Папа (джен)

Драко много читал о войне: вообще и в частности. Сперва приходилось довольствоваться тем, что мог предложить ему оскудевший после обысков мэнор, потом — разрозненными и иной раз удивительными в своей пропагандистской наивности томами министерской тюремной библиотеки (Макиавелли и гоблины, доживающие свои скучные дни в противоестественно-тесном соседстве на одной полке). Дальше, когда отзвучал треск сломанных в Визенгамоте копий, Драко набрался смелости для того, чтобы выбраться в маггловский мир. Выбраться — и утонуть в предвечном океане из пожелтевших и не очень страниц, щедро присыпанных черно-белым крошевом фотографий. Поначалу Драко читал только старые книги, по привычке доверяя им больше, чем изданиям последних лет, которые у него ассоциировались с крысиной улыбочкой Скитер и шелестом бесконечных тиражей «Ежедневного пророка», но постепенно это предубеждение развеялось.

Ему стали сниться странные сны. Чаще всего были закопченные и перевитые колючей проволокой кирпичные стены с приземистыми трубами — дым втягивается в осенние тучи, лают собаки, трещат выстрелы, а воздух тяжелый от гари, от пыли, от крови и пота. В октябре в мэноре заканчивался сезон урожая, обрывавшийся поздними красными яблоками с хрустящей горько-сладкой мякотью, и над хозяйственными постройками тоже вился-закручивался дым, который постепенно утягивало в облачное месиво такого же серого, как на фотографиях, неба. Кто-то в черном кричал и размахивал руками — призрак из его снов и воспоминаний, который чем дальше, тем сильнее напоминал другого, из книг и с черно-белых, изрезанных рябью кинопленок. Волшебный мир для волшебников, Германия для немцев, Азкабан для Пожирателей, Хогвартс для…

Драко положительно не знал, для чего ему было возвращаться в Хогвартс. Он запомнил замок разрушенным почти до основания, дымящимся от пожаров и изрезанным ранами от сотен заклятий. Разбомбленный город, над которым кружили самолеты и, как он ни старался выдрать ее из своей памяти, высилась проклятая Астрономическая башня. Она теперь была с Драко везде и всегда, выжженная в его мозгу. Ее тень отравляла ему жизнь постоянно: за завтраком, обедом и ужином, которые продолжали накрывать в отремонтированной большой гостиной, потому что иначе у матери начинали опасно подрагивать губы. Во время одной из таких тщательно отрепетированных трапез, когда башенная тень дотянулась до пустующего кресла во главе стола, мать и сообщила — вывалила ему на голову, — что он возвращается…

— Доучиться и сдать экзамены…

— Кому они теперь вообще интересны?

— Сдать экзамены вместе с другими детьми и поступить…

— В отделение для умалишенных Святого Мунго?

— В какую-нибудь Академию во Франции или, может, даже в Штатах.

— Ты…

На мгновение их взгляды скрестились. Это случилось впервые за много времени и оказалось таким болезненным, что у Драко перехватило дыхание. Провалившись в просветы между буквами, спрятавшись среди ровных незыблемо-честных строчек, он забыл, каково это. Позволил себе выбросить из головы тот убийственный в своей простоте факт, что движущаяся и говорящая фигура с восковым лицом в обрамлении белого облака волос — действительно его мать. Что его мать жива.

Мама? Нет, невозможно.

Голубые глаза заволокло блестящей пеленой, бледные губы сжались и дрогнули, как у капризного ребенка возле разноцветной витрины в Косом переулке. Его мать бы никогда себе такого не позволила, а переулок Драко почему-то помнил сожженным дотла. Эта картина в его воспоминаниях тянула за собой другие, со странными, непривычными глазу названиями. Башня колебалась, опасно накренившись. Огромное перерытое окопами снежное поле было засеяно железными остриями. Неуклюжие остовы печей торчали среди черных руин. Безмолвный крик тысячи воспаленных глоток и один-единственный тихий голос, который намертво врезался в кровь и нервы. Его должны были казнить вместе с остальными Пожирателями, но вместо этого он вернется в школу. Натянет на свое лицо другое, поприличнее, вытащит из недр пыльного шкафа школьную мантию, накупит сладостей — побольше шоколадных лягушек и лимонных долек к ним, да — и, дементор его побери, заявится в Хогвартс как ни в чем не бывало.

— Ты положительно свихнулась, мама.

— Не смей. Так. Со мной. Разговаривать. Если бы был жив…

Двери захлопнулись за ним как раз вовремя.

Драко быстро потерял счет плевкам в собственную физиономию. Было даже забавно: учеников-то вернулось всего-ничего. Он допускал, что половина из недвусмысленных знаков презрения к его ничтожной персоне была воображаемой — тем, что он должен был получить, но не получил. Волдеморт. Беллатриса. Сивый. Снейп. Тонкс. Люпин. Уизли. Дамблдор. Люциус Малфой. Имена выстраивались бесконечными рядами, падая ему на голову со страниц треклятого «Пророка» и вываливаясь из книг, которые он привез с собой с такими предосторожностями, будто среди них был припрятан как минимум крестраж. Слизеринские комнаты еще не восстановили, так что Драко вместе с остальными набравшимися смелости — наглости — собратьями по факультету определили в когтевранскую башню, но он ни часа не провел в новой спальне. Пустая хижина Хагрида, кое-как подправленная несколькими заклинаниями, стала для него странной смесью из Тайной и Выручай-комнат, а заодно и бомбоубежищем. Вездесущая МакГонагалл, разумеется, в два счета раскрыла его секрет, но почему-то решила оставить Драко в покое, и он даже почувствовал некое подобие благодарности.

Помимо никому не нужных часов в нескольких лекционных залах, ученики старших курсов были заняты на восстановительных работах. Драко выбирал самые грязные участки, которых избегали все остальные, и с остервенением очищал от копоти кирпичи, собирал крошку из битых стекол, стирал со стен пахнущие гнилой кровью следы заклятий. Иногда до него доносились шепотки про проклятого Пожирателя, который пытается искупить свою вину, но дело было не в этом. Драко отчаянно старался спрятаться между обломков, укрыться среди них, как укрывался среди книжных абзацев, ненавидя одних, позволяя себе — идя на эту уступку собственной слабости — сочувствовать другим, и всегда оставаясь посередине. Чистый и беспристрастный, как книжный переплет, как нити, скрепляющие разрозненные страницы событий. Может, когда-нибудь, через пять-шесть столетий… Но у некоторых поступков нет оправданий, кто бы их не совершил и какова бы ни была цель — таковы законы.

Витраж упорно отказывался поддаваться магии. Огромная разноцветная куча обломков, вызывающая сладковато-грязное подобие восхищения масштабами разрушений. Драко не задумываясь ввзялся в обреченный бой и через три часа, стирая со лба пот, понял, что простыми решениями тут не обойдется. Он обошел ломкую груду, угрожающе блестевшую острыми гранями, покачал головой, оглядел пустой зал — только он, стекло и битые кирпичи. Его охватило странное спокойствие определенности, как будто он нашел свое место среди мироздания, качавшегося, как веревочный мост. Зачем-то щелкнув пальцами, он крепче сжал палочку и принялся за дело.

Драко удалось восстановить как минимум пятую часть, когда они появились на пороге зала. Солнце вспыхнуло в зеленом и раскидало кокетливые лучи по страшным в своей безразличной отчужденности лицам. Финниган, Корнер, Дэвис, Джонсон и… Драко впервые так сильно пожалел о своем возвращении. Зеленое лопнуло перед его глазами, осыпав его осколками с головы до ног. Он ощутил во рту колючую крошку, а потом отлетел к стене, думая о том, что целый день работы пошел насмарку.

— Трус!

— Пожиратель!

— Убийца!

Набор показался Драко забавным — если второе и третье сочетались друг с другом, то первое вступало с ними в неразрешимое логическое противоречие, хотя было куда ближе к истине. Трус. Лжец. Предатель.

— Хватит! — по-девчачьи истерично взвизгнула Грейнджер, и у Драко потемнело перед глазами. Мэнор, огромные глаза Добби, безумный смех и голос, бьющий его о стены. Ее заткнули — тотчас же заставили захлебнуться. Когда она замолчала, Драко вздохнул с облегчением и подумал о том, что, наверное, мог бы расстреливать пленных. Лишь бы они перестали орать, а остальное не так уж важно.

Они оттащили его в какой-то из еще не восстановленных классов и затолкали за покосившуюся дверь. Заклинаниями, как будто опасались испачкать руки. Палочка осталась лежать возле заново уничтоженного витража. Тьма окутала его, и в ней угасли все звуки, кроме его собственного хриплого дыхания. Драко заметался из стороны в сторону, раня руки о бесконечные каменные и деревянные обломки, наощупь нашел стену и привалился к ней, успокоенный обретенной опорой. Плевать, плевать. Бывало и страшнее — например, когда-то давно в апрельском Берлине… Так надо, так надо. Так правильно. Он заслужил.

Сквозь суматошный стук сердца Драко расслышал легкий, едва различимый шорох. Крыса? За голым вертким хвостом потянулось неуклюжее тело, выплыли из темноты желтые зубы и свинцовые глазки. Драко зажмурился, чувствуя, как откуда-то изнутри больной головы выплескивается чернильно-черная паника. Следом за Петтигрю зашелестела по камням змеиная чешуя, воскрешая в памяти ненавистный голос. Голосов уже давно стало так много, что Драко предпочел бы оглохнуть. Он открыл глаза — инстинктивно, потому что иначе было не справиться. Никакой смелости или извращенного любопытства, заставляющего взглянуть в лицо собственному страху, просто так было проще. Легче.

Из угла сеялся, растворяя темноту, блеклый и слабый свет. Как осенний дождь, прошивающий облачную завесу тонкими нитями. Это было даже красиво, или хотя бы не так плохо, как полная темнота, и Драко смотрел, не в силах оторвать глаз, хотя понимал, что ничего хорошего этот свет не означает. Иначе они бы не приволокли его сюда. Свет усилился и стал более мертвенным. Драко сглотнул густую слюну, отдававшую кровью, подтянул колени к груди и замер. Правая рука сжалась в кулак сама по себе, приученная чувствовать теплое древко — пустая и беззащитная. Может, если бы Волдеморт победил, все было бы не так плохо. По крайней мере, он сошел бы с ума в собственном доме, под заботливым присмотром любящих родителей.

Дверь распахнулась с царапающим нервы скрежетом. Тяжелая ржавая дверь с маленьким зарешеченным окошком наверху. Драко хорошо ее помнил — даже то, что в правом углу остались полустертые следы номера. Сердце колотилось больно и часто, било по легким, мешая вдохнуть. Это невозможно. Не здесь, не в Хогвартсе, где каждый найдет помощь, если в ней нуждается. Сколько глупого гриффиндорского пафоса. Дамблдор знал, о чем говорил — он-то свою нашел. Хорошо ему, и Снейпу, наверное, тоже. Герои…

Последние двадцать-тридцать сантиметров своего пути в никуда дверь проделала бесшумно, и от этого стало еще страшнее. Безысходность, смешанная в равных пропорциях с беспомощностью — залить в котел, кипятить полчаса, постоянно помешивая в какую угодно сторону, а потом выпить залпом и сдохнуть.

Он появился на пороге внезапно. Драко не сразу поверил глазам. Высокий, худой, с всклокоченными белыми волосами и отросшей такой же белой щетиной. Когда его вывели, Драко никак не мог узнать его. Думал, что это ошибка, путаница, что его подменили и привели вместо него какого-то безумного старика, потому что… Он вышел горбясь и остановился, шумно дыша, как будто несколько шагов из камеры отняли все его силы. Взгляд беспокойно метался из стороны в сторону. Оглядев их несколько раз, он будто бы опомнился: Драко показалось, что на дне потерявших цвет глаз вспыхнуло узнавание. Мать не то всхлипнула, не то вздохнула, дернулась, и Драко изо всех сил вцепился в ее локоть. Она подчинилась тотчас же. Застыла, чуть приоткрыв рот, как будто увидела перед собой нечто удивительное.

— Драко… Сын…

Он уже мертвый, он уже мертвый, уже мертвый, мертвый, мертвый, мерт…

— Сынок… Драко!

Хриплый голос царапал перепонки.

— Ты не мой отец, — выплюнул Драко в темноту, и Люциус в дальнем углу комнаты обиженно вздернул подбородок. Полосатая роба, висевшая на нем мешком, была вытерта и выпачкана. Худые руки то и дело подрагивали, а кожа на лице туго обтянула кости. Видимо, его не слишком-то сытно кормили — к чему тратить на смертника такие необходимые теперь ресурсы? Это честно, это справедливо, это право победителя, и вообще, их могли бы убить сразу, прикончить на месте, а так у него был шанс осознать… Перевоспитаться. Прийти перед смертью к истине, которая ускользала от него столько лет.

— Убирайся! — выкрикнул Драко, и темнота вокруг него содрогнулась. Люциус поднес ко рту трясущиеся руки. Сквозь дыру в рукаве виднелся костлявый локоть. Его вещи — мантия, трость, рубашка, брюки, сапоги — их так и не вернули.

— Я это все для вас. Для тебя и мамы. Ради нас… — прошептал голос как будто внутри него. Драко протестующе замотал головой.

— Пожиратель. Убийца. Предатель. Трус!

Дементора оттянули заклинанием в сторону. Фигура в углу как будто уменьшилась. Драко ожидал, что узник рухнет на колени, но он остался стоять, беспомощно опустив руки. На его лице были растерянность и обида. Он дернул плечом, повернулся и снова обвел их взглядом — на этот раз его глаза остались пусты. Воздух взорвался ликующими возгласами и рукоплесканиями. Драко, спохватившись, снова схватил мать за руку, радуясь тому, что ей хватило совести не устраивать сцен. Они бежали к выходу двумя трусливыми крысами, стараясь никого не задевать. Впрочем, это было лишнее унижение. Люди сами расступались перед ними. Драко закрыл глаза, мечтая очутиться подальше отсюда — где угодно, в ледниках Антарктиды, на необитаемом острове посреди Северного моря, в пещерах Южной Америки, только бы… Только бы не видеть.

Когда он снова открыл глаза, ничего больше не было. Ни света, ни двери, ни человека в полосатой робе. Ничего, кроме темноты и пыли. Драко медленно встал и протянул руку, нащупывая прохладную пустоту. Призрак? Откуда? Если он и остался, то там, в Азкабане. Драко сделал несколько шагов вперед, чувствуя камни под ногами и странную смесь облегчения с разочарованием внутри. Может, это просто видение. Мало ли, что могло приключиться с его мозгами за все это время, пока шли обыски, пока вели допросы, пока длились суды…

— Кто ты?

Голос утонул в тишине и мраке, будто камень, брошенный в Черное озеро. Где же дракклова дверь? Если эта кучка идиотов запечатала ее каким-нибудь заклинанием, он не преминет нажаловаться МакГонагалл…

Когда пришло известие о его смерти, в мэноре тоже было темно. Мать не выходила из своей комнаты и не поднималась с постели, очень кстати разбитая какой-то нервной болезнью. Драко принимал авроров, которые шастали к ним, как к себе домой, вел переписку с Шеклболтом и Поттером, отсылал поганых репортеров, подписывал бесконечные документы и ждал — ждал письма со слишком хорошо знакомой печатью, но все равно оказался к нему не готов.

Сообщаем вам, что Люциус Абраксас Малфой…

Целых пять минут он спрашивал себя, кто это.

Протянутая рука опустилась, расчертив линией пустоту. Драко замер, закрыв глаза. Губы его шевельнулись сами по себе, складывая буквы в короткое слово.

— Папа?

Никого не было. Видение исчезло, оставив его разбираться со всем дерьмом в одиночестве. Это было вполне в привычках Люциуса — сколько Драко себя помнил, он всегда так поступал.

— Папа!

Горло обожгло, будто в рот плеснули кислоты. Драко задохнулся, закашлялся, вцепившись в мантию, а потом закричал еще раз — снова и снова. Боль разносилась эхом внутри его головы, рассыпая расставленные в строгом порядке мысли. Азкабан-Косой переулок. Хогвартс-Мэнор. Улыбающаяся мать машет ему с платформы. Он оборачивается, видение идет рябью и исчезает, чтобы тут же смениться другим.

Пахнет колючей свежестью еловой хвои и сладкой выпечкой. В воздухе в волнах негромкого смеха плавают огоньки. Ему уже десять лет, но Йоль до сих пор его любимый праздник. Драко бежит, чуть не поскальзываясь на зеркально блестящем полу, останавливается, задирает голову, смотрит прямо в глаза незнакомца. Спокойное тепло ложится ему на плечи.

У человека, стоящего перед ним, его лицо, его глаза и его волосы. Драко смотрит в ожидании. Разукрашенный мэнор меркнет и утихает, становясь скромным подножьем. Человек едва заметно кивает, а потом отвлекается на прибывающих гостей. Серебристое шитье на парадной мантии блестит, шелестит ткань, отсветы скользят по камню.

— Малфой, очнись, черт тебя побери.

Веки такие тяжелые, будто он проспал целую вечность, выпив накануне пару бутылок огневиски. Свет режет глаза — снова вездесущая пыль и стеклянная крошка. Над ним, совсем близко от его лица, так, что тепло дыхания касается кожи, Грейнджер.

— Что за…

— Боггарт, — кивнула она со странной уверенностью и зачастила: — Это был боггарт. Я сообщила о случившемся МакГонагалл, так что можешь быть уверен, что этого не повторится. Хочешь, я провожу тебя к мадам Помфри?

Драко уставился на нее. Ее темные глаза казались огромными из-за таких же огромных синяков.

— Это был не боггарт. Не может быть. Я… Я его видел.

— Нет, Малфой. Мы наткнулись на него пару часов назад. Это была выдумка Финнигана, — пробормотала Грейнджер и отвела глаза. — Давай, поднимайся. Я нашла тебя тут, у двери.

И я все слышала.

Молчание, повисшее между ними, можно было резать ножом. Или Сектумсемпрой — было бы куда эффектнее. Снейп, наверное, страшно гордился Поттером.

— Я… — начала было Грейнджер и вдруг отвернулась, скривившись, будто прикусила язык. На сером камне расплылось несколько маленьких мокрых пятен. — Мои родители… Ну, ты же знаешь.

Драко повернулся на бок, уперся локтем в пол и с трудом поднялся на ноги.

— Мне плевать, что ты там бормочешь. Отвали от меня, и дружкам своим передай, чтобы отвалили.

— Мне очень жаль, Драко, — донеслось до него, когда он уже забыл о ее существовании. — Прими мои соболезнования.