Земную жизнь пройдя (джен)

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу…

Ночь на второе мая в Запретном Лесу обернулась кромешным адом. Темноту разрывали вспышки боевых заклинаний, от криков, полных ненависти и боли, едва не лопались барабанные перепонки.

Он бежал вместе со всеми, спотыкаясь о корни деревьев и то и дело оборачиваясь, чтобы отразить чужое заклинание или выкрикнуть свое. Воздуха не хватало, в боку начало колоть, и казалось, что этот кошмар не кончится никогда. Должно быть, в конце концов он от усталости утратил бдительность и его настигло чье-то проклятие, потому что последнее, что он помнил, была яркая вспышка, падение и тупая боль в затылке. Вероятно, в суматохе боя его сочли мертвым и оставили под тем деревом, где он упал, не пытаясь добить или оказать помощь.

Но он понемногу приходил в себя, потому что кто-то настойчиво тормошил его и женский голос над ним твердил: «Очнитесь, профессор Снейп, ну очнитесь же, пожалуйста!»

«Профессор… как вы меня назвали?» — переспросил он, открывая глаза. Девушка, которая склонилась над ним, выпрямилась с видимым облегчением, и тонкие черты ее лица осветила улыбка. «Слава Богу, вы в порядке! Я заблудилась, долго бродила по лесу и никого не могла отыскать, пока не наткнулась на вас. Ни одно заклинание почему-то не действует. Это просто ужасно… Не представляю, что бы я делала, если бы вы так и не пришли в себя!»

Опасаясь головокружения, он осторожно сел, потом встал, опираясь на узловатый шершавый ствол. Вокруг царили сумрак и мертвая тишина, и ничто не говорило о том, что совсем недавно здесь кипел ожесточенный магический бой. Не было слышно даже птиц.

«Так как вы меня назвали?» — еще раз спросил он, поворачиваясь к тому единственному живому существу, которое сейчас находилось рядом с ним.

«У вас, наверное, амнезия? — догадалась девушка. — Так бывает при травмах головы, я читала. Вас зовут Северус Снейп, вы профессор в школе, которая называется Хогвартс. Вы преподавали у нас зельеварение и еще защиту от темных искусств».

Северус Снейп, профессор... Он несколько раз повторил это про себя, стараясь запомнить, но из-за давящей боли в затылке он не мог как следует сосредоточиться, и его собственное имя превратилось в горсточку ничего не значащих звуков.

«А вас как зовут?»

Девушка открыла рот, чтобы ответить, и осеклась. В ее медленно округлившихся карих глазах недоумение сменилось ужасом.

«Не помню», — пискнула она.

Ее облик казался смутно знакомым. Он наугад выудил из хаоса в своей памяти пару-тройку женских имен, но они — он был уверен — девушке не принадлежали.

«Замрите!»

Она застыла. Ее волосы смешно топорщились во все стороны, словно какая-то предприимчивая ворона свила гнездо прямо на ее голове. Он вытащил из каштановых завитушек запутавшийся там сухой листочек.

«Вы меня напугали, — нервно хихикнула она. — Я решила, что нас нашли Пожиратели Смерти».

«Кроме нас, здесь никого нет, — ответил он, гадая про себя, кто такие эти таинственные Пожиратели. — Идемте, надо выбираться отсюда».

* * *

Они двинулись в том направлении, которое показалось ему правильным, — высокий худощавый мужчина в черной мантии и следом за ним миниатюрная девушка, едва достававшая ему до плеча. Извилистая тропинка вела их между поросшими мхом вековыми дубами, и путникам то и дело приходилось перебираться через выпирающие из земли могучие корни. Влажные сучья трещали под ногами, отдаваясь жутковатым эхом. Несколько раз он задирал голову, пытаясь сориентироваться по небу, но кроны деревьев смыкались наверху непроницаемым пологом.

Хотя они шли довольно долго, следов присутствия человека или других разумных существ так и не было видно. Вместо этого, стоило местности пойти под уклон, тропинку затопил густой туман, доходивший путникам до колена. Верхушки облезлых кустов тут и там выплывали из молочно-белого моря причудливыми архипелагами. Темп ходьбы снизился, приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не переломать их. Иногда он брал ее за руку, помогая идти.

«Странно всё это…» — задумчиво проговорила она за его спиной.

«Что именно?»

«Всё… Я не помню, зачем пошла в лес — это во-первых. Во-вторых, я брожу по нему, наверное, уже несколько часов, но не чувствую ни жажды, ни голода, ни усталости. Мерзну только…»

«А в-третьих?»

«В-третьих, давно должно было или рассвести, или стемнеть — но здесь постоянно один и тот же полумрак, как будто время совсем не движется. И сам лес… Он мне не нравится — какой-то мертвый…»

Он пожал плечами, не оспаривая правоту ее слов. Те же мысли беспокоили и его. Может быть, это просто сон или галлюцинации от удара головой? Но ладонь девушки в его собственной руке казалась вполне реальной — твердой и холодной, как лед.

«И что же, по-вашему, все это значит?» — ему не хотелось первому высказывать самую неприятную из своих догадок.

Она поравнялась с ним, заглянула в его лицо, которое застыло бесстрастной маской, и шепнула:

«Мы… умерли?»

В полном молчании они вышли на маленькую прогалину. Ветра не было, но туман здесь, казалось, немного рассеялся.

«Думаю, есть способ это проверить, — неохотно сказал он, останавливаясь. — Правда, он не из тех, что предлагают юным девушкам…»

«Я согласна, — с неожиданным жаром возразила она. — Что бы это ни было, наверняка это лучше, чем сходить с ума от неизвестности — так что я согласна!»

«Хорошо».

Он взял ее за плечи и притянул к себе. Прижал, ощущая выпуклости женского тела, наклонился, нашел своими губами ее губы — они были такими же холодными, как и ладони. Несколько мгновений они прижимались друг к другу — поцелуем это назвать было трудно — потом он резко отстранился.

* * *

Она оглянулась по сторонам с немного растерянным видом: «Все осталось по-прежнему».

«Нет, — сухо сказал он. — Кое-что изменилось. Теперь мы точно знаем, что находимся в загробном мире». И, поскольку на ее лице отразилось недоумение, пояснил: «Я все-таки мужчина. Нужно быть мертвым, чтобы целоваться и ничего при этом не чувствовать. А поскольку я не ощутил ровно ничего…»

«А… — только и ответила она, из ее рта вылетело облачко пара. — Но почему я чувствую холод?»

Он снял мантию и накинул ее на свою спутницу, оставшись в сюртуке. Она благодарно кивнула, закуталась в шерстяную ткань и присела на поваленный ствол дерева. Лесина, вся изъеденная древесным грибком, казалась не слишком надежной, но вес девушки выдержала. Он прошелся взад-вперед по прогалине, вороша носками ботинок прелые листья.

«Надо думать, это ваше персональное чистилище, — невесело пошутил он. — Вы, наверное, при жизни чересчур любили тепло, и теперь искупаете этот грех тем, что мерзнете».

Она оживилась: «И правда, я сейчас вспомнила... У меня был большой рыжий кот, и мы часто грелись вместе у камина».

«Но в том, чтобы сидеть в тепле у горящего очага, нет ничего дурного, — рассудительно добавила она, поразмыслив. — Плохо было только то, что я злилась, когда мое любимое кресло занимали другие ученики… А вы в чем провинились, сэр?»

Он снова прошелся и остановился на дальнем от собеседнице конце прогалины, невидяще уставившись в полумрак. В лесу, казалось, потемнело, и даже туман под ногами из белого стал грязно-серым. От невинного, в сущности, вопроса прошлое, о котором он до сих пор почти не думал, надвинулось на него своей пугающей тяжестью. События его жизни слились в какую-то пеструю мешанину, из которой трудно было выхватить отдельный эпизод, и в то же время их общий смысл был совершенно ясен.

«Я мог пойти на что угодно ради славы. Мне нравится… очень нравилось, когда мной восхищались», — неохотно ответил он.

«Поэтому вы оказались в таком месте, где некому это делать. Логично». Она отколупнула ногтем кусочек мха.

«Мог оскорбить человека, просто так, без всякого повода, — продолжил он, не слушая. — Кажется, я однажды унизил и вас. Что-то, связанное с внешностью…»

«У меня от проклятия зубы стали, как у бобра-мутанта, а вы сделали вид, как будто все в порядке. Я все ждала, вспомните вы эту историю или нет», — с легким упреком сказала она.

Он развел руками: «Извините. Хотя, боюсь, уже поздновато сожалеть о содеянном».

«Ничего. Я простила вас еще тогда».

Она зябко передернула плечами, как будто от холода уже не спасала и вторая мантия. Он достал волшебную палочку и впервые с того момента, как очнулся, попробовал сотворить заклинание. Incendio. Как и следовало ожидать, палочка и не думала слушаться. В приступе раздражения он сломал бесполезную деревяшку, швырнул ее в кусты и опустился на поваленный ствол рядом со своей спутницей.

«Садитесь ко мне на колени».

«Простите?» — она слегка покраснела.

«Садитесь ко мне на колени, — терпеливо повторил он. — Попробую согреть вас, пока вы совсем не окоченели».

* * *

И снова он прижимал к себе юную девушку — уже без всякого эротического смысла, как ребенка. Хоть сказки рассказывай… Она опустила голову ему на плечо, холодный нос уткнулся в его щеку. И без слов он знал, что его спутницей — как и им самим — мало-помалу овладевает отчаяние.

Глупейшее положение: оставаться на месте смысла нет, а идти дальше — некуда. Звезд нет, в тумане сориентироваться невозможно — впрочем, он понимал, что дело вовсе не в этом. Если это действительно жизнь-после-смерти, значит, они обречены блуждать здесь целую вечность. Он представил, что мог бы оказаться здесь в полном одиночестве, и эта мысль пронзила его ужасом. Такое посмертие — он не мог не признать это — было бы им вполне заслужено. Но его спутница — разве она достойна такой участи? Бедная девочка…

Она шевельнулась в его объятиях, поднимая голову: «Как странно… Вы сейчас стали теплым».

Он не ответил, но озарившей его догадки чуть не засмеялся в голос. Ну конечно же, как все просто! Кажущаяся материальность их тел — не более, чем иллюзия, по-настоящему здесь реальны только мысли и чувства. Привычное выражение «душевная теплота» вдруг раскрылось для него в своей ошеломляющей буквальности. Он скользнул внутрь себя, туда, где в его физическом теле билось бы сердце, отыскал там искорку нежности и сострадания и начал бережно раздувать ее. Милая моя девочка…

«Как хорошо…» — сонно пробормотала она. Ее нос потеплел, съежившееся тело обмякло.

Его мысль, разбуженная удачей, продолжала напряженно работать. Девушка, разделившая с ним вечность, отыскала его просто потому, что хотела найти…

«Держитесь крепче!»

Он подхватил спутницу под колени, поднялся и зашагал вперед, горячо и настойчиво твердя про себя: кто-нибудь, отзовитесь! Пусть кто-нибудь отзовется, пожалуйста, пусть кто-нибудь меня услышит…

* * *

Он не поручился бы, что не возвращался сейчас по той же тропинке, по которой они шли совсем недавно, — все направления казались совершенно одинаковыми. Но — о чудо! — с девушкой на руках идти было несравненно легче, чем поодиночке: туман понемногу рассеялся, деревья, казалось, расступались перед людьми сами, спеша убрать корни из-под ног.

Местность понемногу менялась. Тут и там сквозь кроны деревьев пробивались лучи мягкого рассеянного света, согревая путников надеждой. Он опустил девушку на землю, и она побежала вперед.

— Смотрите, трава! — указывая куда-то себе под ноги, она с сияющей улыбкой повернулась к нему, необыкновенно красивая в луче света. На бледных щеках появился румянец, волосы, которые совсем недавно казались беспорядочно растрепанными, взметнулись и опали блестящей кудрявой волной.

Крошечные зеленые стебельки и в самом деле пробивались тут и там, отвоевывая себе место у островков мха, но важно было не это. Внезапно он вспомнил имя своей спутницы, прекрасное, как и она сама. Гермиона. Ее зовут Гермиона.

Дремучий лес превратился в рощу: мох и прелая листва исчезли, вековые дубы сменились кленами, липами и буками, покрытыми свежей весенней зеленью. Воздух становился теплее. Гермиона беспечно сбросила с плеч сначала одну мантию, потом вторую — он даже не остановился подобрать их, зная, что в них уже больше не будет нужды. Подул ветерок, из просвета между деревьями пахнуло цветочным ароматом, и он понял, каким затхлым, спертым воздухом дышал до сих пор.

Через несколько шагов их взглядам открылся и источник запаха — целое море цветов, названия которых он даже не знал. Белые, голубые, оранжевые, алые, желтые, розовые, фиолетовые — от их обилия и великолепия могла закружиться голова.

— Тонкс! Ремус! Фред! — восклицание Гермионы, как видно, вспугнуло птиц, и роща взорвалась разноголосым птичьим щебетом. Радостно всплеснув руками, девушка помчалась к кому-то, кого он не мог разглядеть, и ни один цветок не был смят ее ногами.

Северус остановился на границе рощи, не торопясь нырнуть из ее тени в океан ослепительного света. Он был один, но одиночества не чувствовал, зная, что где-то неподалеку его дожидаются молодая зеленоглазая женщина и старик с длинной седой бородой.

— Погодите, — сказал он им. — Я скоро…

Он устроился под большой раскидистой липой так, как сидел много раз в детстве, блаженно вытянул уставшие ноги и прикрыл глаза. Ощущение чьего-то живительного присутствия постепенно захватывало все его существо. Прошла боль в затылке, исчезла тяжесть, мучительно давившая на него в лесу, прошлое перед его мысленным взором сложилось в прекрасный узор, и самые горькие его воспоминания оказались пронизаны светом. Этот свет был теплом, радостью, доверием, нежностью и одновременно — мужеством, храбростью, самоотверженностью и терпением, а еще — прощением, надеждой, благодарностью и чем-то таким, чему Северус не находил определений, но что всегда сокровенно жило в нем и не давало сломаться даже в самые тяжелые времена. Этот же свет сейчас заливал все пространство перед ним, и источник его была Любовь, что движет солнце и светила.