Дым, в котором (гет)

Бросив работу, Фушигане стала курить. Журналистика стала слишком опасной для неё, да и на самом деле любопытство можно было утолить и по-другому. Ведь у неё были Дазай и Чуя. Дазай приносил вести из одного лагеря, Чуя — из другого, и она — пусть и временно — могла расслабиться и спокойно смотреть на ночной город, не ползая по пыльным крышам в поисках никому не нужных ответов.

Она устроилась на работу, администратором в кафе улицей ниже.

«Бакенеко» — двухвостая кошка — была символом кафе, и все считали это место... удачливым. Несмотря на название, несмотря на то, что двухвостая демон-кошка в первую очередь была символом несчастий и неудач, зла и недоброй воли. А люди шли туда — и выпитая с утра чашечка эспрессо в тихой кофеенке приносила удачу, а свидание с любимой вело к свадьбе.

И мало кто знал, что хозяином и основателем этого местечка был эспер Такаяма Хонсхе, — с самой необычной способностью, о которой доводилось слышать Фуши. Она называлась «Символ счастья» и влияла — та-да-да-дам! — на общественное мнение. Фуши долго не могла этого понять, пока разочек не увидела своими глазами. Впрочем, это было не так важно, чтобы предаваться воспоминаниям.

За окном её двушки шёл дождь. Он стучал по стеклу, барабанил по подоконнику и заливал лужей ямочки в бетоне на балконе, заливая вместе с ними и полную пепельницу.

Чуя не приходил уже неделю.

Она не ждала его как чуда, не сидела у окна в ожидании, когда же он придёт, обнимет, поцелует... Нет. Она даже не думала о нём постоянно — просто с Чуей было хорошо. Он зажигал в её сердце огонь, источал ядовитое солнечное тепло, заражающее её как не остановимый вирус. Он дарил ей то, чего она не знала всю свою жизнь — умиротворение. И хотя азарт бушевал в крови каждый раз, когда рыжая макушка, скрытая под до мелочей знакомой шляпой, оказывалась где-то поблизости, Чуя каким-то образом вызывал привыкание. Даже страшно становилось от тех эмоций, что вызывал в ней каратель Портовой Мафии.

Фушигане с тоской посмотрела на пакетик с выпечкой, припасенный для Чуи. Он любил заварные эклеры из «Бакенеко», так что она всегда приносила ему парочку с рабочей смены. И вот уже неделю, как она съедала их сама, борясь с желанием выбросить к чёртовой матери. На плите зафырчал убегающий кофе, и Фуши чертыхнулась. Выключив кофе, она процедила его через фильтр-пакет и, мгновение подумав, открыла окно на кухне, умащиваясь на широком деревянном подоконнике. На балконе для задуманного было слишком мокро и неуютно, а вот на кухне в самый раз. Ветер дул с другой стороны здания, так что капли дождя должны были быть редкими гостями на этом подоконнике, а вот сама атмосфера, запах дождя, пробирающей до костей холод в сочетании с обжигающей температурой кофе, горчащего на губах…

Щелчок зажигалки выхватил её лицо, поджатые губы, синяки под глазами и длинную тонкую сигарету, на кончике которой затлел алый уголек. Она сделала затяжку и, на мгновение задержав воздух в легких, выпустила его. Сквозняк занёс дым в дом — хорошо, что она успела закрыть дверь на кухню. Холодные капли дождя оседали на коже, как маленькие ледяные кристаллики, и смазывали картинку ночного Токио. В Йокогаме было по-своему красиво, несмотря на опасность жизни тут. И всё же она любила этот город, этот странный и страшный район и это, наверное, всеми забытое место…

Кофе остывал, смешиваясь с дождевыми каплями. Она курила, и постепенно дым заполнял кухню, и она терялась в смешении и отражении огней в каплях дождя на ресницах, в сизых клубах дыма, плывущих по комнате и создающих причудливые узоры. Она смотрела то в дом, то за окно, одну за одной курила сигареты и жалела о том, что сейчас тут нет Чуи. Она и правда скучала.

Кажется.

Сколько она так просидела, Фушигане не смогла бы сказать и под страхом смертной казни. Но в какой-то момент, когда небо на востоке посветлело, а от клубов сигаретного дыма на кухне стало тяжело дышать, очередную подкуренную сигарету забрали из её рук.

— Моя неко скучала, — прошептали ей на ухо, и Фушигане вздрогнула всем телом.

Голос не слушался. Она просто вцепилась в руку Чуи, ощущая мозоли сквозь тонкую ткань, и его ладони, как всегда горячие, обжигали замерзшее тело, посылая волны жара от места прикосновения по всему телу.

Чуя только крепче прижал её к себе и, аккуратно сняв свою шляпу, положил её на край кухонного стола в полуметре от подоконника. Фуши вцепилась в его ладонь, только сейчас понимая, насколько же сильно она замерзла и как затекло всё тело. В горле першило от количества выкуренных сигарет, голова слегка кружилась, а на краю подоконника стояла переполненная чашка с кофе, в которой от кофе мало что осталось — всё заменила дождевая вода. Она буквально задыхалась в дымном мареве от переполняющих её эмоций: злость на Чую, что не приходил так долго; сожаление, что всё вышло именно так; растерянность от непривычной нежности Накахары; радость от его визита и безумное желание уберечь его от того, в чём он увяз…

— Ты… — голос Фуши был хриплым, и плохо слушался.

Во рту стоял терпкий привкус табака и дождевой сырости.

— Прости, что так долго, — Накахара буквально вжимался в неё, до боли, до сбитого дыхания.

Его сильные руки в неизменных черных перчатках, тонких, как будто вторая кожа, сжимали её так сильно, что боль отрезвляла затуманенное сознание. Чуя стоял, согнувшись, как знак вопроса, и шумно дышал ей в шею. Одна его рука покоилась меж её лопаток, сжимая в кулаке тонкую ткань футболки. Второй рукой он обнимал её где-то в районе не то бёдер, не то попы, и растопыренной пятернёй сжимал её попу, будто комкал в руках популярную нынче игрушку-антистресс.

— Хоть бы дал знать, — наконец-то смогла выговорить Фуши, пытаясь хоть немного отстраниться от него.

Чуя, заметив такие манёвры, тихо рыкнул и прижал Неко ещё сильнее к себе, как будто желая в буквальном смысле слиться с ней воедино. И, как будто этого было мало, он сильно прикусил её за шею, вызвав короткий не то стон, не то вздох, не то попытку возмутиться таким произволом.

— Не мог, — коротко ответил Чуя, подхватывая свою девушку на руки.

Увы ему — Фушигане увидела в этом шанс и вывернулась из рук Чуи, отпрыгивая на несколько метров.

— Я волновалась! — рыкнула она, забегая за стол. — Не знала даже, жив ты или нет!

— У меня такая работа, — Чуя ухмыльнулся и взмахом руки убрал преграждающий ему путь стол, блокируя ним выход из кухни. Красноватая аура на миг выхватила очертания предметов в кухне, после чего вновь погасла, позволяя серости зари и неясным огням предрассветной Йокогамы освещать кухню двушки. — При-вы-кай.

С каждым слогом Чуя водил указательным пальцем из стороны в сторону, и Фуши следила за ним как завороженная. На лице Накахары расцветала та самая, заразительно-безумная, улыбка, от которой подкашивались колени и сладко ныло внизу живота. Фушигане тряхнула головой и сузила глаза — Чуя знал, как действует на неё, и бессовестно этим пользовался. Она всё ещё пялилась на ворот его рубашки, по-прежнему распахнутый и соблазнительно манящий потрогать, а то и лизнуть выступающие косточки и ключичную ямочку, в которой так удобно...

— ЧУЯ! — рыкнула Фушигане, сжимая кулаки. — А если я не хо…

Договорить Накахара ей не дал. Мгновенное, почти что невесомое воздействие гравитации, и её буквально впечатало в Чую. Он, не снимая перчаток, провёл от основания её шеи до самого копчика, и, прикусив ей мочку уха, буквально прорычал:

— А я не спрашиваю, Фуши.

Гравитацией её развернуло, прижав к Чуе спиной и слегка приподняв над полом. Она в буквальном смысле повисла в воздухе, прижатая к Чуе всем телом. Она ощущала, как перекатываются его мышцы, когда он гладит её по плечам и груди, убирает непослушные локоны с лица и шеи и наклоняется, чтобы провести носом по её щеке, вдохнуть запах у самого основания шеи или у виска.

— Ты принадлежишь мне, — с этими словами Чуя развернул её при помощи гравитации, вновь как будто впечатывая в себя, и впился в губы требовательным поцелуем.

Фушигане не могла сопротивляться, но, будто играя или желая вновь пройтись по лезвию ножа и ощутить будоражащий кровь азарт, она укусила Чую за нижнюю губу и с вызовом посмотрела в его, пока еще не затянутые поволокой желания, глаза. Чуя принял своеобразный вызов, расплывшись в широченной улыбке, отдающей лёгким безумием и таким бесшабашным весельем, что на лице Фушигане невольно расползлась примерно такая же шалая улыбка.

Чуя отпустил её, давая возможность отбежать, спрятаться, чтобы догнать её и снова захватить, играть с ней, как кот с мышью. Фушигане не поддалась на провокацию, вместо этого она притянула Чую за шиворот, поцеловала его — крепко, до звездочек перед глазами — и, стянув у него из кармана отобранные у неё же пачку сигарет и зажигалку, отбежала, хитро улыбаясь. Чуя потряс головой, и его рыжие пряди растрепались. Он жадно осмотрел стоящую на другом конце кухни Фушигане и ухмыльнулся. Голубые глаза сияли азартом, предвкушением и той самой, почти пугающей, ноткой зарождающегося пламени страсти, которое могло сжечь все вокруг. Чуя медленно, как будто в насмешку, начал расстёгивать так и не снятый до сих пор жилет. Фушигане же, сама не зная зачем, подкурила сигарету и выпустила новый клуб дыма в и так задымленной кухне.

Время замерло. Чуя с некоторым удивлением осознал, что не может двигаться, а дым вокруг как будто уже и не вьётся спиралями, а застыл осколками разбитых зеркал. И в этой феерии безумия Чуя отстраненно заметил, что гравитация его стала работать… как-то не так.

— Какого ёбаного хрена?! — возмутился он и на несколько мгновений непроизвольно засветился красным, призывая силу. Увы, она почти не сработала: дым дёрнулся к нему, и силу пришлось погасить во избежание… проблем.

Как будто он снова попал в подпространство Артюра Рембо… Чуя передернулся от воспоминаний и не заметил, как рядом с ним дым свился в ещё один осколок серовато-голубого цвета с завихрениями и переливами сигаретного дыма внутри. Чуя осмотрелся — вся кухня была заполнена такими осколками! А гравитация как будто притягивала к нему эти осколки. Накахаре подумалось, что шалит какой-то весьма неумелый эспер, когда интуиция буквально возопила об опасности. Чуя ничего не успел сделать, как оголенной кожи на кисти коснулся один из «осколков», и Накахара в буквальном смысле куда-то упал.

Чуя слабо понимал, что происходит, ему просто казалось, что он плывёт в густом как кисель сигаретном дыму. И из этого сигаретного дыма проступают очертания, незнакомые и знакомые одновременно. Как будто то, что он видит, уже происходило когда-то, и сейчас он видел только тень воспоминания, след, оставшийся в чьей-то душе.

Знакомые улочки Йокогамы мелькали сквозь сизый сигаретный дым. Ни слышно ничего, ни видно толком, только сизые клубы сигаретного дыма, которым он, видимо, надышался на кухне своей Неко, осколки зеркал, как затвердевшие клубы этого же дыма, отражающие какие-то ему незнакомые события, и звуки. О эти раздражающие, бесящие его звуки! Равномерные щелчки зажигалки, через равномерные промежутки времени, врезались в уши. Шипение тлеющей сигареты, когда кто-то делал затяжку. И звук чужого дыхания, знакомого до боли. Чуя попытался оглянуться, но ничего не смог поделать, тело как будто бы застыло в киселе и неохотно подчинялось командам мозга.

— Фуши!!! — заорал каратель, зовя ту, кого узнал по едва заметным признакам.

В ответ он только ощутил букет эмоций — затапливающих его, переполняющих, — но чужих.

— Фуши? — Чуя не был уверен. Разве она испытывала такие эмоции?

Опасение не успеть. Желание, буквально жажда получить что-то, яркая нотка азарта и иррациональное опасение, запрятанное так глубоко, что от него только горчило на кончике языка. И — предвкушение встречи, легкая ностальгия… Боль обожгла щёки, как будто ему дали пощёчину, не сильную, но обидную, и Накахара вскинулся. Если всё то, что он сейчас испытывал, принадлежало его Неко… Что ж, значит, в городе станет на пару трупов больше?..

А затем его буквально ослепило. На короткое мгновение все стало таким чётким и ярким, что Чуя невольно зажмурился, а когда открыл глаза, то не мог поверить тому, что видит…

«Ну, хотя бы это точно принадлежит моей Неко», — промелькнуло в голове, пока, не до конца веря своим глазам, Накахара смотрел… на самого себя.

Точнее, в основном из дыма виднелись только яркое солнце и его глаза. Ощущения переполняли его, и Чуя даже на мгновение задумался, действительно ли его глаза могут дарить одновременно ощущение льда, холодного, как зимы на севере? А затем из сигаретного дыма и осколков зеркал, плывущих в воздухе, проступил «весь» Чуя — с рыжими волосами, которые блестели как медь, бледная как молоко кожа с россыпью маленьких веснушек, и в следующее мгновение Накахара едва не поймал короткое замыкание сам.

Потому что в воспоминании Фуши — а теперь не было сомнений, что это оно, — распахнутый ворот его рубашки и проглядывающие ключицы вызвали невероятную бурю эмоций. Страх смешался с предвкушением, желание — с опаской, стеснение и смущение тесно переплелись с какой-то иррациональной гордостью, а табуном бегущие вдоль позвоночника мурашки контрастировали с болью в ладонях от сжатых кулачков так сильно, что это ощущение пьянило. Чуя негромко застонал — от переполнявших его эмоций начала болеть голова, мысли путались, а разграничение между ним и ней стиралось… В какой-то момент Чуя осознал себя падающим на пол задымленной кухни — кажется, в реальности.

— Эк тебя пробрало, полурослик, — раздался почти ласковый голос Дазая, но ответить Чуя не смог.

Впервые за свою карьеру он потерял сознание после использования другим эспером его силы, — и не смог ответить. Да и, по правде говоря, не хотел.

Очнулся Чуя, когда на небе уже светило солнце. На кухне в знакомой двушке было солнечно, витал аромат зеленого чая, коньяка и почему-то нашатыря.

— Проснись и по-ой, Фуши! Твой прекрасный принц сейчас меня будет убивать! — пел Дазай, склонившись над бессознательной Фушигане.

Чуя не сразу понял, почему так сильно захотелось пришибить Дазая, но в следующий момент его взгляд упал на голые ноги Неко.

В любой другой ситуации, с любой другой девушкой, он бы просто подшутил над Дазаем. Ну, возможно, дал бы ему разок в морду, не используя гравитацию. Но тут сила сама потянулась наружу, окутывая его красноватой аурой. Краем глаза он заметил, как обломки стола и двери светятся красным, подчиняясь его силе, когда сонный и уставший голос Фушигане отрезвил его.

— Отъебись, Дазай, мышьяк в третьем ящике… — и она спокойно перевернулась на другой бок. Мгновение висела тишина… — Дазай?! Какого хрена ты тут забыл, Осаму?!

Фуши подскочила, судорожно ища, чем бы прикрыться. Тёплые чулки сползли, открывая стройные ножки, короткие шортики не давали простора воображению, как и рубашка Чуи на ней, не до конца застёгнутая и сползающая с одного плеча. Чуя оказался возле неё раньше, чем она успела что-то натворить, и прижал к себе, так глядя на Дазая, что тот помимо воли усмехнулся.

— О, и прекрасный принц очнулся, — улыбнулся Дазай. — Ну и как тебе, Чуя, первый раз наедине с силой своей спящей красавицы? Впечатляет, не так ли?

— О чём ты? — они спросили это почти хором.

— Ну, как тебе сказать, — Дазай пожал плечами. — не доказано, что супер-способности передаются половым путём, но это, кажется, ваш случай… — Осаму увернулся от полетевшего в него обломка стола и криво ухмыльнулся. — Ладно, ладно. Она стала эспером, хотя до этого предпосылок не было. Если мы всё правильно просчитали, то..

— Осаму-сан! — раздался мальчишеский голос с улицы. — Ранпо-Сан нашёл зацепки!

— Уже бегу-у! — и Дазай направился к окну. — Не скучайте, голубки, — подмигнув обнимающейся парочке, Дазай выпрыгнул в окно.

Несколько минут висела гробовая тишина.

— Я когда-нибудь точно прибью этого придурка…. — пробормотала Фушигане, а затем крепче сжала объятия. — Так на чем мы остановились?

Чуя на это только усмехнулся. Гравитация окутала его красным, захлопывая окна и двери, задергивая занавески и снося к чёртовой матери мешающие пройти в спальню обломки стола и двери.

— Сейчас напомню… — обжёг он дыханием шею Фушигане, стараясь не думать о том, что теперь и она может оказаться под прицелом.