Люциус портит внука (джен)

Драко Малфой прекрасно понимал, что это решение, неправильное во всех отношениях, повлияет и на его будущую карьеру, и на степень порицания его и его семьи магическим обществом. Однако отец, по мнению многих, заслуживавший даже худшей участи, был ему дороже и карьеры, и снисхождения толпы, и даже верности собственным убеждениям. Отец уже как полгода не покидал их поместье в Уилтшире, не виделся ни с кем и не принимал никаких гостей, не считая аврорских шавок.

Пару раз в месяц из камина в главном холле (единственного, который они оставили открытым для сторонних перемещений по предписанию властей) выходило несколько молодых людей в форме. С каждым новым визитом в Малфой мэнор на их лицах было всё меньше уверенности и спеси, а в действиях всё меньше самоуправства и больше осторожности. Виной всему — неожиданности, которые подстерегали авроров в процессе регулярных обысков поместья.

В первый раз эти идиоты отказались от предложения Драко провести для них «экскурсию» по особняку, тем самым лишив себя статуса желанных гостей и активировав несколько старых проклятий, которые сам Драко позже назвал «добродушными бабушкиными защитными чарами». У одного из авроров, когда тот решил без спроса заглянуть в библиотеку, ноги приросли к полу, да так крепко, что двое его товарищей добрые полчаса не могли оторвать его от крепчайшего трёхсотлетнего паркета. Рубить не решились, так как Драко убедил их, что за порчу полов дом рассердится сильнее, чем за вторжение без позволения кого-то из членов семьи. С того дня авроры послушно следовали за младшим Малфоем из комнаты в комнату, из коридора в коридор, из зала в зал, инспекции проводили осторожно и скорее формально, чем с пристрастием, и не делали попыток допрашивать портреты. Конечно, изображённые на картинах Малфои никогда бы не стали давать показаний против своих потомков даже под страхом сожжения, но лишний раз беспокоить предков было неправильно. Уже через пару месяцев можно было сказать, что хозяева дома и авроры достигли понимания. Должно быть, вежливости у них прибавилось после бесед с леди Малфой, щедро расстававшейся с деньгами в обмен на образцовость отчётов об обысках. Вот только от чая, который каждый раз предлагал им Драко на правах гостеприимного хозяина, они всё так же отказывались.

Ещё одной сносной неприятностью было предоставление палочек Люциуса и Нарциссы на проверку, которая, тоже благодаря приятным беседам и щедрым подаркам, проводилась без необходимости посещать Министерство. Хозяин дома, так и ни разу не вышедший встретить авроров, передавал палочку (конечно, не ту, новую, которой он теперь пользовался постоянно) с одним из домовых эльфов и после успешной инспекции получал её обратно.

Вернувшись с последнего заседания Визенгамота почти-свободным-человеком с правом сохранить волшебную палочку и без права покидать страну, Люциус Малфой заперся у себя в комнатах и запретил даже домовикам беспокоить его. Эльфы, безмерно обрадованные возвращением хозяина, уже через несколько дней впали в настоящее отчаяние. На дверях — запирающие заклинания, не поддающиеся даже Нарциссе, в окнах спальни и кабинета — темно, не заметно даже мерцание свечей, а на стук не было никакого ответа.

Но через долгие две недели, в одно тихое августовское утро Драко выглянул в окно и увидел отца, идущего по садовой дорожке по направлению к дому. Люциус был без своей трости, а потому шаги его были медленные и нетвёрдые. Следом за ним гарцевал Вихаан, их белоснежный павлин, который был привезён из Индии в Уилтшир ещё до рождения Драко. Своими тонкими ногами он осторожно ступал по мелкому гравию и с интересом посматривал на хозяина, словно давно перестал ждать его возвращения и теперь, встретив его в саду, не мог поверить своим глазам. Перед тем как войти в дом, Люциус обернулся и кивнул павлину. Птица повела своей белой ладной головой в сторону, моргнула и перед тем, как взлететь на ближайший куст, ответила хозяину тем же.

— Он наконец-то выпустил себя из заключения, — сказал в то утро Драко матери.

С того дня двери в кабинет и спальню лорда Малфоя больше не запирались.

* * *

— Что происходит с домовиками, Драко? Что это за коллективное помешательство? Кто приказал им устраивать этот беспорядок в конце лета?

«Этим беспорядком» отец наименовал генеральную уборку всего дома, а в особенности парадных комнат. Он с самого утра заметил, что эльфы начали приводить особняк в порядок, как в старые добрые времена, когда…

— Вы забыли, отец? У вас с мамой завтра годовщина свадьбы. Двадцать лет — достойный повод для небольшой… вечеринки, — Драко не мог сдержать улыбки, но всё же отшатнулся, когда отец резко поднялся из кресла и сделал шаг в его сторону.

— Вечеринки? Что это значит, Драко? — Люциус потребовал объяснений с таким гневным выражением лица, что его сын чуть заметно вздрогнул.

— Они… Все они забились по своим домам, скорбящие и напуганные. Им нужен кто-то… — сжавшись под тяжёлым взглядом отца, Драко сделал паузу и, не выдержав, отвёл глаза. — Кто сделает первый шаг. Кто перевернёт страницу и первым осмелится жить так, как раньше.

— Жить так, как раньше? Ты сошёл с ума?! — Люциус уже не говорил, он рычал.

Инпу, гончая, одна из тех воспитанных и ласковых собак, которых пускали в дом, а не держали на псарне, испуганно заскулила откуда-то из-за кресла.

— Розье… Феликс Розье с женой и старшим сыном, Игнатиус Бёрк с сестрой, Маркус Флинт с бабкой и матерью… Дафна Гринграсс, моя однокурсница, с отцом и сёстрами. Элизабет Селвин с сыном и невесткой… — перечислял Драко, рассматривая узоры на ковре под своими ногами.

— Это те, кого ты собрался пригласить в наш дом? — всё так же гневно, но ушёл приглушённым хриплым шёпотом спросил отец.

— Это те, кто уже приняли приглашения и прислали ответ. Сов я отправил только сегодня утром…

С придушенным стоном Люциус рухнул обратно в своё кресло. Инпу, тонконогая и жалобно поскуливающая, будто она была виновата во всём происходящем, подбежала к хозяину и принялась лизать ему руку.

—… От твоего имени, отец.

Драко понимал, что, скорее всего, этими словами подписывает себе смертный приговор, но то, что он задумал, стоило этого риска.

— Я не смогу, — спустя несколько долгих минут молчания проговорил лорд Малфой.

— У тебя нет выбора, отец. Ты уже делал это раньше, сделаешь и сейчас. Или ты… — Драко медленно подошёл к отцу. Инпу ткнулась холодным носом ему в ладонь и тёплым боком прижалась к его ноге. — Или ты, или кто-то ещё. Рано или поздно это случится, эти люди объединятся, чтобы выжить под гнётом новой системы. И для нас будет лучше, если ты положишь этому начало. Для тебя будет лучше.

— Откуда в тебе это, Драко? Такая жестокость к старому, больному человеку!

— От любви к этому старому и больному человеку, отец.

Сначала Драко подумал, что ему показалось. Но нет, лорд Малфой на самом деле улыбнулся впервые за этот год — едва заметно, горько, одними уголками рта, но всё же улыбнулся.

* * *

В тот момент, когда Люциус впервые взял на руки своего внука, у него возникло чувство, словно с его плеч свалился камень. Да нет же, целый валун, скала, чёртов горный хребет! Словно он может дышать вновь, не боясь, что очередной вздох станет причиной удушья. Сама его магия проснулась, ожила, словно лорд Малфой вновь был в самом расцвете сил, словно он держал в руках не потомка следующего поколения, пока безымянного Малфоя, а собственного сына. Магия Люциуса дала такой отклик, отреагировала так, будто на его ладонях в тот момент был не его внук, а первенец. Такое же сильное, светлое чувство он испытал какие-то двадцать три года назад, впервые прижав к груди безымянный комочек, завёрнутый в прежде белое, а в тот момент перепачканное кровью одеяльце.

Астория была во всём под стать Драко, по-матерински ласковая, но своенравная и упрямая. В ней тоже текла кровь Блэков, и, наверное, поэтому она сразу же нашла общий язык с Нарциссой. Иногда Люциус чувствовал себя чужим в этом блэко-родственном окружении, особенно — в те моменты, когда его жена довольно агрессивно пыталась сохранить нейтралитет в их беседах, когда те грозили перерасти в споры. Астория была умна, но слишком юна и взбалмошна, чтобы построить хорошие отношения со своим свёкром.

— Но вы ведь понимаете, что на самом деле никому доподлинно неизвестно, были ли в их роду магглорождённые или нет, — раздражённо говорила Астория, не давая своему мужу перевести тему разговора.

Чаще всего все члены семьи встречались за завтраком, а поэтому Люциус давно привык к тому, что настроение ему портят именно с утра.

— Моя дорогая, здесь дело не в самой крови. — Лорд Малфой недовольно посмотрел на невестку поверх газеты. — Конечно, пару тысяч лет назад большинство волшебников роднились с магглами. Однако человечество эволюционировало, магглы развивались так, как трактовала их природа. Маги, благодаря Статуту о секретности и подобным мерам, сохраняли и преумножали свои знания и умения. Магическое общество не могло бы существовать без этой… — он постарался подобрать слово понейтральнее, — дистанции. Что же касается магглорождённых, то они подобны детям-Маугли, как их называют сами магглы. Человеческие отпрыски, воспитанные дикими зверьми, едва ли способные безболезненно влиться в магическое общество. Они не знают основ, не способны полностью осознать простейшие вещи и законы, на которых зиждется магия…

Нарцисса бросила на мужа гневный взгляд через весь стол, но всё же не стала перебивать. Драко посмотрел на неё с виноватым видом и отвернулся. Ещё пару лет назад он бы вмешался, но что-то ему подсказывало, что это личная битва отца и Астории, и ни один из них не потерпит помощи.

— И как бы над ними не бились лучшие преподаватели, они останутся неполноценными и вредоносными элементами нашего общества…

— Воспитанные дикими зверьми? Неполноценные и вредоносные? — Астория была в ярости.

В такие моменты Люциус с удовольствием замечал как краснеют щёки невестки. И хотя он понимал, что лучше бы ему не продолжать эту тему, не мог отказать себе в удовольствии добавить:

— Да, вы расслышали меня верно.

* * *

Маленький Скорпиус говорит на забавной смеси английского и французского. Вопросы он задаёт на первом, а отвечать на вопросы предпочитает на втором.

— Когда мы вернёмся домой? Когда? — спрашивает он который раз, и родители никак не могут объяснить ему, что «домой» они как раз переехали полгода назад.

Младшая чета Малфоев переехала во Францию, когда Скорпиусу исполнилось четыре года. Астория сумела найти общий язык с одним высокопоставленным лицом и добыть разрешение покидать страну для Драко. Французские владения Малфоев пустовали вот уже несколько лет, никто не бывал там после смерти Абраксаса. После войны, лишённый возможности покинуть страну, Люциус сотню раз пожалел, что вовремя не заказал дополнительный портключ для международных перемещений.

Астория, стоит отдать ей должное, помогла им добраться до зарубежных счетов Люциуса, а также взяла на себя заботу о том поместье. Лорд Малфой не уставал благодарить судьбу за то, что Драко хватило ума выбрать себе в жёны именно эту девушку. Астория — предательница крови по своим убеждениям, но не по деяниям. Она — та, кто помогает Драко устроиться в этом мире, успокаивает его чувство вины и заставляет совесть молчать.

Драко жмёт руки тем, кто сражался по ту и по эту сторону, публично признаётся в лояльности к Министерству и поддерживает все их реформы. Драко не смеет поддержать свою жену в споре с Люциусом, он слишком уважает отца и слишком боится за его слабое здоровье. Ведь отцу нельзя нервничать, сердце уже не то. Драко говорит своему сыну, что нет никакой разницы между чистокровными и магглорождёнными. Драко внимает просьбам отца чаще, чем этого хочет Астория, и отправляет Скорпиуса в Уилтшир по несколько раз в месяц.

Люциус даёт обещание не говорить с внуком ни о политике, ни о войне, ни о идеологии, которой остаётся верен. Конечно же, Люциус даже не пытается его выполнить.

* * *

Скорпиус любит деда всем сердцем. Любит так же сильно, как мама — не любит. Раньше, когда он был совсем маленький, они жили дома — в Англии, и дед всегда был рядом. Скорпиус помнит, как дед держал его на руках, как укладывал спать, как брал с собой на прогулки по саду. Иногда они уходили в сторону леса, и мама была очень недовольна, когда они пропускали обед. Скорпиус помнит его неспешный шаг и то, как его трость постукивала по гравию дорожек или камням, помнит едва заметную хромоту и странную татуировку на шее в виде рун и цифр. Он помнит, как дед рассказывал ему о том, что такое магия и почему Скорпиус должен научиться управлять ей. Дед учил его читать и ездить верхом, зажигать свечи одной силой желания и заставлять игрушки кружить по комнате. Дед говорил ему, что Скорпиус особенный и очень способный, что его предки гордятся им. А затем дед познакомил его с этими предками — со строгим и немногословным прадедушкой Абраксасом, с насмешливым Брутусом, с синеглазым и по-доброму хитрым Септимусом, с прабабушками и прадедушками с фамилиями Блэк и многими-многими другими. Они были рады видеть Скорпиуса и приветствовали его из своих старинных позолоченных рам. Он обещал навещать их почаще, и теперь ему было горько и стыдно, ведь он был так далеко от дома и не мог навестить их. В особняке во Франции почему-то не было ни одного «живого» портрета.

Люциус Малфой плохо влияет на своего внука. Так считает Драко, так считает Астория, так считают Гринграссы старшие и многие другие люди, решившие, что имеют право сунуть нос в их дела. Однако маленький Скорпиус так не считает. И каждый раз, когда у него появляется свободная минутка, он поднимается к деду в кабинет, чтобы послушать семейные легенды, узнать о войне, о древних заклинаниях, о тысячелетней истории их рода и обо всём другом, о чём у родителей спросить нельзя.

Он входит в кабинет без стука, и Люциус не делает внуку замечаний. Им можно обойтись и без этих условностей. Скорпиус садится в большое кресло, забирается туда с ногами и смотрит на деда. Тот медленно вышагивает вдоль высокого книжного шкафа, в руках у него какой-то пергамент.

— Отец знает, что ты снова у меня? — спрашивает он у Скорпиуса и получает в ответ виноватую улыбку.

— Non, je ne l'ai pas dit*, — честно говорит тот. — Ты расскажешь мне ещё о Дурмстранге? Там на самом деле учат тёмной магии?

— Там учат магии без всяких условностей. Но тебя, наверное, отправят в Шармбатон. А жаль…

— Не хочу, там же учат балету вместо боевой магии!

Люциус не может сдержать довольной улыбки, ведь его внук слушает его с неприкрытым восхищением и жадностью.

* * *

Драко замечает, как сильно его сын похож на Люциуса. Даже сильнее, чем когда-то был похож он сам. А как он старался, как хотел во всём напоминать отца!

За это лето малыш получил от Люциуса столько улыбок, сколько Драко не получил от него за всю жизнь. Говорят, таким образом старики пытаются справиться с чувством вины, но Драко не верит, что дело в этом. Люциусу нужен наследник. Настоящий Малфой, хранитель чистоты рода, достойный своих предков, сильный волшебник и успешный политик.

— Ты не должен был добиваться его любви, — говорит ему Астория. — Он бессердечный человек, и теперь всеми силами пытается внушить нашему сыну весь этот бред.

— Я не хочу быть колдомедиком, как папа. Я хочу вести дела из дома, как дедушка, — говорит Скорпиус. — А ещё я не хочу в Шармбатон. И в Хогвартс не хочу, там теперь на одного мага по пять грязнокровок!

— Отец очень скучает по малышу, — пишет Нарцисса своему сыну в поскриптумах.

— Я правда люблю его, — говорит сыну Люциус. — Не запрещай ему заглядывать… домой.

— Нет, Скорпи, не сегодня, — говорит Драко сыну вот уже второй месяц. — Дедушка очень занят, он уехал из поместья.

Драко ревнует сына, он не хочет отпускать его от себя. Драко ревнует отца, он не хочет, чтобы малыш занимал его место.

Скорпиус знает, что ему врут. Он тысячу раз видел, как взрослые пользуются летучим порохом. Ему даже не нужно становиться на стул, чтобы взять его с каминной полки, дедушка научил его беспалочковому заклинанию Акцио.

— Малфой мэнор! — громко произносит Скорпиус, и исчезает в зелёном пламени.

Он несётся куда-то вверх, перед ним мелькают альковы каминов, да так быстро, что начинает кружиться голова. В следующий миг его выбрасывает на ковёр в гостиной, Скорпиус больно ударяется коленями и лицом, но не плачет. Он мужчина, он сильный маг, он не должен показывать, как ему больно!

Инпу, остромордая ласковая собака, старая и тонконогая, радостно виляет хвостом и лижет его в щёки и разбитый нос.

— Скорпиус, мальчик мой… — слышит он удивлённый голос деда.

— Я знал, что ты здесь! А мне говорили, что ты… Говорили…

Скорпиус считает, что плакать от радости совсем не стыдно. Особенно — если плакать, уткнувшись деду в плечо и греясь в его объятиях.

Примечания:

*Нет, я ему не сказал.