Одной крови (джен)

Он создал их из ничего, сотворил мир и впустил их в него, позволив просто быть. Как миллиарды раз до них, как миллиарды раз после: они были хранителями, они призваны были оберегать этот мир, оберегать то, что им вверили до скончания времён. Они пришли вместе — и уйти должны были вместе, как Он сказал. И страшная кара могла пасть на плечи тех, кто ослушается.

* * *

— Я, — говорит он, — солнце. Я ещё не знаю, зачем я, но я солнце. А ты?

В ответ на него смотрят глаза настолько тёмные, что могли бы быть пугающими, тревожными, но в этой черноте он видит своё отражение, а он ведь — солнце, а потому ему думается, что глаза эти мягкие и совсем даже не страшные.

— Я, — отвечают ему, — тьма. Я пока тоже не знаю, зачем я есть. Я появился сам собой и ещё не успел освоиться.

Они смотрят друг на друга, в небытие, растворённые и незримые, и им кажется, что вдвоём не знать, зачем нужен, гораздо проще и как-то, что ли, уютнее.

— Ты знаешь, что это? — спрашивает Солнце спустя время, указывая куда-то в сторону. Тьма прослеживает глазами незаметное движение и моргает, неуверенная в выводах, которые формирует сознание. — Мне кажется, — продолжает Солнце, — что оно неопасно.

— Мне тоже так кажется, — говорит Тьма. — Давно оно здесь?

— С тех пор, как здесь есть мы. Или, может, оно появилось чуточку раньше, не знаю. Я не уверен.

Они замолкают. Вокруг, просачиваясь насквозь, тлеет едва ощутимый привкус бесконечного и безвременного. Множится шёпот и слышатся вздохи, и им кажется — пусть даже они раздельны, — им обоим кажется, что где-то здесь, рядом, творится необъятное и великое.

А потом вдруг появляется свет. И не такой свет, какой исходит едва ощутимо от Солнца, ласковый и тёплый, нежный, а яркий, до рези в глазах яркий, какой-то… отчаянный, острый, обжигающий.

Тьма впервые чувствует, что такое холод, смешанный с раскалённостью. Тьма вздрагивает, скользит назад и прячется за Солнце, потому что за Солнцем не так страшно и не так больно. Солнце оберегает его — Тьма знает.

Пирамида, странный тёмный камень, едва различимый в том небытие, в котором они оба появились, вдруг сияет: её свет касается их обоих, словно проверяет, на месте ли они, а потом растворяется, рассеивается вовне, вспыхивает, проходясь широкой густой волной, — и Солнце выдыхает в удивлении и лёгком восторге, от которого Тьма ёжится и не знает, куда себя деть.

Под ними, там, где ничего не было, где была такая же мгла, как и повсюду, разверзается что-то красочное. Тьма почему-то знает: это Мир. И он не нравится Тьме: он слишком яркий, он сухой, жёсткий. Он куда больше пошёл бы одному только Солнцу, да и то — Солнце для такого мира слишком мягкое.

Под ними расстилаются бесконечные изгибы белеющей песком пустыни. Гряды волнующихся красным камнем гор, редких зеленеющих холмов, и синего-синего Моря, окружающего эту землю.

— Там слишком светло, — говорит Тьма и смотрит на того, кто всё это создал. — И совсем неуютно.

— Там прекрасно, — с затаённой нежностью выдыхает Солнце.

— Скоро там появятся люди, — говорит Он, и Тьма смотрит на Создателя с лёгким непониманием. — У вас есть время понаблюдать и решить, когда спуститесь.

— А если я не хочу спускаться? — хмурится Тьма.

— Могу я спуститься сейчас? — одновременно с ним выдыхает Солнце.

Тьма смотрит на Солнце странным взглядом. Ему как будто… больно, но он не уверен. Он не знает, что такое боль. Но променять его на людей… Это кажется невероятно глупым.

— Вы спуститесь туда вместе, — говорит Создатель. — И, вздумай вы вернуться, это вы сделаете так же.

Солнце хмурится. Тьма смотрит на Солнце и коротко улыбается.

— Я хочу спуститься сейчас, — говорит Солнце спустя время, и Тьма, заглядывая вниз, видит, как люди снуют туда-сюда едва различимыми точками, множатся, собираются, разделяются и иногда исчезают. — Пожалуйста?

Тьма качает головой.

— Я не хочу спускаться. Там слишком ярко.

— Ты — Тьма, — Солнце вдруг злится, и Тьма смотрит удивлённо. — С тобой там станет не так ярко. Почему ты упрямишься?

— Потому что мне хорошо здесь.

— Но хорошо может быть и там.

— Здесь мы вдвоём, а там — люди, — не соглашается Тьма. — Зачем мне люди? Вдвоём лучше.

— Но нас создали, — упрямится Солнце, — и создали их, значит, мы нужны им. Мы будем вдвоём и там!

Тьма молчит. Ему надоело повторять, что он не спустится туда. Там неуютно и неприветливо.

Создатель смотрит на них хмуро. Солнце поворачивается к нему и говорит:

— Я спускаюсь. А он пусть делает, что хочет.

И вдруг исчезает — одним ярким прыжком, похожим на падение: тень его замирает в небе, сияя, а сам он растворяется где-то внизу.

Тьма оторопело смотрит на Солнце, а Создатель вдруг разъярённо шипит:

— Будьте оба вы прокляты до скончания дней! Равновесие не должно быть нарушено. Ни один из вас не сможет жить без другого, но ни один из вас не сможет быть жив, пока жив другой! И будет так, как Я сказал, пока не поймёте вы, что едины были и едины будете.

А потом Тьма чувствует, как падает.

— Я нарекаю тебя Сухо, — слышит он напоследок, а затем растворяется, и земля, только что получившая Солнце, получает и Нижний мир.

Прозванный «защитником» обретает новый дом, и дому этому имя — Дуат.