Из голода и хлада (джен)

Дождь льется со скрытых от глаз огромной красной пентаграммой облаков, барабанит по водосточной трубе и стекает рекой под ноги девочки, которая семенит короткими ножками под тканевый навес магазина, чтобы хоть где-то укрыться от ненастья. Почувствовав, как капли перестали бить по удерживаемой над головой картонке, она бросает ее на землю и растирает замерзшие ладошки, не переставая удивляться своему новому облику. Руки стали походить на лапы монстра: кожа почернела, погрубела, отросли маленькие черные коготки. Два человеческих глаза заменил один большой, а волосы окрасились в розовый.

Поняла она это, только когда посмотрела на свое отражение в луже на асфальте дороги чужого для нее города. Когда еще несколько минут назад она гуляла во дворе родного дома, в родном городе, в родном мире.

Один неудачный бросок отобранного у противного ей мальчика мяча, одно неудачное решение. Она не успела ничего почувствовать, не успела ничего понять — только услышать пронзительный визг покрышек, и в следующее мгновение очутилась здесь — в тускло освещенном городе, меж высоких зданий, в окружении пугающих своим видом существ.

Когда девочка, набираясь храбрости, задавала прохожим вопрос, где же она оказалась, ее либо пинали, словно назойливую собачонку, либо безразлично отвечали: «В Аду», чему она не могла никак поверить. Слезы отчаяния накатывались сами собой, а слова застревали в горле, вызывая у невольных собеседников лишь отвращение или того хуже — голодные взгляды, от которых ей хотелось бежать.

Хотелки снова взяли верх, и на сей раз они были ей только на пользу.

Теперь же она стоит под навесом, промокшая до нитки, совсем одна, с непередаваемым чувством голода, которого еще никогда не ощущала, ведь дома еда была всегда. А самое главное, у нее были любящие родители, друзья. Раньше она этого не ценила, но теперь от осознания того, что она больше никогда не ощутит теплых объятий своей мамы, придя к ней с извинениями, что больше никогда не увидит чересчур терпеливого к ней отца, что она все потеряла безвозвратно, ей хотелось плакать. Острое желание лечь и свернуться калачиком было перебито внезапно наступившей непогодой и болящим животом, подгонявшим ее на поиски чего-нибудь съедобного.

Уткнувшись носиком в холодное стекло, девочка тоскливо смотрит на выставленные напоказ булочные изделия, от вида которых у нее еще сильнее крутит живот. Стоящий за кассой внутри магазина буйвол не вызывает у девочки доверия, но — подумав, что пекари по определению не могут быть злыми, — она отваживается зайти. На робкую просьбу дать что-нибудь пожевать хозяин лавки огрызается:

— Если нет денег — проваливай.

— Ну пожалуйста! У меня ничего нет! Я могу работать у вас! Заниматься уборкой за еду! — раньше она брезговала таким занятием — даже в собственной комнате. Но сейчас девочка готова поступиться капризами, лишь бы унять чувство голода.

— Чтобы в один прекрасный момент ты украла все мои деньги? Еще чего! Кыш отсюда, мелочь!

Попытавшись схватить с прилавка первый попавшийся пирожок, она моментально получает по лицу шваброй. Буйвол выметает ее за порог вместе с пылью и хлопает за собой дверью, бросая напоследок:

— Иди ангелов дожидайся, уж они-то тебя пригреют.

Девочка встает, пытается отряхнуться, но из-за мокрых ручонок делает все только хуже. Садится и прислоняется к стене возле брошенного листа картона, берет его и думает, не пожевать ли хоть это. Но к картону прилипло слишком много грязи, и она отбрасывает его обратно, грустно опуская голову к коленкам.

Дождь перестает стучать по тканевому навесу, и девочка, не разобрав сарказма в словах хозяина лавки, задумывается о том, чтобы отправиться на поиски ангелов. Ведь они добрые. Обязаны быть добрыми. Они-то вернут ее к родителям, вытащат из этого кошмара, который по ощущениям длится уже целую вечность. Или о том, что она наконец-таки проснется, встанет со своей кроватки, побежит к маме и папе, обнимет их и пообещает никогда больше не вредничать, не дразнить других детей, не отбирать у них игрушки.

Внезапно дверь магазина открывается, и оттуда выходит хозяин лавки с черным подозрительно вкусно пахнущим пакетом в руке. Буйвол презрительно фыркает, разворачивается и бросает пакет в переулок к мусорным бакам.

— Вон, просрочку жри, если так неймется, — злобно скалится он и снова хлопает дверью.

Девочка вскакивает, подбегает к переулку, заглядывает туда, видит заветный пакет и кидается к нему. Но навстречу из тени выходят трое людей с красной кожей, оранжевыми глазами, рогами и длинными хвостами. На руках — импровизированные перчатки из бинтов. Одежда рваная, грязная. Еще грязнее, чем у нее.

— Опа, — разводит руки ближайший из них. — Малютка, а ты какими судьбами в наших краях?

— Я… — запинается девочка, наблюдая, как другой человек вскрывает пакет и сует в рот булку хлеба, заплесневевшую, но не переставшую казаться вкусной.

— Что? Кушать хочешь?

— Хочу, — энергично кивает девочка.

— Ну так иди сюда. У дядюшки Дерана как раз есть для тебя кое-что вкусненькое.

Назвавшийся Дераном делает шаг к ней, а девочка — два назад. Ее охватывает страх. На лицах стоящих перед ней она видит те же пробирающие до дрожи ухмылки.

— Ты задрал нянчиться, хватай ее! — рявкает третий.

Девочка моментально бросается наутек, а люди с рогами кидаются за ней — они ругаются, матерят друг друга, упоминают какого-то Ларка, который любит таких, как она, что-то про деньги, про отрубленную нижнюю половину и что лучше съесть верхнюю.

Девочка бежит так быстро, как только может, заливаясь слезами страха, сбивающими дыхание. Вдруг она чувствует, как ее больно хватают за плечо. Девочка кричит, жмурится, не желая ничего видеть, не желая находиться здесь. Она хочет только проснуться. Это всего лишь кошмар!

Но она не просыпается. Она чувствует, как ее приподнимают над землей за руку, слышит гадкий смех. Чувствует, как пространство вокруг начинает искажаться, как вибрирует воздух.

— Господа отброс-сы, — цедит кто-то четвертый жутким голосом сквозь помехи.

— Радио демо… — удивленный возглас прерывается противным бульканьем.

Девочку обдает чем-то теплым, и она падает на землю. Открывает глаз и еще сильнее пугается стоящего возле него худого мужчины в красно-черной одежде, с большими рогами и окровавленной рукой с длинными когтистыми пальцами.

Демон? Именно это слово не успел договорить один из ее обидчиков, чьи головы теперь лежат у ног улыбающегося чудовища со стрелками в глазах? Девочка знает, что демоны злые и что их надо бояться. Она хнычет, отползая назад.

Увидев ее страх, демон прикрывает глаза, слегка трясет головой, открывает: стрелки сменяются алыми радужками с черными зрачками, рога уменьшаются, пальцы перестают напоминать когти, возвращаясь к совершенно обычному виду, а на лице вместо устрашающего оскала появляется дружелюбная улыбка.

— Здесь незачем плакать, — говорит он голосом, будто звучащим из радиоприемника машины ее отца, наклоняется к девочке и чистой рукой подает ей платочек. — Эти паскудные грешники не достойны, чтобы по ним проливали слезы, — произносит он весело, как шутку, и даже как-то успокаивающе.

Девочка принимает платок, вытирает с лица грязь, перемешанную с кровью, поднимает на демона свой большой глаз и удивленно смотрит, сидя в окружении трупов.

— Что же, еще одной работой для истребителей стало меньше, — смеется он. А затем разворачивается на месте и уходит. — Наверное, скажу очевидное, но по темным переулкам шастать не стоит.

— Я хотела найти что-нибудь поесть, — молвит ему в спину девочка.

Демон останавливается. Стоит некоторое время, о чем-то размышляя, затем спрашивает не оборачиваясь:

— Хотела настолько, что полезла к мусорным бакам?

— Ага.

Демон опять думает. А потом смотрит на нее скептически.

— Ты недавно здесь?

— Недавно. Я что... умерла?

— Боюсь, что так.

Наступает долгая пауза. Демон запрокидывает голову, тихо рычит себе под нос. И выдает:

— Есть у меня к тебе деловое предложение.

— Какое? — еще больше удивляется девочка. — Вы меня накормите?

— Разумеется. Но при одном условии…

— Каком? — девочка вскакивает на ножки и начинает прыгать. — Я все сделаю! Хотите, я буду у вас прибираться? Пожалуйста! Это все, что я умею!

— Вообще-то я хотел спросить, не имеешь ли ты чего против оленины, — вдумчиво произносит демон, потирая подбородок. — Получается, я тебя кормлю, защищаю от ужасов Ада, а взамен ты хозяйничаешь в моем доме? — как бы с подвохом спрашивает он.

Девочка опускает взгляд, не зная, что ответить.

— М-м-м, ладно, вполне честно, — говорит демон, подходит к ней и протягивает ладонь. — Пожмем руки? Я Аластор.

— Ниффти, — радостно отвечает девочка и слышит какой-то странный звук в момент рукопожатия, но не обращает на него абсолютно никакого внимания.

— Рад знакомству, Ниффти. Пойдем, мое жилище совсем недалеко отсюда. Даже телепортироваться не нужно. Кстати, не удивляйся, если теперь возле тебя будут барахлить телевизоры.

— Я их все равно не смотрю, — уверенно отвечает девочка. Страх ушел, слезы высохли, плакать больше не хочется.

— Ха-ха! Кажется, мы с тобой поладим.

Аластор отряхивает кровь с перчатки, шагая по плохо освещенной улице, а Ниффти семенит рядом с ним.

Спустя дни тоска по дому и родителям останется, угрызения совести за свое поведение не утихнут, но Ниффти уже не будет чувствовать того голода, того страха. И она поймет, что не все, кого называют демонами, злы по натуре.