Темные времена. Их жизнь (гет)

Фенрир

На следующие полгода я как будто выпал из обычной жизни. Вернее, жил двумя жизнями: с Ро и без неё. Дело наконец-то начало сдвигаться с места, и мы оба всё чаще приходили на встречу прихрамывая или держась за бок. Я не рассказывал ей, чем занимаюсь, а она думала, что я просто не могу найти нормальную работу. Как будто она была мне нужна. Если мне что-то было нужно, я получал это так или иначе.

Но когда мы были вместе, я как будто забывал про то, что ждало меня в большом мире, и радовался миру малому — нашему с ней. Иногда Ро проводила со мной целые дни, иногда мы не виделись неделями, но я знал, что рано или поздно зеркало в моём кармане задрожит. В каком-то смысле её частичка всегда была со мной.

Однажды, впервые за всё наше знакомство, она осталась у меня на ночь. Я долго не мог уснуть, слушая рядом с собой её тихое дыхание. На губы лезла непрошенная улыбка — до встречи с Ро я даже не мечтал о таком. Но она научила меня мечтать.

А ночью я проснулся от её воплей. Простыни были смяты, во все стороны летели заклинания. Очень, очень нескоро она успокоилась в моих объятиях.

— Ро, что это? Что случилось?

— Прости. Это фамильное. Защитная магия рода так работает — кошмары.

— Всегда? Каждую ночь?

До этого мы никогда не говорили о чистой крови и всей этой хрени. Я не стал бы и сейчас, но никогда ещё на моей памяти Ро не было так плохо. Как бы тяжело ей не приходилось в аврорате, что бы ей не приходилось переживать — она всегда с этим справлялась.

— Не каждую. С трех лет.

— А избавиться от этого как?

— Никак, это кровь, пойми. Это родовое, магия Лестрейнджей.

Я с трудом удержался от смеха. Серьёзно? И это нас считают проклятыми и ещё чёрт знает какими? А их, значит, нет.

— Нахрена эта чертова кровь, если она приносит такую боль?

— Не смей! Слышишь? Ты не имеешь права.

Ро оттолкнула меня и начала судорожно одеваться. Она была просто в бешенстве. Она что, обиделась? Но это же правда.

Я уже давно не воспринимал Ро как одну из тех, кто загнал меня в тёмный угол жизни, а себя считают лучшими потому, что их предки сношались только с такими же, как они, мразями. Но сейчас я очень остро осознал, как сильно она принадлежит той стороне.

— На что? Пытаться доказать, что твоя кровь не стоит таких мучений? Твоей семье плевать, где ты. Они готовы выдать тебя замуж, как индюшку зарезать. Что тебе дает эта чистокровность?!

— Ты без рода, семьи и больной ликантропией, что ты понимаешь в настоящей магии? Что знаешь о древних практиках? Какое право имеешь вякать, ты, оборотень?

Кровь прилила к лицу. Я с трудом сдержался, чтобы не ударить Роаланну, просто швырнув её к стене, и тут же прыгнул следом. Кожа на её горле была сухой и горячей, когда я сжал его рукой.

— Значит так. Оборотень, не понимающий в магии? Тварь, имеющая статус разумной? Развлечение скучающей аристократки? Я думал, что это любовь, что ты не такая, как они все, сука.

Говоря это, я чуть ли не давился от злости на Роаланну и отвращения к самому себе. До чего я дошёл? Пытался вытирать сопли гнусной чистокровной бляди, которую сейчас даже потрепать как следует духу не хватает, не то что убить. Передёрнувшись телом, я отшвырнул её от себя, кажется, повредив руку.

Она кинула на меня короткий злой взгляд и процедила:

— Что, собака паршивая, не можешь доказать словами, применяешь силу? Это тебя родители научили? Или в вашей плешивой стае кабыздохов было так принято?

Я дёрнулся от этого упрёка. Возразить было нечего — действительно, я вырос совсем в другом мире, чем она. И жизнь учила нас разному. А теперь она попрекает меня тем, в чём виноваты и её предки, и она сама.

Резко встав, я принялся одеваться.

— Проваливай. Вали, я сказал, в свой тепленький домик. В свою мягонькую кроватку. К садистам, которые придумали это блядскую магию вашего поганого рода! Подавись там своей чистокровностью!

Я выхожу из комнаты. На моей спине можно орехи колоть, а кулаки сжаты так крепко, что даже муравей не пролезет. За спиной раздаётся хлопок аппарации.

Очень долго я стоял на одном месте не двигаясь. После этого очень быстро прошёл обратно в дом. Угли в очаге ещё не потухли, и я щедро раскидал их по всему помещению. Несколько Инсендио довершили дело.

«Теперь двойственности нет», — сказал я сам себе. Осталась только одна жизнь, и ты знаешь, чем будешь в ней заниматься.

Я уходил всё дальше от этого места, уходил навсегда.

За моей спиной разгорался пожар.

* * *

Роаланна

Сегодня похоронили маму. Склеп кажется мне таким сырым и страшным. Рэн подавлен, Алисия и Рабастан уехали к Артуру или в его дом.

Зеркало вибрировало.

— Да?

Я очень старалась сдержать слезы. Фен смотрел на меня.

— Ро, что случилось?

— Семейное. Прости, я наберу позже.

— Хорошо.

Мне почудилась обида в его голосе. Он что, думает, что он важнее семьи?

* * *

Полгода пролетели незаметно. Я стала главой Аврората вместо Старика. На улицах города творилось мракобесие. Ощущение войны не покидало меня ни на работе, ни дома.

Мы с Фенриром встречались в разных местах — схронах, пару раз в той самой пристройке, однажды даже в маггловской гостинице. Вечно подозрительный, всегда настороже, он научился расслабляться рядом со мной. Мы смотрели на звезды в горах, плавали нагишом в горной речке, ели дикий мед и убегали потом от разъяренных хозяек улья. Я готовила для него совершенно непривычную ему еду. Он показал мне иную жизнь — вне формальностей и лжи.

Конечно, было и плохое, мне приходилось лечить его раны: он не мог найти работу и занимался всякой противозаконной деятельностью. Однажды я вытащила его из-под проклятья в Лютном переулке и молилась Орфею, три дня сидя около него, лежащего без сознания. Его боль становилась моей.

А моя — его. И это стало испытанием для нас обоих.

Тогда я впервые уснула около него. Я никогда не спала рядом с ним, и мне казалось, это очень обижает его. Но я просто не могла себе этого позволить. В тот вечер я решила, что, наверное, можно, столько пройдено, он должен понять. Как я ошибалась.

Мы сидели на крыше домика, смотрели на месяц и смеялись над какими-то обманутыми им контрабандистами. Я сказала, что сегодня останусь до утра. Это был чудесный вечер. А ночью пришел кошмар. Я проснулась с утробным воем, по локоть в слезах, раскидывая магию по уголкам дома. Фенрир выхватил у меня палочку и, крепко зажав в руках, баюкал как маленькую.

— Ро, что это? Что случилось?

Голос его был глух и яростен, но в глазах плескались боль и страх.

— Прости. Это фамильное. Защитная магия рода так работает — кошмары.

— Всегда? Каждую ночь?

Его голос звенел.

— Не каждую. С трех лет.

— А избавиться от этого как?

— Никак, это кровь, пойми. Это родовое, магия Лестрейнджей.

— Нахрена эта чертова кровь, если она приносит такую боль?

Он почти кричал.

— Не смей! Слышишь? Ты не имеешь права.

Я была в ярости. Что он может знать о роде и крови, собака безродная. Я выскочила из его рук и начала одеваться.

— На что? Пытаться доказать, что твоя кровь не стоит таких мучений? Твоей семье плевать, где ты. Они готовы выдать тебя замуж, как индюшку зарезать. Что тебе дает эта проклятая чистокровность?!

Меня трясло от боли и ярости. Одевшись, я повернулась к нему.

— Ты без рода, семьи и больной ликантропией, что ты понимаешь в настоящей магии? Что знаешь о древних практиках? Какое право имеешь вякать, ты, оборотень!

Кажется, вот тут я его здорово достала. Одним прыжком он подскочил ко мне и как тряпичную куклу кинул в стену. Я отлетела и, ударившись о стену, пыталась протолкнуть сквозь легкие воздух. Но он взял меня за горло, не давая мне упасть. Его губы оказались рядом с моим ухом.

— Значит так. Оборотень, не понимающий в магии? Тварь, имеющая статус разумной? Развлечение скучающей аристократки? Я думал, что это любовь, что ты не такая, как они все, сука.

Я судорожно хватала его руку, пытаясь разжать пальцы. Куда там! Мои действия лишь усилили его ярость. С коротким рыком он вывернул мне руку, и хруст ломаемой кости отрезвил нас обоих. Он отпустил меня. Я, взвыв от боли, как подкошенная рухнула на пол, ощупывая левую руку правой. Перелом сустава, возможно, и кости. Гиппогрифова печень, у меня завтра совещание с главой департамента транспорта!

— Что, собака паршивая, не можешь доказать словами, применяешь силу? Это тебя родители научили? Или в вашей плешивой стае кабысдохов было так принято?

Он дернулся от моего тихого и злого голоса как от пощечины. Я встала, меня мутило от боли, вздох отдавался рёбрами. Похоже, и они сломаны.

Фенрир быстро одевается. На лице его горькая ухмылка.

— Проваливай. Вали, я сказал, в свой тепленький домик. В свою мягонькую кроватку. К садистам, которые придумали это блядскую магию вашего поганой рода! Подавись там своей чистокровностью!

Последнюю фразу он рычит и резко выходит из комнаты. Я смотрю ему вслед и слышу хлопок входной двери.

— Я думала, ты поймёшь, — шепчу я ему вслед и аппарирую в Лестрейндж-холл.

* * *

Аппарирую я неудачно. Прямо в моей комнате стоят Рэн, Алисия и Подлиза. На мою аппарацию они все оборачиваются как по команде.

Подлиза взвизгивает и кидается помочь снять мантию. Я падаю на руки Рэну, Алисия расстилает кровать. Я проваливаюсь в тяжелое и страшное забытье.

Неделю я лежу под зельями и чарами, мечась в горячечном бреду. В тумбочке вибрирует зеркало, но у меня нет сил даже открыть глаза. Спустя еще неделю я выздоравливаю, но от меня остается только бледная тень. Спускаясь к завтраку, я слышу голос Рэна.

— Ты понимаешь вообще, что происходит? Это не аврорские выходки. Я спрашивал — нет сейчас никаких операций.

— Рэндольф, не лезь к сестре. Она сильная и должна справиться сама.

— Аля, ты знаешь что-то?

— Достаточно, чтобы утверждать, что ничего особенного не происходит. Ешь давай.

— Аля!

Рэндольф очень редко повышает голос, тем более на жену. Она со стуком кладет вилку и ледяным тоном говорит:

— Рэндольф Лестрейндж. Еще раз ты позволишь себе повысить голос, и, я клянусь, ты пожалеешь.

Ее голос способен убить на месте, но Рэна не возьмешь этим.

— Она что, завела любовника из магглов? Это он ее так? Я слышал, такое бывает у них.

— Рэн, — голос Алисии звучит устало. — Это не твое дело. Не лезь ты к ней, она глава Аврората. Она поймет, что ей делать, сама.

Я решаю, что достаточно, и резко открываю тяжелую дверь.

Разговор прекращается.