Наказание (джен)

— Вы хотели меня видеть? — раздался из полумрака голос. Пришепётывание и неестественные интонации заставили комиссара полиции Жаме поёжиться. — Зачем я вам понадобился?

— Я расследую дело о так называемом Призраке Оперы и похищении мадемуазель Даае, и мне стало известно, что вы были знакомы с этим...

— Чудовищем? — подсказал голос.

— Преступником, — нашёлся Жаме.

В ответ раздался неприятный смешок.

— Конечно, я был знаком с ним. И узнал его настолько хорошо, что предпочел бы забыть. Что вы хотите узнать?

— Кто он, — комиссар пожал плечами, — откуда взялся. Всё, что сможете вспомнить.

— Эрик прибыл в мою страну по приглашению шахиншаха. Удивлены? — усмехнулся голос. — Он был так уродлив внешне, будто сама преисподняя извергла его из своего чрева. Но его очень ценили при персидском дворе за особые таланты. Он забавлял фокусами, пением и игрой на музыкальных инструментах любимую жену правителя, но его главным достоинством было умение убивать.

— Убивать? — Комиссар ощутил, как по его спине пробежал противный холодок.

— Да, убивать. Эрик делал это с непревзойдённым мастерством и дьявольской выдумкой. Обычно он душил своих жертв удавкой. Против него выставляли сначала одного, а затем и нескольких соперников сразу. И он расправлялся с ними одинаково легко, как с беспомощными детьми. Ещё одним порождением его нечеловеческой фантазии была зеркальная комната. Ловушка, которая сводила с ума, а потом уничтожала каждого, кто в неё попадал.

— Откуда вы всё это знаете?

Кашляющий смех повторился.

— Помилуйте! Я лично передавал Эрику приказания шахиншаха и видел все казни, в которых он принимал участие. Мы с вами коллеги, комиссар. Вы видите перед собой человека, возглавлявшего полицию провинции Мазендеран.

— Расскажите, как он оказался в Париже, — попросил Жаме, быстро делая пометки в блокноте.

— Он бежал из Персии, когда его готовы были вот-вот схватить и предать казни. Про таких, как Эрик, говорят: он знал слишком много, чтобы выжить. Меня выслали из страны, потому что я не смог помешать его побегу. Я приехал в Париж и спустя несколько лет случайно услышал историю, гулявшую по Опере. Якобы, в театре, в подвалах, завелось необычное привидение, которое все описывали как высокого мужчину с черепом вместо лица, способного появляться словно ниоткуда в разных частях здания и неожиданно исчезать. Я сразу же заподозрил неладное и на свой страх и риск сунулся в подземелье, чтобы подтвердить или опровергнуть догадку. Тогда, к счастью, мне повезло. Я попал в одну из самых простых его ловушек и остался жив. Эрик спас меня по старой дружбе.

— Что вы имеете в виду, говоря, что тогда вам повезло?

Послышался скрежещущий звук, и из полумрака на свет выкатилось инвалидное кресло. Сидевший в нем человек был болезненно худ, и его лицо полностью скрывала чёрная тряпичная маска.

Комиссар невольно отшатнулся, решив, что перед ним предстал тот, за кем он безуспешно гонялся вот уже почти год.

— Нет, я не Эрик, комиссар, — предвосхищая его вопрос, ответил человек. — Но я стал почти таким же, как он.

— Я вас не понимаю...

В ответ тот снял с себя маску, и комиссар вытаращил глаза и зажал кулаком рот, чтобы не закричать от отвращения и жалости.

На него смотрел лишённый волос череп, на котором почти не осталось кожи — её будто сняли нарочно, а потом ещё и соскоблили лишнее для полного сходства с личиной мертвеца.

— Боже правый... — только и сумел произнести полицейский, разглядывая жалкие остатки носа и губ. — Неужели это сделал он?!

Человек кивнул и сцепил худые пальцы в замок.

— Но за что? — Жаме не мог оправиться от потрясения. — Он хуже, чем чудовище! Это же монстр!

— Эрик наказал меня.

— О чём вы, черт возьми, говорите?!

— Я знал, что он любит эту девочку, Кристину Дааэ. Вопреки тому, что писали о нём в газетах, Эрик никогда не посмел бы причинить ей вред. Он страдал от своей любви и мучился так сильно, что даже я, немало повидавший на своем веку, чувствовал, как у меня заходилось сердце от жалости. Он сам мостил дорогу в свой личный ад, комиссар. Я знал, что всё это плохо закончится, когда Эрик впервые рассказал мне о том, что даёт мадемуазель Дааэ уроки пения.

— Он говорил вам о таких личных вещах? — не поверил Жаме. — Но если Эрик вам так доверял, как он мог так жестоко поступить с вами?

— Приглушите свет, пожалуйста, — попросил человек в кресле и пояснил: — После того случая у меня очень болят глаза, как будто мне постоянно хочется плакать.

Жаме подкрутил фитиль газового рожка.

— Благодарю вас... Вы спрашиваете, почему Эрик так обошёлся со мной? Вы правы, он доверял мне. Единственному из всех, кого знал. Нас даже можно было назвать приятелями — с известной натяжкой, разумеется. Но когда Эрик похитил мадемуазель Дааэ со сцены, я испугался, что он совсем обезумел от горя и ревности. Так вышло, что именно я повёл жаждущую мести толпу по его следам. Я и ещё двое мужчин в какой-то момент оказались впереди всех. Мы не учли, что Эрик подготовился к вторжению, и поняли это лишь тогда, когда за нами захлопнулись двери его зеркальной ловушки. Я не знаю, что он сделал, какие ухищрения использовал, но только зеркала стали разговаривать с нами. Сразу сделалось так легко и приятно... На полу валялось несколько острых осколков, и нам, пленникам, показалась соблазнительной и удивительно забавной идея подправить собственные физиономии. Смеясь, мы срезали с себя кожу и совсем не чувствовали боли. Нам было весело...

— Замолчите! — закричал Жаме и рванул ставший тесным ворот сорочки. Он задыхался от ужаса.

— Эрик сохранил жизнь мне одному. Мои товарищи по несчастью умерли от потери крови. Когда я очнулся, врач сказал, что меня доставили в больницу уже забинтованным, а все мои раны были обработаны каким-то неизвестным, но очень эффективным составом.

— Зачем он это сделал? — ошеломленно прошептал комиссар.

— Вы никогда не жили на Востоке, и вам не понять, что означает выражение «потерять лицо», комиссар, — сказал обезображенный незнакомец, снова откатываясь в тень на своем кресле. — А он жил и знал. Я разрушил его доверие, и Эрик забрал моё лицо, наказав за предательство.