Моя техно-кобра (гет)

Она кружится.

Она кружится в этом упоении, её проедает неон икс-реем, до косточек, до кокаиновой щекотки в носу, до металлического звона в ушах, до боли в воспаленной печени, до вишневого спирта в Mort Subite. Идеально, чтобы выпить и разбиться в толпе ревущего-рвущего рейва.

Она движется, искрится грозой, серебрится ярче многоглазой луны, золотится кольцами на пальцах, в носу, на хрящике ушей, разливается пивом, раскатывается смехом, грехом, бетоном из звуков.

Чувство сладкой неразборчивости подобна патоке, такой тягучей и липкой, в которой ты попадаешь, словно муха.

Как маленькая мушка над губой парня, с которым ты целуешься неприятно, чужеродно, не ощущая ничего, кроме бесцветной тоски и зубов на губах.

Её полиэстерная куртка рябит в громкой тишине. Она оглушена.

Тишина испуганно вздохнула. Она где-то не здесь.

Кто не здесь?

Душа, искусанная грустью и искушенная захолустьем на отшибе Берлина.

Но всё же кто-то здесь?

Душе неожиданно тихо.

Не успев как следует наплевать в рот парню, трясущегося в бойком приходе, она была вырвана из его костлявых объятий, понимая, что происходит.

Её тащили в сторону, подальше от пёстрой бесовщины, куда-то в тень под лестницей, на которой бешено прыгали резвивые огоньки, напоминая о конечности сладострастного момента.

— Вот ты где, сука! Как же я давно...

— Что? Ты?..

Её безбожно трясут, кидают к стене, хватают за обслюнавленный подбородок, сжимая челюсть до тихого хруста, обжигая глазами.

Этим адом его взглядов, где пылает Геена Огненная. Глаза прострелянного цвета.

— Люсьен, отстань, я тебя прошу! — Она начинает истошно скулить через его ладонь. Ей казалось, что вот-вот, и её голова будет размозжена от его пылкого давления в стену, а мозги стекут на пол.

Под душой прострелено.

Взглядом его.

— Никуда ты больше от меня не уйдёшь. — Он больно сжал её запястья. — Твоя годами проверенная наивность сразу подскажет, где ты.

Она смотрит на него широко открытыми глазами, полностью онемевшая, покалеченная его же сумасшествием. Он тяжело дышал ей в ухо, сжимая её всю в маленький истеричный комочек, сдавливая ей грудь своим телом.

— П-п-пожал-луйста...

Она больше ничего не могла сказать. Вместо кома в глотке она ощущала его язык, туманом застилающий её сознание.

Она знала, что за этим туманом следует обрыв.

Побудь моей пропастью.

Он хватает её за бёдра. Вместо прикосновений пальцев она ощущает пронзительную боль по всему телу. Сознание уходит куда-то ещё дальше, дальше и дальше. Она была пьяна без пользы: она всё ещё здесь остаётся.

— Ох, как ты красиво двигаешься. — Он по-отечески, с издевательской нежностью поцеловал её в ухо. — Моя техно-кобра.

Для него — их связывало многое, для неё — их связывала только мокрая ниточка слюней между их губами.

— Люсьен, — она выжимала из себя последние слова, оставшиеся на донышке сознания винными камнями, — почему не понимаешь?!

Она уже перекрикивала музыку, возвращаясь к здесь и сейчас, и слабо, чуть дыша, продолжила:

— Нет! Уходи! — Она пыталась его оттолкнуть, но было тщетно. — Уходи!

Её угрозы не могли ни пронять его совесть, ни потревовожить всполохами его воспитание.

— Я не хочу, чтобы ты была с ним. Я хочу быть с тобой.

Он снова сжимал ей челюсть, приподнимая её голову, словно кукольную, и полностью обезоружил её чувством собственного поражения.

Это рукопожатие едва ли удастся назвать настолько крепким, насколько это возможно: лишь только мускулистая рука, запястье которой пересекала вздувшаяся синюшная вена, в тисках сжимала её горло.

Она мимолётно обрисовала эту безмолвную улыбку на дрожащих от возбуждения губах, и на мине не остаётся ни следа от хладнокровия.

Перед её глазами пробежали унылые вечера, наполненные чувством безнадёжной утраты и какой-то бесцельной надеждой на что-то лучшее, перемешивались сюжетами замызганных книг, кофе с солью вместо сахара, добавленной по жуткой невнимательности, и дурью в башке.

— Я по своей натуре немного романтик и только на втором плане полный мудак. — Он размазал слезу по её щеке и тонко ухмыльнулся.

Его злорадство истерзает садистскими ножами, полощет по сознанию. Она хнычет, парализованная страхом. В её глазах лишь только немое «отпусти».

— Никогда, — он сжимает её горло, веером перебирая пальцы на её пульсирующей шее, — я не позволю тебе сбежать.

— Люсьен...

Она боялась. Боялась до горькой рвоты во рту, до удушья от этой тяжеловесной руки, до мушек в глазах, переливающихся на его лице светодиодной рябью.

Полутьма раздевало его желание. Его рука плавающим движением скользнула вниз по животу, затем пальцы ринулись водопадом с ширинки-уступа. Глаза инстинктивно зажмурились.

— Папочка скуча-ал, — тяжело прошептал он, углубляя пальцы через ткань.

Ей хотелось умереть прямо на месте. Раствориться с пылью, поднимающейся под ногами на танцполе, стать мокрым местом, сливаясь в одну лужу с разлитым Mort Subite, рассыпаться пеплом под его подошвой, но только перестать чувствовать его слюнявый язык на ухе, дрожать и покрываться мурашками от его гневного эротизма, смешанного с пренебрежением и самодовольством.

— Почему ты не поймёшь, что тебе бежать от меня некуда, м-м? — Он самодовольно поднял бровь и сложил губы в полукривой нахальной улыбке. — Смотри, как нам хорошо вдвоём.

Он неслышно прорычал «вдвоём» в её онемевшие губы, сжимая волосы на затылке.

Плевок в лицо.

— Лучше умереть, чем быть с тобой! Паскуда!

Он демонстративно немного отдалился от неё, дав ей наконец свободно дышать. Прошёлся рукавом по блестящей от стекающей слюны щеке и глухо пропыхтел, стирая попутно выступивший от похоти пот.

Её лицо заметно вытянулось в непередаваемом испуге.

— Ах, вот как, — безмолвно произнёс по-особенному задумчиво, даже монотонно. — Распустишь ли ты крылья так, как ты распускаешь руки?

Она падала в самую пропасть — в пропасть, из которой она выбралась на единый миг.

Первый этаж, совсем потерявший разницу между смертью и весельем, начал рукоплескать её размозженному мозгу, неспешно смешавшемуся с Mort Subite.

Яркий свет бергхайновских софитов на мгновение ослепил её.

Под кислотой ей начали чудиться водопады, бурлящие и шипящие, текущие вверх, блестящие, спецэффектами горящие.

Она сделала шаг вперёд поступью толстого мартинса, но под ногой не оказолось плитки дэнс-пола.

Где я? Похоже, я совсем сторчалась.

Эта мысль дала ей позабыть про почти сломанную челюсть и боль сдавленных запястий За спиной простирался кислотный лес с кудельными лесами, уходящими за второй этаж техно-клуба.

— Действуй!

Голос прозвучал в голове и в то же время отовсюду. Он прогремел, словно дьявольские колонки из дарк-румов, в которых терялись деньги, честь и жизнь.

Она поняла, что если останется здесь стоять, случится что-то намного страшное.

— Ну что ты, Геральд, она уже сделала свой выбор. Моя техно-кобра.

Она сосредоточенно застыла, когда чудовищная властная рука легла ей на посиневшее от разорванной цепи артерий горло. Слух разрезал знакомый тонкий смешок, рассыпанный внутри измерения причудливой фантасмагории.

В воздухе взорвались аплодисменты. Рейв только что начался.