В храме тысячи огней цветы желание буйвола услышали (джен)

Цзин знает — он должен быть сейчас не здесь. Сыновий долг, традиции и этикет крепко сидят в его голове даже теперь, когда он так отчаянно их нарушает. По всем правилам дворца завтра он должен стоять во дворе и отдавать поклоны предкам, жечь ритуальные деньги и просить о милости.

Но Цзинъянь просто не может.

Потому что это первый Фестиваль духов с тех пор, как сяо Шу погиб на Мэйлин. Во второй раз. Воспоминания заставляют его дыхание на мгновение сбиться, но лошадь всё также скачет по тёмной дороге. Вперёд — и никуда одновременно.

Ведь нельзя приехать в Город Призраков, если ты хочешь попасть куда-то ещё.

Идею Цзинъяню подаёт, как не странно, Янь Юйцзинь. Именно ему наследный принц обязан этим путешествием — и острой, болезненной надеждой, никак не желавшей уходить из сердца. Ему нужно было знать точно, что сяо Шу больше нет в мире живых, и на людей в этом вопросе полагаться было нельзя. Особенно на Архив Ланъя и его хозяев.

А вот на демонов…

Цзинъянь не вполне уверен, действительно ли они существуют. Да, за время опалы и службы на дальних границах Великой Лян он видел всякое — и странное в том числе, но демоны… Они были скорее страшными сказками, историями, передающимися из поколения в поколение. Если они и существовали, то их давно уже никто не видел. Но Призрачный город отличался от всех остальных выдумок.

Слишком часто туда уходили. И возвращались: оставаясь без гроша и всего ценного или — крайне редко — с неожиданной прибылью. О Призрачном городе и его Градоначальнике рассказывали множество историй, которые не тускнели век от века. Они почти не менялись, где бы ты ни спрашивал — в столице Великой Лян, окраине Цзянху или Южной Чу. Даже купцы, приплывающие на кораблях из-за моря, знали об этом.

Наверное, именно поэтому Цзин позволил себе надежду на то, что это могло быть правдой. И поэтому он сбежал в ночь, тайно, никому не сказав.

Говорят — демоны не лгут. Он собирался это проверить. Цзинъянь не боялся — у него были конь, верный клинок и уверенность, а по жилам его бежала кровь дракона. Он просто не мог испытывать страх или сомневаться. Только не сегодня.

Он смотрит по сторонам — и, хоть внутренне обмирает от страха, не позволяет ему даже на миг просочиться наружу. Призрачный город бурлит, но вовсе не жизнью. Демоны снуют вокруг, торгуют, переговариваются и выглядят абсолютно уверенными в себе. Ещё бы, это же их территория, а незваный гость здесь именно Цзинъянь. Не они.

В толпе мелькают и люди — или те, кто на них похож.

Призрачный город мог бы быть самым обычным, не выгляди его обитатели так… Странно. Всё те же купцы и крестьяне, что и везде, вот только — мёртвые. Шум толпы, толкотня, уличные сладости, украшения — всё настолько привычно, что Цзинъяню не за что зацепиться взглядом. Он пробирается через толпу, даже не пытаясь придерживаться какого-то направления и надеясь, что она сама его куда-нибудь вынесет. Он всё равно не знает, куда идти. И Цзин не идиот, чтобы приставать со своими вопросами к первому попавшемуся. Он припоминает, что слышал что-то про игорный дом…

Краем глаза на боковой улице наследный принц замечает нечто странное и совершенно не вписывающееся в это место — храм.

Он подходит ближе, и с каждым шагом Цзинъяню открывается всё больше любопытных подробностей. Это действительно храм — в городе демонов! — и он построен с размахом. Изящный, красивый, в нём горят огни и распахнуты двери. Цзин не представляет, кому может быть посвящена подобная святыня в Призрачном городе, он о таком не слышал. Или всё же?..

Где-то глубоко внутри царапается мысль — нечёткое воспоминание. Она выворачивается и скользит, словно мокрая гадюка. Не даёт себя поймать.

Цзинъянь решает, что хуже не будет, и заходит внутрь. Помещение большое и светлое, без лишней роскоши. Это радует глаз военного — слишком многие боги предпочитают золото и драгоценности, хотя, по мнению Цзина, вовсе в ней и не нуждаются. Даже если старые истории правда — раз уж есть демоны, то почему бы не быть богам? — и вознёсшиеся действительно сидят на небесах, то что им вся эта суета. Они слишком далеко, а соревнуются скорее их священники.

Но этот храм не выглядит заброшенным или пустым. Оно оставлено таким намеренно.

Тут нет и статуй. Только рисунок юного красавца в маске и с мечом, в смутно знакомом традиционном облачении, висящий на стене. На столе под ним — свежая выпечка и фрукты. Цветы, всюду цветы — свежие, хрупкие, белые. Больше в храме нет почти ничего, кроме табличек. Сотен и сотен табличек, занимающих одну из стен целиком и часть второй.

Цзинъянь так и стоит, замерев и смотря на них, долго, пока его не окликают.

— Простите? — переспрашивает он, вырываясь из странного дурмана и оборачиваясь.

Совсем рядом он видит молодого мужчину, даже юношу — точно не демона. Человека? Цзинъянь не уверен. Светлые одежды странствующего монаха, шляпа джоули за спиной, простая причёска и приятная улыбка на красивом лице сбивают с толку. Что может делать такой человек в Призрачном городе?

— Я всего лишь спросил господина, знает ли он, в чей храм пришёл? — незнакомец обращает вежливо, но — как к равному. Наследный принц успел отвыкнуть от этого за последние годы, но не ему роптать. Кто узнает в нём сейчас императорского отпрыска?

— К моему большому сожалению, нет. Прошу уважаемого господина пояснить мне, если он знает.

— Значит, вы оказались здесь случайно, и пришли в Призрачный город вовсе не за чудесным исполнением желаний, — незнакомец ласково улыбается.

— Исполнением желаний? — спрашивает Цзинъянь, а надежда в его сердце разгорается с ещё большей силой, грозя вскоре испепелить заживо.

Мужчина согласно кивает. Что-то есть в нём странное — то ли движения, то ли внешность, то ли манера говорить… Цзин не уверен, но всё же слушает объяснения, раз есть такая возможность.

— Это место называют… Храмом Тысячи фонарей, — начинает он неспешно.

В голове Цзинъяня вдруг что-то встаёт на своё место. Это Храм Тысячи фонарей? Он действительно существует?!

— Тот самый?! — Цзинъянь слишком ошарашен, чтобы промолчать. — Храм трижды вознёсшегося принца Сянлэ?!

— Вижу, вы про него слышали, — его собеседник кивает и снова улыбается.

Ещё бы Цзинъянь про него не слышал! Эта история была старой, произошедшей задолго до его рождения, ещё даже до того, как появилась Великая Лян. Много поколений отправилось к предкам с тех пор, но она не забылась. Отчего-то эта история осталась в сердцах и умах людей. Впервые Цзин услышал её ещё до того, как юный сяо Шу отправился на Мэйлин. Тогда они смеялись над ней вместе.

А уже после Мэйлин он узнал её во множестве вариаций. Про Храм Тысячи фонарей рассказывали реже, чем про Призрачный город, но никогда — вместе.

Вовсе не удивительно. Никто не хотел связывать величайшие чудеса и истории о демонах. Но это всё объясняло — и отсутствие роскоши, и таблички, и всё остальное… Ведь прямо сейчас Цзинъянь, как и герои рассказов об этом Храме, чувствовал себя настолько опустошённым, что готов был пойти на что угодно. Но если бы была возможность облегчить свою ношу и не совершать откровенное падение…

— Слышал, — подтверждает он, вторя своим мыслям. — Место, где исполняются желания.

И он пришёл именно туда, куда нужно, даже не подозревая об этом.

— Иногда, — соглашается мужчина. — Не все желания и не всегда. Даже небожители не могут всего.

Отчего-то эта фраза кажется Цзинъяню странной. Он, привыкшый за несколько лет к хитростям Мэй Чансу, чувствует, что за ней что-то стоит. Не то, что можно понять с первого взгляда.

Небожители. Не боги.

— Нужно ведь всего лишь написать желание и цену, я прав, господин? — спрашивает Цзинъянь.

Получив подтверждение, он подходит к стене и тянется к столику с чистыми табличками. Растирает тушь и берёт в руки кисть. У Цзина нет никаких сомнений в том, что написать, поэтому иероглифы ложатся на глиняную поверхность легко и быстро.

“Я хочу знать, жив ли человек, получивший при рождении имя Линь Шу” — с одной стороны. “Что угодно” — на второй.

Больше ему нечего добавить. Цзинъянь некоторое время смотрит на исписанную табличку, не двигаясь и даже почти не дыша. А потом вешает её к множеству других, на такую же красную нить. В слабом свете сложно разобрать, что написано на них. Новых, старых… Некоторые настолько давние, что глина успела потрескаться или начать крошиться.

Цзинъянь не знает, что ему делать дальше. И он совершенно забывает о присутствии в храме другого человека, пока тишину не нарушает шелест одежд и тяжёлый вздох.

— И правда всё, что угодно, — задумчиво произносит мужчина, и Цзин вздрагивает.

Слова болью отдаются у него в душе. Цзинъянь повторял их сотни, тысячи раз за свою жизни — и после первой смерти сяо Шу, и после второй. Что угодно — только будь жив, используй любой крохотный шанс, даже если я никогда об этом не знаю. Всё, что угодно.

Но, чтобы увидеть написанное, незнакомец слишком далеко.

Цзинъянь молчит, не уверенный, стоит ли говорить. Он так и не спросил имени своего собеседника — впрочем, стоило ли спрашивать, здесь, в Призрачном городе? А если спрашивать — то стоило ли ждать правды?

Он оборачивается и снова вглядывается в мужчину, пытаясь заглянуть глубже, но, конечно же, толку от этого никакого. Он не сяо Шу, чтобы видеть людей насквозь.

Незнакомец прикрывает глаза — и как-то неуловимо преображается. Что-то смещается, ломается, разбивается, не понять и не склеить. Время тянется странно и неправильно, но свечи не оплывают. Цзинъянь теряется где-то между. Между чем и чем?

— Человек, наречённый после рождения Линь Шу, жив, — произносит мужчина, наконец открывая глаза, и голос его звучит всё так же доброжелательно. — Что до цены…

Он некоторое время молчит, смотря куда-то вдаль и вглубь себя. А Цзин не в силах нарушить эту тишину.

— Определите её самостоятельно, досточтимый наследный принц, — заканчивает незнакомец и уважительно кланяется.

Он исчезает, оставляя Цзинъяня в пустом храме в одиночестве.

К зиме в окрестностях Цзинлина появляется несколько святилищ. Они обустроены непривычно скромно, но изящно. Ни позолоты, ни украшений.

Лишь цветы, даже в самую суровую пору.