Плетение (джен)

То, что создано ими, обречено не вернуться.

Они — часть множества; множество — часть структуры; структура охватывает собою всё. Общность едина, цельна, неисчислима — и на тот же мотив они плетут созданных.

Структура созданных — проще; так помыслило множество, так определено изначальным ритмом, пронизывающим поверхность, расходясь бесконечными колебаниями в плотной вязкости небоморя, отдаваясь пульсацией в цитоплазме клеток и межклеточном веществе.

Структура созданных — древнее; отпечаток тех, копошившихся в гниении и грязи, до возвышения общности, в темном желудке бесконечного прошлого — тех, от кого тянутся скользко-мягкие ризоиды к циклической вечности.

Структура созданных — более отчужденная. Пузыреклетки, изоляты, защитные подъемы-шипы — множества не допустят непредвиденных столкновений с чем-то, не включенным в первичную парадигму плетения, до тех самых пор, пока следующее пространство не будет преобразовано.

Созданные — иные, и становятся иными еще прочнее, отражаясь от каждого из пространств, сплетаясь в пограничное единство переходной плоти — по молекулярным лекалам, которые в точности не повторяются никогда.

Созданные — иные, но скрип, и свист, и рычание — та же песня, та же неумолчная неумолимость. Неизменная, не подменяемая ничем радость части, включенной в целостность.

О да, созданные не возвращаются. Таково правило, так поётся издревле, с первых циклов общего бытия: своё — своему.

Структура и общность — чтобы заполнять, сдерживать, умножать.

Созданные, сплетенные — чтобы рвать, деформировать, изменять.

Созданные готовят путь общности — созданные ложатся под копыта ковром из плоти, слоем шевелящегося-живого, преобразующим-пульсирующим на поверхности следующего из череды пространств. Созданные обнажают зубы, вздымают когти — созданные ярятся самозабвенно, так, как бессильна общность, давно отвергнувшая саморазрушительные столкновения внутри себя. Структура — объединяет, разграничивая возможности, определяя направленность. Дисбаланс равноценен разрыву — признан угрозой.

Созданные умирают, чтобы жизнь, истинная и чистая, могла сделать следующий шаг.

Общность чтит создателей, — невидимо-тонкой дрожью спектральных линий, вплетающихся в исконное излучение множества; им же следует почтить созданных — терпением и трудом.

Они склоняют гребни, раздувают нащечные мешки, создавая звук. Они размыкают вспомогательные клешни, стучат-пощёлкивают, концентрируя инструмент-луч и уплотняя деталь — часть каркаса будущего фрагмента созданных.

Те, кто был прежде них (постепенное обновление занимает несколько циклов; после этого они окончательно осознают себя новыми), иначе протягивали себя за Предел. Ритм задачи — более монотонный; не вспышки, взлетающие и затихающие в предустановленных интервалах — эхо-мелодия, которая постепенно нарастает до кульминации и рушится дробными каплями, не исчезая, но растворяясь в нитях структуры.

Маленькие посланцы сновали по чужому пространству, разбрасывали вокруг себя глазки-споры, вгрызались в каждую из вещественных оболочек — встраивали в собственные генетические цепочки новое знание, прослеживали путь существ за Пределом — начатый и продолженный в глухом, разомкнутом мраке.

Те, кто был прежде, тщательно проделывали свою работу: собирали, сопоставляли, подсчитывали. Выбирали и отбрасывали, вычленяя пригодный алгоритм для проникновения, подстройки, преобразования: прежде чем иные из множеств — густые темные панцири, способные впитать без остатка самые сияющие, громогласные ноты песни, — приступят к прорыву и подготовятся пройти вослед созданным.

Те, кто был прежде, разъединяли образцы существ из-за Предела — снимали внешнюю кожуру, поддевали ее верхними парами пальцеигл и отбрасывали, обнажая яркое, пульсирующее, перекрученное, разрезали на ровные полосы, сортируя, пронизывая анализирующими электромагнитными волнами — от самых коротких до самых длинных.

Те, кто был прежде них, успешно завершили свою часть задачи.

Теперь уже их очередь мелко-мелко клацать, пробираясь между пузыреклеток, — размечать опорные точки будущего плетения, растягивать первые ниточки молекул на станках плоти. Захватывающее впечатление: еще не свернутая, не скованная, прозрачно-паутинная наследственная информация. Плоть-подобие — равновесная по вариантам развития, и они страгивают хрупкое равновесие, направляя, придавая должные формы.

Они стрекочут свою песнь небоморю; благодарение за общность-единство-цельность, без которых бессмысленна вся протяженность пространств.

Существа за Пределом — ничто; скопища разнородных тканей, не включенные во всеохватность структуры.

Созданные похожи на этих существ. Похожи так и настолько, чтобы эффективно исполнять своё назначение: конечности, органы восприятия, органы разрушения. Даже план строения находится в соответствии с условиями нового пространства, хотя конкретные технические решения не диктовала одна лишь примитивная мимикрия.

Созданные отвращают от себя, загодя пропитываясь не-преобразованным, полным угроз запредельем.

Созданные не возвращаются. Созданные — здесь — не нужны.

Но для них, для создателей, созданные — не извне, хотя и отдалены. Структура оптимизируется, непрестанно перестраивая свои элементы, — и только растущий край, отдаляясь, всегда останется краем. Но касание общности всё равно отзывается в созданных — памятью памяти о лучистом, певучем, ясном; придаёт направление — указывает к истоку.

Они не снаряжают созданных — это тоже иная задача для иных множеств; самая граница небезопасна для частей общности, даже тех, кто трудится над ее освоением.

Но им следует знать, с чем созданные столкнутся — так тоже определено общностью, так поется если не с первого, то с одного из первых новых пространств. Им следует быть в резонансе.

Они воспринимают то же, что и созданные — делят вторичную общность. Не всем в структуре это доступно, не все множества склонны к таким образным рядам, не все способны выдержать и сохранить цельность внутри себя, на перекрестье схлестнувшихся противоречивых потоков. Но с ними — иначе; восприятие созданных наполняет их удовольствием, удивлением, упоением.

Созданные ревут, бьют хвостами, сминают металлическую скорлупу. Под их ногами грузные, водянистые тела чуждых существ лопаются, как пузырьки — густая теплота смешивается с вязкой слизью и кальциевым крошевом, и всё это — растворяется в сплошном потоке, грязновато-соленой влаге, излучающей в коротковолновом спектре. Гремучая мелодия вздымается кипучим восторгом — сиюминутным, но всеохватным.

Созданные — яснее, ближе для них, чем множество, чем все прочие множества среди общности. Быть может, это — сбой и диссонанс в ритме песни; быть может, их циклы прекратятся (или будут принудительно прекращены) после завершения работы с этим пространством, и другие "они" приступят к освоению следующего.

Но пока что они воспринимают.

Волны, отделенные от небес, как разделено всё в неосвоенном, мерзостно-хаотическом пространстве за Пределом, накатывают на зыбкую грань меж твердой оболочкой и жидкой. Плетение лежит разорванным. Распад начнется немедленно: общность не заинтересована в том, чтобы существа за Пределом познали созданных. Остов верхней конечности сочится фосфоресцирующим секретом; тяжелая капля, срывающаяся вниз, звенит, точно неуместный отголосок печали.

Пространство за Пределом сопротивляется, но это знакомо. Существа за Пределом никогда не способны принять уготованное им общностью.

Созданные должны становиться всё совершеннее, убийственнее, быстрее. Созданных должно становиться больше — преобразованная плоть должна вытеснять исконную, удобряя пространство. Созданным нужно всё, что позволит им существовать и уничтожать лучше.

И они счастливы раскрывать себя настолько полно, как могут.

Если их циклы не прекратятся, если структура-вечность сохранит их в себе — их, и тех, кто будет после них, в такт надлежащему обновлению, — может быть, они сделаются художниками плоти для множеств; если смогут отрешиться от созданных, от их разделенной совместности и пограничного бытия.

Но сейчас их захватывает новый мотив, который следует придать созданным. Включенность, подсмотренная в том, что собрано ими-прошлыми, — возможность воспроизводить, не начиная с основ и не заменяя фрагменты. Сбережение времени, сбережение сил.

Множество стрекочет, не сдерживая порыв создателей — их попытка заслужена, — но изолят становится втрое более прочным. Даже множество, насколько возможно, размыкается с ними, отвечая отстраненным покоем на вспышки стрекочущего возбуждения.

Они плетут, отдавшись этому до конца — плетут изнутри уже созданного плетения, забравшись в пузыреклетку всеми конечностями, подрагивая хвостом и гребнем от переливающихся по телу радужных волн. Переступают копытцами, сосредоточенно сцепляя между собой аминокислоты, впрыскивая белковые комплексы, сортируя важные органеллы. Распределяют кровяную жидкость по капиллярам, уравновешивая между двух обменных систем, закладывают в недоразвитое плетение направляющие векторы роста, добавляют клеткам возможность делать запасы — пожирая, перерабатывать вещество из-за Предела, встраивая: не в наследственные цепочки, но всё-таки в саму ткань.

Они расписывают внешние оболочки контрастной пигментацией, вкладывая в созданных базовые значения цветосхем: нечто временное, но полное.

Да, созданные лишены вечности; только общность пребудет. Они — часть множества, множество — часть структуры, а общность вскоре обнимет и то пространство, где рассыпались клетки предыдущих созданных.

Сожаления неуместны.

Их сцепка с вторичной общностью сохраняется даже в неактивной фазе. Они мыслят, дрейфуя в дремотной разреженности слабо заряженных облаков: мыслят о спрятанном плетении, не найденном, автономном. Они мыслят о следующих шагах после этого испытания.

Вторжение приходит заполошным эхом, исступленным рёвом ужаса — истошным зовом недосформированного сознания, лишенного общности, пробужденного грубым сумбуром не-пения. Жгучий ток сигналов мечется по накаленному псевдо-нерву, перебрасывая за Предел убойные искры, и с ослепляющим грохотом обрывается, оставляя позади белый шум; болезненную пустоту — бесцельность потери.

Восстановив ткани — частично обновившись до срока, приблизив перемену в собственном существе, — создатели плетут снова. При участии множества, в тревоге и спешке — без испытаний, ощущая вокруг себя напряженность структуры. Линии дрожат, резонируя — наполняются потенциалом движения, который тотчас же разряжается внутрь созданных. Клешня направляет луч, отсекая с внешней оболочки всё лишнее, и они впервые за все циклы своего бытия оказываются так близко к Пределу.

Рябь сопряженных пространств мутит восприятие. Они отворачиваются, но чувствуют всё: через множество и через созданных, одновременно.

Их рабочая область возвращается к ним. Структура перестраивается, согласуясь с необходимым, сводя-сгибая близкие линии.

Но тишина слишком быстро, даже по мере времени за Пределом, сменяет ревущую мелодию созданных, вставших на страже у границы пространств, и они замирают в оцепенении, опустив пальцеиглы — станок шелестит бесцельно, громоздя слой за слоем недифференцированной ткани. Щелканье — перестук — ожидание. Возвращаться? Плести ещё скорее, ещё мощнее, прожигая в плоти дыры-команды? Они вслушиваются в песню.

Грохот захватывает их врасплох. Звуковые волны хаотически резонируют в оболочке, и когти с копытами аритмично стучат снаружи — множества стрекочут в многоголосой панике, неупорядоченной, неведомой раньше. Пузыреклетка лопается над ними — разрывы фрактальными узорами расцветают в периферийных частях структуры. Пригнувшись, они выбираются наружу, цепляясь за ряд шипов. Нечто, которому в здешнем пространстве не находится соответственной ноты, проступает над ними: падая-поднимаясь вместе с мертвой — убитой — созданной плотью.

Они смотрят, завороженные чуждостью мертвого не-плетения: его окончательностью и плотностью, его уподобленностью главным в эволюционной цепочке существам-за-Пределом — даже в косной металлической форме. Главные существа из-за Предела вплетены туда сами: точно так, как они, создатели, вкладывали внутрь одной оболочки созданных — другую. Аналогия интригует; им интересно, как те существа станут выбираться наружу — разрывая ли, оставляя за собой рану? Слово-образ, отдельный путь, свивается из пены воспоминаний — раздвигающийся, пульсирующий зев плоти; нечто темное, дикое, неподвластное.

А вместе с тем — ещё одно любопытство: как эти существа определяют себя по отношению к своим — не-сплетенным, иначе-созданным? Соединяют ли восприятие, как соединяли они? Есть ли там, в безголосых клеточных сгустках, вообще, что соединять?

Вопиющий диссонанс — не дело спрашивать о бытии низших, не дело смешивать песню общности с чуждым голосом.

Они топорщат гребень, локализуют в себе точечный сбой ритма, заранее, не противясь, но множество не тянется к ним — предупредительно подхватить, выравнивая, возвращая к полноте общности.

Потому что самая песнь сбивается, застывает, и стрекочущие, беспокойные окрики переходят в вопль, звенящий, отчаянный, однотонный — пока ещё единый, но распадающийся с неумолимостью неустойчивых атомных ядер.

Небоморе разрывается — от центра к краям.

Они еще успевают подумать, как же это извращенно-красиво: рана, вспученная, пузырящаяся, точно пенный взвар на чествованиях и посвящениях, — а потом взрывная волна достигает их, ударяет плотным сгустком температуры и нераспознанно-неровным фрагментом инопространственного вещества.

Их цельность нарушена, молекулярные последовательности разбиты роем хаотических атомов.

Они перестают быть.

Но структура, целостность, общность — не перестанет вовеки.

И однажды — однажды в бесконечности циклов — нить за Предел будет протянута вновь.