Не к лицу (джен)

Реджина с грустью посмотрела на своё отражение в зеркале и со вздохом положила обратно на туалетный столик обшитую бархатом и украшенную яркими цветами шляпку. Шляпка была Реджине совершенно не к лицу. Да и могло ли быть иначе? Могло ли такое великолепие хоть как-нибудь хорошо смотреться на ней, такой блёклой и бесцветной? Довольно было и того, что сегодня Реджина осмелилась надеть платье сиреневого, а не серого, как обычно, цвета — уже невиданная для неё смелость. Платье приоткрывало её плечи и имело пышные рукава — на него было потрачено ткани, наверное, несколько больше, чем на любое другое платье Реджины, обычно предпочитавшей довольно строгие фасоны.

Шляпка была сделана по последнему писку нертузской моды — и, следовательно, могла считаться модной на любом из дворянских уровней Ибере. Реджине было ужасно жаль, что она не подошла. Шляпку эту можно было счесть произведением искусства — так она была хорошо сделана и так она была хороша. Должно быть, Реджине стоило передарить эту чудесную шляпку кому-нибудь, кому она оказалась бы больше к лицу.

Крылья Реджина по давнему обыкновению скрывала магическим блоком — как это было принято у большинства дворян. Сейчас ей самую чуточку хотелось их открыть, показать всем и каждому — пусть даже крылья её и были почти бесполезны при полном неумении летать.

Со свадьбы Реджины прошла уже неделя, и это был первый её выход в свет после свадебного пира, который устроил в честь неё свёкор, так что, едва ли можно было счесть удивительным то, что Реджине впервые в жизни хотелось выглядеть действительно хорошо, а не просто достойно настоящей леди — то есть, попросту пристойно и безупречно аккуратно.

Ей хотелось сиять, блистать на этом пикнике, всем своим видом показывать, как она счастлива изменениям в своей жизни, в своём положении, хотелось улыбаться и любить всех вокруг — впервые в жизни ей хотелось показать себя, показать свои умения, свою грацию и хорошие манеры. И Реджина считала, что привычный и удобный серый цвет для этого сияния нисколько не подходил.

В конце концов, Реджине было всего семнадцать лет. Она была ещё совсем юна — особенно по меркам Ибере. Разве не имела она права хотя бы помечтать о том, чтобы выглядеть хорошо на семейном пикнике?

На пикнике Реджина должна была снова увидеть сестёр и матушку — в последний раз перед своим свадебным путешествием, которое должно было начаться завтра. В следующий раз по древней традиции Реджине предстояло их увидеть лишь через четыре месяца — после двух месяцев свадебного путешествия и ещё двух месяцев проживания под крышей дома родни своего супруга.

— Ну, хватит вертеться, барышня! — вынесла свой вердикт вошедшая в будуар Нэнни. — Выглядите настоящей леди, достойной дочерью своих родителей — перед самой леди Марией будет не стыдно показаться.

Леди Мария, свекровь Реджины, пробуждала в душе Нэнни самое искреннее уважение, на которое та только была способна. В душе Реджины, пожалуй, тоже. Пусть уважение и переплелось так прочно с почти суеверным страхом. Леди Мария была известна во всём Ибере — герцогиня, сенатор, лидер одной из политических партий — и слыла совершенно безупречной леди. Леди Мария славилась своей приверженностью правилам почти что дворцового церемониала, и была в этом вопросе весьма строга. А ещё леди Мария была восхитительно красива — никто не мог этого отрицать, даже её оппоненты.

Реджина же похвастаться красотой не могла — миниатюрная леди Мария обладала словно точёными чертами лица, белоснежной кожей, густыми чёрными волосами и совершенно невозможными глазами изумрудного цвета, а фигура её и вовсе не могла иметь никаких нареканий. Реджина же, будучи примерно того же роста (ниже всего на дюйм), никогда не была ни яркой, ни красивой — из всей цветовой палитры, пожалуй, серый был ей ближе всего. К тому же, Реджина казалась просто ребёнком — с её совсем детской фигуркой, острыми коленками и угловатыми плечами.

— Наденьте лучше тот белый чепец, который вам прислала ваша матушка, — скривилась Нэнни, заметив лежащую на туалетном столике шляпку. — Простота и скромность — вот главное украшение любой достойной леди, и мне радостно видеть, что вы не стали надевать этот павлиний кошмар!

Нэнни усмехнулась и погрозила модной шляпке своим толстым коротеньким пальцем. Реджина подумала, что ведь нежнее рук Нэнни не было ничего в Ибере. Именно к Нэнни, укладывающей Реджине волосы, помогающей зашнуровать корсет и расправить нижнюю юбку, а затем и управиться с кринолином, Реджина успела так привыкнуть. И именно Нэнни так не хотелось отпускать обратно на Асферус — Реджина даже осмелилась уговорить матушку оставить ей Нэнни, когда пришла пора заключения помолвки.

Реджина улыбнулась Нэнни и послушно кивнула, согласившись надеть на пикник белый чепец, и та просто засияла, как всегда сияла, стоило воспитанницам с ней согласиться по какому-либо вопросу — а паче того, Реджине, её любимице.

Нэнни тут же принесла чепец — простенький, лишённый модных сейчас у графов Нертузов, известных законодателей дворянской моды, лент и кружев, и Реджина, примерив его, решила, что он действительно смотрелся гораздо лучше той новомодной шляпки, которую преподнесла ей в качестве подарка на свадьбу Энни.

— Хорошо вам, барышня! — довольно отозвалась Нэнни, подавая Реджине кожаные сапожки, обитые изнутри мехом. — Сама леди Мария не посмеет сказать, что вы одеты неправильно!

Реджина снова улыбнулась Нэнни, послушно надела сапожки, застегнула на них каждый крючочек, набросила на плечи шаль. Сегодня она собиралась выйти в свет с потрясающе красивой белой кружевной шалью на плечах — тонкой-тонкой работы мастеров с маликорнского уровня. Эту шаль преподнесла ей в дар сама леди Салинор — одна из мачех её супруга, и это был, пожалуй, один из самых лучших подарков, которые Реджина получила. Более красивой шали ей не встречалось ни разу в жизни — так искусно она была сделана.

— Неужто, собрались эту шаль с собой взять, барышня? — недовольно покачала головой Нэнни. — Замёрзнете же совсем — тонкая она больно да лёгкая! Возьмите лучше пуховую — в ней всяко теплее будет!

Брать с собой пуховую Реджине не хотелось почти до слёз — все они совершенно не подходили для той задачи, которую Реджина желала выполнить.

— Так ведь мы на Увенке, Нэнни — здесь не холоднее, чем на Асферусе! — возразила Реджина, а потом, подумав, добавила. — Да и нет у меня белой пуховой шали — всё серые да коричневые. А к этому наряду следует взять именно белую шаль — видела ли ты когда-нибудь, чтобы леди Мария накидывала на плечи шаль не в тон своего головного убора?

Этот аргумент, кажется, произвёл на Нэнни нужное впечатление, пусть и не избавил полностью от сомнений.

— Раз так — пусть по-вашему будет, барышня, — словно нехотя согласилась Нэнни. — Только я всё равно возьму пуховую — коли будет вам холодно, подзовёте меня, я вам её на плечи и накину.

На том и порешили — Реджина отправлялась на пикник с белой кружевной шалью на плечах, а Нэнни брала с собой пуховую (Реджина заметила, что та на всякий случай прихватила сразу две, зная хрупкое здоровье воспитанницы, и на сердце у неё потеплело). К тому же, уже следовало поторопиться — а уж опаздывать на семейные торжества всяко было дурным тоном.

Пикник проводился в нижнем парке Увенке — неподалёку от прудов и вполне живописных развалин. В тени деревьев уже были расставлены столы, ломившиеся от напитков и самых вкусных кушаний, какие только можно было найти в Ибере, а на траве разложены пледы, на которых можно было с удовольствием посидеть, болтая с кем-нибудь обо всём, что только придёт в голову.

Нэнни улыбнулась Реджине и отправилась в крохотный домик, где отдыхали перед предстоящей работой слуги — Нэнни нужно было отдать своей дочери два маленьких вязанных чепчика и несколько пар крохотных пинеток.

Реджина увидела свою матушку и едва сдержалась, чтобы не кинуться к ней в объятия бегом — не при свёкре, который стоял прямо рядом с матушкой и о чём-то с ней беседовал. И Реджина направилась к ним, стараясь шагать чинно и спокойно — будто бы ничего в её жизни не произошло.

— Реджина, дорогая! — только и сказала матушка, даря дочери полный гордости и довольства взгляд.

На матушке красовались бархатное тёмное платье с высоким воротом и чёрные перчатки. Её волосы были покрыты чепцом — таким же, как у Реджины, но тёмно-малинового цвета, а в руках непривычно отсутствовал веер.

Свёкор оказался более сердечен в манерах — он шагнул Реджине навстречу, легко наклонился, чтобы поцеловать её руку, и, распрямившись, улыбнулся так открыто и ласково, что Реджина и сама не сумела сдержать улыбки. Свёкор почти заговорщически подмигнул Реджине.

Она подумала — человек такого роста и такой фигуры просто обязан казаться ей жутким. Он был, казалось, ещё выше Мира, супруга Реджины, намного шире его в плечах и гораздо крепче сложен. А ещё свёкор слыл в Ибере самым влиятельным человеком — некоторые даже говаривали, что он влиятельнее императрицы. Впрочем, одно упоминание о императрице обыкновенно заставляло Реджину дрожать от страха и благоговения — едва ли она могла в полной мере судить о степени влиятельности собственного свёкра, будучи такой трусихой.

— Надеюсь, мой сын оказался вполне учтив с вами, моя милая? — поинтересовался он всё с той же улыбкой. — Вы прелестно выглядите сегодня, дорогая! Просто сияете — я так рад это видеть!

Реджина только и сумела кивнуть ему и, заметив укоризненный взгляд матушки, тут же присела в реверансе, не желая показаться фамильярной. Но где-то в душе у Реджины поселилась гордость — такая редкая гостья в её сердце. Гордиться ей обыкновенно было особенно нечем.

— Не стоит этих формальностей! — громогласно рассмеялся свёкор, тут же жестом прося Реджину подняться. — Вы — моя невестка! Вы ведь теперь Астарн — разве возможно мне требовать реверансы от собственной дочери?

Реджине оставалось лишь улыбнуться, и она, честное слово, несколько рада, что их разговор, который теперь казался Реджине неловким из-за присутствия теперь уже матушки, при которой она не смела говорить со свёкром так свободно и легко, как он, должно быть, того желал, прервался из-за громкого визга, с которым к ним подскочил Александр, десятилетний брат Мира — худенький резвый мальчик с хитреньким личиком и такими же белокурыми волосами, как и у большинства Астарнов.

У Александра волосы и рубашка были мокрыми насквозь. Он схватил отца за руку и постарался словно укрыться за его громоздкой, массивной фигурой. У Александра на лице застыло счастливо-хитрое выражение, и он словно выжидал чего-то.

Прошла ещё пара секунд, и Реджина вдруг едва не задохнулась от того, что её окатило ледяной водой. Она, казалось, была словно оглушена случившимся. Не сразу — казалось, лишь через саму вечность бесконечных мгновений — Реджина сообразила, что она стоит посреди нижнего увенкского парка в насквозь мокром сиреневом платье, единственном её цветном платье, пошитом со времён пансиона.

Реджине почти до слёз вдруг стало жалко платья — конечно, оно не было испорчено, но сегодня в нём определённо не стоило ходить. Нежная ткань не терпела магической сушки — следовало приводить её в порядок более традиционными методами. И Реджина, с её вечно слабым здоровьем, едва ли могла позволить себе ту же роскошь, что и Александр — прогулки в мокрой насквозь одежде.

— Драхомир Астарн, живо прекрати это безобразие! — услышала Реджина как будто сквозь какую пелену громкий голос свёкра.

В голосе свёкра, несмотря на делано-грозный тон, проскользнул смех, и когда Реджина сумела, наконец, прийти в себя, она заметила, что алый плащ и тёмный костюм свёкра тоже промок.

Рядом стоял Мир. Раскрасневшийся, вымокший насквозь — и одетый более небрежно, чем кто-либо другой на Асферусе или на Увенке — и совершенно счастливо улыбающийся. Он всё ещё тоже пытался отдышаться — и словно мстил за какую шалость младшему брату. Реджина успела заметить, как погасло заклинание в руке Мира — то самое заклинание, при помощи которого он и окатил их водой. И ему всё ещё было весело — несмотря на грозный окрик его отца.

Реджина подумала, что она сама, должно быть, уже лишилась бы чувств, если бы кто-то из старших окрикнул её так строго — пусть даже и со смехом. Но Миру всё ещё было смешно, и он всё ещё был готов окатить водным заклинанием осторожно выглядывающего из-под отцовской руки Александра.

— Что за дети! Ну — что за дети?! — воскликнул свёкор Реджины театрально сердито, с нежностью потрепав промокшие кудри Александра. — Наказание сплошное за грехи моей молодости — а не дети!

Александр тут же расхохотался и прижался к нему покрепче. Мир тоже рассмеялся, с весьма дерзкой усмешкой предположил, что грехов молодости, вероятно, было ужасно много, и прильнул к отцу, словно требуя для себя ту же ласку, которую только что подарили его младшему брату.

— Ну, будет! Будет! — рассмеялся свёкор, взъерошивая волосы Мира. — Ты, Сашка, иди побегай — только к Шиаю не приставай, он сегодня неважно себя чувствует, — Александр тут же кивнул, подмигнул Реджине, показал Миру язык и довольно резво убежал, как только заметил, что брат собирается за ним погнаться и, должно быть, заплатить за свою дерзость.

— Мир! — окрик отца заставил Мира забыть о планируемой погоне и обернуться. — Проводи Реджину переодеться в сухое.

Мир недоумённо и почти с негодованием взглянул на своего отца.

— Но это просто вода! — возразил Мир, не сводя взгляда с веселящегося и подсмеивающегося из-за угла беседки Александра. — Сегодня жарко — всё быстро высохнет!

Реджина увидела, как лицо её свёкра приняло совершенно другое выражение — нет, оно не стало злым или строгим, но вмиг появилась какая-то невидимая доселе жёсткость, которую Реджина и вовсе предпочла бы никогда не знать. Его зелёные глаза почти сверкнули из-под густых светлых бровей, но рот всё так же улыбался. Реджине это показалось жутким, а сама ситуация — до невозможности неловкой.

Реджине захотелось спрятаться. Исчезнуть как можно скорее. Провалиться сквозь землю от стыда или раствориться в воздухе — не столь важно.

— Ты сейчас же проводишь свою супругу в её покои, Драхомир, чтобы она смогла спокойно переодеться, — сказал свёкор Реджины, и она подумала, что едва ли хоть кто-то был в состоянии возразить человеку, что умел разговаривать таким тоном. — Раз уж ты виноват в этом маленьком происшествии, подобная учтивая мелочь — самое меньшее, что тебе следует сделать.

После этих слов свёкор повернулся к матери Реджины и почти тут же продолжил разговор с ней, словно ничего и не произошло несколько минут назад.

Дорога обратно в увенкский дворец показалась Реджине далеко не такой радостной, какой ощущалась дорога в нижний парк. Подъёмы по многочисленным лестницам нравились ей гораздо меньше спусков — теперь она едва не начинала задыхаться и, кажется, приводила своего супруга, что так легко преодолевал эту кучу ступенек, в крайнюю степень нетерпения. Туго затянутый корсет не позволял ей дышать полной грудью (о, она теперь начинала понимать астарнских девочек, сестёр её мужа, что ни за что на свете не были готова надевать на себя данный предмет женского гардероба), тяжёлые длинные юбки платья путались у неё под ногами, и приходилось придерживать подол руками, чтобы не споткнуться. К тому же, рядом не было всегда такой нужной Нэнни, которая точно сумела бы сделать так, чтобы Реджине стало легче и проще двигаться.

Идти быстрее никак не получалось, и Реджина лишь вздыхала про себя о невозможности перенестись в свои комнаты при помощи телепортации лишь за мгновение — из-за вполне дворянской традиции ставить блок на такие перемещения на большинстве родовых уровней.

Эту традицию обыкновенно преподносили лишь с той стороны, что так было гораздо безопаснее в случае всяких вооружённых конфликтов с другими дворянскими родами, нередко случавшихся в Ибере, но Реджине порой так хотелось заметить, что подобные правила — настоящее издевательство над женщинами в их громоздких неудобных платьях, туго зашнурованных корсетах и чересчур изящной обуви, в которой не слишком-то комфортно было много ходить. Эту традицию уже давно пора было отменить. Быть может, думала Реджина, так и безопаснее в военное время, но в мирное тысячи женщин и девушек так страдали из-за этого.

Иногда ей в голову приходила мысль — так страдать приходилось ей одной. Возможно, лишь ей одной от проблем со здоровьем приходилось так нелегко. Все остальные дамы, должно быть, страдали гораздо меньше, и оттого никогда не поднимали эту тему.

Или и вовсе — это она, Реджина, одна такая эгоистка и дурочка, раз ставила собственное удобство превыше благополучия целого рода в случае вероятного конфликта.

Не выдержав, Мир попросту подскочил к Реджине и подхватил её на руки. Легко, будто бы он проделывал такое едва ли не каждый день. Она охнула — от испуга и от неожиданности. И была готова взвизгнуть, но вопль застрял у неё в груди, и Реджина просто вцепилась в ворот рубашки Мира своими побелевшими тонкими пальчиками, лишь молясь про себя, чтобы он не уронил её.

— Пойдём лучше посмотрим на табор — он здесь недалеко расположился! — воскликнул Мир, поставив Реджину на землю, как только они оказываются в верхнем парке. — Они так здорово поют и танцуют — особенно Марана. И готовят они вкусно — сумеем провести время гораздо лучше, чем на этом скучном пикнике!

Реджина сумела лишь улыбнуться — вежливо-вежливо, как её всегда учили в пансионе. Она старалась лишь отдышаться — происшествие с водой и то мгновенье, когда Мир подхватил её, Реджину, на руки, легко, словно котёнка, словно лишило её всех сил, которые она в себе чувствовала в те часы, когда с помощью Нэнни собиралась на пикник.

В верхнем парке росли апельсиновые деревья. Верхний парк нравился Реджине чуть меньше нижнего — здесь всё было подчинено строгим геометрическим формам. Ни один листик не выбивался из всеобщего безукоризненного порядка, а множество узеньких дорожек были словно начерчены твёрдой рукой хорошего студента на листе с чертежами, а не проложены старательными садовниками. Тут всегда всё было почти идеально — несмотря на вечную толпу снующих туда-сюда маленьких Астарнов, которым вечно хотелось веселиться и приводить всё на свете в состояние первозданного хаоса.

В верхнем парке, который так старательно обустраивала графиня Катрина, ещё одна мачеха Мира, следовало ходить на цыпочках и лишь с тихими вздохами любоваться царящей вокруг красотой. Графиня Катрина не терпела шуму. И как только умудрялась она уживаться со своим вечно весёлым и шумным мужем?.. И как робкая, тихая Реджина сумеет ужиться со своим?

Мир заклинанием высушил платье Реджины, нисколько не обеспокоившись должной сохранностью платья и, заметив, как небрежно, почти безобразно сморщилась ткань от такой бесцеремонности, лишь с досадой фыркнул.

— Сиреневый тебе всё равно не очень идёт! — пожал плечами Мир, вероятно, желая её подбодрить, и, очевидно, не замечая расстроенного выражения, появившегося на лице Реджины или же приписывая этому выражению совсем другую причину.

Сиреневый ей, должно быть, действительно, был не слишком к лицу. Зато был к лицу Якобине фон Фюрст — хорошенькой девочке из того же пансиона, где Реджина воспитывалась, но на класс младше. Реджина видела, как хорошо смотрелись шёлковые платья сиреневыми цветами и бархатные шляпки с живыми цветами на статной яркой Якобине. И отчего-то сейчас этот факт заставлял Реджину едва ли не сгорать от негодования и какого-то ещё чувства, названия которому она не знала, но которое душило её не хуже тугого корсета. И пусть Мир не смотрел на Якобину иначе, чем смотрел на других своих друзей, зато Якобина смотрела.

Реджина едва не вздрогнула — лишь остатки какой-то вымученной гордости не давали ей сделать этого. И не давали ей разрыдаться прямо сейчас, прямо здесь. При Мире — так просто и нечаянно нанёсшем ей эту горькую обиду, лишнее напоминание о собственной блёклости и невыразительности.

Реджина чувствовала себя едва ли не осмеянной и уж точно совершенно беззащитной и растерянной. Ей хотелось рассердиться на Мира, но он, казалось, был так искренен с ней, да и невозможно было прочитать ничего наподобие насмешки в его ярких голубых глазах, и оттого у Реджины едва оставались на злость силы. Она чувствовала себя глупо и вовсю корила себя за утреннее желание сиять и выглядеть красиво.

Права была Нэнни, думалось Реджине, что девушке не стоит думать о нарядах и собственной привлекательности больше, чем это необходимо для того, чтобы одеваться пристойно и выглядеть настоящей леди при любых обстоятельствах. Но отчего-то именно сегодня утром — даже не в день свадьбы — Реджине так хотелось думать иначе...

— Мне лучше переодеться, как и сказал твой отец, и вернуться к пикнику, — сумела выдавить из себя Реджина с всё той же достойной настоящей леди мягкой улыбкой. — Спасибо тебе, что проводил меня до дворца. До своих комнат я сумею дойти сама.

Мир посмотрел на неё с удивлением, но секунду спустя пожал плечами и улыбнулся ей. А Реджина не нашла в себе сил и дальше смотреть на него.

Она развернулась и самым быстрым шагом, на который только была способна, отправилась к одному из входов во дворец. Реджина старалась идти быстрее, но слёзы были готовы вот-вот подступить к глазам, а в душе образовался комок, которого она раньше никогда не знавала.

Но стоило держать лицо — перед Миром, перед всеми Астарнами, даже перед слугами. И Реджина шла вперёд, старательно приподнимая подол платья на очередной лестнице и не менее старательно улыбаясь появившимся в поле зрения служанкам.

Лишь очутившись в собственном будуаре, Реджина порывисто сбросила с себя белый чепец и кружевную шаль, так резко и небрежно, как никогда не позволяла себе обращаться с вещами, и, рухнув на кушетку, горько разрыдалась, сгорая от нечаянно нанесённой ей обиды и от стыда за собственную утреннюю глупость.