Темные дела (джен)

— Ох, незадача! Никаких бочек на этих господ не напасешься! Что ни день, опять сломали! Лучший кедр и сосна, что смог достать, какой убыток ордену… — сетовал старик Ван, сводя расходы в бухгалтерской книге. — Четыре бочки за неделю! — он воздел руки к небу, словно хотел, чтобы сами небеса услышали о его горестях, затем взял кисть и написал иероглиф в соответствующей графе.

— И ладно бы семья нормальная была! А то одна срамота ведь! — он покачал головой, откладывая кисть в сторону.

Старик Ван, уже два года заправляющий в ордене Гусу Лань хозяйственными делами вместо Лань Цижэня, с головой ушедшего в обучение и воспитание молодого поколения, не был заклинателем, и потому полагал, что правила, испещряющие стену послушания, и вовсе не для него писаны. Поэтому с чистой совестью старик маленьким язычком бранил не только второго господина Лань за распутство и неумеренность в тратах, но бывало, что и самого главу ордена — за попустительство.

— Вот закажу в следующий раз дешевые бочки с сучками да занозами! Чтоб неповадно впредь убытки причинять было! Глядишь и экономия какая выйдет, как пару раз спинки то поранят.

Одного лишь он не мог предположить — что после всех перенесенных невзгод мелкие пакости старика лишь приведут Вэй Усяня в детский восторг.

Бочки начали ломаться вдвое чаще…

А ко всему прибавилась и новая напасть — господа стали приводить в негодность и постельное белье… И ладно бы дело касалось одной лишь стирки… — сестрица Ли и так замучалась каждый день простыни полоскать да высушивать. Разорванные пополам одеяла и выпотрошенные подушки — как прикажете это понимать?

Они там что, напившись тайно вина, устраивают ночную охоту?

Хотя старик никогда не бывал на ночных охотах и не мог знать наверняка, что и как там происходит, но в меру своей фантазии представил поимку нечисти с помощью одеял и подушек как мог. Картина, пронесшаяся перед его мысленным взором, явно напомнила старику его собственную молодость с проказами и пьяными выходками, поэтому он лишь крякнул, усмехнувшись в усы.

— Что заклинатели, что простые смертные, а все одно…

Размышления его прервал стук в дверь. Старший слуга, Ван Минь, приходившийся старику родным племянником, принес отчеты с кухни. Дядюшка мальчишкой гордился, даром что тот был лентяй и редкостный пройдоха, и самолично пристроил его на непыльную работенку, пользуясь добротой главы ордена. Впрочем, совесть старика совершенно не мучала, и пользовался он всеми привилегиями своего положения так, словно жить ему оставалось пару дней.

— Второй господин Лань снова дорогих специй из Юньмэна заказал, — докладывал Ван Минь с искренним возмущением. То, что Ван Минь добавил к заказу кое-что и для себя, он, конечно же, утаил.

— А ты в молотый перец толченый уголь добавлял? — требовательно спросил старик.

— А как же! — бойко ответил Ван Минь. — Пока второй господин Лань кушаньями занимался, все ничего шло, а потом Вэй Усянь самолично изволил ужин приготовить, так обман в тот же день и вскрылся.

— Плохо дело… — вздохнул старик. — Так дальше пойдет, вся казна ордена по швам затрещит. Еще и глава, как нарочно, в затворе сидит. Некому и приструнить!

— Господа еще и лучшее вино из Ланьлина и Цайи изволили привезти, и тайно распивали его, — Ван Минь заговорщически ухмыльнулся. — Братец Чунь мне на днях по секрету сказывал, что, придя в цзинши прибраться, застал там жуткий беспорядок и пустые кувшины кругом. — О том, что едва начатый кувшин братец Чунь тем же вечером разделил с Ван Минем, он, конечно же, промолчал.

— Да уж, с появлением этого Вэй Усяня работы Чунь Цаю прибавилось, что и говорить, — покачал головой старик. — Второй господин Лань прежде образцом чистоплотности был, и до чего докатился? Сестрица Ли клянется — раздери ее гули, если она врет, что самолично своими глазами видела отпечаток сапога на простыне!

Ван Минь, не сдержав противного смешка, присел за столик к дяде и заглянул в открытую учетную книгу.

— Дядюшка, сколько, вы говорите, бочек поломано за последнюю неделю? Четыре? И все кедр да сосна? — уточнил он, что-то прикидывая в уме.

— Как вернулись господа с последнего путешествия, так почти каждый день и ломают, — задумчиво поглаживая жидкую бороденку, ответил старик Ван.

— И все в ордене знают про правило «каждого дня»? — не унимался Ван Минь.

— Да уж об этом бесстыдстве точно все наслышаны, разве один глава ордена не в курсе, слава небесам, — поддакнул старик. Он никак не мог понять, к чему клонит разговор ушлый мальчишка.

— Тогда и бочки должны ломаться каждый день, — прищурив и без того узкие глазки, выдал Ван Минь, взял кисть и чуть ниже дядюшкиного иероглифа «четыре» изобразил три черточки. — Вот, теперь сходится! Семь бочек за неделю, да лучшей древесины! А с разницы давайте новое ханьфу мне пошьем, это совсем уж износилось…

— Что ж ты творишь, паскудник! — воскликнул старик Ван, не ожидавший от племянника подобной низости. — Я тебе седины свои позорить не позволю! — он вскочил, хватая увесистую книгу, с явным желанием огреть ей по лбу нахального мальчишку.

— Эй-ей, потише! — увернулся Ван Минь, и замахал руками. — Вот вы, дядюшка, вкусно кушать привыкли, да не простой рис с овощами, как прочие, с каких таких заслуг, по-вашему? — распалялся Ван Минь. — Не иначе, потому что несчастный глава Лань в своем уединении мясцо да рыбку за троих ест для восстановления своих сил и здоровья! — выдохнул он в азарте спора, совсем не заметив, как спалился.

— Ах, ты, сын греха, чего удумал! На честнейших людей клевету возводить! — старик перевел дух, запыхавшись, но так и не сумел ни разу достать до племянника. — Цзэу-цзюнь — благороднейший из мужей, и уж поди почитает своего дядю как следует!

— Да как же вас почитать, дядюшка, когда вы так книгой машете? — не замедлил выпалить в ответ Ван Минь, отбежав за противолоположную сторону стола. — А главу Лань я очень уважаю, ведь если бы не его затвор, как бы мне удалось новые сапоги справить? И всего-то немного к его обычной трапезе приписал…

— Новое ханьфу ему! Новые сапоги ему! — больше прежнего бранился старик Ван, и от бессилия догнать мальчишку хлопнул книгой по столу. Лежавшие на нем листки — те отчеты с кухни, что принес Ван Минь, разлетелись, словно сорванные с дерева порывом ветра листья, и никто не обратил внимания на крошечного бумажного человечка, улизнувшего в окно.

— Дядя, послушайте, — примирительно начал Ван Минь, собирая листы в кучку. — Когда же еще в добротной одежде ходить, как не в молодости? Глядишь, невесту хорошую найду, так ведь и вам выгода будет! — продолжал он успокаивать старика. — Разве не упокоится ваш дух с миром, если единственный племянник при достатке и жене останется?

— С миром-то с миром, — на редкость легко согласился старик. — Да только рано ты меня хоронишь, я может хочу еще… — он не успел закончить фразу, потому что в этот миг дверь в его каморку рывком распахнулась и в проеме показалась статная величественная фигура в белом.

— Ханьгуан-цзюнь! Второй господин Лань! — разом склонились в поклоне дядя с племянником, с трудом унимая дрожь в коленях от столь неожиданного визита. За спиной Лань Ванзци маячила черная тень.

Старик Ван, едва осмелившись поднять глаза, тут же позабыл о всех своих желаниях. Единственное, о чем он сейчас страстно желал — это провалиться на месте, и лучше всего сразу в преисподнюю, ведь взгляд второго господина Лань не сулил ничего, кроме страшной расправы, а тень, оказавшаяся при свете фонаря Вэй Усянем, означала двойную порцию неприятностей.

Тем временем Лань Ванзци приблизился к столу, взял книгу с кипой отчетов и вручил Вэй Усяню.

— Разберись, — без тени эмоций произнес он. — Я поговорю с братом, как только подберу подходящих людей.

Вэй Усянь, не теряя времени (разговор дяди с племянником он и так слышал от первого до последнего слова), взял книгу, покачал ее в руке, словно оценивая внушительный вес, и, ухмыльнувшись, начал перечислять:

— Искажение правды, злоупотребление служебным положением в корыстных целях, присвоение чужого, сквернословие и обсуждение людей за их спинами… Ах, да… новые сапоги и новое ханьфу — как думаешь, Лань Чжань, ударов на триста все вместе потянет?

Старик Ван бросил быстрый взгляд на Ван Миня, и они дружно грохнулись на колени.

— Ханьгуан-цзюнь! Простите недостойного! — запричитал старик Ван, касаясь лбом самого пола. — Шицзе мальчишку во грехе родила, вот он и вырос таким! Этот никчемный старик не сумел должным образом воспитать его!

— Желание получить многое приведет к потере⁽¹⁾, — назидательным тоном произнес Вэй Усянь, копируя манеру Лань Цижэня.

Лань Ванцзи одарил его нечитаемым взглядом и, обращаясь к старику и Ван Миню, произнес:

— Следуйте за мной. Вам будет назначено наказание.

— Ничего-ничего, Ван Минь, — участливо добавил Вэй Усянь. — Побьют тебя палками, глядишь, и девица какая пожалеет. Ты тогда уж не мешкай! Сестрицы падки на несчастных. А уж если шрам какой останется — так и вовсе завидный жених будешь! — он рассмеялся и вышел вслед за Лань Ванцзи.

В этот момент с тихим шипением фитиль догорел, фонарь погас, и каморка погрузилась в кромешную темноту.

— Как же он узнал? — прошептал Ван Минь, шаря руками по полу в попытке дотянуться до дяди. Перед лицом опасности все их пререкания вмиг забылись и улетучились. — Про сапоги и ханьфу я ведь кроме вас никому не говорил!

— Основатель Темного пути он. Вот все темные дела и видит! — тихо ответил старик Ван, и наконец влепил мальчишке знатную оплеуху.

1) * 贪多必失: Китайская поговорка, дословно — если гнаться за количеством/если будешь жадничать, то всё потеряешь

Вернуться к тексту