Танец Феникса (гет)

Мы снисхожденья друг от друга не ждем —

Вино полночное приправлено виной,

Но я не стану сожалеть ни о чем:

Мой бой проигран — но проигран все ж не мной!

— Орион, я, пожалуй, пойду, — Роберт скучающе поднялся и ухмыльнулся другу: — Это уже второй вечер подряд у Слиззи, когда нет ничего интересного. Ни драки, ни скандала…

Орион усмехнулся:

— И тебя не обсуждают, да?

Роберт закатил глаза и покачал головой:

— Нехорошо завидовать популярности друзей, лорд Блэк. Это нарушает все кодексы чести. Теперь я просто обязан вызвать Вас на дуэль, — он учтиво поклонился и сверкнул глазами, одной рукой потянувшись к кобуре на поясе, где хранилась волшебная палочка.

Орион закатил глаза, но ответить ничего не успел — позади них неожиданно послышался крайне занудный, по скромному мнению Гриндевальда, девичий голос:

— Он не нарушил ни единого правила, Гриндевальд. Орион только указал на твой главный недостаток — эгоцентризм.

Роберт тут же засопел носом и поджал губы. Доротея Дамблдор — не иначе. Больше рискнуть поспорить с сыном «того самого Гриндевальда» не мог никто. Он резко обернулся и недовольно ответил:

— Дамблдор, оставь свою занудность заучкам с твоего факультета. Как я слышал, у вас там ценят только мозги и знание корочек учебника.

Она его бесила. Роберт даже не собирался этого скрывать. Причин этому было множество. Вечные лекции отца, например, что ему нужно подмять мисс Дамблдор на их сторону. Что она крайне полезна в случае, если её папаша слишком сильно разойдётся и начнёт быть видимой угрозой. Вопрос был только в одном: чья сторона? Лично он ничью сторону не выбирал. И триста лет она ему сдалась. И сторона в войне, и сама Дамблдор. Он ообще хочет уехать в дремучие леса России и изучать там древнюю магию. Вот такая мечта: тайга, он, учебник и ни единой души вокруг.

Та ухмыльнулась и покрепче ухватилась за бокал с шампанским — семикурсникам на вечерах у Слизнорта подобное было позволено:

— Ну, как я слышала, у Вас на Слизерине, — в том же тоне, но медленно растягивая гласные, проговорила она, — ценят отсутствие мозгов. И, судя по всему, ты, Гриндевальд, яркий пример для подражания в своей альма-матер.

Подошедшая к Ориону Вальбурга сжала в тонкую полоску губы, явно сдерживая смех. Чёрт, достали! Эти Блэки, для которых факультет — подножек их личного домового эльфа, эта Дамблдор, которая, кажется, слишком много о себе возомнила, этот отец, строчащий письма о том, что «ему пора выбираться со стороной, иначе Дамблдор»… И везде одна и та же фамилия… Она сплелась, кажется, уже с его кожей, въелась в мозг и грызёт его черепную коробку изнутри. И в каждом коридоре звучит почти одно и то же. Черти бы их всех драли к чёртовой матери!.. Стоп, что? Эх, пора заканчивать со спиртным…

Роберт высокомерно улыбнулся и процедил:

— Скажи-ка мне, птичка певчая, — он наклонился к её уху и произнёс последующий монолог так, чтобы слышала только она: — Какого чёрта ты ко мне пристала? Если я тебе нравлюсь, то просто признайся. Не стоит так сильно акцентировать на нас внимание… Мы могли бы осторожно уединиться в подземельях и… — он многозначительно посмотрел на неё, игриво взмахнув бровями, и медленно кивнул.

Да! Кажется, это его личная победа. Роберту резко захотелось поднять кулак вверх и побежать радоваться по всему кабинету профессора Зельеварения. Такую реакцию даже он сам от себя не ожидал. Какое ему дело до Доротеи Дамблдор? Он, главный ловелас школы, талантливый ученик и просто сногсшибательный парень… С любовью к бравадам только на публике. Ладно, с таким папашей далеко не заедешь. На каждом повороте сравнивать будут.

Доротея прожигала его яростно-непроницаемым взглядом уже около двух минут. Либо она читает его мысли, либо он действительно слишком некорректно с ней себя повёл, но одно известно наверняка: выдержки Альбуса Дамблдора у неё пока нет. Но… Откуда это грызущее чувство внутри? Откуда желание извиниться и ещё раз наклонится к её уху? Чёрт, с огневиски, видимо, пора заканчивать…

Карты скинуты и выверен итог:

Вам — победу, а мне — считать потери;

Память горькая нажала на курок,

Ветер зимний захлопнул в осень двери…

— Ты не веришь моему слову, Эдвард Маунтвиль? Ты что, вообще бессмертный? Может, пора уже навернуть тебя разок с Гриффиндорской башни?

Этот наглый гриффиндорец сидит и смеётся, чуть ли не похрюкивая и сгибаясь пополам. Может, поумерить его пыл парочкой хороших остужающих — не будем уточнять их законность — проклятий?

— Нет, ты прости, конечно, Гриндевальд, — сквозь смех и слёзы проговорил Эдвард, — но я не верю, что ты сможешь влюбить в себя малышку Дамблдор. Говорят, у неё там какие-то шашни с Альфардом Блэком… А тут даже твоя, невероятная по твоим же словам, красота не поможет.

Роберт нетерпеливо махнул рукой:

— Не смеши меня, Маунтвиль. Какие там у неё шашни с Блэком? Они просто друзья. Точнее, лучшие друзья, но сути это не меняет. у них взаимоотношения брата и сестры, а не такие, какие вы там все себе выдумали.

Эдвард нахмурился и почесал подбородок, переглядываясь со своим другом Дженкинсом. Чёрт, и дёрнуло же его сесть играть с Бургой в карты?! Больше он на трюки а-ля: «Роб, не говори ерунды, я полный ноль в покере!» не поведётся. С Вальбургой Блэк и картами за один стол нельзя садиться. Теперь вот надо дать Непреложный Обет этим гриффиндорским засранцам.

— Знаешь, Гриндевальд, давай так: ты очаровываешь Дамблдор, и, если у тебя это получается, то я подойду к Минерве Макгонагалл и поцелую в щеку. Если же нет…

Роберт довольно ухмыльнулся:

— Можешь сразу исключить этот вариант и спокойно идти писать эпитафию на могилку.

Дженкинс встал и достал волшебную палочку, проговаривая ещё раз условия их контракта. Но затем неожиданно из его уст прозвучала фраза, которой Роберт никак не ожидал:

— При этом есть важное условие: ты должен сам остаться равнодушен к Доротеи Дамблдор.

В тот же миг его рука рванула обратно. Сама по себе — мозг Роберта никакого отношения к ней не имел. Как оказалось, это было сделано даже не его усилиями. В проёме кабинета стояла недовольно насупленная Гендолин Маунтвиль с палочкой в руке. Эдвард Маунтвиль мигом начал клеить идиота:

— Гвенни, каким судьбами?

Вот же влюблённый придурок. Гвендолин на подобное обращение даже не повела бровью:

— Ещё раз так меня назовёшь, лишишься всех зубов и будешь иметь дело с той, на которую вы сейчас спорили.

Она испытующе заглянула в глаза Роберту. Он тяжело сглотнул, не понимая, почему ему снова хочется извиняться, как первокурснику перед Макгонагалл. Гвендолин сокрушённо улыбнулась и покачала головой:

— Эх, ты, Роберт Гриндевальд. Ладно, эти двое неисправимые идиоты, но я считала тебя умнее… И всегда доказывала это Тее.

Они о нём разговаривали? Роберт чуть на стуле не подскочил, когда это услышал, но спросить у уходящей Сент-Клер так и не решился. Уже выходя из кабинета, Гриндевальд недовольно нахмурился: что с ним такое происходит-то?

Мне исправить невозможно ничего —

Мир разбит, и морю отданы осколки;

Я — ваш пленник, ну да, в общем, что с того —

В сожаленьях до смешного мало толку.

— Дамблдор, — в их неожиданной встрече яд чувствуется даже при первом кивке и приветствии.

— Гриндевальд, — она цедит его фамилию, но без той злобы, которая была, когда они здесь учились. Те времена давно отгремели, война закончилась…

И Роберт чувствовал себя разбитым. Как бы он ни относился к принципам своего отца, всё же Геллерт Гриндевальд оставался его родной кровью, а он сам — частью его плоти, как говорится в маггловской Библии. На секунду, заглянув в синие глаза Дамблдор, он увидел что-то знакомое, но холодное и безучастное выражение тут же закрыло ему любой доступ к её мыслям. А жаль. Впрочем, какая ему теперь разница?

— Ты изменился, — Роберт даже не заметил, что они оказались рядом на этом вечере у Слизнорта. Смотря на притихших малолеток, он грустно улыбнулся и ответил:

— Ты тоже.

Дамблдор поджала губы, ласково посмотрев на двух малышей, которые робко и восторженно смотрели на дочь декана Гриффиндора. Роберт на секунду позволил себе залюбоваться её профилем: курносый нос, прямой лоб, кудрявые золотистые волосы, каскадом окружающие худое и бледное лицо; изящная рука, уверенно сжимающая бокал со всё тем же любимым шампанским Горация Слизнорта. Доротея повернулась на стуле в его сторону и, слегка улыбнувшись, мягко заметила:

— Ты долго будешь смотреть в мою сторону?

Роберт моргнул и устало заметил:

— А всю жизнь можно?

Она на это только улыбнулась и взъерошила его идеально уложенные волосы. Роберт возмущённо воскликнул и надул губы:

— Хей!

Доротея засмеялась:

— Ты просто несерьёзен с этой идеальной укладкой! Я не могу тебя нормально таким воспринимать!

Роберт в свою очередь засмеялся, про себя отмечая, что груз на душе стал немного легче, чем был до этого. Но. наверное, всё дело-таки в укладке. Это она натолкнула и его самого, и Доротею на такой «лирический» лад. Хотя, стоп… С какого момента она стала Доротеей?

Чем дальше дни, подобно чайкам, летят,

Тем удивительнее этот странный плен:

Я потерял, что только мог потерять —

Но обретаю много лучшее взамен!

С Вами странно и мучительно-легко —

Разум тёмен, а сердце в вихре ветра

Закружилось и разбило лёд оков;

Я не знаю, как быть — и нет ответа…

— Мне до сих пор не верится, дружище, что вот почти что четырнадцать лет, как вы в браке, — Альфард улыбается открыто и радостно, со всей силы хлопая и так еле держащегося на ногах Роберта по спине. К счастью, Орион, который ожидал подобного приветствия от брата своей жены, стоял рядом и смог поддержать уставшего муженька в равновесии.

— Вальби, можно мне уже глаза открывать или нет? Ну, я устала столько ждать! — требовательно топнула ногой Доротея. Альфард засмеялся и пальцами просчитал до трёх. Затем из той же комнаты донёсся крик:

— Сколько можно называть меня Вальби?! Мне уже, между прочим, тридцать три года, а я для тебя так и осталась с детским прозвищем, Дамблдор!

Альфард ухмыльнулся, а Орион не сдержал глумливого хмыканья:

— Долго вы будете так над Бурги издеваться? Она ведь реально уже не ребёнок.

Альфард немного печально улыбнулся, резко сменив настроение:

— Она для меня навсегда останется любимой младшей сестрёнкой, которая бежит ко мне, когда начинается гроза.

Роберт обернулся, сложив губы в усмешке, и бодро заметил:

— Смотри мне тут ещё торт своей сентиментальностью не намочи... Испортишь хоть какую-то часть моей стряпни, и в следующий раз я буду делать всё это из тебя, Альфард Блэк.

Альфард усмехнулся и в притворном ужасе шепнул флегматичному Ориону:

— Знаешь, какое здесь ключевое слово? Стряпня. Иначе назвать кулинарные таланты Роберта нельзя.

— Не смей оскорблять моего мужа, Альфард Блэк! — донёсся из другой комнаты возмущённый голос Доротеи. Альфард на это только закатил глаза: — И глаза мне не закатывай! Я тебя как облупленного знаю!

— Знать бы тебе поменьше, лучше бы было, — пробормотал Альфард, ни капли не обижаясь. Как раз вошедшие в комнату Флимонт и Юфимия Поттеры весело рассмеялись, обнимая по очереди каждого из мужчин.

Роберт махнул рукой и в этот же миг стая весёлых птичек возвестила Вальбургу о начале празднества. Вальбурга и Доротея не сдержали восхищённого вздоха, на что Альфард горделиво выступил вперёд и учтиво поклонился, замечая:

— За это всё ты можешь поблагодарить только меня, Тея. Твой непутёвый муж чуть успешно не завалил вашу годовщину. Так что теперь спасителю полагается поцелуй в щеку, — и Альфард пальцем тыкнул в то место, куда его стоит поцеловать. Доротея легонько ударила его тыльной стороной ладони со словами:

— Обойдёшься. У меня есть тост, друзья мои, — она изящным движением схватила свой бокал. — Я благодарна всем вам за то, что вы всё это время были рядом с нами. На нашем пути было много тяжких трудностей, но мы смогли их преодолеть все вместе, потому что...

— Тея, заканчивай бравады своего отца. Я знакомый почерк за километр узнаю. Это цитата с его сегодняшнего письма, чтобы вы понимали, — все присутствующие весело рассмеялись, но были перебиты гневным взглядом Дамблдор:

— Попрошу тебя не перебивать меня, Гриндевальд, когда я говорю. Учитывая то, что теперь у меня будут весьма частые перепады настроение, резкая любовь к экзотической еде и истерики по поводу и без, то подобные вольности в высказываниях могут тебе дорого обойтись.

На минуту в комнате воцарилась гробовая тишина. Роберт, вскинув брови, смотрел на супругу и молча признавал, что из потока всей этой бессвязной речи он ровным счётом ничего не понял.

— С таком редким непониманием ты тоже долго не протянешь, — усмехнулась Доротея, довольным взглядом обводя всю замолчавшую в ожидании публику. — У нас скоро будет малыш, Роберт Гриндевальд.

Кровь моя смеётся долгу вопреки,

Разум мой птицей в клетке мечется тревожно:

Знали мы, что Юг и Север не свести —

Но Излом не знает слов «нельзя» и «можно».

И я надеюсь, веру в сердце храня,

В один из длинных и стеклянно-звонких дней

Прийти туда, где Вы дождетесь меня,

Мой враг, что лучше самых преданных друзей!

— Когда она сказала "малыш", я не думал, что она имела в виду вот эту пару маленьких чертят, — пробормотал Альфард, стараясь не наступить на весело бегающих вокруг него Ту и Бель. — Роберт, я тебя прошу, сделай что-нибудь уже с ними!

Аннабель, не совсем понимая смысл слов "дяди крёстного" важным тоном заметила:

— Альф, а почему ты называешь нас челтятами? Лазве мы такие плохие?

Учитывая то, что в этот самый момент Антуан таки допрыгнул и со всей возможной силы дёрнул Альфарда за рукав мантии, то ожидаемый ответ прозвучал слишком затравленно.

— А кто такие челтята? — спросил Антуан, смотря на вошедшую Доротею и одновременно с удовольствием показывая сестре свой приз: пуговку с маленьким камушком с рукава крёстного.

Доротея постаралась сдержать ухмылку в сторону Альфарда и спокойно заметила:

— Ты это слово сказал, тебе и объяснять, — и быстро ретировалась подальше от места происшествия.

Неожиданно послышался стук в прихожей и Антуан побежал туда с криками:

— Джим! Джим! Пледставляешь, я отоблал у Альфада пуговку с лукава мантии! Она такая класивая!

Альфард посадил внимательно наблюдавшую за взрослыми Аннабель к себе на колени и спросил:

— И вот зачем им пуговка, признавайся?

Аннабель немного шкодливо улыбнулась и спросила так тихо, чтобы услышали только крёстный и сидящий рядом отец:

— А что мне за это будет?

Роберт расхохотался, забирая дочь с колен у Альфарда и крепко прижимая её к себе:

— Моя дочь, — гордо улыбнулся он и вскинул подбородок: — А что ты за это хочешь? Волшебная палочка подойдёт?

Аннабель внимательно и совершенно по-взрослому посмотрела на отца и задумалась. Альфард еле сдерживал смех, наблюдая за её сосредоточенным личиком. Затем она зажмурилась и ответила:

— Не совсем. А можно палочку и мне, и Антуану? Он ведь обидится и не будет со мной лазговаливать.

Роберт нежно прижал к себе дочь. Она была очень похожа на Доротею: такие же золотистые волосы, синие глаза, вздёрнутый нос и прямой лоб. И тем не менее, характер у неё уже даже в таком возрасте совершенно отличался от матери. Сосредоточенная и знающая своим талантам цену, она могла даже строгого Ориона уговорить сыграть "с тётушкой Вальбулгой в калты". Роберт не сомневался, что в Хогвартсе она не будет давать покоя ни одному из своих адекватных друзей так же, как и он в своё время Ориону. Хотя... Учитывая то, что рядом с ней будут учиться Джеймс, Сириус, Антуан и Астра, то Роберт искренне желал терпения и Дамблдору, и Макгонагалл, на факультет которой наверняка половина из них и поступит, и Слизнорту, к которому тоже парочка должна попасть. Альфард жалобно посмотрел в его сторону, наблюдая, как Джеймс и Антуан с весёлыми криками забегают и хватают великана Альфарда за две ноги, словно мартышки, и простонал:

— Пожалуй, мне пора отправиться в дальнее плаванье. Джесс как раз предлагала.

Роберт весело рассмеялся и усадил рядом с собой как раз вошедшую Доротею. Та искренно улыбнулась и обняла его в ответ, не замечая, что Аннабель незаметно смылась прочь из комнаты.

Мне так дорог злой огонь безумных глаз;

Срок придет — и мы все своё получим,

Только помните — я счастлив встретить Вас,

Враг мой бешеный — друг мой неразлучный…

— Тея, неужели нам настолько обязательно обращаться к твоему отцу? — Роберт недовольно хмурится и сжимает губы. Нет, ну, неужели они никак не обойдутся без Альбуса Дамблдора?

Тея чуть ли не галопом бегает по дому, постоянно заламывая руки:

— Робби, я не знаю, понимаешь? Я так боюсь… — она обхватила себя руками и замерла у окна. — Не за себя — я уже своё прожила. Я боюсь за тебя, за Бель, за Ту. Они же ещё совсем малыши — как они без нас?

Роберт улыбнулся и покачал головой, обнимая свою жену — до сих пор не верится! — сзади и бережно прижимая к себе. Надо же, в его руках нервная Тея тут же расслабилась и устроилась как можно комфортнее для себя:

— Тея, мы не дадим их в обиду, — он осторожно взял её за руки, — И не говори ерунды. Тебе ещё рано умирать… И я не допущу этого…

Она нахмурилась и закрыла глаза. Затем едва слышно прошептала:

— Роберт, пообещай, что ты никогда меня не бросишь? Пообещай, что ты не умрёшь раньше, хорошо? Я без тебя… Я не…

Роберт тяжело сглотнул. Это признание было очевидным для них обоих, но никогда не приобретало такого серьёзного оттенка. Они прошли через всё: смерть, боль, разлуку, унижение и презрение, но никогда раньше ни Роберт, ни Доротея не давали себе воли в подобных высказываниях. Он даже не мог вспомнить были ли у них признания в любви, романтические свидания. Всё произошло как-то слишком быстро и неожиданно для других, но так спокойно для них двоих. Они презирали друг друга со школы, а потом плавно перевели свои отношения совершенно в противоположное.

— Я не брошу тебя, милая, — он не хотел ей врать о вечной любви и прочих сказках, но уверенно произнёс свою клятву: — Я никогда тебя не оставлю. Ни на минуту.

Тея устало улыбнулась и в очередной раз взъерошила ему волосы.

Что ж, зажженному положено гореть —

Мы не знаем, что судьба подбросит вскоре:

Даст она кому-то жизнь, кому-то — смерть,

Ну, а с Вами нас всегда рассудит море…

Смотря на Адское пламя, вышедшее из рук его собственной дочери, Роберт подумал о том, что вся их жизнь была похожа на это пламя… На танец феникса, к которому его Тея была так неравнодушна. Роберт печально улыбнулся, смотря на малютку Аннабель. Его дочка, его лапочка плакала, не обращая ни малейшего внимания на огонь вокруг себя. Последнее, что Роберт успел прошептать ей:

Доченька… Не живи прошлым — нас уже не вернуть… Прости меня, что я оставляю тебя одну… Это я во всём виноват… Держись, ты же сильная, ты же…