Мутными водами топей (джен)

Стылая земля больше не доносит звуки их шагов.

Элани делает вдох, и резкая боль разрастается из грудины колючим цветком, окрашивающим пальцы в грязно-алое, распыляется внутри агонией старого змея, готовящегося вонзить клыки в собственный хвост. Ее руки дрожат, не в силах надломить вошедшую в плоть стрелу; переломить ход ее собственной, такой незавидной истории, заканчивающейся (по какой-то нелепой иронии) там же, где она началась.

В топях.

Она точно знает, что все закончится здесь. Стрела, пробившая легкое, не дает в этом усомниться, а потому ей остается лишь всматриваться в пустое, серое небо и ждать, пока тьма этих мест примет и прорастет в нее без остатка.

Топи податливы. Напоенные кровью и тьмой, они готовятся испить ее жизнь, поглотить ее тело, впиваясь склизкими корнями в гортань и тонкие, чересчур бледные запястья. Элани чувствует, как медленно погружается в вязкую болотную почву, ощущает смрад полуразложившихся трупов и жухлых листьев. Мутные воды болот забивают ноздри, проникают в глотку, но она до сих пор жива, и это долгое, мучительное ожидание кажется ей вечностью.

Когда-то старейшины говорили ей, что когда умираешь, вся жизнь проносится перед глазами сонмом радостей и горя, переливчатым сплетением побед и поражений, но на деле, как оказалось, ты думаешь лишь о том, что привело тебя к такому исходу.

— Ты не боец и не воин, — проносятся в сознании слова Вашне, сказанные, кажется, тысячу лет назад. — Наблюдай, но не вмешивайся. Тебе никогда не понять течения их жизни, а им не удастся принять тебя.

Она почему-то вспоминает, как в тот миг ей хотелось все оспорить. Выплеснуть накопившиеся чаянья, вступиться за человечество, настолько упрямое и безрассудное лишь из недостатка глубинной мудрости. А еще она вспоминает жар, который разливался внутри от мыслей о том, что однажды она, вопреки всему, сможет познать их, и, возможно даже, стать их частью; что сможет почувствовать, что такое любовь и дружба.

Стать для кого-то действительно важной.

Ей не хочется думать об этом сейчас, но мысли предательски подводят к итогу, что Вашне все-таки был прав. Их жизнь так и осталась их жизнью. А ее участь — лежать в этой грязной, вонючей жиже и быть преданной теми, ради кого в свое время она готова была оставить все.

Мир, за который она цеплялась, молчал.

Но так или иначе, она бы просто не смогла по-другому — Элани знает это. Без этого выбора, каким бы болезненным и, как итог, уничтожающим он ни был, не было бы и ее самой.

"Ни о чем не жалею, — думает она, закашливаясь собственной кровью. — Ни о чем в этой чертовой жизни".

Пальцы впиваются в размытую почву словно в отчаянной попытке уцепиться за последние крупицы жизни. Израненное тело сотрясается в последней конвульсии.

Над головой мутными водами топей смыкается вечность.