Слова, которые никто не услышит (джен)

Очередной декабрь. Легкий ветер играет со снежинками, опускающимися с темного неба, и ложащимися ковром на мостовые Готэя. Снежный ковер уже покрыл их собой, белые шапки легли на покатые крыши, придавая обычно строго правильным, геометрически выверенным зданиям немного забавный, нахохлившийся вид. Так непривычно...

Мацумото слегка поежилась, жалея что не догадалась накинуть на плечи хотя бы домашнее кимоно, выйдя на крышу штаба Десятого отряда в своем привычном форменном косодэ. Пар вырывался изо рта, когда она дышала на руки, чтобы чуть-чуть их согреть. Но возвращаться за одеждой вниз уже не хотелось. Она боялась не успеть.

Расчистив небольшой участок крыши от снега, Рангику присела на него, поставила рядом небольшую корзинку, и открыла ее. В корзинке оказалась небольшая бутылочка сакэ, сакадзуки, и коробочка с аманатто. То что нужно для маленькой церемонии для одной женщины...

Налив буквально один глоток сакэ, она посмотрела в миниатюрную чашу, и вздохнула. Обычно такая мелкая посуда казалась ей смешной. Разве что в качестве аперитива перед действительно серьезными размерами. Но сегодня напиваться ей почему-то не хотелось. Хотя порой ей казалось, что именно напиться до беспамятства ей и нужно. Так, чтобы больше не вспоминать ничего. Ни прошлого, от которого хотелось выть как раненой волчице, ни того, кто подтолкнул ее к этому, ни того, что сделали они вместе и последствия чего она несет на себе вот уже сколько лет. Но нельзя не признавать очевидную истину. Она бы сделала это опять. И снова, и снова. Разве что изменила бы что-то. Чтобы не приходилось скрываться. Чтобы не прятать боль в душе за пьяной расхлябанностью и показушным раздолбайством. Чтобы он смотрел на нее не как на нерадивого лейтенанта а как на родного и любимого человека.

Но нет. Нельзя. Не после того что она сделала.

Воспоминания накатили опять. Как и всегда в этот день.

Как Гин оставался у нее на ночь, и как они любили друг друга.

Как Ичимару все реже заходил к ней. Как его служба лейтенанта и ее, номерного офицера, все дальше и дальше отдаляли их. И как она поняла, что носит ребенка.

Как ей пришлось делать тяжелый выбор. Жалование у номерного офицера Готей не очень большое. Поднять ребенка — не хватит. Да и о дальнейшей службе не может идти речи. Беременность у населения Общества душ — явление редкое, так что в уставе Готэй 13 и речи не шло о каком-то там декретном отпуске и содержании ребенка. В лучшем случае у нее его отнимут и отдадут в какой-нибудь жуткий приют в Руконгае. А в худшем — выкинут и ее вместе с ним. И что тогда она будет делать? А ведь повышение уже не за горами.

Рангику была честна с собой и своими мыслями. Да, ее посещало жестокое желание избавиться от ребенка. Это было бы просто. В дальних районах Руконгая можно найти всё что угодно. И уж точно можно найти каких-нибудь врачей, готовых за звонкие монеты прервать нежелательную беременность.

Но она не смогла. Это был его ребенок. Его и ее. Живое доказательство того, что ей не приснилось, она не придумала эти чувства, эту близость, все то, что она любила и чего ей не хватало в Гине. И убить этого малыша? Нет. Она не сможет этого сделать. И другим не позволит. Скорее умрет сама.

Но и растить его она не сможет. Придется принять тяжелое решение.

Беременность она скрывала столько, сколько могла. Пока даже самые широкие косодэ не перестали скрывать живот, а подружки не начали косится на внезапно резко сменившую стиль Рангику. Пришло время идти ва-банк. На стол капитана Шибы лег рапорт, в котором Рангику, с фантазией расписав симптомы резко навалившейся болезни, слезно просила отпуск на несколько месяцев, дабы поправить здоровье на каком-нибудь руконгайском курорте. Иссин поухмылялся, но рапорт подписал, дав своей подчиненной три месяца на «лечение», посоветовав не слишком налегать на «лекарства» и в срок быть в отряде как штык. Посвежевшей и отдохнувшей.

Теперь-то Мацумото понимала, что капитан давно уже раскусил ее ситуацию, и потому и дал ей такой огромный срок. Где это видано, чтобы отпуск давали на три месяца? Провести Иссина было сложно, если, конечно, он сам не хотел быть обманутым. С одной стороны Рангику немного злилась на своего бывшего капитана. Мог бы и помочь беременной женщине, поднять какие-нибудь связи, подергать за ниточки, чтобы ей не приходилось проходить через такие испытания. С другой же — теперь она особенно четко понимала, какие проблемы были бы у самого Шибы, если бы правда о ней стала бы общественным достоянием. Ее судьба, само собой, была бы незавидна, но и капитан, и весь отряд, огребли бы дисциплинарных репрессий от души. Готэй 13 никогда не был организацией, где начальство со всей душой подходит к проблемам подчиненных. А вот наказывать за промахи, реальные и мнимые — это у Совета было любимым занятием.

Так что Иссин действительно сделал все что мог в той ситуации. И теперь Мацумото была ему действительно благодарна.

Рожать ей все равно пришлось в Руконгае. Но не так далеко, как она боялась. К счастью, в первом районе Западного Руконгая нашлась старая повитуха, которая приютила Рангику у себя, и в положенный срок приняла ребенка.

Это был мальчик. Когда сморщенные руки бабки подали ей этот маленький, сморщенный комочек жизни, который пытался судорожно извиваться и кричал, надрываясь изо всех сил, Рангику плакала. Не от боли, нет. Впервые в жизни она испытывала чистое и незамутненное счастье. Счастье человека, который обрел что-то, ради чего не жаль умереть. Что-то такое, что имеет больше значения чем все, что ее окружает.

Но в глубине все равно крутился страх. Как мерзкий червяк он отравлял ее радость. Страх, выросший из понимания, что она все-равно не сможет взять его на руки, и вернуться с ним в казарму, которая уже стала ее домом. И что если она все-таки это сделает — она никогда уже его не увидит.

Малыш был обмыт, насухо вытерт и завернут в чистое полотенце, и уже присосался к ее полной груди, в первый раз в жизни пробуя материнское молоко. Рангику не могла оторвать от него глаз, и лишь ласково перебирала пальцами тонкие волосики на головке. Уже белые, почти прозрачные... Как у отца... Сквозь затуманенный счастьем разум пробился голос.

— Как вы его назовете, госпожа?

С трудом оторвавшись от малыша, Рангику подняла глаза на повитуху. Старая женщина была добра к ней, и видно что отнюдь не из-за денег. Рангику каким-то шестым чувством ощущала, что она не навредит ей и малышу.

— Он похож на отца... Но я... Не знаю. Пока не знаю.

Чуть погодя она спросила бабушку.

— Вы разрешите мне еще какое-то время остаться у вас?

Старая повитуха всплеснула руками.

— Молодая госпожа, неужели вы думали что я погоню вас с младенцем, сразу после родов, прочь?! Конечно вы останетесь здесь пока не оправитесь, и пока малыш не окрепнет! И вам, и ему сейчас нужен покой!

Рангику снова перевела взгляд на ребенка. Ее сынок усердно сосал грудь, в процессе успевая позевывать. Мацумото улыбнулась, устроилась поудобнее, и стала баюкать малыша...

Спустя почти месяц отпуск подходил к концу. Скоро было нужно возвращаться в отряд. А значит — расстаться с сыном. Мацумото так и не смогла придумать имя. Или не смогла заставить себя... Проще не знать кто он, и как его зовут. Возможно, так получится забыть о том, что ей скоро придется совершить...

Она думала что ее сердце разорвется. Лишь диким усилием воли ей удалось заставить себя не плакать. С каменным лицом и ужасной болью внутри она отдала младенца той самой повитухе. Она уже успела все ей рассказать. Пожаловаться ей и поделится горем. Старуха сочувствовала ей, но что она могла сделать? Изменить жестокие законы? Заставить жеманных и чопорных стариков из Совета вспомнить о том, что есть кто-то кроме них, и эти люди страдают из-за их глупости и надменности? Это лишь фантазии. А в реальности ей приходится отдавать единственного сына в руки той, кого она впервые встретила несколько месяцев назад. И уходить, хотя ноги не идут, делать каменное лицо, хотя слезы начинают течь сами собой, и ни в коем случае не оборачиваться. Потому что, как в той сказке, если обернешься — уйти уже не сможешь никогда.

И что хуже всего, каждый год, каждый раз когда Мацумото вспоминает этот эпизод своего прошлого, она понимает, какой дурой тогда была. Как нужно было поступить. Как нужно было послать к Пустым весь Готэй вместе взятый, Ямамото, Совет, самого Короля душ, если уж на то пошло, и остаться с сыном, растить его самой. Что такого ужасного в этом Руконгае?! Город как город, где-то лучше, где-то хуже, но жить там можно! Вон, миллионы живут, и ничего... Неужели она бы не справилась?

Нет, справилась бы. И сын бы рос у нее на руках. И не было бы этого жуткого стыда и ощущения себя последней мразью и предательницей. И пусть не стала бы лейтенантом. Пусть бы не виделась больше с Гином. Пусть... Тем более что он и так не обращает на нее особого внимания... Иногда ей казалось, что он давно уже все знает. Потому и не подходит больше, не говорит, даже взглядом не удостаивает... Презирает за то, что бросила их ребенка на произвол судьбы...

Слеза скатилась по щеке и упала в чашку с сакэ... Мацумото этого не видела. Она сидела на заснеженной крыше, подняв голову и глядя на звезды. Такая же самая ночь. Как и тогда. Тоже холод, тоже звезды. И тоже больно...

Да, потом она его нашла. Каким-то чудом, не иначе. Помогла, направила на верный путь. Приглядывала за ним. Но самого главного уже сказать не могла. Язык не поворачивался. Такие короткие слова. «Сынок, я твоя мама». Но сказав их она бы все уничтожила. Все, чего смогла добиться за эти годы. Пусть не идеально, пусть хоть как-то, но она рядом с ним, и защитит его от всего. Она увидит как он вырастет. И она будет за него счастлива. Но знать о том, как она поступила с ним, по глупости, по молодости... Нет.

Зимнее, холодное небо разорвал взрыв фейерверка. Разноцветные цветы распускались в небесах над Готэем. Снизу раздавались пьяные голоса.

— Ур-ра!!! Долгой жизни капитану!

— Поздравляем, капитан!

— С Днем Рождения, капитан Хитсугая!

Мацумото улыбнулась. Как раз вовремя. Молодцы.

Ее отряд любил своего капитана. Даже в такую холодную ночь, они все равно вышли на улицу чтобы отметить его праздник и запустить салюты. Даже если он не слышит. Тоширо всегда ложился рано. Он всегда хотел побыстрее вырасти, даже когда стал капитаном эта наивная детская мечта не оставляла его. А когда кто-то сказал ему что «дети, которые хорошо спят — хорошо растут» — принял это как руководство к действию, и любую свободную минуту старался уделять сну. Иногда Мацумото казалось, что если бы она хорошо исполняла свои обязанности лейтенанта, Тоширо спал бы по 16 часов в сутки.

Рангику залпом выпила сакэ, бросила в рот аманатто, и собрав все в корзинку, осторожно спустилась с крыши. Пройдя в теплое помещение, она зябко повела плечами. Поставив корзинку на столик, заваленный бумагами, которые ей нужно было разобрать еще пару дней назад, она осторожно подошла к спальне Тоширо, приоткрыла дверь, и улыбнулась.

Мало кто признал бы в этом вихрастом мальчишке с пепельно-белыми волосами, раскинувшемся на кровати под полусползшим одеялом, грозного капитана 10-го отряда. Только ребенок. Ребенок, который должен жить счастливой мальчишеской жизнью. Играть в мяч со сверстниками, дразнить девчонок, заниматься скучными домашними делами и в целом быть просто мальчиком. А не человеком, решающим судьбы сотен и тысяч взрослых людей, доверивших ему свои жизни...

Но так уж распорядилась злодейка-судьба. И глупость одной отдельно взятой девушки, запутавшейся в себе...

Мацумото подошла к спящему капитану, поправила ему одеяло, пригладила волосы, и, поддавшись внезапному порыву, прикоснулась губами ко лбу мерно дышащего парнишки.

И прошептала слова, которые никогда не сказала бы ему глядя глаза в глаза.

— С Днем Рождения, сынок...