Всему свое время (джен)

Стервятника рвет в туалете. Не от текилы и не от самокруток. Ему страшно — он не хочет никуда уходить. Ни туда и ни сюда. Если бы было можно, он врос бы в эти стены и замер навсегда, как мотылек в янтаре. Но его руку сжимает широкая черная ладонь в скрипучей кожаной перчатке. «Я тебе помогу». Между кольцами больно защемило кожу.

Рыжий рад, что они уезжают. Ему хочется навсегда похоронить этот Дом — с его страхами, колото-резаными ранами и грязными потрахушками. Хотя уж кто-то, а Рыжий знает, что похоронами история не заканчивается. Он ничего не забывает, но умеет отпускать прошлое. И уезжает с Черным.

Сфинкс уходит с Русалкой. Слепой с Крысой. Так сложилось. У них все получится. Они будут «дружить семьями». Они почти смеются, расплескивая гуляющее по рукам «стервячье пойло».

В чужой квартире запах пыли и дыма. Первое время он опасается выходить даже в магазин — у него панические атаки. Дым въелся в одежду, мебель и простыни. Они так много курят, что Стервятник не сразу замечает момент, когда ему становится легче дышать.

Слепой и Крыса живут кожа к коже. Слепой вне Дома беспомощен. Крыса злится и трудится за двоих. Если бы она когда-то не была Летуном, им бы пришлось туго. Слепой не знает, чем ей помочь.

У Черного вскрылся волдырь от лопаты, сегодня он бесполезен. Это злит его. У Рыжего уже трое детей, и в общине его уважают. Это злит еще больше.

Он работает, она учится. Его понимают с полувздоха, чуткость — вторая натура Русалки. Только от каждого ее прикосновения сердце Сфинкса плавится от боли и сожаления. Как отпустить непрожитую жизнь? Или дать шанс другой жизни? Маленькая ладошка подрагивает от страха и волнения на его лице, считывая глаза, нос, скулы.

Его уважают и боятся. Он недобр и крут. Он нарастил такую броню из экстравагантной порочности, что скрывающегося за ней Стервятника узнают немногие. Потому что настоящий Стервятник живет только для одного. И отдает долги. Не из чувства вины, а потому что по-другому не умеет любить.

Рыжий живет без сожалений. Это его дар. Когда Рыжий смотрит на свою жену, то иногда не верит, что вообще встретил ее. Он не мыслит своей жизни без этой женщины — без нее не было бы ничего — ни восьмерых детей, ни его жизни в общине, ничего. Да, он совершал ошибки, даже изменял ей, но он ни о чем не жалеет, потому что не ошибся в главном. Он оставил Дом в прошлом.

Слепой и Крыса сидят на крыше. Курят. Молчат. Ловят последние лучи закатного солнца. Иногда, поздним летом, они позволяют себе этот старый трюк. Они немолоды и одиноки. У них нет детей. Слепой давно не беспомощен — он стал крутым массажистом — и может себя обеспечить, но оба прекрасно знают, что Слепой до сих пор жив только потому, что она рядом. Он любит не ее, но деваться им друг от друга некуда. Крыса жалеет его, говорит, что ненавидит заботиться о ком-то, но вся ее жизнь состоит из заботы о Слепом. Длинные пальцы гладят сквозь тонкую ткань полустертую татуировку. Налетевший ветер сбивает их черные с проседью волосы в один хвост.

Сфинкс сидит на крыльце. Он устал после работы, а еще много дел по хозяйству. Они со Слепым так и не нашли нужных слов друг для друга. Русалка давно ушла от него, не выдержав этой нерастраченной любви. Сфинкс курит на крыльце и ждет в гости сына. Он уже взрослый и несколько лет живет отдельно.

Черный давно не вожак, да ему в общем-то пофиг. Рядом с ним человек, с которым надо было уезжать с самого начала. Но чтобы это понять, понадобились община, ссоры с рыжим пронырой и годы сомнений. Теперь все хорошо.

Рыжий пропускает сквозь пальцы золотистые колосья. Жесткие чешуйки зерен щекочут ладонь. Жарко. Будет урожай. Глаза вожака щурятся — от июльского солнца и от предвкушения новой жизни.

Стервятник зарывается бледными пальцами в белые волосы человека, который его уже не узнает. Черные глаза смотрят рассеянно и удивленно. Он спокоен. Привычно щемит сердце. Через полчаса Птица уйдет — к любовникам, друзьям и ночной жизни, которая давно стала его работой. Он должен зарабатывать, чтобы вернуться сюда.

— Время, время, на все нужно время — на прошлое, на будущее… Всему свое время, — шепчет Шакал и шуршит шестеренками. — То, что не имеет продолжения, мчится по кругу, ищет выхода и не находит. Но даже самые упрямые и трусливые не смогут до конца окольцевать себя — на каком-то из кругов найдется выход — в имени, заботе, продолжении рода, в нужных словах.

На самом адовом из кругов есть местечко для благодарности и нежности.

Для тех, кому ты нужен.