Танец Феникса (гет)

Мы снисхожденья друг от друга не ждем —

Вино полночное приправлено виной,

Но я не стану сожалеть ни о чем:

Мой бой проигран — но проигран все ж не мной!

Очередной вечер у Слизнорта обещал быть всё таким же скучным, как и все предыдущие. Старик продолжал распинаться по поводу достижений какого-то обязательно великого ученика, этот самый приглашённый ученик словоохотливо (или не очень) отвечал, а Роберт, если честно, даже имени его не запомнил. Кажется, он был зельеваром? Или драконологом? Или это предыдущий был зельеваром?

— Орион, я, пожалуй, пойду, — Роберт скучающе поднялся и ухмыльнулся другу: — Это уже второй вечер подряд у Слиззи, когда нет ничего интересного. Ни драки, ни скандала…

А вот позапрошлый раз, между прочим, драка была. Не то чтобы Роберт был уж настолько охочим до махания кулаками, но да, удовольствие от созерцания и частичного участия он успел получить.

Орион с привычной ехидностью усмехнулся:

— И тебя не обсуждают, да? — вот любил Роберт друга, правда. Но иногда так бы и прибил его.

Роберт закатил глаза и покачал головой:

— Нехорошо завидовать популярности друзей, лорд Блэк. Это нарушает все кодексы чести. Теперь я просто обязан вызвать Вас на дуэль, — он учтиво поклонился и сверкнул глазами, одной рукой потянувшись к кобуре на поясе, где хранилась волшебная палочка.

Уж участвовать в дуэли с ним никто не любил — Роберт просто обожал оправдывать репутацию своего происхождения. Нет, конечно, как отец он не собирался вылетать со школы за неподобающее поведение, но, право слово, зачем кому-то ещё об этом знать?

Орион закатил глаза, но ответить ничего не успел — позади них неожиданно послышался крайне занудный, по скромному мнению Роберта, девичий голос:

— Он не нарушил ни единого правила, Гриндевальд. Орион только указал на твой главный недостаток — эгоцентризм. — о да, этот голос он не мог спутать ни с каким другим.

Роберт тут же засопел носом и поджал губы. Доротея Дамблдор — не иначе. Его личное проклятие, которое обычно предпочитало его игнорировать, но порой всё же вот так неожиданно встревало в разговоры. Совершенно не к месту. Да и больше рискнуть поспорить с сыном «того самого Гриндевальда» не мог никто. Разве что дочурка «того самого Дамблдора».

Он резко обернулся и недовольно ответил, заметив, как где-то уже на периферии ощутимо напрягся Орион:

— Дамблдор, оставь свою занудность заучкам с твоего факультета. Как я слышал, у вас там ценят только мозги и знание корочек учебника.

Она его бесила. Роберт даже не собирался этого скрывать. Причин этому было множество. Вечные лекции отца, например, что ему нужно подмять мисс Дамблдор на их сторону, что она может стать идеальным оружием против её отца. Что она крайне полезна в случае, если её папаша слишком сильно разойдётся и начнёт быть видимой угрозой. Да и, к тому же, отец любил с весьма сальной интонацией напоминать, что младшая Дамблдор весьма и весьма симпатична и что Роберту, такому могущественному магу, не помешало бы сыскать себе достойную партию. А кто может быть достойнее, чем дочь Альбуса Дамблдора?

Но у Роберта было несколько личных вопросов и возражений по этому поводу. Например, о чьей стороне так любил напоминать отец? Лично он ничью сторону не выбирал. И триста лет она ему сдалась. И сторона в войне, и сама Дамблдор. Противная заноза в одном месте, которая только и умеет, что выпендриваться и занудствовать.

Роберт вообще хотел бы умотать в дремучие леса России и изучать там древнюю магию. Вот такая мечта: тайга, он, старинные свитки и ни единой души вокруг. И души любимого батюшки в том числе.

Дамблдор холодно ухмыльнулась и покрепче ухватилась за бокал с шампанским — семикурсникам на вечерах у Слизнорта подобное было позволено:

— Ну, как я слышала, у Вас на Слизерине, — в том же тоне, но медленно растягивая гласные, проговорила она, — ценят отсутствие мозгов. И, судя по всему, ты, Гриндевальд, яркий пример для подражания в своей альма-матер.

Подошедшая к Ориону Вальбурга сжала в тонкую полоску губы, явно сдерживая смех и не сильно заботясь о том самом имидже факультета. Хотя кого он на самом деле волнует вообще?

Мерлин и Моргана, достали! Эти Блэки, для которых факультет — подножек их личного домового эльфа, эта Дамблдор, которая, кажется, слишком много о себе возомнила, этот отец, строчащий письма о том, что «ему пора выбираться со стороной, иначе Дамблдор», этот Дамблдор, который просто существует и явно слишком сильно волнует его отца… И везде одна мордредова фамилия! Она сплелась, кажется, уже с его кожей, въелась в мозг и грызёт его черепную коробку изнутри. И в каждом коридоре звучит почти одно и то же. Черти бы их всех драли к чёртовой матери!..

Стоп, что? Эх, пора заканчивать со спиртным… Что-то он сегодня разошёлся. Такими темпами ещё не хватало только сорваться на Дамблдор в присутствии нескольких десятков людей. Она ведь наверняка только этого и ждёт, но Роберт ей такой радости не предоставит.

Он высокомерно заглянул в голубые глаза напротив, улыбнулся в ответ и процедил:

— Скажи-ка мне, птичка певчая, — он наклонился к её уху и произнёс последующий монолог так, чтобы слышала только она: — Какого чёрта ты ко мне пристала? Если я тебе нравлюсь, то просто признайся. Не стоит так сильно акцентировать на нас внимание… Мы могли бы осторожно уединиться в подземельях и… — он многозначительно посмотрел на неё, игриво взмахнув бровями, и медленно кивнул.

Доротея почти мгновенно сбросила эту свою маску холодной учтивости и с такой горячей яростью уставилась на Роберта, что он даже слегка обжёгся. Он всегда, конечно, догадывался, что Дамблдор та ещё горячая штучка… Ну а уже через секунду она запыхтела как ёжик, и Роберту стало очень смешно от её взбешённого ответа:

— Мечтай, Гриндевальд. — и да, до этого Роберт не знал, что в его фамилии так много шипящих звуков.

Но всё же он ликовал. Кажется, это его личная победа — Дамблдор сбросила эту свою маску учтивой ханжи. Роберту резко захотелось поднять кулак вверх и побежать радоваться по всему кабинету профессора Зельеварения. Чего вообще?

Такую реакцию даже он сам от себя не ожидал. Какое ему дело до Доротеи Дамблдор? Он, главный ловелас школы, талантливый ученик и просто сногсшибательный парень… С любовью к бравадам только на публике. Ладно, с таким папашей далеко не заедешь. На каждом повороте сравнивать будут. И напоминать.

Доротея тем временем продолжала прожигать его яростно-непроницаемым взглядом. Роберт слышал однажды, что она весьма неплохой легилимент, но ведь не думает она, что и он одним пальцем деланный? Отец уделял огромное внимание его магическому образованию, да и мама не то чтобы далеко отставала. Но либо Дамблдор сейчас так усердно пытается прочитать его мысли (хотя постороннего влияния в этот самый момент Роберт не чувствовал), либо он действительно слишком некорректно с ней себя повёл. Хотя ладно, ему ни капельки не совестно. Самое время малышке Дамблдор учится выдержки у отца: вот уж кого никакими фразами не пробьёшь.

И да, ещё раз: не совестливо ему, вот ни капли. А это странное грызущее чувство внутри… Ну, с кем не бывает? Наверное, тайком принесённое огневиски в голову дало. И нет, извиняться Роберт не будет. Не будет и точка! И… и к уху этому он ещё раз наклоняться не будет. И даже мысли у него такой не возникает! А если возникает, то всему виной огневиски, с которым ему давно пора заканчивать! Вот как раз с этого момента и приступит.

И твёрдо настояв на данном обещании, Роберт круто развернулся на пятках и, на ходу как можно учтивее попрощавшись со Слизнортом, устремился прочь. А то кто знает, какие ещё мысли придут в его головушку под действием огневиски…

Карты скинуты и выверен итог:

Вам — победу, а мне — считать потери;

Память горькая нажала на курок,

Ветер зимний захлопнул в осень двери…

— Ты не веришь моему слову, Эдвард Маунтвиль? Ты что, вообще бессмертный? Может, пора уже навернуть тебя разок с Гриффиндорской башни?

Да как кто-то вообще может помыслить, что он, Роберт Гриндевальд, может не сдержать собственного слова? Конечно, вокруг него ходили всякие слухи, но чтобы такие — никогда. А если кто-то рисковал что-то подобное пустить, так тут же замолкал. К его счастью, не навечно, но на достаточно долгий срок, чтобы таких глупостей больше не рассказывать.

А этот наглый гриффиндорец теперь сидел и смеялся, чуть ли не похрюкивая и сгибаясь пополам. И над кем? Над ним, над Робертом Гриндевальдом, в присутствии которого даже Альфард Блэк смеялся через раз! Хотя ладно, нет, всё же заткнуть Альфарда было выше его сил. Но такое работало только с Альфардом, этот Маунтвиль же Альфардом однозначно не был.

Может, поумерить его пыл парочкой хороших остужающих — не будем уточнять их законность — проклятий?

— Нет, ты прости, конечно, Гриндевальд, — сквозь смех и слёзы проговорил Эдвард, раскачиваясь на стуле, — но я не верю, что ты сможешь влюбить в себя малышку Дамблдор. Говорят, у неё там какие-то шашни с Альфардом Блэком… А тут даже твоя, невероятная по твоим же словам, красота не поможет.

Да Маунтвиль, оказывается, шутник. Хотя бы ради этого стоило разочек начать с ним общаться. Даже если Роберт уже мысленно и жалел, что вообще во всю эту авантюру ввязался.

Роберт нетерпеливо махнул рукой:

— Не смеши меня, Маунтвиль. Какие там у неё шашни с Блэком? Они просто друзья. Точнее, лучшие друзья, но сути это не меняет. У них взаимоотношения брата и сестры, а не такие, какие вы там все себе выдумали.

О да, об этом Роберт знал наверняка. Самому не раз было интересно. Иначе кто бы этот слух вообще пустил? Зато наблюдать за рассерженной мордашкой Дамблдор было забавно. Правда, получать подзатыльники от догадавшегося Альфарда было не так весело Но поиски наглого сплетника от великого детектива Доротеи Дамблдор выглядели смешно.

Эдвард нахмурился и почесал подбородок, переглядываясь со своим другом Дженкинсом. Чёрт, и дёрнуло же его сесть играть с Бурги в карты?! Больше он на трюки а-ля: «Роб, не говори ерунды, я полный ноль в покере!» не поведётся. С Вальбургой Блэк и картами за один стол нельзя садиться. Теперь вот надо дать Непреложный Обет этим гриффиндорским засранцам, что у него получится… Мерлин, кто посчитал весёлой идею очаровать малышку Дамблдор? Кажется, всё та же Бурги. В её репертуаре, в принципе.

— Знаешь, Гриндевальд, давай так: ты очаровываешь Дамблдор, и, если у тебя это получается, то я подойду к Минерве Макгонагалл и поцелую в щеку. Если же нет…

О, Роберт слишком сильно хочет посмотреть на лицо Минервы при этом. И на ещё одно лицо, да. Вот на это лицо он бы даже с большей радостью посмотрел. Ради такого можно даже попробовать с Дамблдор договориться сыграть её крайнюю заинтересованность им. Ну, потому что Роберт был реалистом: не настолько уж он очаровательный и азартный, чтобы по-честному играть в такие игры.

Роберт довольно ухмыльнулся:

— Можешь сразу исключить этот вариант и спокойно идти писать эпитафию на могилку.

Дженкинс встал и достал волшебную палочку, проговаривая ещё раз условия их контракта. Но затем неожиданно из его уст прозвучала фраза, которой Роберт никак не ожидал:

— При этом есть важное условие: ты должен сам остаться равнодушен к Доротеи Дамблдор. — Чего? Такого в первоначальной версии договора не было, Роберт всё до буковки запомнил!

В тот же миг его рука рванула обратно. Сама по себе — мозг Роберта никакого отношения к ней не имел. Как оказалось, это было сделано даже не его усилиями. В проёме кабинета стояла недовольно насупленная Гвендолин Сент-Клер с палочкой в руке. Эдвард Маунтвиль мигом начал клеить идиота:

— Долли, каким судьбами? — Вот же влюблённый индюк.

Роберт искренне надеялся, что никто не заметил его дёрнувшегося в испуге лица. С чего это он вообще так испугался дурацкого условия дурака Дженкинса? Ничего же не было в этой Дамблдор такого, чтобы он уже…

Бред. Маленькая, голубоглазая выскочка, с этими своими вечно пушистыми волосами и мальчишеским телосложением. И вечно тыкающая свой нос туда, куда не просят. Не-а, он любил всё же девушек куда более женственных и куда менее горделивых.

Гвендолин тем временем на подобное обращение даже не повела бровью:

— Ещё раз так меня назовёшь, лишишься всех зубов и будешь иметь дело с той, на которую вы сейчас спорили.

С Гвенни у Роберта были неплохие отношения. Не дружеские, но вполне себе уважительно-приятельские. По крайней мере, до этого момента. Роберт прекрасно понимал, что после услышанного вряд ли Сент-Клер будет всё так же к нему относиться.

И нет, его это вот вообще ни капли не волнует. Роберт по жизни всегда был одиночкой, так что такие мимо проходящие и лишь на время задерживающиеся Сент-Клеры его беспокоили мало. Именно так.

Он Гриндевальд. Отец всегда ему говорил, что людей, способных их понять, слишком мало. В этом вопросе он, пожалуй, предпочитал с ним соглашаться.

Гвенни же слишком испытующе заглянула в глаза Роберту. Нет, серьёзно, как она это делает? Роберт даже перед Минервой никогда не хотел отчитаться и извиниться, а ведь та же уже сейчас была грозой первокурсников, пусть только и начинала свой нелёгкий путь преподавателя. И сейчас кто-то хочет ему сказать, что какая-то Гвендолин Сент-Клер докапывалась до того, чего у него никогда не было? Это он о совести, если что.

Гвендолин сокрушённо улыбнулась и покачала головой:

— Эх, ты, Роберт Гриндевальд. Ты ведь у нас такой весь из себя образованный. Ладно, эти двое неисправимые идиоты, но я считала тебя умнее… — святая правда, Роберт даже не собирался лукавить. Но следующие слова Гвенни на секунду выбили у него почву из-под ног: — И всегда доказывала это Тее.

Они о нём разговаривали? Обсуждали? Почему сердце от этого так странно замерло?

И да, очевидно, Дамблдор говорила о нём гадости. Но ведь говорила! Присутствия же Роберта, особенно после того вечера у Слизнорта, она будто и вовсе не замечала. Да и он сам, если честно, всячески старался показать тоже самое — воевать он не любил, так что такой нейтралитет в любой другой ситуации устраивал бы его значительно больше. Но почему-то внимание Дамблдор хотелось обратить, заставить её посмотреть на него.

Но Роберт уже давно не был маленьким ребёнком и умел сопротивляться своим самым глупым желаниям. А сейчас… Сейчас он чуть на стуле не подскочил, когда услышал слова Гвенни, но спросить у уходящей Сент-Клер так и не решился.

Их спор, очевидно, был сорван и зашёл в тупик. Роберт был даже готов поблагодарить Гвенни за это, пусть она и не поймёт. Надо будет осторожно допытаться у Альфарда, что там эта родственница Дамблдоров любит. Можно будет отправить ей в качестве презента за то, что ему не надо будет теперь оправдываться перед Бурги за то, почему её Мордредово желание сорвалось. И всё же… Выходя из кабинета в голове Роберта продолжала биться настойчивая мысль: почему его начало так беспокоить чужое мнение? Особенно одно конкретное мнение. Это было очевидно не к добру, так что и с этим тоже ему придётся разобраться и искоренить. А то как же он будет жить, так сильно заботясь о том, что о нём кое-кто подумает?

Мне исправить невозможно ничего —

Мир разбит, и морю отданы осколки;

Я — ваш пленник, ну да, в общем, что с того —

В сожаленьях до смешного мало толку.

— Дамблдор, — в их неожиданной встрече яд чувствовался даже при первом кивке и приветствии. У Роберта, стоило признать, это уже просто вошло в привычку. И нет, он, приглашённый на вечер к Слизнорту, вот ни капли не ожидал её здесь увидеть.

Ждал, возможно, даже немного надеялся, но не ожидал. И был к этому не готов, несмотря на то, что готовился. Пожалуй, всё-таки не стоило сюда приходить, пусть даже и из уважения к имениннику.

— Гриндевальд, — она процедила его фамилию слишком сдержанно, без той злобы, которая была, когда они здесь учились. Те времена давно отгремели, война закончилась…

В конце концов, её отец ведь победил. И даже сам Роберт приложил к этому руку, не в силах смотреть на то, как отец переступает невидимую грань, отделявшую чёткое следование цели от фанатизма. И, по сути, они даже вместе работали, сотрудничали некоторое время. Время, за которое он сам не заметил, как к ней привязался. А потом свинтил на два года со всех отслеживающих заклинаний, потому что у него не было ни малейших сил смотреть кому-либо из друзей в глаза и видеть это сочувствие. Он в нём не нуждался.

Так что он поехал исполнять давнюю мечту. И совершенно не ожидал, что эта исполнившаяся мечта принесёт ему не так уж и много удовольствия, как он ожидал. Уже позже он понял, в чём проблема, уже во время обучения: этой мечтой было не с кем поделиться. Но был человек, с которым это хотелось разделить.

И да, он вроде как победил. Ну, по крайней мере, та сторона, которую он в решающий момент поддержал, победила, и в этом немалую роль сыграло и его участие тоже. Но Роберт всё равно чувствовал себя разбитым. Как бы он ни относился к принципам своего отца, всё же Геллерт Гриндевальд оставался его родной кровью, а он сам — частью его плоти, как говорилось в маггловской Библии.

И ему было горько, что отец, такой величественный, такой гениальный, закончил вот так. Конечно, Нурменгард был лучше Азкабана, Альбус Дамблдор явно всё же ещё питал какую-то привязанность к старому, назовём это, другу. И да, Роберт был месяц назад в Нурменгарде, ему предоставили возможность увидеться с отцом, они даже нормально поговорили. Это расставило некоторые точки в их жизни.

И, кажется, отец понял его более чем правильно. От этого становилось спокойнее.

А сейчас… На секунду, заглянув в синие глаза Доротеи, он увидел что-то знакомое, что-то, что он успел узнать, пока они вместе работали в тот год, но уже через мгновение холодное и безучастное выражение тут же закрыло ему любой доступ к её мыслям. А жаль. Впрочем, какая ему теперь разница? Он сам уехал, ничего не объяснив, это было исключительно его решение.

— Ты изменился, — Роберт даже не заметил, что они оказались рядом на этом вечере у искрящегося радостью от вида всех любимых учеников Слизнорта.

Роберт даже не ожидал, что она с ним заговорит, что уж ещё обсуждать. Поэтому наблюдая за притихшими и по-странному косящимися на них малолетками, он грустно улыбнулся и совершенно искренне ответил:

— Ты тоже.

Да. Она, как ему казалось, изменилась даже сильнее, чем он сам. Стала как-то неуловимо взрослее, женственнее, эти все мальчишеские угловатости окончательно стёрлись из её вида, явив совершенно очаровательную фигуру. Или, возможно, это платье довольно выгодно подчёркивало всё, что было необходимо подчеркнуть. В любом случае, он и до этого всегда догадывался, что Доротея однажды станет прекрасной леди, но она превзошла все его ожидания. И не только внешне.

Дамблдор поджала губы, ласково посмотрев на двух малышей, которые робко и восторженно смотрели на дочь декана Гриффиндора. Наверняка маленькие львята. Роберт на секунду позволил себе залюбоваться её профилем: курносый нос, прямой лоб, кудрявые золотистые волосы, каскадом окружающие худое и бледное лицо; изящная рука, уверенно сжимающая бокал со всё тем же любимым шампанским Горация Слизнорта.

Надо же, а всё почти как тогда, в тот роковой вечер, который Роберт в своей памяти почему-то вывел отдельно ото всех последующих и предыдущих.

Доротея повернулась на стуле в его сторону и, куда менее холодно улыбнувшись, мягко заметила:

— Ты долго будешь смотреть в мою сторону? — от этой улыбки у него в очередной раз сердце замерло, серьёзно. Потому что совсем одно дело, когда она так смотрит на несмышлённых детей, а совсем другое — в его, Роберта, сторону.

Роберт моргнул и устало заметил, позволяя языку отвечать без лишней продуманности — он слишком от этого устал:

— А всю жизнь можно? — конечно, она ему сейчас откажет. В конце концов, Роберт её без слов, можно сказать, бросил. Спустя год с лишним работы, сближения, того злосчастного поцелуя, он просто поджал хвост и уехал в тайгу, где, как он думал, сможет забыть о той, кому совсем не был нужен.

Кого он не достоин. Ни в силу происхождения, ни по причине чрезмерно противного характера.

Доротея на его слова только уже очевидно тепло улыбнулась и взъерошила его идеально уложенные волосы. Роберт возмущённо воскликнул и надул губы:

— Хей! — не то чтобы он так уж долго заморачивался с этой укладкой, но однозначно старался.

Доротея засмеялась, шутливо толкая его плечом:

— Ты просто несерьёзен с этой идеальной укладкой! Я не могу тебя нормально таким воспринимать! — легко оправдалась она, и от этой улыбки Роберт, пожалуй, был готов простить ей что угодно.

Так что он тоже засмеялся, про себя отмечая, что груз на душе стал немного легче, чем был до этого. Но, наверное, всё дело-таки в укладке. И ему хотелось верить, что на этом этим вечером они своё общение не остановят. В конце концов, ему ведь необходимо извиниться. Даже если от него этих извинений никто не ждёт. Да и что-то слишком много разнообразных джентльменов чересчур пристально смотрят на его Доротею, явно рискуя лишится зрения. Хотя, стоп… С каких пор Доротея стала его?

Чем дальше дни, подобно чайкам, летят,

Тем удивительнее этот странный плен:

Я потерял, что только мог потерять —

Но обретаю много лучшее взамен!

С Вами странно и мучительно-легко —

Разум тёмен, а сердце в вихре ветра

Закружилось и разбило лёд оков;

Я не знаю, как быть — и нет ответа…

— Мне до сих пор не верится, дружище, что вот почти что двенадцать лет, как вы в браке, — Альфард улыбается открыто и радостно, со всей силы хлопая и так еле держащегося на ногах Роберта по спине. К счастью, Орион, который ожидал подобного приветствия от брата своей жены, стоял рядом и смог поддержать уставшего Гриндевальда в равновесии.

Хоть кто-то ещё пытается его в этом равновесии удержать.

— Вальби, можно мне уже глаза открывать или нет? Ну, я устала столько ждать! — требовательно топнула ногой Тея. Роберт умиленно улыбнулся: иногда его супруга вела себя совершенно по-детски. И, пусть порой это приводило к бурным ссорам между ними, всё же в данную секунду это куда больше его умиляло.

Альфарда, видимо, тоже, потому что он засмеялся и пальцами отсчитал до трёх. В этот же миг из той же комнаты донёсся крик:

— Сколько можно называть меня Вальби?! Мне уже, между прочим, тридцать три года, а я для тебя так и осталась с детским прозвищем, Дамблдор!

Альфард ухмыльнулся, а Орион не сдержал глумливого хмыканья:

— Долго вы будете так над Бурги издеваться? Она ведь реально уже не ребёнок. — о да, в этом был, пожалуй, весь Орион. Не то чтобы он был таким уж занудой, но за супругу, какой бы она ни была, стоял горой.

Даже если эта самая супруга потом будет с вампирском талантом пытаться пить его кровь. Фигурально, конечно. Но иногда Роберту казалось, что и буквально тоже. Хотя у Ориона этой крови явный переизбыток, уж больно он спокойный.

Альфард немного печально улыбнулся, резко сменив настроение:

— Она для меня навсегда останется любимой младшей сестрёнкой, которая бежит ко мне, когда начинается гроза.

Роберт обернулся, сложив губы в усмешке, и бодро заметил:

— Смотри мне тут ещё торт своей сентиментальностью не намочи… Испортишь хоть какую-то часть моей стряпни, и в следующий раз я буду делать всё это из тебя, Альфард Блэк.

Альфард усмехнулся и в притворном ужасе шепнул флегматичному Ориону:

— Знаешь, какое здесь ключевое слово? Стряпня. Иначе назвать кулинарные таланты Роберта нельзя.

Засранец. Покалечить его, что ли? Так нельзя, Тея расстроится, что её с собой не взял.

— Не смей оскорблять моего мужа, Альфард Блэк! — донёсся из другой комнаты возмущённый голос Доротеи. Альфард на это только закатил глаза: — И глаза мне не закатывай! Я тебя как облупленного знаю!

— Спасибо, дорогая! — благодарно крикнул в ответ Роберт и добавил: — Ты просто чудо!

— И это я тоже знаю! — послышался ласково-довольный голос.

Да, пожалуй, недаром говорят, что в супружестве каждый перенимает черты другого. Кажется, Роберт догадывался, чему именно он научил свою жену.

— Знать бы тебе поменьше, лучше бы было, — пробормотал Альфард, ни капли не обижаясь. Как раз вошедшие в комнату Флимонт и Юфимия Поттеры весело рассмеялись, обнимая по очереди каждого из мужчин.

Роберт махнул рукой и в этот же миг стая весёлых птичек возвестила Вальбургу о начале празднества. Вальбурга и Тея вошли в комнату и не сдержали дружного восхищённого вздоха, на что Альфард горделиво выступил вперёд и учтиво поклонился, замечая:

— За это всё ты можешь поблагодарить только меня, Тея. Твой непутёвый муж чуть успешно не завалил вашу годовщину. Так что теперь спасителю полагается поцелуй в щеку, — и Альфард пальцем тыкнул в то место, куда его стоит поцеловать.

Паяц. Роберту, возможно, тоже хотелось поцелуя. И желательно не в щеку. Но это уж он стребует попозже, а пока надо пхнуть Альфарда в бок.

Одновременно с Робертом Тея легонько ударила его тыльной стороной ладони со словами:

— Обойдёшься. У меня есть тост, друзья мои, — она изящным движением схватила свой бокал. — Я благодарна всем вам за то, что вы всё это время были рядом с нами. На нашем пути было много тяжких трудностей, но мы смогли их преодолеть все вместе, потому что…

Роберт всё же рискнул нагло перебить супругу и даже не хотел представлять, сколько жить ему после этого осталось:

— Тея, заканчивай бравады своего отца. Я знакомый почерк за километр узнаю. — Роберт не сдержался и закатил глаза, потому что, серьёзного, дорого тестя всуе лучше не вспоминать. А то ещё явится. — Это цитата с его сегодняшнего письма, чтобы вы понимали, — все присутствующие весело рассмеялись, но были вынуждены умолкнуть, заметив гневный взгляд Доротеи:

— Попрошу тебя не перебивать меня, Гриндевальд, когда я говорю. Учитывая то, что теперь у меня будут весьма частые перепады настроения, резкая любовь к экзотической еде и истерики по поводу и без, то подобные вольности в высказываниях могут тебе дорого обойтись. К тому же, это единственная причина, почему я до сих пор тебя за такую наглость не прибила.

О Мерлин, это явно не то, что он подумал.

На минуту в комнате воцарилась гробовая тишина. Роберт, вскинув брови, смотрел на супругу и молча признавал, что из потока всей этой бессвязной речи он ровным счётом ничего не понял. Точнее, понял, но неужели дождался?

— С таком редким непониманием ты тоже долго не протянешь, — криво усмехнулась Доротея, довольным взглядом обводя всю замолчавшую в ожидании публику. — У нас скоро будет малыш, Роберт Гриндевальд.

Кровь моя смеётся долгу вопреки,

Разум мой птицей в клетке мечется тревожно:

Знали мы, что Юг и Север не свести —

Но Излом не знает слов «нельзя» и «можно».

И я надеюсь, веру в сердце храня,

В один из длинных и стеклянно-звонких дней

Прийти туда, где Вы дождетесь меня,

Мой враг, что лучше самых преданных друзей!

— Когда она сказала «малыш», я не думал, что она имела в виду вот эту пару маленьких чертят, — пробормотал вспомнивший прошлое Альфард, стараясь не наступить на весело бегающих вокруг него Ту и Бель. — Роберт, я тебя прошу, сделай что-нибудь уже с ними!

Мерлин великий, что Роберт может сделать с двумя собственными детьми, которые даже вот этой беготнёй его умиляют?

Аннабель, не совсем понимая смысл слов «дяди крёстного» и совершенно очаровательно картавя, важным тоном заметила:

— Альф, а почему ты называешь нас челтятами? Лазве мы такие плохие?

Учитывая то, что в этот самый момент Антуан таки допрыгнул и со всей возможной силы дёрнул Альфарда за рукав мантии, то ожидаемый ответ прозвучал слишком затравленно.

— А кто такие челтята? — спросил Антуан, смотря на вошедшую Доротею и одновременно с удовольствием показывая сестре свой приз: пуговку с маленьким камушком с рукава крёстного.

Антуан, в отличии от Бель, не картавил, но, видимо, подумал, что слово «челтята» так и произносится. Ну да, сразу видно, кто из близнецов больше любил читать и подслушивать взрослых.

Доротея постаралась сдержать ухмылку в сторону Альфарда и спокойно заметила:

— Ты это слово сказал, тебе и объяснять, — и быстро ретировалась подальше от места происшествия. Мудрое решение. Роберт бы тоже так сделал, но был слишком очарован собственными детьми.

Кому скажи, так не поверят, что холодный начальник Гриндевальд мог так растаять из-за двух маленьких карапузов.

Неожиданно послышался стук в прихожей, и Антуан побежал туда с криками:

— Джим! Джим! Представляешь, я отобрал у Альфарда пуговку с рукава мантии! Она такая красивая! — Бель при этом, стоило признать, к долгожданному гостю не побежала. Хотя маленького Джеймса Поттера любила наравне с Антуаном, но послушать рассказы взрослых ей всегда хотелось больше, а перед наглым вырыванием пуговки Альфард собирался заняться именно этим.

Что ж, Роберт мог даже слегка посочувствовать другу — уж если он дал обещание рассказать байки из прошлого, то можно было быть уверенным в том, что Бель теперь с него целый вечер не слезет.

Альфард посадил внимательно наблюдавшую за взрослыми Аннабель к себе на колени и спросил:

— И вот зачем им пуговка, признавайся? — в принципе, вопрос был резонный. Уж если кто и знал на него ответ, то только его дочь, признал Роберт.

Правда, был один небольшой нюанс, в котором Роберт был уверен.

Аннабель немного шкодливо улыбнулась и спросила так тихо, чтобы услышали только крёстный и сидящий рядом отец:

— А что мне за это будет? — и вот этот нюанс как раз состоял в том, что ничего просто так Бель не расскажет.

Роберт расхохотался, забирая дочь с колен у Альфарда и крепко прижимая её к себе:

— Моя дочь, — гордо улыбнулся он и вскинул подбородок: — А что ты за это хочешь? Волшебная палочка подойдёт?

Аннабель внимательно и совершенно по-взрослому посмотрела на отца и задумалась. Альфард еле сдерживал смех, наблюдая за её сосредоточенным личиком. Затем она зажмурилась и ответила:

— Не совсем. А можно палочку и мне, и Антуану? Он ведь обидится и не будет со мной лазговаливать.

Роберт снова умилился. Ещё и совестливая, Моргана помилуй. Что они с этим сокровищем будут делать, когда она вырастет?

Роберт нежно прижал к себе дочь. Она, как впрочем и Антуан, была очень похожа на Доротею: такие же золотистые волосы, синие глаза, вздёрнутый нос и прямой лоб. И тем не менее, характер у неё уже даже в таком возрасте совершенно отличался от матери. Сосредоточенная и знающая своим талантам цену, она могла даже строгого Ориона уговорить сыграть «с тётушкой Вальбулгой в калты». Не то чтобы они часто общались с Блэками — Орион последнее время заглядывал уж очень редко, а у Вальби так и вовсе не было лишнего времени и возможности к ним вырваться.

Особенно возможности, поскольку для посещений их дом был открыт далеко не каждому и далеко не всегда. Гвенни в своих письмах уже не раз предупреждала о том, что им бы не помешало немного затаиться и перестать посещать светские мероприятия.

Приходилось обезопаситься. И нет, Бурги Роберт доверял, но последнее время их разговоры с Доротеей почти постоянно переходили в дискуссионно-конфликтную плоскость.

Роберт не сомневался, что в Хогвартсе и Бель, и Антуан не будут давать покоя ни одному из своих адекватных друзей так же, как и он в своё время Ориону. Хотя… Учитывая то, что рядом с ними будут учиться Джеймс, Сириус и Астра, то Роберт искренне желал терпения и Дамблдору, и Макгонагалл, на факультет которой наверняка половина из них и поступит, и Слизнорту, к которому тоже парочка должна бы попасть. Ох, а уж если вспомнить знакомство близнецов и младших Блэков… Мерлин, Роберт по-настоящему боялся за Хогвартс.

Альфард жалобно посмотрел в его сторону, наблюдая, как Джеймс и Антуан с весёлыми криками забегают и хватают великана-крёстного за две ноги, словно мартышки, и простонал:

— Пожалуй, мне пора отправиться в дальнее плаванье. Джесс как раз предлагала.

Роберт весело расхохотался и усадил рядом с собой как раз вошедшую Доротею. Та искренне улыбнулась и обняла его в ответ, не замечая, что Аннабель незаметно смылась прочь из комнаты.

Мне так дорог злой огонь безумных глаз;

Срок придет — и мы все своё получим,

Только помните — я счастлив встретить Вас,

Враг мой бешеный — друг мой неразлучный…

— Тея, неужели нам настолько обязательно обращаться к твоему отцу? — Роберт недовольно нахмурился и сжал губы в тонкую полоску. Этот разговор уже у них возникал далеко не раз, но Роберт постоянно задавался вопросом: нет, ну, неужели они никак не обойдутся без Альбуса Дамблдора?

Тея чуть ли не галопом бегала по дому, постоянно заламывая руки:

— Робби, я не знаю, понимаешь? Я так боюсь… — она обхватила себя руками и замерла у окна. — Не за себя или тебя — нас, видимо, уже ничего не спасёт, хотя мне искренне жаль, что так сложилось. Я боюсь за детей. Они же ещё совсем малыши — как они без нас?

Роберт улыбнулся и покачал головой, обнимая свою жену — до сих пор иногда не верилось! — сзади и бережно прижимая к себе. Надо же, в его руках нервная Тея тут же расслабилась и устроилась как можно комфортнее для себя.

Роберт всегда терпеть не мог прорицателей, но теперь уже готов их был откровенно проклинать.

— Тея, мы не дадим их в обиду, — он осторожно взял её за руки. стараясь успокоить, хотя у самого по душе словно гиппогриф когтями прошёлся, — И не говори ерунды. Тебе ещё рано умирать… И я не допущу этого… — он не мог этого допустить.

Просто не мог дать погибнуть той, кого слишком сильно любил, хотя, судя по всему, их отношения и привели ко всему этому. Если бы он всё же не вернулся, никто бы не смог озвучить такое пророчество просто потому, что ничего бы такого не было. С другой же стороны, Роберт был готов отдать всё за их детей, которых в той реальности тоже не было бы.

Он был уверен, что Тея думала точно так же. И точно так же не хотела становиться перед той нелёгкой мыслью, что выжить из их детей суждено лишь одному.

Вторые сутки настаивающееся в лаборатории зелье могло помочь их детям хоть немного, и Роберт искренне хотел верить, что всё получится. Тея же только сильнее боялась этого зелья и последствий его воздействия. Последнее время всё и так было слишком шатким.

Тея нахмурилась и закрыла глаза. За эти годы он знал её порою лучше, чем самого себя. Затем она едва слышно прошептала:

— Роберт, пообещай, что ты никогда меня не бросишь? Пообещай, что ты не умрёшь раньше, хорошо? Я без тебя… Я не…

Роберт тяжело сглотнул. Это признание было очевидным для них обоих, но никогда не приобретало такого серьёзного оттенка. Они прошли через всё: смерть, боль, разлуку, унижение и презрение, но никогда раньше ни Роберт, ни Доротея не давали себе воли в подобных высказываниях. Он даже не мог вспомнить были ли у них признания в любви, романтические свидания. Всё произошло как-то слишком быстро и неожиданно для других, но так спокойно для них двоих. Они презирали друг друга со школы, а потом плавно перевели свои отношения совершенно в противоположное.

— Я не брошу тебя, милая, — он не хотел ей врать о вечной любви и прочих сказках, но уверенно произнёс свою клятву: — Я никогда тебя не оставлю. Ни на минуту. И, если тебе так будет спокойнее, давай привлечём для защиты дома и твоего отца, — заметив благодарный взгляд жены, Роберт решил добавить: — Вот только ничего лишнего мы ему рассказывать не будем.

Тея устало улыбнулась, кивнула и в очередной раз взъерошила ему волосы.

Что ж, зажженному положено гореть —

Мы не знаем, что судьба подбросит вскоре:

Даст она кому-то жизнь, кому-то — смерть,

Ну, а с Вами нас всегда рассудит море…

Смотря на Адское пламя, вышедшее из рук его собственной дочери, Роберт испытал сожаление, что слишком мало сделал, не уберёг, не помог, не рассказал… Ему стоило быть внимательнее, стоило не пускать Бель в лабораторию, а вместо этого он, сам того не зная, дал своим детям силу, куда большую, чем они должны были вынести. И эта сила привела к тому, что произошло. Именно эта сила обрушила на них эту чёртову змею, непонятно как их выследившую. И даже обожаемый Теей феникс не смог им помочь.

Именно из-за этой силы рядом с ним лежал умершие сын и жена, а его дочь с ужасом смотрела на собственные руки и умоляла её не оставлять. Роберт печально улыбнулся, смотря на малютку Аннабель. Его дочка, его лапочка взахлёб рыдала, уже сейчас наверняка догадываясь, какая непомерная тяжесть лежит на её плечах. Она ведь всегда была слишком смышлёной.

За это Роберту было вдвойне совестливо. Их дочь не должна была проходить через всё это. Совсем не этого Роберт хотел и для неё, и для Тони. Чувствуя, как последние силы покидают его, Роберт до боли сжал руку дочурки и призвал слушать, глядя в заплаканные глаза:

— Не живи прошлым — нас уже не вернуть… Прости, это я виноват. Держись, ты справишься, ты же сильная, ты же…

Он всегда в неё верил. И с последним вздохом надеялся, что эта вера поможет ей выжить. Мерлин, хоть бы помогла.

---

Примечания:

Песня "Романс Олафа Кальдмеера" — Канцлер Ги.