Шаг к бесконечности (гет)

Мы строим хижину и разводим огонь для того, чтобы было откуда выйти навстречу стуже и ветру и где укрыться от стужи и ветра…

Джек Лондон

Я катилась вниз по тротуару, ловя любимое чувство полной свободы. Ничто не могло сделать меня такой же счастливой, как скорость, будоражащая и пьянящая. Первейшим средством от стресса, апатии и депрессии с десяти лет для меня были ролики: надевая их, я будто окуналась в другой мир, где нет ни обязанностей, ни нудных личностей, твердящих очередные никому не нужные истины, ни странных и нелогичных запретов. В этой моей собственной маленькой Вселенной не было никого, кроме меня, и ничего, кроме блаженства. Кажется, я ни разу так и не осознала, с какой скоростью и куда я лечу: настолько глубоко уходила в себя, что окружающее уже не имело совершенно никакого значения.

Итак, в очередной последний день лета я занималась своим любимым делом — быстро катилась с какого-то спуска, задумавшись о совершенно неведомых даже для меня самой вещах. Интересное дело: я могла кататься весь день, находясь в своеобразном мыслительном трансе, но потом не была в состоянии вспомнить хоть что-то из образов, посетивших сознание на этот раз. Беды ничто не предвещало, но ролики — штука довольно коварная и не особо надёжная. Самое худшее испытание для них — это попадание между колёс какого-нибудь мелкого противного камешка, в результате чего весь ряд колёс оказывается заблокированным, и незадачливый катальщик летит на асфальт в лучшем случае личиком вниз. Упасть на спину — удовольствие гораздо менее приятное, уж поверьте моему скромному тринадцатилетнему опыту.

В общем, всё произошло до банальности просто: я не успела сориентироваться, как почувствовала, что конёк не едет, а я безобразно теряю равновесие, заваливаясь на правый бок. Сделать в таком случае что-либо уже не представляется возможным. Остаётся лишь правильно группироваться, чтобы минимизировать последствия встречи с твёрдой поверхностью.

Бам! Упала я крайне неудачно, задев ближайший мусорный контейнер и каким-то образом протаранив его спиной. Было очень больно, но я, в общем-то, умела держать лицо и лишь немного скривилась — годы практики, знаете ли. Вздохнув и понадеявшись, что с моими скоростными и дорогущими роликовыми коньками, на покупку которых я копила деньги чуть ли не год, ничего не произошло (да, с расстановкой приоритетов у меня всегда было не очень), я начала потихоньку подниматься и осматривать себя и ролики на предмет видимых повреждений. Но не успела я даже попытаться встать на ноги, как услышала быстрые, но мягкие шаги за спиной, а через секунду — и встревоженный голос:

— Подождите, девушка, не вставайте! Вдруг произошло что-то серьёзное?

Я медленно (насколько позволила ушибленная спина) обернулась, и увидела высокого молодого человека, спешащего ко мне с обеспокоенным выражением лица. Хм, а ведь редко кто-то действительно пытается помочь в таких ситуациях, а этот испугался как, аж побелел весь. Повежливее бы с ним, что ли…

— Всё в порядке, — попыталась улыбнуться я, но вышло как-то криво. — Со мной такое периодически случается. Сложно смотреть под ноги, когда сознание улетает куда-то в космос.

— Действительно, — пробормотал уже подбежавший парень, опускаясь рядом со мной на колени.

Кажется, он не поверил, что со мной всё нормально. И был прав, разумеется.

— Спасибо, что поинтересовались, но я правда смогу справиться сама. Всегда же справлялась, — неловко повела плечом я, стараясь не зажмуриться от боли.

— Я вижу, — буркнул бледнолицый, аккуратно дотрагиваясь до моего плеча. И как он понял с первого раза, что оно пострадало сильнее всего? — Позволите осмотреть?

— Осматривайте, — сдалась я и тут же закусила губу, чтобы не проронить ни слезинки — было реально больно.

— Вывиха нет, но ушиб довольно сильный, — констатировал парень, выпуская плечо из мягкой, но уверенной хватки. — Необходимо глянуть ещё и на спину — кажется, ею вы тоже приложились?

— И когда вы успели заметить? — удивилась я, беззастенчиво задирая майку. Стесняться в той ситуации казалось крайне бессмысленно.

Молодой человек в неподражаемой манере слегка приподнял бровь, но ничего не сказал, невесомо прикасаясь своими невозможными руками, которые, казалось, были сделаны из шёлка, к повреждённой области. Я тут же ощутимо вздрогнула, впрочем, списав это на ноющую боль, разливающуюся по всей спине и переходящую на бок.

— Всё более или менее нормально, вам повезло, — произнёс мой невольный лечащий врач и заметно расслабился, улыбнувшись одними уголками губ. — Будет довольно болезненная гематома, но и только — рёбра целы.

— Спасибо, — от души поблагодарила я, кивнув для пущей убедительности.

— Я ничего особенного и не сделал, — пожал плечами парень, помогая мне подняться.

— Не совсем за это, — решила всё же уточнить я. — Просто вы оказались первым, кому не всё равно. Первым, кто не отмахнулся и пропустил мимо ушей мои заверения о том, что всё в порядке. Первым, кто действительно помог. Это дорогого стоит.

— Вот как, — слегка удивился мой собеседник. — Что ж, я… рад. Всегда рад помочь.

— Спасибо, — ещё раз повторила я, любуясь на его смущение. Смущался он крайне мило: едва заметно порозовевшие щёки на бледной, почти совершенно белой коже выдавали его чувства с головой, хотя в целом держался он очень спокойно и профессионально. — В таком случае не поможете мне дойти до ближайшей скамейки, чтобы я могла переобуться? Кажется, на сегодня катания явно хватит. Впрочем, по моим ощущениям, сегодня я налеталась на всю неделю вперёд, и это в лучшем случае.

Парень замер и напрягся всем телом, что я могла чувствовать, потому что буквально висела на нём. Казалось, он ведёт внутреннюю борьбу и не решается сказать что-то важное.

— Если вы ограничены во времени, я дойду и сама, — попыталась оправдаться я, но он только покачал головой.

— Вы совершенно точно никуда не пойдёте одна в таком состоянии, — отчеканил молодой человек, глядя на меня сверху вниз. Я впервые по-настоящему посмотрела ему в глаза и увидела… бушующий огонь. Невообразимое чувство родства, общности и какого-то сверхчеловеческого понимания возникло как гром среди ясного неба и накрыло меня с головой. Его глаза были целиком и бесповоротно чёрными и казались самой Вселенной. По спине пробежала предательская дрожь, которую невозможно было проигнорировать — всё ещё продолжавшиеся объятия не подразумевали возможность скрыть что-либо. Мой спутник тоже вздрогнул, будто очнулся, и отвёл взгляд. Наваждение рассеялось.

— И что же вы предлагаете? — спросила я, нарушив блаженную минуту тишины.

— Я живу в соседнем доме, — неловко начал он, смотря теперь куда-то вдаль. — Если бы вы посчитали это приемлемым, мы бы могли отправиться туда.

— Я считаю это приемлемым, — повторила я максимально уверенно и засмеялась, глядя на вздохнувшего от радости (боже, радости!) парня. Кстати, надо бы узнать, с кем имею честь говорить. — Если назовёте, конечно, своё имя. Думается мне, что вламываться в дом мужчины, не зная даже, как его зовут — верх безумия.

Обладатель обсидиановых глаз окончательно расслабился, поняв и поддержав юмористический настрой.

— Северус, — просто ответил он.

— А вам идёт, — поразилась я необычности и красоте имени. Живой огонь внутри суровой оболочки — что может быть поэтичнее?

— А как вас можно величать? — он деликатно подтолкнул на представление задумавшуюся меня.

— Лили, — так же незамысловато отозвалась я.

— Оранжевые лилии среди яркой зелени сада, — едва слышно пробормотал Северус, но мы до сих пор стояли, прижавшись друг к другу, так что ему не удалось сделать вид, что он не сказал ничего. Впрочем, я не стала заострять на этом внимания. Вдруг я заметила лукавый прищур и в ту же секунду оказалась на руках у Северуса. Что ж, это приятно и не так уж и неожиданно, признаться честно.

— Не возражаете? — запоздало поинтересовался он.

— А смысл? — парировала я. — Тем более что вряд ли вы меня вернёте в исходное положение, даже если я начну истошно орать.

— Верно подмечено, — улыбнулся Северус и понёс меня прочь от этого места.

С величайшей осторожностью, будто я сделана как минимум из хрусталя, меня донесли до небольшого серого дома, ничем не примечательного. Удерживая пятидесятикилограммовую меня одной левой рукой (и откуда столько мощи в стройном теле?), Северус, словно заправский фокусник, выудил откуда-то связку ключей и, в мгновение ока открыв несколько замков, внёс мою бренную тушку в узкий коридор.

— Я, в принципе, дальше могу и сама, — подала голос я, но на меня лишь зло зыркнули, не ответив ничего, но и не выпустив из хватки.

— Вот теперь всё, — сказал Северус через минуту, усаживая меня в мягкое кресло в небольшой, но уютной гостиной. — Я сделаю чай, — через секунду добавил он и стремительно удалился, видимо, в направлении кухни.

Я недоуменно посмотрела ему вслед, но в ту же секунду до меня дошло: он ведь, скорее всего, не в своей тарелке: настолько происходящее сейчас выбивается из его обычной жизни. Кажется, мой новый знакомый принадлежит к тому типу людей, которым крайне сложно сближаться с людьми без острой на то необходимости. Огромное количество книг, расставленных, разложенных и даже развешенных по всему свободному пространству комнаты, в принципе, подтверждали мои догадки — кажется, я напоролась на невероятно образованного, но скрытного человека. Что ж, будем иметь в виду.

Вздохнув, я попыталась наклониться, чтобы расшнуровать наконец свои ролики и рассмотреть их поближе — меня не отпускало беспокойство за их сохранность и целостность. Получилось откровенно плохо — ушибленный бок яростно протестовал, показывая недопустимость столь неподходящих движений.

— Подождите, — вдруг услышала я за спиной. Ну конечно, вряд ли Северус позволит мне снова страдать. Ох, и почему эта мысль вообще пришла мне в голову?! Как я могу судить о человеке, с которым познакомилась всего пятнадцать минут назад?

Озадаченную внезапным открытием меня Северус решил проигнорировать, сосредоточив всё своё внимание на снятии причины травматизации.

— Вы часто падаете? — через какое-то время спросил он, протягивая мне плед для сохранения конечностей в тепле и кружку явно ромашкового чая, видимо, для успокоения нервов. Меня утешило только то, что сам он пил этот же чай.

— Не очень, — неопределённо ответила я, но, уловив внимательный взгляд чёрных глаз, решила немного уточнить. — Не чаще раза в месяц, но обычно это происходит гораздо менее эпично.

— Как вы смотрите на то, чтобы я нанёс вам обезболивающую мазь, а также зафиксировал плечо эластичным бинтом? — несколько напряжённо и обеспокоенно проговорил Северус.

— Делайте, что хотите, — дала разрешение на лечебные мероприятия я, махнув рукой. — Понятия не имею, почему, но я вам, кажется, доверяю.

— Вот как? — изогнул бровь хозяин дома, отставляя опустевшую кружку в сторону и легко поднимаясь.

— Ну, кажется, вы не хотите мне навредить, — нервно и как-то глупо хихикнула я, впрочем, тотчас же пожалев о своих словах — вернувшийся на этот раз с аптечкой в руках Северус посмотрел на меня крайне сурово. Он вообще, как я уже тогда успела понять, мог одним лишь взглядом и едва уловимыми изменениями мимики передавать широчайший спектр эмоций. Это, знаете ли, настоящее искусство — уметь вогнать в краску собеседника без единого слова.

Последующие процедуры прошли в тишине, потому что я смотрела на его руки, как зачарованная. Длинные пальцы, тонкие и изящные, казалось, были созданы для игры на фортепиано. Я осмотрелась ещё раз и с не очень большим удивлением приметила рояль, практически похороненный под полчищами книг.

— Играете? — спросил вдруг Северус, оставив наконец в покое мои повреждённые части тела.

— Я думала о том, что вы должны быть пианистом, — призналась я. — Ваши руки выглядят весьма специфично и наталкивают на подобные мысли.

— Вы совершенно правы, — бархатным голосом промурлыкал обладатель этих самых рук и направился к инструменту, на ходу разгребая книжные горы, препятствующие извлечению из него музыки. Обернувшись, Северус смерил меня пристальным взглядом.

— Лили.

Моё имя в его устах прозвучало неожиданно глубоко, будто он вложил в него какие-то тайные знания, которые невозможно выразить никак иначе. Но уже через несколько мгновений любые мысли покинули мою голову, так как Северус заиграл.

Играть — это совершенно не то слово, отчётливо поняла я тогда. Оно применимо лишь к школярам, которые толком и не хотят этим заниматься, да мать заставляет. Творить искусство, выворачивая наизнанку душу — вот, пожалуй, хоть сколько-нибудь приемлемая фраза для описания настоящего музыканта. Северус оказался именно таким: вдохновлённым, страстным и нежным. Мелодия воспринималась абсолютно целостной, из неё было невозможно вычленить какие-то отдельные ноты. Будто бы я очутилась внутри одного огромного звука, который, неуловимо меняясь, создаёт историю. Светлую и прекрасную историю, имя которой — «Вальс цветов».

О, теперь я поняла тот его взгляд, сопровождавший произнесение моего имени. Он словно приценивался, подбирая репертуар, максимально сходный со мной, моей душой, моим видением мира. Это удалось в полной мере: я буквально растворилась в потоках звуковых волн, выпав из материальной оболочки. «Не я, — поправила я себя. — Мы.». Северус, несомненно, тоже был здесь, и я сейчас вовсе не о полутёмной небольшой комнате самого обычного дома самой обычной улицы такого же самого обычного города. Мы были вне времени, пространства и прочих физических обозначений бытия. Мы буквально купались в музыке, искрящейся магией. На протяжении нескольких минут мы оба жили в прекрасной мелодии Чайковского, которая влекла за собой, вызывая улыбку и желание взлететь ввысь, кружась подобно каким-нибудь волшебным феям.

Расслабленный и одухотворённый, Северус, казалось, не замечал ничего, в самом деле забыв о моём существовании. Да что я — весь мир сейчас ему был абсолютно индифферентен. Все его мысли, чувства, эмоции и желания были направлены в сторону воспроизведения прекрасного. В тот момент я отчётливо осознала нашу с ним идентичность, хоть и выражающуюся в разных формах. Одинокие в самой многолюдной толпе, непонятые и поэтому не желающие раскрываться перед кем бы то ни было, мы выплескивали избыток внутреннего огня, невидимого для всех, путём создания собственных Вселенных. Казалось бы, что общего между роликами и роялем? Ответ донельзя банален и имя ему — свобода. Глоток такой свободы, пьянящей и концентрированной до возможности осязать, даёт силы нормально функционировать и не сойти с ума от искренности лишь с самим собой. Одним словом, дарует нам возможность жить.

— Здорово! — восхитилась я, когда музыка смолкла, и Северус повернулся в мою сторону. — Это было по-настоящему и искренне, вы — великолепный пианист.

Смутившись, Северус поторопился опровергнуть мои реплики, преисполненные поклонения его мастерству:

— Я не профессиональный музыкант, Лили. Жалкий любитель, коих миллионы в одной Европе.

— Вы явно преуменьшаете свои таланты, во-первых. И не перечьте мне! — прикрикнула я на молодого человека, уже открывшего рот для очередного возражения. — Во-вторых, хочу задать закономерный вопрос: раз вы не музыкант, то кто? Какая у вас профессия?

— А сами не догадались? — усмехнулся Северус, поднимаясь и водружая стопки книг обратно на крышку уже захлопнутого рояля.

— Врач? — предположила я, припомнив весьма профессионально оказанную первую помощь.

— Нет, но довольно близко. Химик, работаю в фармацевтической отрасли — занимаюсь органическим синтезом с целью получения новых действующих веществ лекарственных препаратов. Поэтому, собственно, имею приблизительное представление о принципах терапии — без этого невозможно понять, в какую сторону двигаться.

— Звучит в высшей степени интересно, — отозвалась я, попытавшись скрыть удивление под дружелюбной улыбкой. Подумать только, химик! О, великая химия, мать родная, воистину ты объединяешь людей и заставляешь их питать друг к другу уважение!

— Да неужели? — скептически изогнул брови коллега по разуму. — Хотите, чтобы я продолжил? Поверьте, через минуту лекции интерес к данной науке пропадёт начисто. Согласно моей личной статистике. Ах, да, вы же спортсменка, — с видимым презрением (вот гад!) добавил он. — Ставлю сотню фунтов на то, что вы убежите в течение первых же пятнадцати секунд.

— И проиграете, — широко улыбнулась я, нисколько не обидевшись на неуважительный к моему интеллекту тон собеседника — в глазах у того плясали смешинки. — Я такая же спортсменка, как и вы — музыкант.

— Не спортсменка? Хм… — Северус сделал вид, что задумался, а затем окинул меня с ног до головы крайне оценивающе. — Тогда осмелюсь предположить, что танцовщица или, возможно, артистка цирка…

Я настолько удивилась, что на несколько мгновений буквально застыла, тупо уставившись на собеседника. Впрочем, когда первый ступор от таких заявлений прошёл, тут же расхохоталась, захлёбываясь весельем. Северус, кажется, тоже смеялся, попав под моё тлетворное влияние.

— С чего вы, собственно, это взяли? — отсмеявшись, вопросила я.

— По весьма объективным наблюдениям, — пожал плечами Северус. — Стройное, лёгкое, но при этом явно тренированное тело наводит именно на такие измышления.

Поразившись, с какой нарочитой невозмутимостью господин химик (а по совместительству — язва!) выдаёт комплименты, я решила наконец признаться.

— Мы в некотором роде коллеги, любезнейший, — начала я, напустив на себя крайне важный вид. — Я, видите ли, преподаю физическую химию в местном колледже.

У большинства людей, наверное, можно было бы заметить хоть какие-нибудь признаки изумления, однако Северус большинством явно не был — лишь слегка приподнятые брови показывали, что он хоть как-то отреагировал на родство профессий. Хотя в его случае, наверное, это изменение в мимике можно смело посчитать за отвисшую челюсть.

— Вот как, — произнёс он спустя какое-то время. — Что ж, в таком случае моя возможная лекция совершенно теряет всякий смысл — вы и без меня всё прекрасно представляете.

— В самом деле, — улыбнулась я. — По оргсинтезу мои знания были оценены на высший балл, хотя дисциплина в самом деле сложная.

— Не сложнее физхимии, — парировал Северус. — До сих пор теряюсь в догадках, как я умудрился приемлемо сдать все зачёты и экзамены.

— Давайте остановимся на том, что химия в принципе не для идиотов, — прервала бессмысленное сравнение профильных дисциплин я. — А то будто в песочницу вернулись — выясняем, чья машинка круче.

— Действительно, — пробормотал новоявленный коллега. — Знаете, а вы умеете удивлять.

— Неужели вы в состоянии удивляться? — деланно возмутилась я. — Думала, ничем вас не прошибёшь — вид у вас, как у умудрённого опытом старика.

— Никто не знает, что у человека внутри, — разумно возразил Северус. — Быть может, под улыбкой скрывается потеря, а под непроницаемой маской — бушующие чувства.

— Ваша правда, — согласилась я. Действительно, он был тысячу раз прав — разве по внешним признакам можно сказать наверняка, что представляет из себя человек? Я бы не рискнула и предположить.

Мы проговорили взахлёб до самого вечера, обсуждая всё, что только входило в сферы наших интересов. Удивительное дело — в подавляющем большинстве вопросов наши мнения совпадали, а даже если и не полностью, то были близки по сути. Северус оказался эмоциональным, наблюдательным, деятельным и всесторонне развитым человеком. Он никогда не останавливался на достигнутом, постигая всё новые и новые грани нашего бесконечно интересного мира, но, что немаловажно, не акцентировал внимания на собственных успехах, лишь вскользь упоминая какие-то факты из собственной жизни. Замкнутый и одинокий, он оттачивал своё мастерство, не жалея себя, не боясь ничего и постоянно находясь в движении вперёд.

Кажется, впервые я поняла, что на самом деле означает выражение «быть близким по духу». Увидела, что такое внутренняя сила, не ограниченная никакими рамками. Наблюдала за человеком с осязаемо существующим характером, завышенными требованиями лишь к самому себе. Осознала, как приятна и комфортна тишина, разделённая на двоих. Узнала о неоспоримом существовании баланса интеллекта, красоты, моральных принципов и желания жить.

Лишь глубокой ночью мы наконец посмотрели на часы и, вняв голосу рассудка, Северус отправился провожать меня домой. Травмы, полученные днём, беспокоили меня лишь немного, поэтому я уговорила своего спутника пройтись пешком, не вызывая такси — благо, наши дома располагались друг от друга в шаговой доступности. Ночь была великолепна: полная луна, россыпь сверкающих звёзд, тишина и умиротворение вызывали самые восторженные чувства. Было совсем не холодно, но Северус здраво рассудил, что шорты и майка не являются приемлемым одеянием для прогулок в третьем часу ночи, и накинул мне на плечи свой пиджак, ненавязчиво пахнущий мятой.

— Лили, — обратился ко мне Северус сразу же после того, как я указала на свой дом. — Вы… ты невероятная. За несколько часов ты полностью перевернула все мои представления о людях в целом и женщинах в частности. Я никогда не говорил об этом и, наверное, не смогу подобрать правильных слов, чтобы выразить все свои мысли и чувства, но всё же попробую. Все люди, встречавшиеся мне ранее, казались… неживыми. Они, словно марионетки, выполняют ряд действий, порой крайне бессмысленных, тратя впустую единственную жизнь. А ты не просто другая, Лили. Ты похожа на меня, а я — на тебя. Мы оба ищем свободу и находим её, неважно, какими способами. Мы свободны от предрассудков и открыты для всего нового — разве не такой должна быть жизнь?

Его мысли настолько были близки моим и соответствовали истине в опять же моём понимании, что я совершенно не знала, что сказать, и просто смотрела ему в глаза. Отдышавшись, Северус продолжил говорить.

— Я рад, что мы познакомились, Лили. Рад настолько, что теперь мне жаль уезжать.

Меня словно ударили молотом по голове: уезжать? О чём это он? Вероятно, все мои сомнения и вопросы отразились на лице посредством мимики, так как Северус торопливо продолжил:

— Я уезжаю в Германию. Завтра. Вернее, уже сегодня, если следовать логике и верить часам. У меня заключён контракт с одной крупной фирмой на год. Лили, я вернусь следующей осенью, ты слышишь меня?

Я медленно кивнула, переваривая услышанное. Что ж, год — это не вечность. Жили же мы как-то всё это время друг без друга? Заодно посмотрим, стоит ли наша взаимная симпатия хоть чего-то.

— Мы ещё встретимся, Северус, — произнесла я наконец, выныривая из бесконечно тёмных глубин собственных мыслей и его глаз. — Мы обязательно встретимся…