Сказочник (гет)

Мальчишки покатились от хохота, так забавно аббат д'Эрбле изображал персонажей своей сказки и передавал интонацией голоса все эмоции героев. Он превращался то в ловкого Пьеро, то в капризного короля, то в подлого и жадного сеньора Лисицино, то в храброго щитоносца Золотое Сердце, то в жестокого принца Азора, то в прекрасную и добрую принцессу Цветок Миндаля. Дети смотрели на него глазами полными восторга, как на кудесника, способного к самым удивительным метаморфозам. Куда в эти чудесные минуты пропадал строгий прелат, хладнокровный воин, расчетливый дипломат, не знал даже сам Арамис. Он готов был озорничать и проказничать вместе с двумя мальчишками.

— "Спасена! Она спасена!" — кричал Пьеро, прыгая от радости. В мечтах он уже видел себя, по меньшей мере, зятем короля, как вдруг, приглядевшись, обнаружил, что спас не принцессу, а королеву.

Шарль нетерпеливо поелозил на месте и предпринял попытку забраться аббату д'Эрбле на колени. Тот не возражал. Подняв малыша в воздух, Арамис устроил его у себя на коленях и продолжал рассказ:

— Ошеломленный открытием, наш герой собрался было снова броситься в воду, но заметил подплывавшего к берегу Золотое Сердце. Тот с величайшей осторожностью поддерживал над водой прекрасную головку Цветка Миндаля.

"Ее спас Золотое Сердце!" — воскликнул Пьеро и от удивления едва не упал на королеву, в замешательстве зацепив ее ногой.

Жан хихикнул, прикрыв рот рукой.

— Ну-ка, господа, спросите меня, как оруженосец оказался там?

— Как?

— Как, господин аббат?

— Он очутился на озере потому… потому, что там была Цветок Миндаля. Скажите мне откровенно, дети мои, когда вы совершаете некрасивый поступок или когда вам становится грустно-грустно, не появляется ли рядом с вами ваша матушка, которая и утешит, и поможет? Появляется?

— Да, конечно! — воскликнул Шарль.

— Ведь матушка нас любит, — добавил Жан.

— Ну так именно поэтому в тот миг, когда перевернулась лодка, у озера появился Золотое Сердце и спас принцессу!

— А король?

— Что касается короля, то судьба примерно наказала его за злонамеренность: он сам попался в сети, заброшенные Пьеро! Наглотавшись воды, монарх выбрался на перевернувшуюся лодку и принялся кричать, как самый обычный утопающий! Если бы его не выручил верный щитоносец Золотое Сердце, он бы и сейчас там сидел.

В бесшумно отворившуюся дверь вошла Анна-Женевьева, герцогиня де Лонгвиль. Она тихо встала у стены, чтобы тоже послушать сказку. Герцогиня порой присоединялась к ним в такие минуты, но старалась не привлекать к себе лишнего внимания: это время принадлежало аббату.

Арамис скосил глаза в ее сторону и, поймав одобрительный взгляд, не стал обрывать рассказа.

Время пролетало незаметно. Минуты ускользали, как песок сквозь пальцы. От улыбок на щеках детей появлялись очень милые ямочки, и аббату хотелось улыбаться в ответ.

— В предвкушении удовольствия король даже потерял дар речи и в ответ только кивнул головой.

"Что ж, тем хуже!"

"Почему же тем хуже, сеньор Лисицино?" — удивился король.

"После данного Вашим Величеством приказа я должен молчать…"

"Нет, говорите! Я вам приказываю!"

"Хорошо".

"Что «хорошо»?"

"Этот калкан отравлен!"

Две пары голубых глазенок пристально уставились на аббата.

— Вопль ужаса исторгся из груди монарха, и Его Величество едва устоял на ногах. Наклонившись к самому уху сеньора Лисицино — Арамис в свою очередь склонился к уху сидевшего у него на коленях Шарля, — он шепнул:

"Я об этом догадывался".

"Ага! — удивленно воскликнул бывший министр. — А знаете ли, кто напитал ядом этого калкана?"

"Да. Знаю, — отвечал король. — Но не говорите так громко. У этой твари ужасно тонкий слух".

"О! Тут бояться не приходится! Я только что видел, как эта, как вы изволили выразиться, тварь прошла по двору, направляясь в покои королевы".

"Вы ви… дели, как она шла по двору?! — спросил король и весь побелел от страха. — Вы уверены?"

"Вполне".

"Вы видели красную рыбку?"

Мальчишки вновь захохотали. Веселье лишь усилилось тем, что Арамис изобразил на лице неподдельное удивление:

— "Какую еще рыбку, сир? Я видел Вашего главного министра Пьеро!"

"Пьеро?"

"Ну да!.. Вы разве подозревали не его?"

"Да, да! — промямлил король, боясь, что Лисицино усомнится в его проницательности. — Но… после того, что произошло перед моим кабинетом вчера, я полагал…"

"Что он мертв? О нет! Королева распорядилась иначе!"

Вскоре на пороге комнаты появилась воспитательница. Она поклонилась присутствующим и перемолвилась с госпожой де Лонгвиль парой негромких фраз.

Арамис снова обменялся взглядом с герцогиней.

— Я полагаю, милые дети, на сегодня нам нужно заканчивать, — сказал он.

— Можно ещё немножко, господин аббат?! Что было дальше?

— Расскажите ещё! Ну, пожалуйста!

— Нет-нет! На сегодня хватит, вам пора спать. Смотрите, госпожа де Болье уже ждёт вас у порога.

— Нинон не умеет рассказывать, как вы! — возразил Жан.

— Уверена, что этим вечером вы получили достаточно впечатлений, — мягко заметила воспитательница. — Иначе вы сегодня попросту не уснете.

— Нет, мы уснем, уснем!

— Лучше начните завтра пораньше, — предложила герцогиня. — Вы же не против, дорогой аббат?

— Конечно. На завтра, друзья мои, останется самое интересно, и, начав пораньше, я успею рассказать вам всю сказку до конца.

— А я хочу сегодня! — Шарль определенно собирался начать капризничать.

Но Жан толкнул его локтем и склонил голову на бок:

— До конца? Вы обещаете?

— Обещаю, дети мои, а сейчас идите. Разве достойно двух юных рыцарей огорчать дам?

Последний аргумент, сопровождаемый вопросительным поднятием бровей, возымел своё действие. Жан и Шарль переглянулись и последовали за госпожой де Болье.

Герцогиня де Лонгвиль проводила сыновей нежным взглядом и повернулась к Арамису.

— Милый аббат, я знаю вас давно, но долгое время я и не подозревала, что вы волшебник. Мальчишки обожают ваши сказки.

Арамис улыбнулся и поднёс к губам руку герцогини.

— Для детей прекрасной феи мне не жалко волшебства.

Мальчишки всякий раз приходили в полный восторг, просили продолжения, и Арамису нравилось дарить им чудеса, но всё же самим аббатом завладевала легкая грусть. Пусть он не посторонний человек в доме Лонгвилей, пусть он часто проводит у них время, но он всё равно никогда не станет родным человеком для этих очаровательных детей, потомков красавца Дюнуа, а они никогда не станут родными для него. Отцовские чувства для него под запретом, он просто не имеет на них права. Особенно это касалось Шарля. Здесь крылась тайна, которую аббат и герцогиня должны были унести с собой в могилу.

— Кого-то мне напоминает этот лис с итальянской фамилией, — с улыбкой промолвила госпожа де Лонгвиль. — Это называется политической сатирой, милый мой. Вы фрондер, дорогой аббат, фрондер до мозга костей.

— Фронда утихла, принцесса. Однако итальянский лис сохранил влияние и ловко меняет маски, как прирожденный комедиант.

— Вы слишком долго пропадали в Италии и, очевидно, понасмотрелись там комедий дель арте, — продолжала улыбаться герцогиня.

Арамис иронично усмехнулся:

— Для этого совсем не обязательно пропадать в Италии, достаточно Парижа.

— Кардинал в Пале-Рояле по-прежнему даёт представления? Всем известно, что он особенно любит оперу.

— Полагаю, с тех пор, как лучшие итальянские артисты, напуганные гражданской войной, покинули Францию, его преосвященству приходиться справляться своими силами, — с прежней иронией ответил Арамис. — Впрочем, придворные балеты с участием юного короля нынче всё более популярны. Говорят, государю чрезвычайно полюбилась роль Солнца.

— Боюсь, пока ему многого не достаёт. Тем более для роли Солнца. Уж не в силу ли молодости его величества ваш сказочный король часто ведёт себя как капризный ребёнок? Хотя, должна отдать ему должное, он храбрый воин.

— Как и Людовик Тринадцатый.

— А королеву, как Анну Австрийскую, подозревают в измене. Не вы ли сами рассказывали мне о ревности короля к красавцу Бекингему?

— Вполне возможно.

— По парламенту и непомерным налогам вы тоже, конечно, прошлись острым словом. Я очень ценю ваше ядовитое жало, аббат. Боже мой, как многого дети пока ещё не понимают! — герцогиня де Лонгвиль всплеснула руками. — Войны по надуманным причинам, сила слухов, глупые короли и хитрые министры! Если не смеяться, нам осталось бы только плакать.

Арамис улыбнулся.

— Поэтому будем смеяться, принцесса.

— Как жаль, что я не слышала довольно больших отрывков вашей чудесной сказки. Не могли бы вы дать мне прочитать её полностью?

— Я не записывал её, это устное творчество, но если вы желаете...

— Да, желаю! — кокетливо-капризно ответила герцогиня, и шаловливая улыбка заиграла на её губах. — Подарите мне рукопись, милый Рене.

— Как вам будет угодно, — Арамис поклонился с театральной манерностью.

— Благодарю вас, аббат, — герцогиня также склонилась в преувеличенно жеманном реверансе, словно играла на сцене. — Я сохраню её на память. Возможно и мальчикам в будущем будет приятно вспомнить.

— Почему бы и нет?

— А сейчас, — госпожа де Лонгвиль заглянула Арамису в глаза, — посвятите мне этот вечер. Мой супруг в отъезде, а кухарка Бланш приготовила совершенно замечательный десерт. Я определенно нуждаюсь в душеспасительной беседе, — серьёзно добавила она, и её чело на миг затуманилось облаком.

* * *

— Нинон, а у нас в замке живут призраки? — неожиданно спросил Шарль, когда воспитательница укладывала его спать. — Он ведь старый?

Жан уже спокойно лежал в кровати, закрыв глаза, но его младший брат всё никак не желал угомониться.

— Непременно живут. Как раз в кладовке возле кухни, куда вы недавно так неосторожно пытались пробраться. К шалунам оно непременно выберется и утащит в подвал, чтобы неповадно было безобразничать.

— Я не безобразничал. Мне было интересно. А кухарка добрая, она угостила меня марципаном, — мальчик обижено шмыгнул носом.

За окном разгулялась метель, и раскидистое дерево, раскачиваясь под порывами ветра, время от времени постукивало веткой в окно, словно кто-то незримый просил позволения войти. От этой мысли становилось жутковато. Хотя... может он совсем не злой?

Для надежности Шарль всё равно спрятался под одеяло, не желая выяснять, кем может оказаться этот загадочный "он". Под одеялом всегда безопаснее.

Воспитательница ласково погладила его по плечу.

— Не залезайте с головой, сударь, душно будет.

— А приведения плохие или хорошие?!

— Тщщ, ваш брат уже дремлет, — шепнула Нинон. — Не знаю я про привидений. Лучше спите, дитя моё.

Мальчик перевернулся на бок.

— Совсем не знаете?

— Совсем.

Госпожа де Болье потеплее укрыла ребенка одеялом. Она любила своих воспитанников и не скупилась на заботу. Дети тоже успели к ней привязаться. Мать мальчиков сочла, что женский присмотр пока будет предпочтительнее мужского, и подобрала воспитательницу-дворянку. Жан был слишком слаб здоровьем, а Шарль — ещё мал, чтобы перейти на попечение мужчин. Братья скучали первое время, расставшись с кормилицей, и госпожа де Болье постаралась, насколько возможно, заменить им её и была не против, чтобы малыши по старой привычке обращались к ней по имени.

Шарль пожелал воспитательнице доброй ночи, свернулся калачиком и закрыл глаза.

"Пьеро был беленький, потому что появился из снега? — думал он. — А жена дровосека где-то сидит сейчас и волнуется..."

В сказках аббата д'Эрбле ночь так легко становилась колдовской, а метель превращалась в полет призраков! Привидения совершенно не хотели покидать мысли ребенка, тем более, что ветка дерева вновь и вновь стучала в оконную раму.

Почему призраки прячутся днём? Куда летают ночью? Может им скучно, и они ищут друзей? Может призраки поэтому воют? Может они хотят поиграть? И один из них точно должен сидеть в кладовке.

Шарль полежал некоторое время, не двигаясь, затем открыл глаза и приподнял голову. Идея родилась как-то сама собой.

Прошло уже почти полчаса с того момента, как госпожа де Болье, решив, что дети спокойно уснули, ушла к себе в соседнюю комнату. Всё складывалось просто прекрасно! Шарль вылез из под одеяла и осторожно спрыгнул на пол. В подсвечнике на столе тускло мерцала догорающая свеча, немного разгоняя темноту и помогая набраться храбрости. Но искать приключений и совершать подвиги в одиночестве всё же куда менее интересно, чем в компании. Да и боязно, если честно признаться.

Ступая по ковру, который позволял не касаться неприятно холодного пола, Шарль тихо подкрался к кровати брата и потряс его за плечо.

— Жан... Жан... Ты меня слышишь?..

Под одеялом лениво заворочались.

— Эй, Жан!

— Чего тебе от меня нужно? — послышался сонный голос. — Иди спи.

— Я хочу увидеть настоящее привидение. Пойдём вместе, — Шарль опустил глаза в пол и смущенно покраснел в полумраке. — Я один темноты боюсь.

Голова Жана показалась из-под одеяла. Мальчик был похож на взъерошенного птенца, который высунулся из гнезда.

— Привидение? Где?

— Тише! — Шарль прижал пальчик к губам. — Возле кухни есть кладовка, ты знаешь. Там кто-то воет и шуршит. Нинон сказала, что это привидение. Ему же там одиноко! Мы попросим его, очень-очень попросим, и оно обязательно к нам вылезет.

Жана эта идея, кажется, воодушевила. Он выбрался из под одеяла и спрыгнул на пол.

— Идём!

Свято веруя в то, что все чудеса случаются ночью, мальчики отыскали свои туфли, торопливо обулись и, с величайшей осторожностью приотворив дверь — не дай бог, что-нибудь скрипнет или стукнет — скользнули наружу. Спальня детей была хорошо протоплена, но в коридоре было прохладно. Кожа сразу же покрылась мурашками. Но разве может такой пустяк остановить искателей приключений?

В белых длинных ночных рубашках мальчики сами походили на маленьких приведений. Легкие детские шаги были почти неслышны.

Замок не был большим, скорее это был просторный дом, построенный с элементами готического стиля. Герцогиня де Лонгвиль, решив отдохнуть от светской суеты, пожелала уединиться загородом в обществе лишь самых близких людей и с небольшим штатом проверенной прислуги. Её муж по большей части отсутствовал, поскольку был занят управлением основными имениями. Переселившись на новое место, дети уже давно успели изучить большую часть уголков дома, пусть и, как правило, под присмотром взрослых.

До лестницы Жан и Шарль добрались без каких-либо препятствий, если не считать игры воображения. Все помещения казались огромными, незнакомыми и таинственными. Постоянно чудилось, что в тёмных углах таятся ужасные монстры, непременно питающиеся детьми, то и дело мерещилось движения. Где-то в глубине души обоим мальчикам хотелось развернуться и удрать назад в тёплую безопасную спальню, но они ни за что не признались бы друг другу в этом желании.

Спустившись по лестнице, братья оказались на первом этаже. При свете дня поиск кладовой не составил бы ни малейшего труда, но в темноте детям потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться.

В щель под одной из дверей, мимо которой нужно было пройти, проникал свет. Стоя в коридоре, можно было распознать приглушенные голоса, но слова оставались неразличимы. Малышей разобрало любопытство.

Шарль прижал палец к губам, подкрался на цыпочках к двери и заглянул в замочную скважину.

— Там матушка и господин аббат, — прошептал он на ухо Жану. — Это они разговаривают.

— Уйдём скорее. Вдруг услышат.

— Ага. Ругаться будут.

Также крадучись, мальчишки направились в сторону кухни. Близость взрослых, хоть и вызывала страх быть обнаруженными, в то же время добавляла уверенности. Кто же ещё будет их спасать, если приведение окажется злым?

Когда дети переступили порог кухни, до их слуха донесся звук и в самом деле похожий на негромкое тоскливое подвывание. Он исходил из печной трубы.

— Это ветер, — рассудительно заметил Жан. — Это точно не привидение.

Шарль подкрался к двери кладовки и прислонился к ней ухом.

— Тихо? — подошел к нему Жан.

— Тихо. Может позовем его?

— Как?

— Ну, кхм... — замешкался Шарль.

Видя его нерешительность, Жан решил попробовать. Он чувствовал некоторую неловкость от того, что до сих пор не проявил никакой инициативы в этом приключении. А ведь он старше брата на целых три года! Ему уже восемь!

— Господин призрак, — неуверенно прошептал Жан, совсем прильнув к двери, — мы не желаем вам ничего плохого. Просто хотим познакомиться с вами.

За дверью послышался тихий скрёбот.

Братья переглянулись и затаили дыхание.

— Ах, проказники! — раздался за их спинами гневный шепот.

Шарль и Жан подскочили, едва подавив крик.

— Несносные мальчишки! Вы совсем с ума сошли? Немедленно в спальню!

Это была воспитательница. Она пришла проверить, не нужно ли поправить одеяла, но не обнаружила обоих детей в кроватях.

— А как же привидение? — спросил Жан.

— Какое еще привидение?!

— Которое живет в погребе, — пояснил Шарль.

— К озорникам не придёт никакое привидение, — сердито сказала госпожа де Болье, — Ну-ка, шалуны, живо спать! Здесь холодно, ещё простудиться не хватало.

— Но вы же сами говорили...

— Что я говорила?

— Что ко мне оно вылезет.

— Когда? — госпожа де Болье тряхнула головой, пытаясь припомнить, что и когда говорила ребёнку.

— Когда мы ложились спать.

Воспитательница вспомнила и немного растерялась, осознав противоречивость собственных слов. Выходило, что сперва она пыталась напугать детей привидением, а теперь поощрить с его же помощью.

— Нет никаких привидений! — строго сказала госпожа де Болье. — Это всё сказки. Его не нужно ни бояться, ни искать.

— Нинон, мы его позвали. Оно даже зашуршало, — сказал Жан, но в голосе его не было уверенности.

— Еще чего выдумали!

— Там правда кто-то шуршал, — подтвердил Шарль.

— Уверена, что это мыши. И, сударь, выньте палец изо рта. Вы уже не маленький.

Разочарованные мальчишки побрели обратно в спальню следом за воспитательницей. Жан подумал, что может быть Нинон была права, а Шарлю отчего-то стало её жалко. Как она живёт, если к ней не приходят привидения, волшебники и эльфы? Это же ужасно скучно и неинтересно. На глазах у мальчика от досады навернулись слёзы.

* * *

Герцогиня с ленивой грацией поднялась с софы и подошла к окну, за которым разбушевалась метель. Арамис следил взглядом за её плавными движениями. К тридцати годам женская красота уже полностью раскрывается, но ещё не успевает начать увядать.

Последнее время Анна-Женевьева казалась утомленной. Фронда пронеслась по стране огненным вихрем, но теперь страсти поутихли, а вместе с ними поутихли и мятежные порывы прекрасной герцогини, готовой разжигать и тушить войны по одной лишь своей прихоти. Арамиса восхищал её воинственный пыл, которым она ничуть не уступала своему брату-полководцу, и неженская твердость характера. Хотя госпожа де Лонгвиль бывала порой такой безрассудной! Однако не безрассудней, чем сам аббат. Внутренний огонь никуда не деть. Теперь с тем же жарам, с каким она отдавалась разжиганию смут и любовным наслаждениям, пылкая натура герцогини отдалась новой страсти. Страсть эта была устремлена к богу.

Герцогиня де Лонгвиль смотрела в окно, куда-то в снежную даль, потом развернулась.

— Помнится, аббат, вчера вы обмолвились, что скоро должны будете уехать.

— Да, я получил письмо. Меня призывает в Париж один мой друг.

— Кто-то из ваших былых товарищей по службе?

— Нет, другой. Это генеральный прокурор, не так давно его назначили суперинтендантом финансов.

— Николя Фуке?

— Он самый.

— Вы рассказывали про ваше знакомство. Не родственник ли он аббата Фуке, шпиона Мазарини?

— Его старший брат.

— Ах да, верно! Я вспомнила. Увы, жизнь в провинции не пошла на пользу моей политической осведомленности. Так-так, значит наш новый суперинтендант честолюбив и подает большие надежды? Он по-прежнему мазаринист?

— Лучше скажите, роялист.

— В самом деле, — колко улыбнулась герцогиня, — вас эта формулировка меньше компрометирует.

— На самом деле я убежден, что он предпочтет иметь собственную партию. У него уже давно формируется своя клиентела.

— Как я вижу, у вас далеко идущие планы. И как скоро, мой дорогой, вы вынуждены нас покинуть?

— Дня через два. Дела не очень срочные. Речь идет о кое-каких вопросах, касающихся парламентариев, а также о покупке картин. Я могу позволить себе провести в вашем очаровательном обществе еще некоторое время без ущерба для моего друга.

— Господин Фуке ждёт мнения тонкого ценителя?

— Можно сказать и так, хотя в экспертах у него нет недостатка.

— В связи с вашим скорым отъездом мне, признаться, очень неудобно говорить то, что я собиралась сказать, — в голосе госпожи де Лонгвиль появилась легкая напряженность.

— Но вы всё же намерены сказать это, не так ли?

— У меня нет выхода, — грустно вздохнула герцогиня. — Куда более дурно было бы, стоя не перепутье, молчать о том, куда собираешься направить стопы. Впрочем, я уверена, что вы и так хорошо знаете о моих близких отношениях с некоторыми последователями Янсения.

— Да, принцесса, я понимаю, о чём вы.

— Я думала о Боге, ещё когда остановилась в монастыре Святой Марии.

— Где аббатисой является ваша родственница, вдова казненного герцога Монморанси?

— Да, именно там.

Арамис молча кивнул.

— И... я хочу отказаться от вашего духовного руководства.

Госпожа де Лонгвиль посмотрела на аббата д'Эрбле решительным взглядом, словно готовясь принять бой.

Арамис негромко вздохнул и тоже встал, чтобы подойти к ней.

— Если вы считаете, что больше не нуждаетесь в нём, мне остаётся только принять ваш выбор, — спокойно ответил он. — Вы вольны взять в духовники янсениста, если это отвечает вашей внутренней потребности.

Пожалуй, как иезуиту ему полагалось вознегодовать и постараться вернуть духовную дочь в лоно истиной веры, но Арамис не видел ничего дурного в занятии благотворительностью и покровительстве обучению детей из приюта.

Герцогиня казалась немного выбитой из колеи.

— Вы не сердитесь на моё решение?

— Последнее время мы, увы, видимся всё реже, и нам более нет необходимости в подобном прикрытии.

— И вы не попытаетесь разубедить меня? — вопросительно вскинула брови герцогиня.

— А вы хотите, чтобы я вас разубеждал? — Арамис не смог сдержать улыбки.

— Нет... Не знаю... Но у вас это обычно так прекрасно получается, мой милый, — герцогиня тоже улыбнулся, но слегка смущенно. — Так значит вы правда не будете сердиться? Даже в тайне от меня?

— Немного, но можете не обращать на это внимания, — Арамис великодушно взмахнул рукой.

Он в самом деле не собирался ревновать, это же не герцог Немурский.

— Вы просто чудо, аббат! — госпожа де Лонгвиль шагнула вперёд и легко поцеловала его в уголок губ. — Я очень благодарна вам. Вы всегда так хорошо меня понимали! К тому же взгляните на ситуацию с другой стороны. Мне отлично известно, как вы честолюбивы, а я не хотела бы становиться причиной ухудшения вашей репутации.

Арамис знал, что она права. Духовная дочь, впавшая в ересь, не лучшая для него рекомендация. Действительно, ведь он куда больше наставлял её в политике и любви. Впрочем, в последнем Анна-Женевьева в учителях не нуждалась.

— Само собой, вас никто не гонит. Вы сможете навещать нас на правах старого друга, когда захотите, — продолжала герцогиня. — Этот ничуть не зазорно как для вас, так и для меня.

— Разумеется, моя дорогая.

— Пусть только попробуют увидеть в этом что-то предосудительное!

Они снова обменялись улыбками, но была в этих улыбках какая-то далекая грусть. В глубине души оба слишком хорошо знали, что встречи эти окажутся очень редкими. Герцогиня де Лонгвиль жила теперь с семьей в Нормандии. У Арамиса было полно дел в Париже.

* * *

За окном, словно в ритмичном танце, плавно кружились большие снежные хлопья. Все было белым. Сотканные из снега танцовщицы делали плавные па.

Обида не помешала хорошему сну, но утром вспыхнула с прежней силой. Плакать хотелось уже меньше, чем минуту назад, и Шарль почти перестал всхлипывать. Он забрался на стул, стоявший у окна, и прижался лбом к стеклу. Вся земля успела покрыться белоснежным ковром, а хлопья всё падали и падали, опускаясь на карниз, ветви деревьев, дорожки.

— Красиво, не правда ли? — прозвучал сзади тихий голос.

Мальчик вздрогнул и обернулся. За его спиной стоял аббат д'Эрбле с мечтательно-задумчивой улыбкой на устах.

— Господин аббат?

Арамис подошёл ближе и оперся локтями на подоконник.

— Когда-то я тоже забирался поближе к окну и смотрел на первый снег.

Шарль попытался представить себе этого взрослого сидящим на подоконнике, обняв коленки и уткнувшись носом в ромбики стекла. Получилось не очень. Мальчик недоверчиво посмотрел на аббата покрасневшими от слёз глазами, тот слегка улыбнулся.

— Да, да, иногда прямо, как вы сейчас. Но вы, кажется, чем-то опечалены, дитя моё? Вас кто-то обидел?

Арамис сделал вид, что только сейчас заметил покрасневшие глаза, но в действительности заглянул к ребёнку, потому что, проходя мимо, услышал всхлипы.

— Никто меня не обижал, — Шарль насупился, — просто...

— Что?

— Не важно, — нахмурился малыш.

— А почему вы один?

— Нинон и Жан пошли знакомиться с новым учителем. Я ещё маленький. Я обещал быть послушным и тихо играть.

Эти слова мальчик произнёс спокойным голосом, и Арамис про себя отметил, что поводом для слёз стало что-то иное.

— Что же тогда случилось?

Шарль горестно вздохнул, но промолчал. Арамис ласково опустил ладонь ему на плечо.

— Я умею хранить секреты. Вы можете поделиться со мной своей печалью, и я никому никогда о ней не расскажу.

— Правда?

— Правда.

Шарль не знал да и не задумывался никогда в свои юные годы, почему ему хочется доверять этому человеку. Аббат д'Эрбле был с ними добр, весел и очень редко строг, ласково трепал по голове и умел рассказывать чудесные сказки. К нему можно было забраться на колени, обнять, не боясь получить замечание за вольность, и руки у него были нежные, почти как у матери или воспитательницы.

Мальчик снова тяжело вздохнул.

— Господин аббат, я... В общем, воспитательница... Нинон не дала нам поймать привидение. Я вспомнил и мне захотелось плакать.

— Вы ловили привидение? Когда же?

— Этой ночью, — Шарль утер нос рукавом. — Вместе с Жаном.

На лице аббата не появилось ни тени усмешки, только легкая озабоченность и интерес.

— А где живёт это привидение?

— В погребе на кухне. У нас почти получилось, оно зашуршало, — глаза Шарля загорелись, он понизил голос и поведал доверительным шепотом. — А иногда там кто-то воет, даже днём.

— Привидения действительно могут шуршать и немного проказничать. Но дальше безобидных проказ, я уверен, дело не пойдет.

— А Нинон сказала, что это мыши, — личико ребенка снова сделалось грустным.

— Мыши там тоже, без сомнения, есть. Но мыши, вы хорошо знаете, Шарль, не умеют подвывать.

— Ага, — мальчик энергично закивал.

— И вас, милый мой, разочаровало, что воспитательница не поверила вам?

Шарль отвернулся и скрестил руки на груди.

— Она совсем не верит в сказки. Сказки не обманывают.

— Дитя моё, сказки, конечно, придуманы кем-то, это вымысел, но в них скрыт намёк на отнюдь не выдуманные вещи, тут вы не ошибётесь. Надо лишь понять, где они скрыты.

— Как песенка Пьеро? — Шарль смотрел пристально и испытующе.

Арамис подивился тому, какие необычные вещи западают в детскую память.

— Да, к примеру.

— Вы говорили, мы её услышим.

— Непременно услышите.

— А вы её знаете?

Шарль смотрел по-прежнему испытующе, но сейчас в его взгляде появился оттенок отчаяния. Мир проверялся на подлинность, а взрослые на лживость.

— Да, знаю.

— Спойте, пожалуйста!

И Арамис негромко запел:

При лунном свете голубом

Я под твоим стою окном.

Печальный мой дружок Пьеро,

Письмо черкнуть мне дай перо.

В моём дому уж нет огня -

Свеча погасла у меня.

Господь воздаст тебе, поверь,

За то, что мне откроешь дверь.*

Шарль захлопал в ладоши, а потом в порыве чувств обвил ручками шею аббата, благо с подоконника тянуться было недалеко.

— Значит она настоящая?

— Самая что ни на есть настоящая.

Арамис взял ребёнка на руки и аккуратно спустил с подоконника на пол.

За спиной послышались легкие шаги и шорох юбок.

Арамис обернулся. Вошедшая в комнату Нинон поклонилась аббату.

— Ничего не случилось, святой отец? — спросила она с заметной тревогой. — Я понадеялась, что десять минут минут юный господин сможет провести, не найдя себе неприятностей.

Арамис опустил взгляд на мальчика.

— Уверен, что всё в порядке, сударыня.

Шарль кивнул, вновь улыбнувшись ему. Арамис хотел было уже удалиться, когда за спиной раздался звонкий голосок.

— Нинон, Нинон, а можно я покажу господину аббату привидение?

— Ах, опять вы за своё, сударь!

Воспитательница хотела добавить что-то еще, но Арамис обернулся:

— Почему бы и нет, друг мой? Я в самом деле не против. Не волнуйтесь, госпожа де Болье, Шарль знает, что привидение нас не съест, — тон был полушутливым, но взгляд, который Арамис обратил к воспитательнице, был жестче обычного, в нём чувствовался нажим.

Та поняла намёк и согласно кивнула.

— В таком случае, раз господин аббат не возражает, конечно же ступайте.

Шарль подпрыгнул и подбежал к Арамису.

— А разве мы не возьмём вашего брата? — напомнил тот. — Уверен, что он захочет к нам присоединиться. Ведь Жан тоже был с вами прошлой ночью.

— Его надо ждать, — недовольно поморщился малыш.

— Это верно, но скажите, вы бы расстроились, если бы кто-то ушёл без вас туда, где вы очень хотели бы оказаться?

— Да. Наверно.

— И не лучше ли подождать пока стемнеет?

В глазах мальчика блеснул огонек.

— А можно?

— Зимой темнеет рано. Совсем не обязательно устраивать такие прогулки в то время, когда вам положено спать. Если вы станете заниматься вашей охотой вечером и отправляться в постель, когда велят, воспитательница вряд ли станет сердиться на вас за подобные затеи. Не правда ли, сударыня?

— Разумеется, — согласилась Нинон, испытав одновременно облегчение и благодарность, что аббат нашёл приемлемое для всех решение и не пошатнул её авторитет в глазах ребёнка. — Даже поддержу. Я ругала в первую очередь за непослушание.

* * *

К вечеру Шарль уже совершенно изнывал от нетерпения, Жан тоже, но Арамис в точности сдержал слово и явился в назначенный час. Аббата д'Эрбле торжественно проводили к двери кладовки.

На кухне почти никого не осталось, только посудомойка время от времени гремела столовыми приборами, и отдаленные мужские голоса, ведущие какой-то веселый разговор, иногда долетали до слуха. Освещения явно недоставало, чтобы полностью разогнать сумрак. Огоньки свечей загадочно мерцали, а тени были причудливыми и контрастными.

— Значит вы утверждаете, что прислушивались у двери?

— Да, а потом я попытался его позвать, — сказал Жан с явным волнением в голосе.

— И оно заскреблось за дверью, — живо дополнил Шарль.

Они втроём прильнули к двери. Арамис, приложив ухо к доскам, услышал подвывающий звук и подумал, что на улице к вечеру опять поднялся ветер, а в погребе непременно должны быть отдушины для проникновения чистого воздуха.

— Я же говорил! — торжествующе прошептал Шарль. — Оно иногда даже днём воет.

Арамис согласно кивнул.

— Да, я слышу. Думаете, привидение?

— Мы не могли вчера проверить, — ответил Жан.

— Хотите войти? Я могу попросить ключ.

Шарль и Жан переглянулись. На этот раз страшно не было, но...

— А мы его не вспугнем?

— Не знаю, — пожал плечами аббат, — но порой стоит убедиться своими глазами, чтобы узнать наверняка.

— Оно тогда точно убежит, — заметил Жан. — Я не хочу его пугать. Под моей кроватью чудища всегда пропадали, когда я туда заглядывал.

— А привидение может утащить меня в подвал? — спросил Шарль боязливо.

— Я так не думаю, — ответил Арамис. — Привидение — это бестелесная душа. Раз у него нет тела, то и схватить вас оно не сможет.

— Тогда я тоже не хочу его пугать. Оно нас не трогает, только грустит.

— А привидения — это души тех, кто умер плохой смертью? — спросил Жан.

— Хм, в целом вы правы, дитя моё. Например, души убитых или души тех, кто умер без положенных обрядов.

— Это Шарлотта, — вдруг уверенно сказал мальчик. — Священник не успел к ней приехать.

Арамис внимательно посмотрел на Жана. Мальчишек тогда ещё не было на свете, но они, очевидно, слышали, как об их сестре говорили взрослые. Арамис помнил, как утешал их мать, которая тяжело переживала смерть маленькой дочери. Это был первый раз, когда Анна-Женевьева потеряла ребенка. Жизни младенцев такие хрупкие! Годовалая девочка угасла быстро, и священник действительно не успел приехать к ней.

— Ты так думаешь? — спросил Шарль брата. — Тогда она точно нас не обидит.

— Ага, и мы тоже не будем её обижать. Девочек нельзя обижать. Не хочу, чтобы она грустила и плакала.

Арамис печально улыбнулся: у детей были добрые сердца. Поддаваясь внезапному порыву, аббат притянул к себе обоих мальчиков и крепко обнял за плечи. Жан и Шарль уютно пристроились с двух сторон, чувствуя себя в полной безопасности под крылом своего старшего друга и наставника. Отчего-то это было очень приятно — вот так вот стоять под дверью погреба, из-под которой тянуло холодком, и вместе вслушиваться в таинственные звуки, разделять один секрет.

Через минуту они поняли, что подвывание прекратилось.

"Ветер стих", — отстраненно подумал Арамис, а на лицах мальчиков отразилась искренняя радость.

А потом было тепло гостиной, тем более ощутимое, что за окном крепчал мороз, и продолжение сказки, которой Жан и Шарль ждали ничуть не меньшим, чем похода к погребу. В этот вечер их было четверо: Арамис, двое мальчишек и их мать.

Пьеро преодолевал новые трудности, избегал смертельных опасностей, защищал короля, сражался за прекрасную даму, а герцогиня де Лонгвиль не уставала поражаться тому, как менялся аббат в обществе детей. Она ни разу не видела его таким до тех пор, пока он не начал проводить время с Жаном и Шарлем. У каждого взрослого в душе живёт маленький ребенок. Она и сама начинала чувствовать себя девочкой, погружаясь в удивительный сказочный мир, и чертовски хотела быть той самой прекрасной принцессой, за руку которой сражаются на турнире храбрые влюбленные.

— И это всё? — спросил Жан, когда Арамис умолк, а магия слов ещё держалась в воздухе.

— Да, как видите, я исполнил обещание и рассказал всё до конца. Но будьте уверены — хотя я не сомневаюсь, что уж мне-то вы, дорогие дети, поверите точно — история нашего героя на этом не закончится, и его ждёт множество новых приключений!

— Вы о них расскажете? — Шарль заглянул аббату в глаза.

Арамис задумчиво погладил свою аккуратно подстриженную бородку.

— Возможно, как-нибудь расскажу.

Госпожа де Лонгвиль и Арамис вместе отвели в спальню детей, всё ещё остававшихся под впечатлением от рассказанной истории и немного разочарованных тем, что сказка закончилась так быстро, и передали с рук на руки воспитательнице. Мать поцеловала своих сыновей перед сном, Арамис ласково потрепал по голове.

Дверь за детьми закрылась, и аббат с герцогиней остались в сумрачном прохладном коридоре.

— Вы ходили сегодня вместе с ними ловить привидение?

— Да, Шарль очень хотел, чтобы я послушал, как оно подвывает в погребе.

— Им было не страшно?

— Напротив, они боялись напугать привидение, — улыбнулся Арамис.

— О, правда?

— Жан пришёл к выводу, что это их сестричка Шарлотта, и мальчики не захотели её тревожить.

Герцогиня стала немного грустной:

— Тогда я надеюсь, что в ближайшее время они не станут устраивать новую ночную охоту.

Госпожа де Лонгвиль и Арамис медленно двинулись по коридору.

— Аббат, — задумчиво заговорила герцогиня, — а вам не кажется, что это как-то несправедливо, когда герой спасает короля, страну, но не получает никакого вознаграждения? Злодеи наказаны, но сердце прекрасной дамы покорил другой, от двора и благосклонности монарха Пьеро тоже решает отказаться.

— К сожалению, так бывает в жизни.

— И всё же это грустный финал. Пьеро такой добрый, любящий, находчивый, забавный, ловкий, неуязвимый! Он более чем заслуживает счастья!

— Он будет счастлив. По-другому.

— Вы так думаете? Однако ваш герой приносит жертву, покидая тех, кого любит, даёт обет. Это... имеет отношение к вашей жизни?

Арамис лишь тонко улыбнулся в ответ. Герцогиня де Лонгвиль остановилась и развернулась к собеседнику лицом, желая спросить ещё кое-что, нечто личное о героях и принцессах, но в последний миг передумала. Она сомневалась, что получит правдивый ответ, да и не хотела бы узнать наверняка, какая дама кроется за этим образом.

— Ослик — скромное животное Господа нашего, — вместо этого промолвила герцогиня, — а белизна снега может послужить символом чистоты. Красиво завуалировано. Жаль, что Пьеро в ответ на все старания рискует получить капризы и неблагодарность своих зрителей.

Арамис развел руками:

— К сожалению.

— Правда, у меня нет ни малейшего сомнения, что его полюбят и осыпят цветами! — засмеялся госпожа де Лонгвиль, сбросив с себя меланхоличность. — Что ж, по крайней мере Золотое сердца и Цветок Миндаля обрели друг друга, да и королю с королевой волшебница напророчила рождение наследника. А вот Лисицино, продавшего короля за триста тысяч цехинов, вы морально изничтожили, — хмыкнула герцогиня. — За этим тоже что-то стоит? Я терпеть не могу Мазарини, но не верю, что он способен на такое.

— Это не о нём, вы правы, но я действительно видел, как продают королей. Двести тысяч фунтов — тоже неплохая цена.

— Позвольте мне угадать. Это был Карл Первый?

— Вы не ошиблись.

— Теперь я понимаю, что это очень глупо — не верить в сказки. Судя по тому, как горят глаза мальчишек, они в них верят. Сказки нужны им, особенно сейчас, в этом возрасте.

— На самом деле я не знаю, кому они нужнее.

Госпожа де Лонгвиль взяла Арамиса за руку.

— Вы взялись записывать вашу сказку?

— Да, герцогиня. Я смогу отдать её вам завтра утром. Мне осталось совсем немного.

* * *

Арамис сидел за столом и писал, на углу скопилась приличная стопка покрытой ровными строками бумаги. Совсем скоро его ждёт дальняя дорога из Нормандии в Париж, хлопоты в столице, но пока время ещё оставалось.

Почти всякий раз, когда перо касалось бумаги, аббат думал о малышах. Обычно его музами были прекраснейшие из женщин, но нет правил без исключений. Искренние, доверчивые, озорные, дети будили в его душе то, что никому не удавалось, а сияющий взгляд двух пар светлых глаз исцелял любые раны. Он служил им, отдавал всего себя, поверял душу, даже если они об этом не догадывались.

Сказочник, умеющий очаровать прелестными иллюзиями, созданными из острых осколков прошлого. Театральная маска, для которой нет простого человеческого счастья, для которой есть подмостки и роль. Кому-то её лицедейство доставит радость. Например, детворе. Маска чему-то научит их, играя. Боль останется глубоко, так глубоко, что даже сам её не сразу почувствуешь.

Арамис дописывал последние абзацы. Перо с тихим скрипом выводило на бумаге красивые мелкие буквы:

"Составив дарственную, Пьеро нежно обнял дровосека и старую Маргариту. Утерев слезы рукавом и взяв в руки дорожную сумку, он вышел из дома. И в аллее дворцового сада послышалась песня, о которой я вам, дорогие дети, уже рассказывал.

Король, королева и придворные с замиранием сердца слушали знаменитую ночную мелодию. Но звук делался все тише и тише, пока наконец не стих вовсе.

Песню эту пел Пьеро, отправившийся на поиски другой родины и новых..."

Арамис не успел дописать строчки, как раздался стук в дверь. В комнату заглянул слуга.

— Господин аббат, я собрал ваши вещи. Когда вы желаете отправляться?

— Завтра на рассвете. Но прежде я рассчитываю попрощаться с госпожой герцогиней.

— Как вам будет угодно, сударь.

Арамис дописал строчку и помахал в воздухе листом, чтобы просушить чернила. Слуга с некоторым подозрением взглянул на стол аббата д'Эрбле, недоумевая, ради чего потребовалось изводить столько бумаги, поклонился и скрылся за дверью.

Оставшись один, Арамис отложил в сторону последний лист и посмотрел на улицу, где в ранних сиреневатых сумерках, сверкая, плавно опускались на землю белые снежинки. Аббат толкнул створку окна. В комнату ворвался пахнущий морозом воздух и задул свечу на столе. Комната погрузилась во мрак. Оставалось только загадочное мерцание белого снега.

Миллиарды снежинок танцевали в воздухе, словно на грандиозном балу, затрудняя видимость, и из-за снегопада кромка леса вдалеке едва проглядывала. Снегопад охранял свои секреты, преображал реальность. В его круговерти смешивались правда и вымысел и, может быть, оживали сказки. В глухой лесной чаще таился огромный и страшный белый медведь, снежные призраки летели на ночное свидание, по дороге брела старая нищенка с волшебным посохом. И где-то там, за пеленой снега, скользил белый силуэт Пьеро.

* Эта песня называется по-французски "Au clair de la lune". В сказке "Пьеро" вы не найдёте её текста, но строки этой песенки использованы для названий глав.