Под палящим солнцем Аритекки (джен)

То был маленький провинциальный городишко на юге небольшого уровня¹, что располагался примерно на одинаковом расстоянии что от Ядра², что от Края³ Ибере. В меру ухоженный, в меру небрежный и трогательно неспешный — с небольшими разноцветными домиками, выстроенными вдоль побережья, многочисленными кипарисовыми аллеями и необыкновенно вкусными маленькими кафешками и ресторанчиками, которым здесь не было счёта.

Уровень носил имя Гловеронна, а городишко — Аритекка. Обыкновенно это было едва ли не самое скучное место во всём Ибере. Но сегодня здесь намечался ежегодный карнавал в честь празднования Дня упущенных миров⁴ — а уж карнавалы в честь этого дня в Ибере всегда проводились весьма пышные и красочные.

Нельзя сказать, что здешний карнавал хотя бы в теории мог стать столь уж особенным и удивительным — очень редкие маленькие уровни могли похвастаться подобным. Да и если бы и проводилось что-то выдающееся на Гловеронне, то уж явно не в крохотном прибрежном Аритекке, слишком уж спокойном и неторопливом для чего-то вполне необычного.

Однако в Аритекке всегда находилось вдоволь вкусной и очень сытной еды, которую можно было купить на любом углу извилистых мощённых брусчаткой улочек, а зажигательная громкая музыка и буйство красок, пожалуй, нисколько не выделялись на фоне карнавалов других городов и уровней, пусть программа едва ли отличалась большим разнообразием, да и оставалась неизменной уже которую тысячу лет. А ещё в Аритекке было в должной мере безопасно для глупого мальчишки, случайно навлёкшего на себя отречение от мира⁵. Мальчишка этот проторчал безвылазно долгие для его возраста полтора года на Расидгонне, старательно постигая основы обращения с немагическими видами оружия (после отречения некоторое время неразумно было пользоваться магией) и силясь смириться с безвозвратной потерей крыльев — и следовало отметить, за это время почти не позволял себе нытья.

Иаиб Сехемкара считал, что столь похвальное поведение заслуживало небольшого поощрения в виде вылазки на другой уровень в какой-нибудь знаменательный денёк — вроде Дня старых сновидений⁶, Дня бесконечных путей⁷ или Дня упущенных миров. Эти праздники отмечались во всём Ибере — помимо целого вороха всяких родовых штучек.

Именно поэтому Иаиб в выпавшие благодаря пониманию и благодушию Двуликой и Махатмы — в основном, понимание исходило от хитро подмигивавшей Двуликой, а благодушие сквозило во всём поведение снова неплохо погулявшего Махатмы — несколько свободных денёчков и притащил Благояра — этого самого глупого отречённого от мира мальчишку — и Алькор — ту самую девчонку, что волей судьбы приходилась супругой им обоим — в небольшой прибрежный городишко Аритекку на празднование Дня упущенных миров.

С Аритеккой в частности и с Гловеронной в целом Иаиба, бывшего наследного хеэти Сехемкара, связывали несколько вполне приятных и чуточку волнительных юношеских воспоминаний — именно туда в годы обучения на первосвященника⁸ Иаиб бегал сначала для того, чтобы набить себе желудок всякими вкусностями, а потом и на не слишком-то уж многочисленные свидания. Так что, позволив себе побыть самую малость сентиментальным, Иаиб из всех безопасных скучных уровней, где только праздновался День упущенных миров, предпочёл провести своё свободное время — а заодно и свободное время Алькор и Благояра — на давно знакомой Гловеронне.

До основных праздничных действ — а именно вечернего карнавала с пышным и громким шествием вдоль берега Лойкертского залива — оставалась ещё куча времени. Часы на старой городской башне совсем недавно пробили полдень, а все события намечались лишь на половину седьмого — именно в этот момент градоначальник Аритекки должен был подать знак небольшому оркестру и группе своих приближённых.

Иаиб, умудрившийся несколько ошибиться со временем (а точнее — попросту забывший напрочь учесть разницу во времени между различными уровнями) плохо представлял, что такого интересного можно придумать на Гловеронне, чтобы занять на столь долгое время Алькор и Благояра. По правде говоря, он рассчитывал, что они прибудут за полтора часа, накупят местной еды и займут местечко на балкончике или на крыше одного из покрашенных в разные цвета домов, откуда смогут наблюдать за карнавалом. На что могут потратить ещё пять часов трое взрослых — во всяком случае, хотя бы условно взрослых — людей, Иаиб никак не мог придумать, и это уже начинало его несколько раздражать.

— Тут довольно живописно! — радостно отозвалась редко унывающая Алькор, осматриваясь по сторонам. — И люди такие замечательные — посмотрите, какие чудесно расслабленные у них лица!

На лбу и щеках у Алькор красовались нарисованные белой и чёрной краской и блёстками звёзды — Алькор всегда рисовала их, если только выходила за пределы Ритуального храма Иаиба, — а её белый хитон в этот раз был, кажется, даже короче обычного. Впрочем, основным отличием от её обыкновенного облика была совсем не длина хитона — в этот раз на ногах Алькор были сапоги, а не сандалии.

Иаиб увидел, как Благояр страдальчески скривился и ещё больше надвинул налицо капюшон своей тёмной накидки, стремясь, вероятно, спрятать глубокие шрамы на своей щеке.

— Замечательные... Как же! — буркнул он то ли брезгливо, то ли настороженно, однако, фразы продолжать не стал, бросив испуганный взгляд на Иаиба, а потом и вовсе уставившись в мостовую.

Мелькнувшая на задворках сознания Иаиба мысль, что Благояр до сих пор его боится, несколько царапнула душу — ведь этот мальчишка умудрился поладить даже со строгой и вечно всем недовольной Камалой (говорить о том, что Махатма и Анемон и вовсе его обожали, было излишним).

— Не будь букой, Ярик! — легкомысленно пожала плечами Алькор, запрыгивая на каменное ограждение, чтобы получше разглядеть вывеску на одном ресторане. — Если следовать философии княгини Джули Ахортон — все люди, драконы и другие животные априори замечательные и удивительные создания!

— Даже Балендин? — не удержался от насмешки Иаиб.

Балендин был их — Иаиба и Алькор — общим знакомым. Можно даже сказать, что из-за Балендина это знакомство и состоялось — в конце концов, если бы не безумная страсть фольмарского консильери, Иаибу не пришлось бы принимать участие в том расследовании, а после спешно искать возможности спасения жизни — и крыльев — не слишком удачливой девчонки, каковой оказалась Алькор. И Иаиб не удивился бы, если бы узнал — Балендин до сих пор является ей в кошмарах.

Впрочем, Балендин давно был мёртв — его приговорил к смерти сам Алексей Фольмар, негласный хозяин Зерклоди, и сам же в одночасье исполнил этот приговор, избавив и Иаиба, и сыщиков от необходимости и дальше слушать те мерзости, что вылетали из уст давным-давно спятившего Балендина. Иаиб помнил тот день даже слишком хорошо. И был почти уверен — Алькор тоже всё прекрасно помнила, пусть они никогда не говорили об этом происшествии.

Алькор развернулась, кое-как сбалансировав на одной ноге (и Иаиб подумал, что сам он на её месте наверняка уже грохнулся и лежал на земле), и нахмурилась. Несколько минут она молчала, обдумывая эти слова.

Золотой венок в волосах Алькор, сделанный в виде лаврового, сиял на солнце, делая Алькор похожей на ангелов с фресок в храмах Анемон и Махатмы. Алькор была сейчас особенно красива — даже на взгляд Иаиба, который никогда не любил ангелов с фресок храмов своих коллег.

— Едва ли во вселенной бывают правила без исключений! — нашлась с ответом Алькор и снова заулыбалась, и отвернулась, принимаясь вновь разглядывать вывески на разноцветных домах.

Благояр следил за их коротким разговором настороженно и внимательно, словно прилежный школьник, боясь упустить хотя бы слово. Но в конце он всё же позволил себе улыбнуться. Иаиб мысленно порадовался его улыбке, хотя постарался, чтобы ни один мускул не выдал его радости — и это, он был уверен, ему неплохо удалось, всё-таки за тысячелетия службы первосвященником, а после и сотни лет нахождения в статусе одного из верховных жрецов культа, к которому он теперь принадлежал, едва ли было возможно не научиться владеть своим лицом и телом в достаточной мере, чтобы суметь обмануть почти кого угодно.

— Так что, Алькор, — как можно более мягко сказал Иаиб, словно извиняясь за недавнюю, должно быть, чересчур злую насмешку, — быть может, тебе стоит выбрать, куда нам пойти в первую очередь?

Алькор с лёгкостью спрыгнула с каменной ограды на мостовую, и Иаиб вдруг с усмешкой подумал, что она словно бравирует этими прыжками и поворотами на одной ноге — подобное было вполне в её стиле. Сколько Иаиб её помнил — эта девчонка никогда не могла усидеть на одном месте и удержаться от хвастовства, если только ей представлялась такая возможность.

— Уверена, что вы откажетесь идти туда, куда собираюсь отправиться я! — фыркнула Алькор, должно быть, как всегда морща свой небольшой носик.

Она заправила две пряди тёмных волос себе за уши, приводя в некое подобие порядка растрепавшуюся причёску, одёрнула подол хитона и, обернувшись, хитро уставилась на Иаиба и Благояра, словно посмеиваясь над ними из-за чего-то.

— Вы оба ведь люди серьёзные, что просто жуть! — протянула она с насмешкой, явно наслаждаясь недоумением на лицах своих спутников. — А я хочу участвовать в карнавале, а не смотреть на него с какой-нибудь крыши! Так что я собираюсь отправиться на поиски подходящего наряда, а это — повторюсь, я абсолютно уверена, что дело обстоит именно так — вас крайне мало интересует!

Алькор подошла к Иаибу и поцеловала его в щёку. Затем поцеловала в щёку и Благояра.

— Надеюсь, — хитро прищурилась она, — мои дорогие мальчики хорошо проведут время и без меня!

Алькор подмигнула им обоим, отвесила шутливо отдалённое подобие реверанса и на пятках развернулась, после чего направилась прочь, и давно с ней знакомому Иаибу казалось — эта девчонка изо всех сил сдерживается, чтобы не ускакать вприпрыжку.

Прошло какое-то мгновенье, и Алькор исчезла за поворотом. И ещё мгновенье, пока Иаиб не собрался с мыслями и не повернулся к Благояру — на лице того отражалась полная растерянность, что всегда появлялась в его жестах и взглядах, стоило только им двоим остаться наедине.

— Возможно, будет уместна небольшая экскурсия, как думаешь? — поинтересовался Иаиб, мысленно кляня Алькор за её поспешный побег (и мысленно отмечая, что ещё со времён учёбы на первосвященника все его благие начинания, кроме, разве что, тех, что касались спасения чьей-либо жизни, заканчивались полным провалом), надеясь, что в его голосе не слышно вполне уместного в такой ситуации раздражения.

С вертлявой, улыбчивой и иногда не в меру разговорчивой Алькор у Благояра существовало почти полное взаимопонимание. Впрочем, как и у самого Иаиба. Она говорила, предполагала, шутила, сама же нередко смеялась над своими шутками, придумывала всякую чушь и тут же рассказывала обо всём, сверкая своими невозможными глазами, полными вечного восторга — и рядом с ней легко завязывался разговор, да и говорить она больше любила сама, оставляя Иаибу и Благояру возможность молча слушать или же изредка вставлять остроумные или не очень замечания.

Иаибу, с младенчества приученному к безмолвному наблюдению за событиями со стороны, с Алькор было легко и просто. Хмурому, недоверчивому и зачастую болезненно нервному Благояру, видимо, тоже.

Теперь же Иаибу следовало говорить самому — и не просто произносить речи на площади или с возвышения у храма (к этому-то он был привычен), не просто обсуждать политику, дела мира, проблемы с Ядром или многочисленных потомков великого и неугомонного Арго Астала (количество его детей уже давно стало притчей во языцех, а их далеко не всегда безупречное поведение одной из наиболее распространённых тем в любой компании, где хотели поворчать), а разговаривать по душам, стараясь при том быть достаточно приятным в общении.

На Гловеронне сияло то неутомимое солнце всех жарких уровней Ибере, к которому Иаиб за время служения на Расидгонне заново сумел привыкнуть, и которое, наконец, сумел полюбить. Это солнце озаряло Аритекку, делая раскрашенные в разные цвета дома несколько приветливее на вид.

На родном уровне Иаиба — с некоторых пор он изо всех сил старался забыть его имя, чтобы где-то в груди не болело столь сильно — солнце было ещё жарче и беспощаднее, и такое же яркое. То солнце слепило глаза совсем по-особенному, и жалило прямо в ошмётки вырезанных крыльев⁹. Нет — то солнце Иаиб совсем не любил, и едва ли сумел бы поведать о том величественном замкнутом уровне хоть что-то хорошее и приятное.

— Пожалуй, — согласился Благояр, сдержанно кивнув и беспокойно оглянувшись по сторонам.

Он снова закутался в свою тёмную накидку — и одетый в белое Иаиб мысленно упрекнул себя за то, что не убедил того надеть что-то более светлое, — стыдясь глубоких безобразных шрамов, которые, пожалуй, не сумела бы теперь свести сама императрица (и мысль эта была столь кощунственна для бывшего первосвященника, что он едва не усмехнулся).

Вместо этого Иаиб как можно более спокойно улыбнулся Благояру и принялся рассказывать об уровне Гловеронне, о его положении — весьма благоприятном географическом и почти напрочь отсутствующем политическом — в Ибере, об Аритекке, довольно-таки древней и донельзя скучной, но вполне пригодной для отдыха (будь на то воля Иаиба, он обязательно поселился бы здесь на пару неделек, чтобы вдоволь наесться и выспаться — обстановка здесь была самой что ни на есть располагающей).

В Аритекке было несколько достопримечательностей — впрочем, это было весьма громкое слово для обозначения этих мест. Жители Аритекки относили к числу таковых два городских фонтана (фонтанов, на самом деле, было несколько больше, но эти, сделанные в виде человеческих наполовину обнажённых фигур, крылатых мужчины и женщины, можно было назвать красивыми), высеченный в камне огромный — едва ли в Аритекке можно было насчитать столько жителей — театр под открытым небом, чересчур грандиозный склеп какого-то купца на местном кладбище да кизиловая аллея.

До театра идти было ближе всего — и Иаиб повёл Благояра туда. Обыкновенно там было многолюдно, но нынче, увлечённые предстоящим карнавалом жители города здесь не появлялись.

В этом театре когда-то играла одна из фрейлин императрицы — Анка Атцегае. Её выступление в юности как-то застал брат Шиая, одноклассника Иаиба, нынче всем известный в Ибере Драхомир Фольмар, сумасброд, карточный шулер и задира. Театр сам был удивительно древним — он был создан вместе с миром, и теперь был столь же стар, как и Ибере.

Рассказывать о городе, о театре — словно экскурсоводу — Иаибу оказалось несколько проще, чем он предполагал (и уж точно гораздо проще, чем говорить о чём-то личном и значимом лишь для одного человека или ещё для небольшого числа близких ему людей). Все эти многочисленные факты он знал ещё из своего первосвященнического образования — а уж оно в Ибере во все времена было практически идеальным (и ведь и не могло быть как-то иначе).

— Мне неловко называть вас просто Иаибом, — исподлобья глядя на Иаиба, тихо произнёс Благояр, пока тот переводил дыхание, чтобы уже начать следующий свой рассказ о древнем театре. — Вы намного старше меня, вы — первосвященник, вы — один из главных на Расидгонне, о вас слышали даже у меня дома, а это — то ещё захолустье.

Иаибу почудилось, что продолжение — «вы мне чужой» повисло в воздухе, хоть и не прозвучало.

— Могу я звать вас господином Сехемкара? — продолжил Благояр, пальцами сминая краешек своей накидки. — Так, возможно, было бы привычнее и проще.

— Я, кажется, уже как-то говорил, что я столь же Сехемкара, как ты — Эгиед! — усмехнулся Иаиб, пожалуй, чрезмерно жёстко.

На взволнованный и удивлённый взгляд Благояра он усмехнулся снова — той своей усмешкой, что когда-то заставляла Лексея Горского его бояться.

— Меня отрекли от моего рода. И давно — твоей матери ещё на свете не было, — пояснил он, пожав плечами. — Не сказать, чтобы я был от этого несчастен, но воспоминание всё же не из приятных.

Благояр понимающе кивнул и как-то сконфуженно ссутулился, словно сделавшись вдруг ниже ростом и ещё младше, и Иаиб тут же позабыл о своём раздражении. На место этого чувства пришла досада — снова позволил себе сказать лишнего, снова не сумел сдержать тех слов, что могли задеть, обидеть.

Иаиб вздохнул.

Не имел он права сердиться на Благояра из-за такого повода — кто он вообще ему был? Случайный спаситель, который и браться за это спасение не стал бы, если бы не просьба Алькор? Вынужденный супруг? Жрец непонятного пугающего многих посторонних культа?

Благояр был всего лишь мальчишка — по-юношески непокорный, гордый и упрямый. И эта юношеская принципиальность уже толкнула его на отчаянный шаг, за который и за всю жизнь он не сумеет как следует расплатиться. И, быть может, не стоило его жалеть — это попросту не пошло этому страдающему из-за собственной глупости мальчишке на пользу. Но всё же относиться к нему стоило бережнее. А не напоминать о потерях раз за разом.

— Не самый хороший разговор у нас получается, когда Алькор рядом нет, да? — невесело усмехнулся Иаиб, легонько хлопнув по плечу Благояра. — Не самый лучший из меня собеседник.

— Простите, — вздохнул Благояр и тоже улыбнулся, а потом посмотрел с тем упрямым отчаянием, которое Иаиб давно заметил в его глазах. — Эти полтора года я... словно не и я вовсе.

— Последствия отречения, — понимающе кивнул Иаиб, с какой-то стыдной радостью ухватываясь за тему, в которой он по долгу службы столь хорошо разбирался. — Этот ритуал ни для кого не проходит бесследно — твоё магическое поле отрезано теперь от Ибере, твоей магией, твоей душе и твоей голове и без того плохо, а на тебя ещё обрушился со всей силы магический фон Ибере, которого ты раньше никогда не замечал и о котором даже не задумывался.

Благояр тоже кивнул.

— Ты хорошо справляешься, — немного подумав, добавил Иаиб. — Я многих отречённых видел, так что, знаю, о чём говорю.

Благояр не улыбнулся ему, но лицо его стало спокойнее, а выражение на нём мягче и светлее.

— До знакомства с Алькор, мне замечательных людей не встречалось, — сказал он со вздохом, — а после пока встречались лишь замечательные, чего я, право слово, не заслужил. И я теперь не знаю, как с ними общаться.

Иаиб подумал, что к категории «замечательных людей» он сам отнёс бы только саму Алькор, но не посчитал нужным делиться этой своей точкой зрения. Разговор и без того становился чересчур неловким.

— Мы можем посмотреть фонтаны? — поинтересовался Благояр хрипло, наконец, снимая со своей головы капюшон. — Вы рассказывали, что они довольно красивы. Мне ещё долго будет нельзя бывать где-либо — из-за того, что случилось. Я бы хотел воспользоваться случаем и посмотреть этот город.

Едва ли Иаиб мог ему в этом отказать — во-первых, ему и самому хотелось как-то сгладить возникшую между ними неловкость, во-вторых, быть кем-то вроде экскурсовода ему вполне понравилось, а в-третьих, возможность ещё разок посмотреть на местные фонтаны грела ему душу.

Путь от открытого театра до фонтанов лежал через два внутренних квартала города. Один квартал назывался «зелёным» — по цвету окраски местных домов и большому количеству посаженной перед жилищами зелени. В «зелёном» квартале на балкончиках можно было увидеть смеющихся девиц в чистеньких платьях. Девицы выглядывали на улицу и хихикали при виде любых прохожих, а потом шептали что-то друг другу и снова хихикали. В «зелёном» квартале у входов в дома стояли коляски с младенцами, из окон на этих младенцев порой с любовью поглядывали румяные женщины в аккуратных красных чепчиках (то был символ замужества носившей этот чепец дамы). Второй назывался «медным» — по монетам, которыми там обыкновенно расплачивались. Дома здесь были неопределённого цвета — их давным-давно не красили, — юбки у жительниц квартала были коричневыми или серыми и давно не стирались, ни у кого не было приличной обувки, а у многих и обуви вовсе.

Благояр посматривал на людей «медного» квартала даже с большей опаской, чем на девиц на балконах «зелёного», вздрагивал от каждого шороха и изо всех сил старался не отходить от Иаиба больше, чем на пару шагов. Впрочем, стоило ли винить Благояра за это? Жителей «медного» квартала сторонились и жители Аритекки — что уж говорить о посторонних?

Иаиб и Благояр прошли почти половину «медного» квартала, когда Иаиб услышал очень знакомую музыку. Жестом он заставил Благояра остановиться. Тот огляделся и с удивлением прошептал, что остановились все вокруг, и стих шум, которого, казалось, не остановить было и появлению иберской армии.

Прошло немного времени, когда видна стала странная процессия. Благояр хотел что-то спросить у Иаиба, но тот покачал головой и прижал палец к губам, а после внимательно уставился в процессию. Во главе её была невысокая женщина в светлом льняном платье и с широким разноцветным ожерельем на шее. У женщины была оливковая кожа и тёмные волосы, и даже издали возможно было разглядеть суровое выражение на её лице. Женщина кивнула одному из своих сопровождающих, державшему в руках громоздкую корзину, и прошла вместе с ним в один из домов, и музыка смолкла в одно мгновенье. Но люди говорить вновь не начали.

Иаиб крепко схватил Благояра за руку и молча вывел из толпы, которая начинала всё больше собираться. На лицах некоторых из стоящих неподалёку людей читалась скорбь, на некоторых — сострадание, на некоторых — обыкновенное любопытство и даже злорадство.

Лишь тогда, когда они отошли на достаточное расстояние от того дома, где остановилась процессия, Иаиб сумел выдохнуть и окончательно прийти в себя.

— Это была Сенеди Сехемкара, моя младшая сестра, — пояснил он Благояру шёпотом, видя в его глазах невысказанный вопрос.

Иаиб с усмешкой подумал, что Сенеди была одной из немногих Сехемкара, кто никогда не высказывал ему неприязни и презрения открыто — возможно, она и считала его слабаком и предателем, но никогда не говорила об этом. Иаиб никогда не был с ней близок — он вообще ни с кем из Сехемкара не был близок, да и Сенеди тоже, — но едва ли мог питать к ней что-то помимо глубокого уважения.

— Что она здесь делала? И почему все замолкли? — шёпотом спросил Благояр, снова беспокойно оглядевшись по сторонам.

Разумеется, почти никого на улицах «медного» квартала не было — все, кто только мог идти сам, бросились смотреть на зловещую сехемкарскую процессию. И на то, кого именно скоро вынесут из дома.

— В дворянских или даже просто богатых семьях всё иначе, но родами или похоронами бедняков в Ибере занимаются хеэти Сехемкара, — с тяжёлым вздохом ответил Иаиб. — А именно Сенеди занимается теми родами, где ожидается смерть матери или мертворождённый младенец.

1. Уровни — что-то вроде измерений в Ибере, между которыми можно путешествовать.

2. Ядро мира — магическая субстанция, связывающая все уровни Ибере между собой. Обладает очень сильным магическим полем. Является живой.

3. Край мира — иберское название для десятка уровней, представляющих собой нечто вроде защитной оболочки, окружающей мир.

4. День упущенных миров — один из общих праздников Ибере. Связан с представлениями иберцев о существовании других вселенных, где из-за другого выбора наиболее значимых людей события и сама вселенная несколько отличается от той, где они живут. В этот день принято проводить карнавалы и маскарады, изображать из себя кого-то другого.

5. Отречение — магическая процедура, связанная с отделением магии человека от магии мира. Очень болезненная, как физически, так и психологически, в результате неё нередко человек теряет часть магических способностей или вовсе лишается магии, реже — сходит с ума. Обычно используется как исключительная мера наказания (многими считается хуже смертной казни), хотя существуют движения, пропагандирующие добровольное отречение от мира с целью обретения свободы от него.

6. День старых сновидений — один из общих праздников Ибере. Связан с магическим циклом мира — вроде дня обновления магии, сброса накопившейся старой.

7. День бесконечных путей — один из общих праздников Ибере. Связан с перемещениями Ибере по Межмирью и прохождением миром определённые значимые точки (празднуется нерегулярно, ибо прохождение от одной точки к другой может занимать разное время — зависит от расстояния между этими точками).

8. Первосвященники — люди, занимающиеся магией, связанной с самим миром. Проводят ритуалы для стабилизации этой магией и следят за порядком. Некоторая часть первосвященников объединена во что-то, подобное религиозной организации.

9. Представителей некоторых официальных магических организаций Ибере магически или физически лишают крыльев — ставят магические блоки или вырезают.