Не сегодня, дорогая, не сегодня... (джен)

— Ты опоздала.

В комнате с плотно задернутыми портьерами сильно пахло лавандой, полынью и ромашкой. Будто бы входишь в зельеварческий отдел местной аптеки на Диагон-аллее, а не в покои леди Малфой. Последняя величественная женщина этой семьи вознамерилась покинуть этот мир именно сегодня. Теплым апрельским днем, дождавшись, чтобы расцвели её любимые крокусы, а соловьи наполнили некогда прекрасный сад, ставший лишь чуть более запущенным с началом болезни леди Нарциссы.

Что ж, женщинам этой семьи не суждено прожить долгую и счастливую жизнь, и я могу сказать, что моя сестра продержалась так долго лишь благодаря блэковскому упрямству. Всю эту длинную череду лет, когда смерть стояла за ее левым плечом, она решительно оборачивалась, чтобы сказать ей «не сегодня, дорогая, не сегодня». И вот, кажется, пришел тот день, когда она все же приняла приглашение, любезно протянутое костяной рукой, чтобы отправиться дальше.

— Прости, я просто знала, что ты дождешься меня, — пожимаю плечами и лукаво улыбаюсь, ведь сарказм — лучший спасательный круг, когда горе накрывает тебя с головой, когда сил улыбаться уже больше нет, а слезы уже опустошили тебя до самого дна. —Зато я принесла тебе цветы из своего сада.

Единственное, что нас объединяло в детстве, то, что мы пронесли вдвоем через всю жизнь — это любовь к цветам. Каждая из нас бережно растила свой сад, оберегая его от вредителей и чужаков. Наши сады всегда были такими разными, отражая наш взгляд на мир и наши характеры, но любовь к своим самым дорогим цветам, кропотливая забота о них, объединяла нас. И пусть седина уже тронула наши виски, а морщины в уголках глаз стали заметны, в душе мы были все те же. Мы обе были Блэк, от рождения и до смерти.

— Твои полевые цветы затмят запах моих крокусов.

Она слабо улыбается, и ее лицо становится чуточку светлей. Разглаживаются глубокие морщины на лбу, приоткрываются голубые глаза, и она смотрит прямо на меня. И на секунду весь мир замирает, мы будто снова маленькие беспечные дети, что носились по маминому саду, играя в догонялки. Будто не было войны и потерь, не было всего этого горя, всех обид и предательств, не было всех ужасов, что обрушились на наши головы. Были только мы. Мы двое.

Мне всегда казалось, что до этого момента еще долго, что мы успеем встретиться и поговорить, что мы сможем все исправить. Только жизнь не хотела становиться на паузу, у нас были другие важные и срочные заботы. Наши миры пусть и стали открытей друг для друга, но так и не смогли соприкоснуться. Мы были столь близкими, сколь и чужими.

— Я не ожидала…

Хочу сказать, что не ждала ее приглашения, скорее, извещения о похоронах, хотя и тут я не была уверена. Мы с Люциусом так и не смогли поладить, хотя теперь он не скрывал от жены мои письма, наполненные веселыми и грустными рассказами и колдографиями. Она даже присылала для Теда подарки, изредка и будто бы случайно, не к празднику, а просто так, комментируя это записками в стиле «я просто проходила мимо витрины и вот, подумала, что ему понравится». Я всегда знала, что моя сестра не делает ничего просто так, но ни разу не сказала ей об этом прямо. Подарки всегда были наполнены любовью, я это чувствовала. Нарцисса будто пыталась искупить свою вину передо мной и моей дочерью, и дать ее сыну то, что когда-то не дала ей.

Несмотря на наши участившиеся вспышки близости, я не думала, что Нарцисса захочет увидеть меня перед своей смертью. Мы немного сблизились после войны, когда обиды поутихли и горе стало ощущаться не таким тяжелым грузом. Мы обе потеряли тогда сестру, и не только ее. Вместе с Беллой будто бы рухнула какая-то стеклянная стена, что не давала нашим душам снова коснуться друг друга. Мы горевали, но, вместе с тем, мы чувствовали облегчение.

— Я должна была. Столько всего было не сказано, столько всего было сделано зря, — она затихает, делает несколько глубоких вдохов, я интуитивно подхожу ближе и беру ее за руку. Как тогда, когда мы были совсем маленькие, и Нарси попробовала волчьи ягоды в нашем саду. Не помню, было это на спор с Беллой или она просто напутала, но ее лихорадило всю ночь. А я сидела рядом и держала ее за руку, вот прямо как сейчас. Только тогда я знала, что к утру ей станет лучше, а сейчас… я практически уверена, что скоро ее вовсе не станет.

— Ты ничего мне не должна, дорогая. Мы многое сделали в этой жизни не так, но нам не стоит жалеть о прошлом. Мы просто жили так, как считали правильным. Все мы.

На ее прикроватном столике, словно толпа молчаливых плакальщиков, стоят колдографии всех наших почивших родственников. Вальбурга хмурится от дыма, очевидно, потому что Орион курит трубку, Друэлла поправляет прическу, пытаясь выбрать более удачный ракурс, стоя рядом с Сигнусом. На очень юношеской, школьной колдографии Сириус одергивает Регулуса за полы мантии, а тот все время на него злится. Беллатрикс здесь на фото со своей свадьбы, которое загнуто пополам, очевидно, Нарси хотела видеть только сестру. Портреты семьи Малфой стоят чуть поодаль, словно мертвые не должны соседствовать с живыми. Последнее семейное фото, где Астория еще жива, а затем еще одно с тремя поколениями мужчин, Драко еще держит маленького Скорпиуса на руках, а Люциус стоит у него за плечом. Меня охватывает чувство ревности и тоски — у Тэда никогда не было и не будет такого фото.

Нарцисса чуть сильнее сжимает мою руку, и я вижу, что ее сковывает очередной приступ боли. Проклятие сжигает ее изнутри. Убивает каждую клеточку ее тела, каждую частичку души. В одном из прошлогодних писем, когда это все еще только начиналось, мы все надеялись, что леди Малфой удастся вылечить. Тогда она сказала мне, что взяла на себя все то зло, что мы творили, чтобы оно не преследовало нас по ночам. Взяла боль за нас всех. За грехи Беллатрикс и Люциуса, за смерти, что они совершили, за то, чтобы у Драко была другая, нормальная жизнь, чтобы он был счастлив. Видимо, ее жертвы было недостаточно. Ее сын будет жить, но без жены и без матери, в одиночку воспитывая своего ребенка, сломленный и опустошенный этой войной. Как и мы все, искупая грехи своего прошлого.

— Зато скоро я увижу их.

Нарцисса улыбается снова. Меня не покидает ощущение, что она уже ждет момента, когда сможет обнять Беллу и Сириуса, потрепать по щеке малыша Регулуса, ощутить себя среди семьи. Я, последняя из Блэков, буду ходить по этой земле, ходить без нее, без кого-либо родного в этом большом и огромном мире. Боль в груди сжимает сердце с новой силой, но я должна жить дальше. Должна отпустить ее, простить ее. Нарцисса начинает тяжело дышать, и я кладу ей на голову холодный компресс с прикроватного столика, глажу ее по руке, пытаясь оставить себе хоть что-то. Но забирать себе последний вздох Нарциссы, когда за дверью ждут ее муж и сын, я считаю нечестным. Это неправильно по отношению к ним. Семья должна быть рядом. Тихонько целую ее в висок напоследок.

— Я прощаю тебя, прощаю тебя за все. Передай Белле привет и скажи… что я скучаю.