться, потому что это самая смешная, чудная и парадоксальная шутка, и он так хотел смеяться над ней всё это время — но он не мог. Просто не мог.

Теперь при мысли о саламандрах он не мог заставить себя не плакать.