Её сын (джен)

Она должна была стать счастливой в этом мире. Должна была! Наслаждаться каждым днём, торжествовать, ликовать. Почему же её ничего не радует? Почему ей не доставляет никакого удовольствия взгляд побитой собаки в глазах Мэри-Маргарет, ежедневные свары Руби с бабушкой, пьянствующие в трактире гномы, валяющийся в коме Дэвид? Хотя, если подумать, последнему повезло больше всех. Он-то пропустил эти три очаровательных в своей незыблемости и неизменности года, чтоб их!

У неё ведь есть всё: власть, деньги, память. Живи да радуйся! Но нет, не выходит, скребёт что-то на душе и всё кажется, что остальные — вопреки всему — счастливее неё. Почему? Разве она не заслужила? Столько потерь, столько слёз, столько крови! Она выстрадала свой счастливый финал, где же он?

Да, поначалу ей показалось, что всё получилось, как задумано. Когда она смотрела на Мэри-Маргарет, застывшую скорбным изваянием у больничной койки, на которой лежал Дэвид, губы сами собой растягивались в улыбку. Но потом…. Месть не приносит удовлетворения, когда те, кого ты мучаешь, не могут прочувствовать всю глубину своих мучений. Месть надоедает. Месть выжигает изнутри. За три бесплодных года она и вовсе утрачивает всякий смысл.

Счастье не пришло, и потому её раздражало всё на свете. Короткие юбки Руби, постоянно отваливающаяся вывеска, придавленный одинокой старостью Марко, Голд, прогуливающийся по городу с такой самодовольной улыбкой, словно всё здесь принадлежит ему….

Точно, Голд! Вот кто во всём виноват. Тёмное заклятье — его рук дело, он его придумал. Наверняка имелся какой-то подвох, который она, одержимая местью, не разглядела. А ещё удивлялась тому, что он не пытался никуда сбежать, не пробовал как-то спастись. Да чтобы Румпельштильцхен забыл о шкурном интересе, о собственной выгоде! Не бывать такому. Он же сам, лично сказал ей: «Я там, где должен быть». Как же она не догадалась? Почему не попыталась отыскать второе дно, не выяснила, что ему нужно? Ведь понимала же, не может мастер сделок, коварный Тёмный маг так просто позволить ей наложить заклятье. А ещё пообещала ему спокойную и безбедную жизнь в дивном новом мире! Дура безмозглая! Стоило бы, пожалуй, запереть в палате с мягкими стенами по соседству с его разлюбезной Белль!

Ничего. Ещё не всё потеряно. Она немедленно пойдёт в лавку Голда и заставит его всё исправить, непременно заставит. И станет самой счастливой. Иначе…

Отец умер напрасно.

* * *

Тарелка выскользнула из рук и со звоном разлетелась на осколки. Мальчик замер, в ужасе глядя на куски стекла под ногами. Таких тарелок у тёти Петунии множество, но любая превращается в самую любимую, если с ней что-то происходит по его вине. Но он не хотел, не хотел! Просто не удержал, когда после мытья собирался отправить в сушилку. Руки мокрые и тарелка мокрая, вот она и выскользнула.

Впрочем, мальчик прекрасно знал, что никакие оправдания не спасут его от наказания. Тётя с дядей и слушать не станут. Могут ударить, могут запереть в тёмном и тесном чулане на целый день, а то и на два. А кузен Дадли будет противно хихикать в узкое оконце в двери чулана и нарочно громко топать, поднимаясь и спускаясь по лестнице. Всё это уже было и не раз.

В коридоре послышались шаги. Дверь на кухню распахнулась, и вошла тётя Петуния. Вот и всё.

— Я слышала грохот. Что ты тут творишь, мерзкий мальчишка? — поинтересовалась она, и тут её взгляд упал на разбитую тарелку.

— Ах ты, негодная дрянь! — взвизгнула тётя, стремительно приближаясь и замахиваясь полотенцем. Мальчик обречённо зажмурился и сжался в комок. Почему, ну почему эта дурацкая тарелка не может снова стать целой? Что ей стоит?

Он ждал удара — удар не последовал. Мальчик осторожно приоткрыл один глаз и увидел тётю, стоящую в паре шагов от него. Лицо белое, глаза широко распахнуты, рот беспомощно раскрыт. Тётя хватала воздух так, словно могла вот-вот задохнуться и в ужасе переводила взгляд с племянника на пол. Мальчик тоже рискнул посмотреть себе под ноги.

На полу лежала тарелка. Абсолютно целая. И даже трещинок на месте разлома видно не было. Мальчик облегчённо выдохнул и несмело улыбнулся. И чего так испугалась тётя? Всё ведь хорошо. Может, его не станут бить и ругать? Мальчик снова посмотрел на тётю и отшатнулся.

На лице тёти Петунии появилось пугающее выражение, которого он никогда не видел. Она не двигалась с места и всё шептала серыми трясущимися губами: «Я так и знала, так и знала». Так страшно мальчику не было никогда. Даже когда Дадли с друзьями поколотили его на старой детской площадке, а тётя с дядей, которым он всё рассказал, наказали за враньё. Даже когда он во время прополки тётиных настурций вырвал вместе с сорняками несколько цветков. Даже когда его в первый раз заперли в страшном чулане без еды на пять дней.

Мальчик сделал шаг к тёте, надеясь, что ещё можно что-то исправить, что-то объяснить (хотя он совершенно не понимал, что сделал не так), но тут Петуния очнулась и истерично заорала:

— Вернон!

И в этот момент мальчик понял: теперь всё изменится.

* * *

 — Голд!

Реджина Миллс ворвалась в ломбард, словно ураган. Вышедший на её крик из подсобки владелец ломбард посмотрел на неё с насмешливым удивлением:

— Чем могу служить, мадам мэр?

Ох, как же её раздражало эта его «мадам мэр»! Едва ли не больше прежней «дорогуши». Безумно хотелось вцепиться и вырвать его мерзкий ядовитый язык. А ещё лучше давным-давно сгнившее сердце. Реджина сделала глубокий вдох и пару раз сжала-разжала кулаки.

— Всё неправильно, — холодно процедила она. — Твоё заклятье сработало не так, как следовало. Не изволишь ли объяснить почему?

— Не имею чести знать, о чём вы, — в тон ей ответил Голд. — Какое ещё заклятье? С вами всё в порядке, мадам Миллс?

— Лучше не бывает! — зло отчеканила Реджина. Она судорожно вглядывалась в глаза собеседника: хоть один намёк, крошечная искорка узнавания и понимания, отблеск воспоминания. Да хоть что-нибудь. Но глаза Голда не отражали ничего. Либо он великолепный актёр, либо и впрямь не понимает, о чём она.

— Я говорю о твоём Тёмном заклятье, которое перенесло нас в этот проклятый, лишённый магии мир! О проклятии, которое ты придумал! Всё ещё будешь притворяться, что не знаешь, о чём я толкую?

— Я не притворяюсь, мадам мэр, — сухо заметил Голд, — я действительно не знаю ни о каких заклятьях. Возможно, вам стоит поменьше читать фантастики. Даже детям известно, магия существует только в сказках. Если, конечно, под магией вы не подразумеваете деньги или власть. У вас, к слову, есть и то и другое. Так чего же вы ещё, чёрт возьми, хотите?! И почему от меня?

— А ведь ты не врёшь, — поражённо прошептала Реджина. — Ты и в самом деле потерял память. Дьявол! — она издала нервный смешок и отвернулась. — Дьявол, что же делать?

— Сходить к доктору Хопперу, — язвительно посоветовал ей в спину Голд. — Кажется, необоснованная вера в заклинания и фей в его компетенции.

Реджина гневно сверкнула глазами в его сторону, но мужчина лишь холодно улыбнулся и небрежно не то кивнул, не то поклонился. Она раздражённо запахнула полы пальто и выскочила за дверь.

Горожане торопились уступить ей дорогу, но Реджина едва их замечала. Она была не намерена так просто сдаваться, но что же ей делать? За что хвататься? Злость и раздражение гнали её по улицам, заставляли идти всё быстрее и быстрее, почти бежать.

Очнулась она только на пристани. Полчаса быстрым шагом по промозглой погоде и продуваемым всеми ветрами улицам вернули ей ясность мыслей. Получить всё и сразу непросто, придётся приложить усилия. Реджина сделала глубокий вдох, наполняя лёгкие ледяным солёным воздухом. Что там Голд сказал? Обратиться к доктору Хопперу? Видеть этого сверчка неприятно, но он признанный знаток душ. Может быть, сумеет подсказать, что именно ей нужно для счастья?

В груди тупо и противно ныло. Реджина часто-часто заморгала, чувствуя подступающие слёзы. С ума сойти, она не плакала уже — сколько? Со смерти отца? С гибели Дэниела? Что же с ней такое сегодня?

Она не станет плакать. Королевы не плачут. Они решают свои проблемы. Реджина повернулась к морю спиной и решительным шагом направилась в офис Хоппера.

* * *

Гарри сидел в чулане под лестницей, прижимался ухом к едва заметной щели между полом и дверью и изо всех сил прислушивался к приглушённому разговору. Двери в гостиную были плотно прикрыты, а тётя с дядей, хоть и ожесточённо спорили о чём-то, но делали это полушёпотом, и уловить удавалось только отдельные фразы.

— Мы обещали, Вернон…

— …не стану это терпеть…

— …так поступить…

— Не глупи, Петуния! Твоя сестра…

— Но то письмо…

— …это терпеть…

— …защита.

— Хватит!

Гарри мало понимал из разговора, но одно уяснил достаточно ясно: сегодня он сделал что-то не то. Нечто, настолько ужасное, что вряд ли отделается просто ремнём или голодовкой. Это не на шутку пугало. Заставляло сжиматься в комочек и дрожать, как заячий хвост. К тому же, ему уже давно и сильно хотелось в туалет, но, хотя дверь была не заперта, он боялся разозлить тётю с дядей ещё больше. Приходилось терпеть, тихонько хныча от жалости к себе.

В тот момент, когда мальчик почти решился потихоньку выбраться из каморки и добежать до гостевого туалета, дверь открылась, и на пороге воздвигся дядя. Было в Верноне Дурсле что-то монументальное и давящее. С самого детства Гарри боялся этого грузного неповоротливого мужчину. Он был скор на расправу и ненавидел племянника едва ли не больше жены. Однако сегодня к привычному отвращению и раздражению примешивалось новое чувство. Страх. Лицо дяди напоминало ту белую перекошенную маску, в которую до этого превратилось лицо тёти. Гарри отшатнулся, споткнулся и неловко рухнул на раскладушку. Дядя побагровел и сделал шаг вперёд.

— Собирайся, урод! — рявкнул он так, что с потолка посыпались пауки. — У тебя есть десять минут.

— Куда? — нерешительно пискнул Гарри. В любое другое время он не решился бы подать голос, опасаясь колотушек, но сегодня всё было не так с самого начала. Будущее страшило больше дядиных подзатыльников.

— Не твоё дело! — отрезал дядя. — Время пошло.

Вещей у Гарри было немного, так что сборы закончились, едва успев начаться. Сумка, брошенная мальчику дядей, выглядела пустой и тощей. Гарри сидел на полу, прижимая её к себе, как величайшее из сокровищ, и, не отрываясь, смотрел на дверь. Скоро она откроется — и что? Что будет дальше?

Каждый день Гарри представлял, как однажды в дом Дурслей войдёт человек, который заберёт его с собой далеко-далеко, будет любить просто так, дарить подарки на праздники и готовить вкусную еду, петь на ночь колыбельные и читать книжки. В этом чудесном «далеко-далеко» не было тяжёлой домашней работы, зато имелись игрушки и собственная комната. Вот только чем старше становился Гарри, тем меньше ему верилось в то, что эта мечта сбудется. Ему месяц, как исполнилось пять лет, и он знал, что жизнь — жестокая штука.

Ему хотелось верить, он цеплялся за свои мечты изо всех сил, но в глубине души уже начинал понимать: сказок не существует. И счастливых финалов тоже.

* * *

«Почему бы вам не завести ребёнка?»…

Реджина бездумно мешала ложечкой в чашке кофе. Он уже остыл и подёрнулся мутноватой пенкой («как-нибудь выяснить, из чего эта проклятая старуха его делает»), но женщина к нему так и не притронулась. Она и заказ-то сделала, чтобы не сидеть в одиночестве, бессмысленно глядя в окно. Такое поведение вызывает жалость, а Реджине жалость не нужна. О, нет, только не от этих счастливчиков, которые даже в Сторибруке ухитряются выглядеть отвратительно довольными жизнью.

Слова доктора Хоппера, воспринятые поначалу, как издевательство, по некоторому размышлению стали выглядеть вполне здраво. Реджина почти жалела, что накричала на психолога и вылетела прочь, хлопнув дверью. Почти, ведь это было некрасиво и недостойно королевы. К тому же, сверчок по-своему прав. Реджина ещё помнила, как наслаждалась временем, проведённым с тем мальчиком, Оуэном, как всем сердцем желала, чтобы он задержался в их городе. Нет, не просто задержался. Остался навсегда, рядом с ней. Но Оуэн больше любил отца. Она не смогла стать для него по-настоящему важной и нужной. Так не стоит ли завести ребёнка, для которого она воплотит в себе целый мир? Может, и впрямь пришла пора стать матерью? Найти того, кто полюбит её и отогреет её бедное очерствевшее сердце. Разве многого она хочет?

Собственное бесплодие, когда-то казавшееся идеальным решением, шансом не стать марионеткой в руках одержимой властью матери, теперь превратилось в насмешку над её желаниями. Никогда не взять ей на руки свою плоть и кровь. Впрочем, ребёнка ведь можно усыновить. Найти подходящего младенца, взять себе на воспитание. У него не будет иной матери, кроме Реджины. Кто сказал, что кровные узы прочнее духовных? Ведь утверждает народная молва: мать не та, что родила, а та, что воспитала. Ребёнок будет любить её беззаветно и искренне, для него она станет центром вселенной, а не Злой Королевой. Так почему и впрямь не усыновить кого-нибудь?

Впервые за последний месяц Реджина позволила себе улыбку. Усыновление — дело непростое, но у неё есть деньги, власть и время. А ещё есть Голд, который обязан ей в новом мире буквально всем. Пусть даже и не помнит об этом. Вот он и подберёт ей малыша. И всё наконец-то встанет на свои места. Ошибка заклятья будет исправлена.

Реджина подмигнула своему отражению в стекле и вышла из кафе, не оставив чаевых. Пожалуй, и платить за этакую бурду не стоило, но пусть. Совсем скоро Реджина получит своё счастье, так что к чему мелочиться?