Научи меня жить (джен)

Сумерки опускаются на город, обволакивая его ночной вуалью, точно заботливая бабушка внука. Яркие звёзды уже проглядываются на фиолетово-синем небе, кое-где мелькают силуэты спешащих с работы людей, в уютный, тёплый дом, где их наверняка ждёт семья. Всё постепенно замирает, но… Но для Кэтрин всё только начинается.

Никто даже не подозревает, что в это самое время на крыше одного из многочисленных высотных домов в полушаге от пропасти стоит девушка… Её переполняет множество настолько разных, но одновременно и гнетущих чувств, что игнорировать их было просто невозможно! Её проницательный, затравленный взгляд устремился в пустоту, а внутри одно лишь желание: поскорее покончить с ней… С жизнью! И только наутро в шумный город из газетных страниц придёт известие о ней покинувшей этот мир.

И никто не будет жалеть… Некому… Чужим людям это не нужно, а родным… Родных она потеряла… И от каждого воспоминания о них по телу проходит судорога, кислый ком истерики снова подбирается к горлу. Его не выплюнуть, от него не избавиться. Не так просто.

Лёгкий ветерок подхватывает её рыжие пряди волос, унося их куда-то в сторону, а вместе с тем и желание существовать. Да, именно существовать. Это даже сложно назвать жизнью. Она всё потеряла. Всех. Она одна. И теперь так будет всегда. Ну ничего, скоро наступит покой. Скоро она увидит их.

Кэтрин подняла заплаканные, полные боли глаза к небу. Она бы сказала многое, но единственное, что вырвалось из уст было:

— Мама… Папа…

Сколько несказанных слов, сколько неясности, недосказанности…

Оглянулась. Здесь, в этом мире, её больше ничего не держит.

Шаг первый.

Голова прямо, спина ровная, глаза решительно смотрят вперёд.

Шаг второй.

Она уже на краю. Осталось чуть-чуть. Сантиметры…

Третий…

Конец…

Ничего. Раньше, когда Кэтрин обдумывала свои нынешние действия, думала, что, умирая, человека переполняют совершенно другие чувства, ощущения, парящая лёгкость, избавление от тянущего на дно бремени. Ничего этого не было.

Распахнула глаза. Та же крыша.

«Почему я ещё здесь?»

Чьи-то руки держали её за талию, утягивая назад, подальше от края. Снова в этот чёртов мир. Ей не выбраться. Это тюрьма.

— Отпусти, отпусти! — в истерике кричала Кэтрин, захлёбываясь собственными горячими слезами. — Там лучшая жизнь, там счастье, а тут… А тут ничего!

Она брыкалась, впивалась ногтями в руки случайного спасителя, тянулась к заветному краю, но тот явно был физически сильнее.

— Почему ты не даёшь мне уйти?! Почему держишь?! Отпусти! Слышишь, отпусти!

Но «цепи» лишь крепче сжались. В голове одна мысль: «Жить нельзя. Прыгай». Слёзы непрерывно душат её, обхватывая горло прочной удавкой. Тошнота скрутила желудок. Это был пик. Она сорвалась, эмоции взяли вверх. В душе, заполняя пустоту, поселилась обречённость. Обречённость на вечные муки там, где она не хотела быть — в этом мире.

Перед ней, крепко сжимая её плечи стальной хваткой, стоял довольно молодой парень — возможно, её ровесник. Разглядеть его подробнее Кэтрин не могла и не хотела. В голове крутился только один вопрос: «Зачем?»

— Тиши, успокойся, — первые сказанные им слова, но эффект от них был минимальный. Её душа всё ещё рвалась к краю крыши, и только его руки, крепко стискивающие её плечи, не допускали этого. — Что случилось?

Что случилось? Неужели ему действительно интересно? Нет — она знает. Никому не интересно. Никому не нужны страдания других. Все заботятся только о себе, только о своей шкуре. Тогда почему он спас её? Из вежливости? Бред! Люди — эгоисты! Да, были искренние и добрые, но их давно нет. Они просто сдавили их своей массой.

— Отпусти меня! Я хочу этого!

— Что случилось? Расскажи мне! Сейчас же!

«Ну почему ты настаиваешь? Неужели правда интересно? Нет, не может быть»

Люди — эгоисты. Всем нужна выгода. А то, что с ней происходит — исключительно её дело и никого другого.

«Почему ты останавливаешь меня?..»

— Станет легче, — настаивал неизвестный парень.

Легче? С каждым днём жизнь Кэтрин всё хуже! В её мире всё окутано пылью, а излить душу некому — никто не поймёт. Это отвращение к жизни росло с каждым часом всё больше, а теперь пик достигнут.

Но внезапно Кэтрин вскинула голову, прямо гладя на спасителя. Сквозь пелену слёз она всё равно не смогла рассмотреть его, но отчётливое желание излить кому-то душу именно сейчас разгорелось неподдельным пламенем, готовое в любую секунду выплеснуться наружу.

— Хочешь знать, что случилось? Так слушай! Я осталась одна, моя семья… Мои родители… Они погибли в автокатастрофе неделю назад. С тех пор я словно сама себя потеряла, я не хотела ни есть, ни пить, ни спать. Мне вдруг стало так одиноко; мне их не хватает. Я хочу к ним, понимаешь? Ты ничего не понимаешь! — слова вылетали против воли Кэтрин. Казалось, говорила не одна, говорила душа. Всё, что накапливалось неделю: весь негатив, вся боль, отвращение, одиночество — сейчас же Кэтрин было не остановить.

А собеседник её внимательно слушал, не перебивал, понимая, что той нужно выговориться.

— Я почувствовала себя никому не нужной. У меня не было друзей, никого, кроме них… А теперь… — Кэтрин прикрыла лицо руками, её плечи периодически подрагивали. — Их нет. Я осталась одна. Этот мир, общество, люди — всё это с тех пор ужасно стало давить. Они были моей поддержкой и опорой, они были теми, с кем я любила гулять по выходным, смотреть телевизор вечерами, готовить завтрак по утрам.

Кэтрин было очень больно вспоминать это снова, но в тот момент она просто не могла остановиться. Захотелось просто вырвать с корнем эту грязь из сердца и переложить на другого, разделить её с другим. Одним это нести всю жизнь просто невозможно.

Кэтрин с надеждой в глазах взглянула на вынужденного собеседника. Мутная пелена немного спала, и теперь-то она могла рассмотреть его в подробностях: тёмные волосы, изящные черты лица, а глубокая серьёзность во взгляде заставила Кэтрин удивлённо приподнять брови — он слушает её? Не перебивает? Не посылает на три весёлые буквы? Он её слушает? Однако кое-что заставило её тут же нахмуриться. Его глаза. Они были такими взрослыми, что и не вязалось с подростковой внешностью. В них было что-то… взрослое, серьёзное, будто он пережил что-то очень страшное, словно был свидетелем чего-то поистине ужасного.

Но внезапно в этот момент произошло то, что вконец выбило Кэтрин из колеи; то, что заставило её ещё раз уверовать, что все люди только претворяются добрыми и заботливыми. Незнакомый парень вдруг рассмеялся, и так искренне… Кэтрин насупилась, сжала свои маленькие кулачки, проклиная себя за то, что вообще ему всё рассказала. Она душу ему излила, а он… Просто посмеялся. Такова жизнь, таковы в ней люди.

Кэтрин встала с поверхности крыши, желая просто уйти. Прочь. На другую крышу. Куда угодно, но здесь оставаться ей было противно. Она снова разочаровалась в людях.

Но тут её запястье обхватывает рука парня. Оба на мгновение замирают.

«У него слишком горячие руки для эгоистичного человека…»

— Прости, я не хотел смеяться, и твоя ситуации… Она, конечно, очень печальна и ужасна, но не настолько, чтобы прыгать с крыши.

Кэтрин обернулась. Её запястье всё ещё покоилось в плену его руки, но убирать его просто не хотелось. Может, от того, что у него очень тёплые руки, в то время как погода на крыше была, мягко говоря, не такой жаркой?

— Почему ты так думаешь? — всё-таки решила задать этот вопрос Кэтрин. Голос её дрожал от недавних слёз, а перед глазами также стояла картинка погибших родителей. — Почему ты думаешь, что это не предел? Ты не знаешь меня.

— Зато я знаю, какого это, — всё. Эти слова уже сказали многое. Одно-единсвенное предложение, но в них был заложен глубокий смысл. Оно значило немало. Не нужно было говорить красиво и много, чтобы передать всю его суть.

Кэтрин снова подняла голову, сталкиваясь с его взрослыми, глубокими глазами. Да, он знает. Несомненно. В глазах человека можно прочесть многое. Однако какое ей дело? Какое ему дело до неё? Почему он помогает? Дело в том, что он знает это чувство? Не может быть! Ни один человек не помог ей, когда она только-только узнала об ужасной аварии, понёсшей за собой невосполнимую утрату. У неё есть родственники. Но нужна ли она им? У всех свои семьи, а кому нужен осиротевший несовершеннолетний подросток? Никому.

Парень перевёл взгляд с неё на небо, затем подошёл к краю крыши и присел, свесив ноги. Кэтрин, не торопясь, повторила его действия.

— Мои родители умерли на моих руках.

Жёсткий удар пришёлся Кэтрин прямо в сердце. По спине побежала мелкая дрожь.

— Мои родители болели хроническим заболеванием. Врачи давали не больше двух лет. Я видел изменения; как день изо дня болезнь всё больше одолевает их. Поверь, на это было невыносимо смотреть. Мой младший брат, которому был всего лишь год, скончался первым. Болезнь была наследственной, а его слишком слабенький организм не справился. Я слышал его последний вздох.

Глаза парня упёрлись в тёмное небо. В одно мгновение Кэтрин показалось, что она заметила при свете звёзд крохотную хрустальную слезинку на его щеке.

— А потом мама… Болезнь одолела её всего лишь за год. И вновь я был этому свидетелем. Я видел неизбежность ситуации, но поделать ничего не мог. Из высокой, статной, миролюбивой женщины она превратилась в сухонькую маленькую бабушку. Пока… Не умерла.

Парень грустно улыбнулся. Однако глаза его были полны слёз. В них колыхалось столько боли, сколько Кэтрин и не снилось. Нет, она была похуже той, что она испытывала сейчас.

— Остались только я и папа. Но и он с каждым днём становился всё слабее и слабее. Стал бледным, сухоньким, еле живым. Я всячески пытался вылечить его, хозяйством в доме тогда занялся тоже я. Какое же счастье было, когда он просто вставал с кровати, когда просто открывал глаза, когда я просто нащупывал пульс и облегчённо выдыхал. То было для меня всем, самым лучшим, что только может быть; то было настоящее счастье. И никаких сладостей мне было не нужно, никаких вещей и богатств — мне нужен был мой здоровый папа.

Парень внезапно замолчал и больше не произнёс ни слова, бесцветным взглядом смотря на город внизу.

Кэтрин слушала его с замиранием сердца. Оказывается, в мире есть люди, с проблемами куда хуже и масштабнее, чем у неё. Этот парень… Он столько всего пережил… Он видел смерть своей семьи своими же глазами. А она нет. Наверное, ей повезло, если это вообще можно назвать везением. Она понимала, что случилось потом, понимала его чувства, его боль.

«Как он держится? Как вынес всё это?»

Эти вопросы она ему и задала, на что и получила ответ спустя несколько долгих минут.

— Я просто понял, что это не выход. Моя семья не хотела туда, а я же что? Сам возьму и сдамся? Они бы не хотели этого.

— Ты очень сильный, — вздохнула Кэтрин, а тот просто улыбнулся, но как-то печально. — А вот я… Прости меня.

— За что?

— Я думала, что люди вокруг меня эгоисты, а сама ничем не отличаюсь от них. Я думала, что имею право распоряжаться своей жизнью, как хочу, но…

— Я рад, что ты поняла это. Твои родители бы не хотели, чтобы ты так просто отказалась от жизни. Это такой дар и даётся он не многим, — и снова эта грустная улыбка.

И тут Кэтрин словно обдало банным паром.

— Болезнь была наследственной…

Она во все глаза уставилась на парня, но тот лишь продолжал улыбаться, глядя на ночное небо.

«Такой молодой, но так научен жизнью…», — спонтанная, но настолько реальная мысль.

— Ты… Ты же… Как же… Значит… — язык заплетался. Хотелось сказать многое, но боялась не успеть. Время идёт по секундам, и каждая из них очень дорога.

— Всё будет хорошо, — ласково пропел парень, поднимаясь с крыши, видимо, собираясь уходить.

— Но как же ты? — отчего-то этот парень, спасший ей жизнь накануне, стал по-настоящему дорог Кэтрин. Она боялась за него, за его жизнь.

— Жизнь дана не всем: у кого-то больше, у кого-то меньше. Кто-то с остервенением борется за неё, а кто-то лишается, просто спрыгнув с крыши. Не трать её понапрасну, — после этих слов он просто скрылся за дверью.

Кэтрин сорвалась с места, забежала в здание, спустилась по лестнице, но загадочного парня так и не нашла…

Слёзы вновь навернулись на глаза, сердце сжалось в тиски. Было страшно. Но не за себя, а за неизвестного парня, которого она видела всего раз, но он уже успел стать ей таким дорогим. Ей хотелось помочь ему, как он сейчас помог ей; ей хотелось заботиться о нём, оттянуть неизбежное.

Не смея больше сдерживаться, Кэтрин расплакалась, подняла голову к небу, шепча всего одно слово:

— Простите.

Три года спустя.

С тех пор Кэтрин больше никогда не допускала в свою голову мысли о самоубийстве. Она поклялась себе больше никогда не являться на ту крышу. А сейчас… Сейчас у неё есть работа, дом, любимый кот. Словно и не было того кошмара, вот только…

После той ночи на крыше, Кэтрин пыталась найти своего загадочного спасителя. И однажды ей это удалось. Но… Было уже слишком поздно…

Джек Майклсон скончался на следующий день после их разговора. Ужасная болезнь забрала всю его семью, а теперь и его самого. Но не было ли всё напрасно? Нет, именно Джек научил её ценить жизнь. Именно он спас её от ужасного поступка. Она будет благодарна ему всю свою жизнь.

Сейчас Кэтрин стояла у четырёх могилок, оглядывая каждую, но задержала взгляд только на одной из них.

Семейство Майклсон. Все. Они хотели жить, но им просто не дали. Они сражались за жизнь, но попросту не было шансов. А у неё есть. И она будет жить. Ради них, ради своих родителей. Их память вечна. Они всегда будут рядом с ней. Несомненно, когда-нибудь они увидятся вновь, но не сейчас.

Разложив аккуратно на каждую могилку по две красные гвоздики, Кэтрин направилась дальше: к могилкам своим родителям.

Как-то один очень умный человек сказал мне: «Жизнь дана не всем: у кого-то больше, у кого-то меньше. Кто-то с остервенением борется за неё, а кто-то лишается, просто спрыгнув с крыши. Не трать её понапрасну» И он был абсолютно прав. Я буду ценить её, буду жить во имя них; в память о них.