Сиреневая луна (джен)

Это был солнечный день. Легкий ветер поднимал вокруг запах цветущих клумб и разносил ароматы поздней весны по улицам, смешиваясь с невесомой пылью сухих дорог. Земля повернулась ещё раз и практически оставила за собой прошедший день, полный ощущения отчаяния и непрошенных слез, отчего пока ещё незажившие царапины на лице вновь напоминали о себе.

Она вернулась домой совершенно измотанной. Похороны молодой четы Люпинов были последней из траурных процессий, которых на этой неделе было более чем предостаточно. В некоторые моменты Гермиона чувствовала свою вину за то, что не способна посетить каждую церемонию и попрощаться со всеми погибшими: они заранее обговорили с Гарри и Роном, что разделят эту участь друг с другом.

На похоронах Тонкс и профессора Люпина они были вместе. Здесь, помимо троих друзей, было действительно много народа, большинство лиц, естественно, были знакомы Гермионе. А вот сына Ремуса и Тонкс — маленького Тедди — она видела впервые. Андромеда Тонкс крепко держала малыша, который большую часть процессии спал, и лишь после официальной части отошла с ним в сторону, часто перебрасываясь по паре слов с присутствующими и принимая от них соболезнования.

Гермиона недолго наблюдала за женщиной с ребёнком на руках, пока Гарри и Рон общались с Кингсли Бруствером — кажется, об их досрочном обучении. Ребята использовали любую возможность, чтобы скорее вступить в ряды авроров и заняться ликвидацией последствий войны. Гермиона же пока не разделяла их мнения, больше всего желая следующие пару недель просто отдохнуть. Им троим не хватало передышки: она даже ещё не успела запланировать поездку в Австралию за родителями, хотя с каждым днём Гермиона сомневалась всё больше, следует ли их возвращать прямо сейчас.

Она заметила, что Андромеда слегка взволнованно озирается вокруг, чуть покачивая сына Люпина и Тонкс на своих руках. Подойдя к ней, Гермиона улыбнулась:

— Возможно, вам нужно помочь?

Женщина обернулась к Гермионе, облегчённо вздыхая. Они раньше не встречались лично, но Андромеда с легкостью узнала Гермиону Грейнджер. Более того, Андромеда была осведомлена об её чертах характера от дочери и зятя, поэтому сейчас была рада, что именно Гермиона подошла к ней с предложением помощи.

— Если тебе нетрудно, дорогая...

Не прошло и пары минут, как маленький Тедди лежал на руках Гермионы. В его взгляде читалось беспокойство и тревога, сменяемые то интересом и любопытством, то некой отстраненностью, которая бывает свойственна лишь младенцам.

— Его нужно покормить, — сказала Андромеда тем временем, — ты можешь его подержать, пока я подогрею бутылочку? Это займет буквально минуту.

— Да, конечно, — Гермиона была заворожена глубоким взглядом маленького Тедди. Он внимательно смотрел на неё, сжимая своей маленькой ручкой палец Гермионы. Лёгкие, пушистые светло-каштановые волосы, около половины дюйма в длину, забавно взъерошились от ветра. Фиалкового цвета глаза Тедди через несколько секунд стали серо-зелёными — как и у отца, Ремуса Люпина.

— Готово, — рядом появилась Андромеда. Тедди слегка повернулся в её сторону, услышав знакомый голос бабушки. — Спасибо тебе, Гермиона.

Гермиона же продолжала вглядываться в малыша, узнавая в нем черты то Доры, то Ремуса — своего друга и профессора. Это было необычным ощущением.

— Я могу подержать его, чтобы вы отдохнули, — неожиданно сказала Гермиона. Казалось, она была очарована аурой маленького Тедди.

— Если ты хочешь, — Андромеда помогла Гермионе перехватить ребёнка и аккуратно дала тому бутылочку с едой. — Тедди не крупный малыш, но уже весит около девяти с половиной фунтов.

На последних словах Андромеды, обращенных больше к внуку, чем к Гермионе, они медленно опустились на скамейку. Гермиона заметила, что некоторые уже стали расходиться. Гарри и Рон ещё были здесь: сначала она поглядывала на них примерно раз в минуту, но затем Тедди полностью завладел её вниманием.

— Я не была других похоронах — не могу же я ходить с Тедди, — Андромеда показала взглядом на внука, — но и без этого нелегко осознавать, сколько людей погибло в ту ночь.

Малыш с аппетитом стал поглощать смесь из бутылочки, прикрыв свои глаза, а Гермиона просто не могла оторвать от него взгляд.

— Я умоляла Дору остаться, — продолжила женщина, — но она была непоколебима. Пойти вместе с мужем в бой для неё стало единственным верным решением. Я не уверена, смогла бы она пережить смерть Ремуса — тот даже не обещал ей вернуться живым, но потерять их всех разом...

Гермиона взглянула на Андромеду, в глазах которой застыли слезы, понимая, что она имеет в виду не только дочь и зятя, но и своего супруга, Теда Тонкса. Гермиона молчала, не находя слов внутри себя, которые могли бы помочь этой женщине пережить своё горе. Боль в груди Гермионы была острой, но всё же не омраченной потерей самых близких ей людей. Эта ужасная, неизбежная, повторяющаяся ночь битвы мучила её кошмарами, и, просыпаясь каждым утром, она не была уверена, что сможет отдохнуть и выспаться ближайшие несколько месяцев...

— Ради Тедди, — будто восполняя то, что должна была сказать потерявшая дар речи в своих мыслях Гермиона, произнесла Андромеда. — Теперь всё — ради него.

— Они погибли за будущее для него, — голос Гермионы был сухим, и она чуть кашлянула, прочищая горло. Малыш, открыв на пару секунд глаза, улыбнулся ей, словно понимая, что взрослые говорят именно о нём.

— Брось, дорогая, — усмехнулась Андромеда, — будущее без отца и матери — вот что уготовано Тедди. Можешь спросить у своего лучшего друга, каково это — быть сиротой.

Она кивнула в сторону Гарри. Тот заметил взгляд, направленный на него, а затем снова повернулся к Рону и Кингсли.

— Я понимаю, — тихо сказала Гермиона, — но всё же судьбе Гарри позавидовать сложно. У Тедди есть любимая бабушка и множество друзей его родителей...

— Посмотрим, где окажутся эти друзья через несколько лет, — Андромеда была настроена скептически, но все же через секунду улыбнулась в ответ на взволнованный взгляд Гермионы.

— Мы будем рядом! Гарри, Рон, я... А все Уизли без ума от Тедди! Вот увидите...

— Конечно, — кивнула она и, опомнившись, посмотрела на внука: — Смотри, он уже почти заснул.

Гермиона чуть покачивала руками, убаюкивая младенца. Андромеда убрала бутылочку.

— Ты ему понравилась, — улыбаясь, сказала Андромеда.

Гермиона немного смутилась, но, признаться, для первого опыта общения с маленькими детьми это было весьма неплохо. Она ещё раз всмотрелась в черты малыша, как вдруг его мягкие волосы изменили свой цвет и стали сиреневыми.

— Уснул, — с лёгким смехом сказала бабушка Тедди. Кажется, ребёнок делал так не в первый раз.

— Это просто волшебство, — улыбаясь, сказала Гермиона. Она аккуратно передала ребёнка на руки Андромеде.

— Дора так делала постоянно, — пояснила она. — Именно поэтому я так люблю своего внука — он будет напоминать мне о дочери.

Слезы вновь застыли у Гермионы в глазах. Ей до сих пор было тяжело признать, что Доры и Ремуса больше нет.

— Спасибо тебе, — улыбнулась ей Андромеда и погладила её по плечу свободной рукой. Заметив, что Гермиона застыла в нерешительности и с явным сожалением на лице, женщина вздохнула: — Не жалей ушедших, Гермиона — будь с живыми. Пройдет время, и всё наладится.

Гермиона кивнула, пытаясь успокоиться. Она слышала, как Гарри и Рон приближаются к ним, поэтому поспешила смахнуть слёзы и улыбнуться напоследок Андромеде, которая каким-то удивительным образом сохраняла стойкость духа на похоронах своей единственной дочери и её мужа, с внуком на руках, ставшего для неё и горьким воспоминанием, и надеждой на светлое будущее.

* * *

Вернувшись с похорон в дом на площади Гриммо, Гермиона поторопилась на кухню и поставила чайник. Дождавшись в тишине, пока чай будет готов, она разлила ароматный напиток с кусочками бергамота по чашкам. На кухне витал яркий запах цитрусовых плодов, и через пару минут Гермиона услышала, как Гарри и Рон приближаются к подвалу.

— Кто знает, возможно, это бы сработало, — тихо сказал Гарри, усаживаясь за стол.

Да, пока они жили втроём в особняке на площади Гриммо, несмотря на то, что Молли и Артур любезно предлагали исхудавшим за месяцы скитаний друзьям пожить в Норе.

Рон говорил, что вряд ли вернется в родной дом в ближайшее время, собираясь дать родителям возможность оплакать потерю Фреда, а самому начать строить планы на дальнейшую жизнь и обучение в Аврорате. Так Рон пытался бороться с горем своей семьи.

Гермиона не могла вернуться в свой прежний дом, потому что её родители ещё жили в Австралии, и ей только предстояла тяжёлая поездка на другой континент. Так она пыталась сохранить надежду, что от её семьи ещё хоть что-то осталось.

Гарри жил здесь, потому что этот дом принадлежал ему, и теперь он вынужден будет строить своё будущее и свою семью с чистого листа: он уже успел предложить Джинни переехать к ним, но та вежливо ответила отказом, говоря, что сперва ей было необходимо помочь родителям, однако, всё же была частой и самой желанной гостьей в его доме.

— О чём вы? — на автомате спросила Гермиона, переглянувшись с Гарри, и глотнула горячий, чуть обжигающий чай.

— Гермиона, — с энтузиазмом обратился к ней Рон, придвинув поближе к себе тарелку с коричным печеньем, — мы обсуждали возможность применения Маховика времени для того, чтобы...

Ей хватило и доли секунды, чтобы понять, о чём именно размышляли её друзья.

— Стоп, — она резко поставила чашку на стол, и этот хрупкий звук напомнил ей далекий разговор со своим старым другом в стенах этой же кухни несколькими годами ранее... — Нельзя просто взять Маховик времени, Рональд, перенестись назад, в прошлое, и спасти тех, кого ты считаешь нужным спасти. Кроме того, возможность Маховика переносить во времени больше, чем на несколько часов, не доказана...

В её голосе Рон расслышал командные нотки, которые ему были знакомы — часто именно таким тоном Гермиона высказывала свое мнение относительно очередного нарушения школьных правил, а ещё это по какой-то причине напоминало ему профессора МакГонаггал, поэтому Рон слегка покачал головой, чтобы развеять неожиданно нахлынувшее воспоминание.

— Гермиона, — прервал её Гарри. В его глазах затаились боль, отчаяние и, возможно, одна-единственная, почти незаметная, искорка надежды. — Столько людей погибло! Сегодня мы похоронили Люпина и Тонкс, а Тедди остался сиротой — как и я, смею тебе напомнить. Неужели действительно невозможно никого... хотя бы попытаться спасти?

Он закончил несколько тише, и Гермиона нервно сглотнула.

— Боюсь, что нет. Время невозможно изменить, — медленно и тихо сказала Гермиона, и её слова звучали как приговор. Кажется, их подруга действительно в это верила, хотя несколькими минутами ранее Гарри убеждал Рона, что Гермиона, раз она так лихо обращалась с Маховиком на третьем курсе, должна знать обо всех возможностях, которые тот может дать им троим — но его мечты были разбиты в пух и прах категоричным заявлением Гермионы.

— Но ведь для этого и существуют Маховики времени, — Рон поднял руки ладонями вверх, пытаясь объяснить друзьям нечто очевидное и лежащее на поверхности. Но даже он, воспитанный с рождения в семье волшебников, не мог похвастаться знаниями о природе магических артефактов, связанных с путешествиями во времени.

— И поэтому их использование запрещено Министерством, — сказала Гермиона, чуть громче и резче, чем она сама рассчитывала. — Мы сами, если ты помнишь, уничтожили сотни Маховиков в Отделе тайн…

— Помню, — буркнул Рон, хмурясь, — но тот зал — не единственное место, где хранятся Маховики. Об этом мне рассказывал отец после того происшествия.

Он учтиво замолк, стараясь не напоминать никому из них, чем обернулась схватка в Министерстве Магии почти два года тому назад.

— Любое изменение уже записано во времени, Рон, — мягко попыталась убедить его Гермиона, вкладывая свою руку в его широкую ладонь — и этот жест опять стал напоминанием того разговора. — Время циклично.

— Но ведь вы с Гарри спасли Сириуса на третьем курсе, у вас получилось изменить…, — Рон все же осёкся, упомянув Блэка, и бросил слегка виноватый взгляд в сторону своего друга.

— Нет, мы не меняли историю, — Гермиона, устало вздохнув, убрала руку, словно пытаясь отрезвить Рона. — Мы лишь замкнули временную петлю. Мы попали туда, потому что так и было задумано.

«Кем было задумано, Гермиона?» — спросила она саму себя. «Кто придумал весь ход течения времени? Кто решал, когда можно позволить нырнуть в прошлое и замкнуть его, восполнив тем самым время, а когда — нет? К кому нужно было обратиться?». Гермиона понимала, что у неё нет ответов, но внутренний голос выдавал новые вопросы один за другим, запутывая её ещё больше.

— Ты так уверенно говоришь об этом? — Гарри нервно отстукивал чайной ложкой по столу только ему понятный ритм.

— Да, потому что я тоже думаю об этом, Гарри, — Гермиона снова посмотрела на них обоих по очереди, и в этот момент она казалась своим друзьям отчего-то очень усталой. — В последние пару дней я прочитала несколько книг о материи времени и о сущности манипуляций с ним, в том числе с Маховиком... Лишь в одной книге было сказано, что редко, крайне редко время может измениться и запустить вокруг какого-то события ранее несуществовавшую временную петлю.

— Видишь, это возможно! — воскликнули Рон и Гарри одновременно, а затем переглянулись с лёгкими улыбками, означавшими, скорее всего, надежду, непокидающую их с начала столь необычного разговора.

— Не всегда. Это было бы слишком просто — вернуться в то время, когда Том Реддл был ребёнком, и, может быть, просто убить его? — она мрачно усмехнулась. — И не так уж давно, вероятно, мы воспользовались возможностью изменения хода событий, когда спасли Сириуса и Клювокрыла — потому что так нужно было для истории. Непонятно, было ли это текущей временной петлей, случавшейся постоянно, или как раз тем самым категоричным изменением времени, — последнюю фразу, вероятно, Гермиона сказала больше для себя, понизив голос практически до шепота.

— Я мало что понял, — признался Рон, чуть улыбнувшись, спустя несколько секунд, в течение которых Гермиона внимательно и задумчиво смотрела куда-то на стену позади ребят.

— И я, — выдал Гарри. Они тихо рассмеялись, а затем Гарри вновь посмотрел на свою подругу, — Я согласен, что время — очень, очень сложная... штука, — он так и не сумел подобрать нужное слово, — и я не совсем разбираюсь в его законах, но если это было написано в упомянутой тобой книге, разве это не возможно... чисто технически?

— Я не уверена, — призналась Гермиона, опустив взгляд. — Книга написана на латыни, и мне тяжело дался её перевод. Как я поняла, в книге нет ни одного подобного примера, но всё же указано, что это возможно, если изменение времени восполняет какую-то потерю или создает нечто новое, необходимое для течения времени и его пространства...

— Что это значит? — спросил Гарри, силясь успеть за словами и ходом мыслей своей подруги, в то время как Рональд задумчиво водил пальцем по столешнице.

— Я не знаю, Гарри, — ослабленным, чуть хриплым голосом сказала Гермиона, — я цитирую книгу. Я сама пока не могу понять, что это может значить.

Их молчание длилось около минуты. Гермиона захотела выпить ещё одну чашку чая, потому что замерзла, но чувствовала себя недостаточно сильной, чтобы подняться с места и наполнить свою кружку горячим напитком. Голова потихоньку начинала болеть, а тепло в её пальцах — стремительно исчезать в небытие.

— Я пытаюсь понять сущность времени, и, может быть, рано или поздно мне это удастся, — Гермиона чуть пожала плечами, не совсем веря в свой успех. — Если я когда-нибудь разберусь в этом всём и буду знать, существует ли возможность вернуться в прошлое, чтобы создать прецедент изменения времени — такого, как было описано в книге, — то я обязательно это сделаю. Даже одна спасённая жизнь из тех, кого мы знали, обязательно будет стоить этого.

Рон и Гарри, переглянувшись, одновременно кивнули.

— Это будет стоить любых усилий, — сказал Гарри. — Мы поможем тебе, чем сможем — если захочешь.

— Конечно, — она улыбнулась, принимая обещание помощи.

Друзья, поблагодарив Гермиону за чай, ушли из кухни, упомянув, что они будут в гостиной. Вслушиваясь в их глухие шаги, Гермиона обвела взглядом помещение, где когда-то одновременно собиралось так много людей — на Рождество, например, — или же уютные одинокие вылазки поздними вечерами за чаем, пока она жила здесь перед пятым курсом в Хогвартсе...

«Иногда и не совсем одинокие», — подумалось ей, и Гермиона, улыбнувшись своему воспоминанию, маячившему перед её глазами сегодня, быстро прибралась на кухне и ушла вслед за Гарри и Роном, на ходу размышляя, что можно было бы приготовить на ужин.

* * *

август 1995* * *

Гермиона чуть вздрогнула, когда услышала, как дверь скрипнула. Обернувшись, она облегчённо выдохнула — это всего лишь Ремус Люпин зашел в кухню. Придерживая свою чашку с ромашковым чаем, она улыбнулась Ремусу, когда он встретился с ней взглядом.

— Не спится? — спросил Люпин, не скрывая лёгкой улыбки и подходя немного ближе.

— Да, — Гермиона подавила желание назвать его профессором, хотя для неё часть Ремуса всегда будет связана с преподаванием в Хогвартсе. — Решила выпить чай, чтобы немного успокоиться. Будешь? Ещё яблочный пирог Молли остался.

Ремус задумчиво провёл рукой по волосам, а затем согласился. Гермиона поставила свою чашку, затем заварила ещё одну порцию чая и аккуратно опустила кружку рядом с Люпином, уже севшим за стол.

— Ты сказала, что хочешь успокоиться — есть что-то, чего ты боишься перед отправлением в Хогвартс?

Она присела, поставив между ними небольшую тарелку с парой кусочков ароматного яблочного пирога, посыпанного сахарной пудрой.

— Теперь всё будет по-другому, — нехотя ответила она. — Каждый год мы сталкиваемся с чем-то сложным и тёмным, но теперь это ощущается особенно чётко.

Ремус заметил, как на руках Гермионы появились мурашки. Она чуть помотала головой.

— Ходят слухи, что новым преподавателем ЗОТИ будет кто-то из Министерства, — начала она задумчиво, — и это не кажется мне правильным. Уж точно не на пороге новой войны.

Люпин усмехнулся.

— Для Министерства важны лишь оценки за ваши выпускные экзамены. Это всегда было так, даже в тот год, когда я преподавал Защиту.

— Но всё же ты постарался дать студентам знания и практические навыки, — она улыбнулась, глядя ему в глаза. Гермиона искренне была благодарна бывшему профессору за тот год учебы — интересный и захватывающий. А чего стоил экзамен в начале лета, устроенный Ремусом! — Всегда буду считать, что ты был лучшим профессором Защиты от темных искусств.

— Всегда буду считать, что это был один из лучших периодов моей жизни, хоть и трудных. Вернуться в Хогвартс было удивительным опытом.

Они понимающе переглянулись. Мимолётная тишина окутала Гермиону и профессора, но им было несложно молчать рядом друг с другом. За прошедшие недели, когда она жила в доме на площади Гриммо в ожидании нового учебного года, Ремус был частым гостем Сириуса Блэка — старые товарищи нередко засиживались допоздна за разговорами. Люпин продолжал тепло общаться с семьей Уизли, с Гарри и с самой Гермионой — часто перед очередным собранием Ордена они успевали поговорить, и Гермиона мысленно подтверждала свои догадки о том, что Ремус Люпин — начитан, интеллигентен и весьма остроумен. Однажды за ужином Сириус, выпив немного лишнего, принялся рассказывать о давних похождениях Мародёров, не забыв при этом упомянуть, что профессор Люпин в юности был тем ещё заводилой и сердцеедом, а к тридцати пяти жизнь, безусловно, его слегка испортила и превратила в брюзжащего зануду. Люпин, смеясь, яростно отрицал слова своего друга, скромно соглашаясь лишь с тем, что он, действительно, в последние годы стал занудой.

— Гермиона? — позвал Ремус.

Она, вынырнув из воспоминаний, слишком резко поставила пустую чашку на стол, и тишину пронзило звякание чайной ложки о фарфоровое блюдце.

— Я задумалась... Послушай, Ремус, — вновь она подняла свои глаза на него. Люпин заинтересованно посмотрел на Гермиону, даже перестав водить пальцами по краю своей кружки. Зная, что следующая тема может вызвать неловкость, она продолжила: — Что ты думаешь о Тонкс?

Люпин, напрягшись, переплёл свои пальцы и с едва заметной усмешкой продолжал смотреть на Гермиону.

— Зачем ты спрашиваешь?

— Ну... ты ведь ей нравишься, — кажется, Гермиона немного смутилась, — она недавно спрашивала нас с Гарри о тебе, интересовалась, как тебя можно разговорить, и ещё поклялась, что прочитает несколько книг, которые я ей посоветовала.

— Правда? — улыбка мелькнула на его лице, но затем Ремус покачал головой. — Я не хочу заводить с кем-то отношений...

— Почему нет?

Люпин откинулся на стуле в беззвучном смехе, а затем снова приблизился к столу.

— Потому что я — монстр, — легко ответил он. — И я не готов втягивать в свою жалкую и одинокую жизнь кого-то ещё. Это решено уже очень давно, иначе я разрушу судьбу той женщины, что осмелится быть со мной.

— Это неправда! — пресекла его тираду Гермиона, накрыв его пальцы своей ладонью. — Ты не меньше остальных заслуживаешь счастья и любви.

— Гермиона, — усмехнулся Люпин и перехватил её ладонь, держа в одной руке и накрыв сверху другой, — мне, безусловно, приятно знать, что ты так думаешь обо мне и считаешь, что я достоин... любви. Но я никогда не смогу думать, что заслуживаю её. Тем более, с кем-то вроде Нимфадоры Тонкс.

— Умоляю, Ремус, не вздумай назвать Дору полным именем, иначе от её симпатии к тебе точно ничего не останется, — она сказала это быстро и с огоньком в глазах, немного приблизившись к нему, зная, что в данную секунду способна вызвать улыбку и на его лице, чтобы разрядить обстановку. — Просто подумай об этом.

— Хорошо, — слегка кивнул он с улыбкой, позволяя себе сдаться в их шуточной схватке, а мисс Грейнджер — считать, что она в очередной раз выиграла.

— Хорошо, — просияв, повторила за ним Гермиона и встала из-за стола, собирая блюдца и чашки. Она не осмелилась шутить на тему того, что Тонкс сумеет разбавить занудство Люпина, поэтому лишь пожелала Ремусу спокойной ночи и направилась к выходу из кухни.

Люпин же, считая, что он недостаточно ясно выразился перед Гермионой относительно каких-либо перспектив в его отношениях с Нимфадорой, догнал свою бывшую ученицу и опередил её, засмеявшись. С улыбками на лицах они разошлись в коридоре.

— Спокойной ночи, Гермиона, — сказал Люпин и, развернувшись, ушёл в сторону кабинета Сириуса.

Она покачала головой и, улыбаясь, поспешила подняться в свою комнату.

Когда-нибудь профессор обязательно поблагодарит Гермиону. Возможно, на их с Тонкс свадьбе.

Она действительно желала ему только хорошего. И по-настоящему верила, что одинокий оборотень достоин прекрасной и чистой любви.

* * *

За окном плавно струился вечер, окутывая пространство в лёгкую темноту. Гермиона взглянула в чуть запорошенное пылью окно своей спальни, где когда-то она жила вместе с Джинни. На небе сиреневые краски позднего заката смешивались с невесомыми персиковыми облаками, создавая многогранную палитру весеннего вечера и так заманчиво предвкушая тихо подкрадывающееся лето, до которого оставалось три недели.

Подкрутив ручку у старого радиоприёмника, стоявшего на подоконнике, Гермиона стянула с себя чёрное платье, тут же переодевшись в домашнюю пижаму. Она легла на кровать, подобрав под себя ноги. Слёзы, наконец, коснулись подушки, и Гермиона чувствовала себя хуже некуда, вновь очутившись один на один с ярким солнцем и ароматом свежей, сочной травы, сильно контрастирующими с тёмным деревом двух гробов, медленно опускающихся в глубокие земляные дыры рядом с ещё одной, довольно свежей, могилой, принадлежавшей Теду Тонксу...

Куча мыслей до сих пор кружилась у неё в голове, словно стая назойливых мух, и, вспоминая искренний взгляд Тедди Люпина, Гермиона боролась с желанием прямо сейчас же встать с кровати, выйти из дома на площади Гриммо, пробраться в Министерство Магии и выкрасть один из Маховиков времени, которые, наверняка, сохранились где-то в лабиринтах Отдела Тайн; воспользоваться им, чтобы исправить... Что она хотела исправить? Помешать Тонкс пойти за своим мужем в Хогвартс? Найти Ремуса в замке перед битвой и велеть ему вернуться домой? А если она неправильно рассчитает время? Что, в конце концов, стало отправной точкой, к которой следовало вернуться, чтобы изменить будущее и спасти действительно невинных людей?

Думая о разговоре со своими друзьями, состоявшимся часом ранее за чаем, её мысли продолжали витать вокруг загадочной темы путешествий во времени и исправлений ошибок прошлого. Очень соблазнительной казалась ей мысль о том, что изменение времени возможно. Она, как сказала Гарри и Рону, не была уверена в этом, но в её сердце небольшой и легкой птицей трепыхалась вера в чудо.

Резко сев на кровати, Гермиона мазнула тыльной стороной ладони по щеке, стирая слёзы, и задала себе главный вопрос: кого бы она хотела спасти на самом деле? Малыш, которого она держала сегодня днём у себя на руках, казалось, не оставлял ей выбора.

«Это так эгоистично», — подумала она и, наверное, была права. Не ей было решать, кому стоит выжить, а кому остаться лежать на каменном полу Большого зала, когда остальные, оставшиеся в живых, праздновали победу.

Раз это свершилось, и её друзья погибли, значит, именно так и должно было произойти. Прошлое — в прошлом, Гермиона это знала. Она не может вернуться и что-либо изменить. Время не меняется: оно лишь восполняется. Именно поэтому на третьем курсе им с Гарри удалось воспользоваться Маховиком. Возможно, это и было той самой точкой...

В размышления Гермионы, прерывая нить её не совсем связных и логичных мыслей, ворвалась лиричная баллада, доносившаяся из радиоприёмника. Мелодия показалась смутно знакомой, словно не так давно она её слышала и потом крутила у себя в голове множество раз. Сердце Гермионы вновь упало, когда она вспомнила: передача «Поттеровский Дозор».

Веселый смех Ли Джордана, скрывавшегося в эфире под именем «Бруно», и тихий, вкрадчивый голос Ремуса Люпина, сообщающий, что эту песню он выбрал специально для сегодняшнего вечера, чтобы согреться теплом и уютом родного дома — даже если кто-то находится вдали от всех и, вероятно, чувствует себя одиноким.

Она почти дословно помнила сказанное Люпином. Подскочив на кровати, Гермиона суетливо открыла небольшой письменный стол, где хранились её книги, пергаменты, перья и прочие учебные принадлежности. В свете настольной лампы Гермиона достала один из листов бумаги и, не заметив, что пара капель слёз из глаз упала на пергамент, взяла перо в руку.

«Ремусу Джону Люпину —

моему профессору, моему товарищу, моему другу»

Написав обращение, Гермиона застыла на несколько секунд, проглотив слёзы.

«Сегодня я простилась с тобой. Это было невыносимо: в который раз осознавать, что вы с Тонкс покинули этот мир и вашего сына навсегда. Ведь Тедди такой маленький — разве он заслужил то, чтобы стать сиротой?»

Сначала она не знала, зачем решила написать письмо умершему человеку. Ремус Люпин не прочёл бы её строк и не узнал бы, что Гермиона хотела ему рассказать. Она не верила в загробную жизнь, хотя, безусловно, какой-то частичкой своего разума предполагала, что душа человека может быть бессмертна — но никогда, конечно, не призналась бы в этом другим людям.

Гермиона понимала, что пишет письмо, чтобы помочь самой себе. Воспоминания о ночи, которая перевернула всё, были слишком свежи, её острые лезвия вонзались в плоть день за днём и раз за разом, когда мысли Гермионы оставались не заняты чем-либо более нескольких минут. Поэтому она так много читала в последние дни, истосковавшись по книгам, но это не было единственной причиной: загружая свой мозг, она спасалась, потому что боялась утонуть в сводящем с ума океане воспоминаний. Лишь одна ночь. Но тысячи рассыпанных по памяти, вдребезги разбитых, песчинками разнесённых картинок, сводящих с ума и заставляющих закрывать руками глаза, уши — до боли, лишь бы не пережить эту бесконечность ещё раз.

«Я разрываюсь на части, Ремус! Мне стыдно за то, что выжила я, когда вы — когда ты! — остался лежать там! Мне настолько жаль Тедди, который так похож на тебя и Дору одновременно, что я не могу не сказать, что, будь у меня малейшая возможность, я бы воспользовалась шансом изменить Время и постараться спасти кого-нибудь из вас, чего бы мне этого ни стоило! Тедди заслуживает этого!»

На секунду Гермиона застыла, осознавая правду, которую только что ощутила своей кожей: в первую очередь, она подумала о том, что была бы счастлива спасти именно его, Ремуса Люпина. Не позволяя своим мыслям утечь далеко в размышления о том, почему именно Ремус имел для неё такое значение, и не зацикливаясь на своих выводах, ведь спасти его всё равно было невозможно, Гермиона продолжила своё письмо.

Несмотря на ярость и обиду, которые сначала окутывали её, отчего нажим пера на пергамент казался чересчур сильным, боль и гнев таяли с каждой строкой, а затем крики отчаяния вскоре сменились на более лёгкие чувства. Первая улыбка озарила лицо Гермионы. Она продолжала; благодарила Ремуса несчётное количество раз — за удивительное наставничество в Хогварсте, за защиту и помощь в трудные времена возрождения Волдеморта, за общение и теплую поддержку; за дружбу, что связала их. В каком-то незримом порыве Гермиона даже призналась в том, что тщательно скрывала от Люпина несколько лет: её единственное «Выше ожидаемого» на С.О.В. она получила как раз по Защите от темных искусств.

«Я никогда не думала, что у меня может быть такой друг — мужчина, который старше меня на двадцать лет. Сначала ты был только профессором в Хогвартсе, скрывающим от учеников страшную тайну, о которой я догадалась задолго до того, как ты сам рассказал нам с ребятами о ней. Но, когда вся правда открылась, я искренне жалела тебя: эта чёртова дискриминация не позволяла жить тебе наравне с обычными волшебниками, и Хогвартс, казалось, стал твоим шансом, а потом, из-за глупой ошибки, всё рухнуло.

Но затем — да, ты помнишь то лето: я понимала, что очень радовалась нашим встречам в штабе Ордена Феникса — в этом самом доме. Тогда, возможно, мы и стали друзьями? Пусть я даже и не уверена в том, считал ли ты меня своим другом, но я была счастлива, что мы могли пообщаться в любое время на совершенно отвлечённые от защитных заклинаний и опасных чудовищ темы — когда-то, на третьем курсе, я могла только мечтать о дружбе с преподавателем.

Когда Дора заинтересовалась тобой и поспешила ко мне — в первую очередь, ко мне! — мне было очень приятно. И я радостно шепталась с ней, надеясь сделать своего друга счастливым. Я восторгаюсь Тонкс — она проделала длинный путь, чтобы завоевать твоё сердце.

Вы — удивительная пара!

Но ты так и не поблагодарил меня — а я, представь себе, даже и не расстраиваюсь. Зато Тонкс — твоя прекрасная нимфа, твоя Дора — однажды подбежала ко мне и радостно похвасталась обручальным кольцом. С усмешкой она поблагодарила меня за советы с книгами. Думаю, ты подыграл ей — и дело было не только в книгах, конечно же».

* * *

август 1997* * *

В первый вечер августа, после сказанных клятв и нескольких десятков поздравлений от родственников жениха и невесты, были танцы, которые Гермиона будет помнить ещё очень долго. Это было последним весёлым воспоминанием перед непроглядной тьмой, затянувшей в свои огромные лапы почти десять месяцев из её жизни. Свадьба Билла и Флёр была освежающим оазисом среди гнетущих настроений в магической Англии и поникших волшебников, ожидающих начала войны.

К Гермионе подошла Дора, счастливо улыбаясь. Она показала ей левую руку, где сияло тонкое обручальное кольцо с перламутровым камнем, переливающимся на свету, словно бриллиант, и как нельзя лучше характеризующим столь переменчивую во многих отношениях Тонкс.

— Как же я рада за вас! — радостно воскликнула Гермиона, обняв подругу. Из её глаз чуть не брызнули слёзы. — Прости, не успела поздравить раньше, хотя Гарри упоминал... Как всё прошло?

— Спасибо, это было потрясающе, — переведя дух, поделилась Тонкс. — Маленькая церковь, безлюдное место, горы вокруг... Было в этом какое-то очарование!

— Идеально! — она всё ещё держала Дору за руку, даже забыв найти взглядом её новоиспеченного мужа, чтобы поздравить с таким прекрасным событием.

Они переговорили ещё несколько минут, а затем, услышав знакомую песню известной маггловской группы, Гермиона побежала на танцпол, взяв Тонкс за руку. Та не сопротивлялась, к тому же, ей по пути попалась Джинни Уизли, и теперь уже втроем они плясали под заводную «Dancing Queen». Гермиона, которой пока ещё на самом деле было семнадцать, пару раз прыгнула выше всех и совершенно искренне рассмеялась вместе с Дорой и Джинни, когда песня закончилась. Ремус Люпин, на чьём лице играла улыбка, успел поймать в свои объятия жену прямо у танцпола, а Гермиона вместе с Джинни стояли неподалеку. До слуха Гермионы донёсся разговор Ремуса и Тонкс:

— Ты в порядке, Дора?

— В полном, милый! Как будто и мне семнадцать, понимаешь? — она звонко рассмеялась.

— Надо ли мне полагать, что я теперь по какой-то неведомой причине женат на семнадцатилетней? — с усмешкой спросил Люпин.

— Очень смешно. Тебе самому в душе не больше двадцати, — весело парировала Тонкс. — Я отойду в уборную, кажется, я действительно перестаралась с прыжками.

— Да, я наблюдал за вами, как и все остальные. Флёр очень забавно смеялась, глядя на своих кузин-вейл, с завистью глазеющих на вас.

Гермиона улыбнулась от этих слов, а затем, видимо, Тонкс всё же отошла, потому что разговор стих. Она с Джинни прошли к столу с напитками, когда музыка стала лёгкой и ненавязчивой. Гермиона, подняв глаза, наткнулась на задумчивый взгляд Ремуса Люпина, направленный в её сторону. Она едва заметно кивнула ему, счастливо улыбаясь. Губы Ремуса чуть расползлись в улыбке, а взгляд смягчился. Уже через несколько секунд рядом с ним появилась Тонкс, и Ремус отвлёкся. Гермиона же нашла взглядом Гарри Поттера, едва вспомнив, как тот выглядел в образе одного из многочисленных Уизли. Она только успела присесть рядом и, сняв от усталости свои туфли, поделиться наблюдением странной сцены между Виктором Крамом и мистером Лавгудом, как через мгновение патронус Кингсли озарил всех гостей своим призрачным светом и страшными новостями.

Вглядываясь в серебристо-голубую рысь, в свете свадебных фонариков отливающую сиреневым цветом, взгляд Гермионы наткнулся на профессора Люпина, прижавшего к себе Нимфадору, которая казалась в таком освещении и со своими волосами светло-русого цвета отчего-то очень беззащитной...

* * *

«Это был последний раз, когда я видела вас вместе, Ремус — улыбающихся, счастливых, живых... К счастью, со свадьбы осталось много колдографий — надеюсь, Тедди понравится пересматривать те, на которых были запечатлены именно вы. Ведь ты же не стал бы отворачиваться от камер, верно, профессор?»

Гермиона снова улыбнулась. Её слезы уже высохли, а настроение немного улучшилось — боль, хоть была ещё живой и столь яркой, как возрождение феникса, отошла на второй план. В её душе сквозила лёгкость и тоскливая радость от того, что у неё есть возможность пообщаться со своим другом, пусть и таким странным способом.

«Ты должен знать, мой дорогой Ремус, что этим письмом я даю тебе клятву.

Это клятва заботы о вашем сыне — Эдварде Ремусе Люпине. Я и мои друзья — мы будем рядом с Тедди. Мы поможем встать ему на ноги и позаботимся о том, чтобы Андромеда не чувствовала себя покинутой. Твой сын никогда не познает участи Гарри Поттера, и он будет знать, за что боролись его родители — и какими они были. Я буду счастлива оберегать Тедди и считать его частью своей семьи.

Он будет великим волшебником — ты и Дора будете гордиться им! Вы будете счастливы там, в другом мире, где нет боли и страшных воспоминаний — где есть только ваша любовь».

Гермиона вздохнула и на минуту застыла в нерешительности, не отводя перо от пергамента, обдумывая получившееся послание.

За окном стемнело: звёзды уже норовили рассыпаться по тёмному покрывалу, а терпкий аромат цветущих кустарников в соседском палисаднике окутывал их дом, казалось, до самого ясного неба, предвещавшего теплую погоду на завтрашний день.

Гермиона пробежалась по строчкам взглядом, осматривая написанное, как обычно, слегка претензионно, словно выискивая опечатки в тексте или слишком эмоциональные абзацы. Через минуту она отложила пергамент и с наслаждением потянулась, откинувшись на спинку стула.

Всё ещё смакуя на своих губах светлые воспоминания о счастливых моментах, которые Гермиона описала в своем письме — их с Ремусом лето в штабе Ордена и поздний разговор на кухне; встреча на свадьбе Билла и Флёр пару лет спустя — она расслаблялась, отпуская свою боль всё дальше и дальше, будто отсылая её за окно, на свободу, под купол звёздного неба, пахнущего сиренью и предвкушением того, что ночные кошмары забудутся под песками времени, а дружба и любовь останутся сиять — до конца жизни и чуточку больше.

В первый вечер, когда они вернулись в дом на площади Гриммо и остались наедине, Гарри рассказал ей, что в лесу, идя на встречу к Волдеморту, он воспользовался воскрешающим камнем и увидел умерших людей, которые были ему так близки: своих родителей, Сириуса Блэка и Ремуса Люпина — последнего мародёра, который оставил после себя нечто очень важное: новую жизнь.

Сегодня на похоронах Гермиона вспоминала об этом, больше всего желая поверить в то, что где-то, возможно, под небесами, Ремус Люпин действительно будет счастлив: уже не находясь под влиянием проклятой для него луны, оберегая единственного сына и своих друзей, рядом с любимой женщиной. Он был этого достоин.

В мысли Гермионы вмешался шум радиоприёмника, до этого тихо игравшего какую-то незнакомую ей музыку с маггловской радиостанции. Очередная песня была вновь знакома Гермионе: Ремус когда-то ставил в эфир «Дозора» и её тоже. Промозглыми вечерами в палатке, слушая короткие разговоры своих друзей по ту сторону эфира, она всегда улыбалась, с грустью думая о доме и о том, как много товарищей их поддерживает. Но Ремус удивлял их своими включениями, всегда заставляя ребят переглядываться с улыбками на лицах, в какой бы безвыходной ситуации они не находились и как бы отчаянно не чувствовала себя Гермиона. Бывший профессор спасал её, озаряя сердце лёгкой музыкой и согревая мысли, будто бы он был совсем рядом.

Она иногда задумывалась, как бы развивались события, если бы Гарри решился принять помощь Люпина и позволить ему отправиться на поиски крестражей вместе с ними. Вероятно, они бы с Роном и Гарри спорили намного меньше — Ремус был известен ей своей разумностью, и он бы легко приводил хрупкую гармонию под потолком палатки в спокойное и непринуждённое равновесие... И уж точно им было бы веселее — но вот проигрыватель для любимых пластинок учителя она не согласилась бы прятать в своей бисерной сумочке ни за что на свете!

Гермиона легко усмехнулась и вздохнула, принимая жест Люпина в виде знакомой музыки, повествующей о красивой любви.

Даже если человек уже идёт другой дорогой, покинув мир живых, он имеет право навсегда остаться в сердцах близких людей, помогая им, оберегая или подсказывая. Нити, связывающие оставшихся в нашем подлунном мире с теми, кто ушёл, не могут оборваться, пока мы будем помнить их. Это Гермиона знала и без всякой магии.

Она встала, позволяя исписанным листкам пергамента чуть всколыхнуться от её резкого движения. Гермиона чуть размяла затекшие конечности, потянувшись, а затем услышала зовущий её голос из коридора — кажется, это был Рон. Улыбаясь, она с удовольствием и неким предвкушением подошла к двери, мысленно радуясь, что сумела рассказать бумаге — и Ремусу Люпину — о своих тревожных мыслях и чувствах, и искренне надеясь, что жить дальше будет чуточку легче. Она ведь пообещала своему другу, что готова к будущему: ради Тедди и других оставшихся в живых. Им было за что бороться, хоть война не могла называться оконченной и забытой: её последствия ещё долго будут напоминать о себе.

Но дышалось уже свободнее.

До полнолуния оставалось ещё несколько дней. Практически круглый, большой диск луны освещал комнату, в которой только что погасла настольная лампа. Луна в свете ночи казалась серебристо-сиреневой, она озаряла мягким сиянием не только письмо на столе Гермионы, но и души любящих друг друга людей, покинувших этот мир и ступивших на дорогу другой — вечной — жизни.