Своё возьмём (гет)

Гермиона Грейнджер собирается спалить мир до тла.

Ну, по крайней мере, частично.

— У нас есть драконы, — раздражённо говорит она. — Чарли Уизли дал нам настоящую драконью армию, а мы всё ещё используем оглушающие заклинания, чтобы защитить себя. Это недопустимо.

— Тебе так важно? — Малфой растягивает слова. — Я имею в виду, это же наши последние три миссии?

Она хмурится.

— Тем более, — беспечно продолжает он, — мы вряд ли сможем захватить кого-то с драконами. Разве не этого хотел Поттер? Меньше трупов?

— Ты хуже всех, ты в курсе? — говорит она. — Худший слизеринец в истории Слизерина.

— Ты просто злишься, потому что он выбрал меня ответственным за допрос.

— Он дал мне божью коровку! Чтобы практиковать Круциатус! Как я должна была это сделать? С божьей коровкой?

— О, бесишь, — стонет он. — У меня был дождевой червь, Грейнджер, ты хоть представляешь, как трудно хотя бы понять, больно ли им вообще?

Она свирепо смотрит.

Он выгибает бровь.

— Просто сядь уже на чёртова дракона, Малфой.

________________________________________________

Альбус Дамблдор ошибался насчет крестражей Волдеморта.

Их никогда не было просто семь.

Их было семьсот семьдесят семь.

________________________________________________

Малфой отказывается уходить, не допив последнюю чашку чая.

— Я понимаю, что теперь мы солдаты, Грейнджер, но мы не варвары, — говорит он, поднимая крошечную серебряную ложку, и высокомерно хмурится, изучая её блеск. Он бросает взгляд на мятую одежду девушки. — Во всяком случае… я точно нет.

Она тяжело вздыхает.

— На мне буквально твой свитер, ты, чёртов идиот.

Он щетинится.

— Где ты… ты лазила в моем шкафу? Мерлин, Гермиона, я же говорил тебе…

— Ну, этого бы не произошло, если бы ты запер его — что я и посоветовала тебе сделать в прошлый раз, когда ты взял на себя смелость прочитать мне лекцию о «личном пространстве»…

— И я запер его! С помощью магии! Нормальные люди могли бы истолковать это, как сигнал держаться подальше…

— О, ради всего святого… ты применил магию, которая и первокурсника вряд ли остановит. Мне показалось, что ты умолял меня взломать её…

Он с драматичным звоном возвращает свою чашку на вычурный эмалевый поднос с отделанным золотом хрусталём и тонким белым фарфором.

Она замолкает с протестующим щелчком челюсти.

— Знаешь, я ненавижу работать с тобой, — бормочет он. — Я ненавижу тебя.

— Неа, не ненавидишь, — настаивает она, протыкая пальцем слегка чёрствую булочку с черникой.

— Ты, кажется, слишком в этом уверена.

Она фыркает и многозначительно произносит:

— Китай.

Он сутулится на своем стуле.

— Может быть, именно из-за того, что случилось в Китае, я тебя и ненавижу, — ворчит он, краснея. — Но зачем тебе вообще понадобился мой свитер? У тебя есть как минимум десять своих.

— Недавно лазил в моем шкафу? — она усмехается.

— Чтобы я мог с уверенностью сказать, сколько пар бежевых трусов у тебя есть? Нет, спасибо.

— Лучше расскажи-ка, откуда ты знаешь, что они бежевые.

________________________________________________

Крестраж №659

Это была тройная папская тиара четырнадцатого века — изящно коническая, почти полностью золотая, с металлической отделкой, усеянной сапфирами и бриллиантами, рубинами и изумрудами, тонкими вкраплениями инкрустированного серебра. Она была выставлена в Ватикане, лёжа на малиновой бархатной подушке за шестью дюймами пуленепробиваемого стекла.

Они провели разведку, притворяясь туристами — молодожёнами — и попросили дружелюбную немецкую пару сфотографировать их с помощью дорогой зеркальной камеры, на которой настоял Драко.

— Нам придется использовать «Империус», — сказала она ему позже тем же вечером, натягивая пару вязаных черных перчаток. — На охранниках.

Он кивнул и хихикнул.

— Ты можешь поверить, что раньше называла их Непростительными?

Она вздрогнула и отрезала:

— Нет ничего непростительного.

Он помолчал.

— У меня подозрение, что это должно быть моей репликой, Грейнджер.

________________________________________________

Закат — это невероятный пастельный портрет дымчато-оранжевого и тускнеющего пурпурного цвета, угроза быстро наступающей темноты, маячащая на горизонте грозовой тучей.

— Как мы узнаем, что это за черепаха? — спрашивает он, его серые глаза скрыты за бронзовыми солнцезащитными очками-авиаторами.

— Сухопутная, — замечает она, зарываясь пальцами ног в песок. — Не все черепахи водные существа.

Он недоверчиво смотрит на неё, его нос уже обгорел на солнце.

— Хорошо, — говорит он, засовывая руки в карманы шорт. — Ну и какая сухопутная черепаха? Не можем же мы вонзить им всем в шею шприц, полный яда василиска?

— Ты даже не слышал, о чём я рассказывала тебе по дороге сюда?

— Я спал, — говорит он, оправдываясь.

— На спине дракона?

Он скрещивает руки на груди.

— Ты научила меня дыхательным упражнениям, Грейнджер, я не знаю, почему ты удивляешься, что я в итоге их использую.

Она сердито смотрит, лайкровые завязки её купальника натирают шею сзади.

— Потому что у тебя была бессонница, — выпаливает она. — Тебе снились кошмары каждый раз, когда мы покидали Англию, и это… это влияло и на меня. Ты знаешь, почему.

Разбивается волна — тихий рёв белого шума, который приносит с собой тёплый шёпот солёного ветра.

— Просто скажи мне, как найти эту грёбаную черепаху, — вздыхает он.

________________________________________________

Крестраж №12

Это был подсвечник: гладкий, белый, заостренный и увенчанный чрезвычайно огнеупорным фитилем. Он годами хранился в заплесневелом бельевом шкафу в родовом особняке Лестрейнджей на окраине Руана. Лежал в отсыревшем непритязательном кедровом ящике вместе с дюжиной других, которые выглядели точно так же.

Двое стояли в полупустом фойе, ожидая, пока их глаза привыкнут к тусклому освещению, и она наконец заговорила.

— Послушай, Малфой, — прошипела Гермиона, ткнув его палочкой в горло. — Я тебе не доверяю. Гарри тоже, вот почему ты здесь со мной, и мне всё равно, что твоя мать сделала для нас — ты скользкий маленький скунс, как и твой отец, и если ты сделаешь что-нибудь, что подвергнет опасности меня или людей, которых я люблю, я сделаю так, что всё, что твоя тётка творила со мной в твоей гостиной, будет выглядеть как чёртов праздник, понимаешь?

Выражение его лица дрогнуло.

— Я думал, я хорёк, — бесстрастно сказал он.

— О, заткнись, — огрызнулась она, стиснув зубы, слепо шагая к ближайшему коридору. — Мы должны найти кухню.

— Грейнджер…

— Боже, Малфой, просто зат…

Он выругался и схватил её за локоть, дернув её тело к себе; она резко развернулась и упала вперед, так что её ладони оказались прижаты к его груди.

— Что ты делаешь? — резко спросила она.

Он указал на огромную паутину, занимавшую всю левую сторону коридора; она мерцала, наполненная магией и покрытая влажными каплями прозрачного, как лёд, яда, а в глубине тени сидел паук размером со сковородку.

— Акромантул, — самодовольно сказал он — её ноздри раздулись.

Малфой оттолкнул её.

— Не за что, Грейнджер.

Она напряглась… И он рассмеялся.

________________________________________________

— Ты первый человек, которого я вижу, выйдя из комы, — говорит он, морщась и пытаясь сесть. — Я, по крайней мере, надеялся на дракона. Я бы, наверное, даже согласился на мантикору — ты вообще можешь в это поверить? Грёбаная мантикора на Галапагосских островах?

Она щурится на покрытый линолеумом потолок.

— Ты такой придурок, — хрипло говорит она. — Ты безумный, глупый, самоубийственный придурок, и я правда не могу поверить, что ещё не убила тебя.

Он чешет подбородок.

— Ты так мила со мной. Серьёзно. А ты захватила цветы?

Она шмыгает носом.

— Прекрати спасать мне жизнь, Малфой. Мне это совсем не нравится.

— Ну, Поттер же спасает.

Её лицо дергается.

— Мы с Гарри сейчас не в лучших отношениях, — коротко говорит она. — Он пытался отправить меня в Ирландию с Невиллом, пока ты был… нездоров.

Он давится глотком апельсинового сока.

— Да? И как все прошло?

— Он сварил плохой кофе, — ёжится она.

Он криво улыбается ей, и его губы сухие и потрескавшиеся, персиково-розовые и чуть-чуть покрасневшие по краям — её грудь сжимается при следующем вдохе, невероятно сильно, потому что она внезапно испытывает боль, осознавая, как сильно хочет…

— Значит, скучала по мне?

Она натягивает рукава большого зеленого свитера на ладони.

— Не глупи, — усмехается она, — я скучала по твоему кофе.

________________________________________________

Крестраж №372

Это был опал — перламутровый и светящийся, испускающий кремовые и серебряные клубы дыма и наполненный сверкающими осколками синего, фиолетового и жёлтого цвета. Он располагался в центре мягкого кожаного ошейника, который висел на шее гигантского чёрного леопарда в джунглях Перу.

Она потратила два дня на создание сложной ловушки, разработав уникальную систему петель и блоков, которые можно было легко замаскировать, чтобы они выглядели как ядовито-зеленые виноградные лозы, а затем прикрепить их к клетке с железными прутьями, подвешенной к ближайшему дереву, прежде чем использовать в качестве приманки бифштекс весом 72 унции.

Драко отправился в ближайшую деревню и вернулся с арбалетом.

— На случай, если твой план не сработает, — объяснил он, пожимая плечами.

________________________________________________

— Чего зависла? — раздражённо замечает он, протягивая руку, чтобы взять старомодный бинокль. — Тут не так много места, чтобы ещё и тормозить.

— У тебя швы разошлись. Кажется, тебе понадобятся новые бинты.

Он ругается и задирает рубашку.

— Я не вижу… Всё плохо?

Длинный неровный порез, идущий вдоль левой половины его грудной клетки, раскололся, треснул посередине, как линия разлома перед землетрясением.

— Это отвратительно, — замечает она с гримасой. — И я передумала. Никаких бинтов. Никакой мази с антибиотиками. Вообще никаких прикосновений.

Мышцы его живота сокращаются, когда он хихикает.

— Я пожалуюсь Поттеру, — говорит он. — Ты ужасный смотритель.

Она наклоняет голову набок.

— Ты случайно не знаешь, как выглядит гангрена?

— Может, тебе стоит проверить ту медицинскую энциклопедию, которую ты таскаешь в сумке и о которой, как ты думаешь, я не знаю, — игриво предлагает он, — параноик.

Она размахивает большой прямоугольной больничной повязкой.

— Теперь я буду абсолютно уверена, что капли клея окажутся на твоих ранах, — сердито сообщает она ему.

Он прислоняется спиной к холодной гранитной плите.

— Просто продолжай, — говорит он. — Пока медведь не проснулся и нам не пришлось звать дракона.

________________________________________________

Крестраж №262

Это была мутная коричневая бутылка шотландского виски «Спейсайд» 110-летней выдержки, спрятанная в недрах винокурни «Крэгганмор» в Баллиндаллохе, с нетронутой конфетно-красной восковой печатью и едва выцветшей пергаментной этикеткой.

— По десятибалльной шкале, как ты думаешь, насколько расстроился бы Поттер, если бы мы просто… выпили это? — подумал он вслух, прислонившись к перевернутой, давно выведенной из эксплуатации медной конструкции.

Она усмехнулась и поджала губы.

— Семнадцать. Но он, вероятно, не будет возражать, если мы задержимся тут на денёк.

Он колебался.

— Помнишь Швейцарию? — задумчиво спросил он. — Библию Кальвина?

— Мы больше не будем этого делать, — решительно заявила она.

— Почему бы и нет? — хмыкнул Драко. — Если уж речь идёт о публичных предложениях руки и сердца, я думаю, что это было сделано со вкусом…

— Нам нужен был ключ от номера для новобрачных, Малфой, и хозяин гостиницы оказался достаточно сумасшедшим, чтобы поверить, что мы были вместе…

— Столько бесплатного шампанского, Грейнджер, это было великолепно…

— … хотя, конечно, всё это было лишь игрой…

— … определенно, можно было бы приложить больше усилий, чтобы это выглядело по-настоящему, хотя ты даже не плакала, как следует…

— … почему у тебя вообще было кольцо в кармане, ни малейшего понятия не имею…

— … определенно попробуем ещё раз, может быть, устроишь драку во время какого-нибудь тура по замку с привидениями…

— … даже не слушаешь меня, да? — спросили они в унисон.

Их взгляды встретились.

Она прикусила нижнюю губу, пытаясь не улыбаться, и его подбородок на мгновение задрожал…

— Чёрт, это странно, что мне так сильно нравится притворяться нормальным?

Она внимательно посмотрела на него.

— По крайней мере, нам все еще легко, — сказала она. — Притворяться, я имею в виду.

________________________________________________

— Моя мама хочет, чтобы мы приехали на Хэллоуин, — говорит он, проводя рукой по серебристо-голубому позвоночнику их спящего дракона. Вдалеке стрекочет сверчок.

— Твоя мать ненавидит меня.

— Ты купила ей пылесос на день рождения, — напоминает он ей.

— Это был Дайсон, — парирует она. — он был дорогой, не говоря уже о практичности. Это как будто у нее появился домашний эльф.

— Нет, — криво усмехается он, — просто обычная домработница.

— Которой она должна заплатить, — отвечает она, — потому что это не рабский труд. Весьма существенное отличие, ты так не думаешь?

Он тычет в костёр тощей веткой дерева.

— Наверное, лучше не сыпать слишком много соли на эту конкретную рану, Грейнджер.

Она закатывает глаза и раздражённо бормочет.

— Твоему отцу понравилось.

— Это потому, что мой отец — бесхребетный подхалим, а ты… — он замолкает.

Она хмурит брови.

— А я что?

Он напрягается.

— Ты — это ты, — говорит он, и щёки его заливает румянец. Он откашливается. — Можешь передать мне зефир?

— Только не давай ничего дракону, — она колеблется, но в конце концов соглашается. — Он всё ещё не в духе каждый раз, когда я делаю горячий шоколад.

________________________________________________

Крестраж №400

Это был один из кирпичей Великой Китайской стены. Древний, темно-серый и гладкий от столетий следов незнакомцев, он был частью нижней ступени неглубокой лестницы с крошащимися краями и рыхлым дырявым бетоном в основании. Сверху слева были вырезаны две руны — одна, похожая на наконечник боевого топора, чёткая и глубоко прорезанная, и вторая, поменьше — слабый полукруг прямо под ней.

— Бездействие, — перевела она, постукивая пальцем по полукругу.

— А другая?

— У нее… несколько значений, — уклончиво ответила она.

— И? — повторил он.

— Живой мертвец, — тихо ответила она, теребя молнию джемпера. — Это может означать восставших из мёртвых, или…

Он потянулся, схватил её за руку, обхватив большим пальцем и призывая оставаться неподвижной.

— Гермиона.

Она подняла глаза. Её зрачки были большими и чёрными, остекленевшими, закрывающими медово-янтарную радужку почти идеальными овалами…

— Голод, — сказала она. — Она может означать живых мертвецов или голод, или и то, и другое вместе, и если это означает и то, и другое, то нам нужно уходить, сейчас, потому что солнце садится, а мы в трёх часах езды от Пекина, и наша магия здесь не действует, Малфой, ты это знаешь, и я не хочу… Ты только что назвал меня по имени? Почему ты…

Он наклонился, приникая к её губам — почувствовал, как она задохнулась от неожиданности, и всё, чего он хотел в этот момент, — обладать…

Но на вкус она была как виноградная сода и арахисовое масло, все сладко-солёные, вредные, но яркие всплески вкуса. Её губы были влажными, мягкими и податливыми под его губами, пьяными и соблазнительными, и когда его язык встретился с её языком — осторожно, потому что он всё ещё не был уверен, можно ли ему прикасаться к ней, позволено ли ему хотеть, разрешено ли нуждаться — это было похоже на взрыв, и искру, и спичку, и галлон грёбаного бензина, и это было откровением. Он чувствовал это в своём позвоночнике, в своём сердце и в чёртовой паутине между пальцев ног…

Она отстранилась.

— Я не могу этого сделать, — в отчаянии произнесла она.

________________________________________________

Его шаги агрессивны, когда он выходит из столовой.

— Малфой! — кричит она, преследуя его. — Драко, не смей уходить! Прекрати идти, прекрати идти прямо сейчас, или я клянусь, клянусь, я…

Он останавливается, оборачивается и пронзает её взглядом, так живо напоминающим их школьные годы, что она оступается.

— Что ты сделаешь, Грейнджер? Расскажешь обо мне Поттеру? — выплевывает он. — Как будто меня волнует, что он там сейчас думает.

Выражение её лица становится жестким.

— Гарри заслуживает стать тем, кто покончит со всем этим, Драко.

— Почему? — рычит он. — Потому что его жизнь была единственной, разрушенной грёбаным Темным Лордом? Серьёзно? Напомни мне, где твои родители, Гермиона, если ты вообще знаешь. Ты ведь не знаешь, а?

Она инстинктивно делает шаг назад.

— Нет, — спокойно отвечает она, — не знаю. Но мы говорим не обо мне. Мы говорим о Гарри и о том, что он единственный человек, которого я когда-либо знала, который умер бы, чтобы сохранить полный неблагодарных незнакомцев мир в безопасности. Это всегда была его борьба, Драко. Всегда.

— Конечно, — великодушно говорит он, — и мы все здесь только для того, чтобы сидеть сложа руки и смотреть, как он разыгрывает из себя хренова героя. Как я мог забыть?

— Так вот в чём дело? — бормочет она. — Мерлин, с каких это пор ты вообще заботишься о том, чтобы быть чьим-то героем? Ты не… ты ведь не думаешь так на самом деле.

Кожа вокруг его рта натягивается.

— Что ж, рад узнать, что ты знаешь меня лучше меня самого, — произносит он тоном, источающим кислоту.

Она морщится.

— Я не это имела в виду…

— У нас остался один крестраж, — перебивает он. — Давай просто покончим с этим, хорошо?

________________________________________________

Крестраж №73

Это был поезд Лайонела 1928 года, вереница крошечных жестяных вагонов с облупившейся зелёной краской, чугунными амортизаторами и перегоревшими передними фарами. Он лежал на дне картонной коробки в подвале бостонского ломбарда, намеренно забытый и собирающий пыль среди груды сломанных, давно потерянных игрушек.

Когда они готовы были вломиться, обнаружилось, что дверь больше не заперта; камеры видеонаблюдения были отключены, контейнеры в подвале — аккуратно помечены, а к выходу на первом этаже — расчищена узкая дорожка.

— Как-то это зловеще, — сказал он, лунный свет отражался от полированной платиновой пряжки на его ремне.

— Это похоже на ловушку, — ответила она, чувствуя, как по коже пробегают мурашки, когда она оглядывает кирпичный и окутанный тенями переулок.

— Откуда ей здесь взяться? — спросил он в замешательстве. — Никто не знает, что мы здесь.

— О, Драко, — проворковал новый, пугающе знакомый голос с дальнего конца пустой улицы. — Неужели ты действительно думал, что можешь валять дурака, уничтожая вещи, принадлежащие Темному Лорду, и никто тебя не найдет?

Драко побледнел.

— И с моей самой любимой грязнокровкой, — продолжала Беллатриса Лестрейндж, чьи шаги угрожающе отдавались эхом. — Не хочешь поделиться, племянничек?

— Я не позволю тебе снова причинить ей боль, — он вытащил палочку. Его рука дрожала.

Беллатриса надулась.

— Это твой окончательный ответ?

— Даже если ты убьешь меня, она уйдет, — на его челюсти дернулась мышца. — Ты не получишь её, не в этот раз.

Гермиона уставилась на него распахнутыми глазами, когда страх теплой лужей собрался в центре её живота…

— О, Драко, я уверена, что в конце концов снова найду грязнокровку, — улыбнулась Беллатриса. — Ты и я, однако… Ну, твоя мать заслуживает гораздо худшего, чем просто потерять тебя, вероломная сука, но… Я полагаю, твой труп у двери — это только начало, не так ли, сладенький?

А потом она подняла свою палочку, и Гермиона застыла, будто оглушенная — она должна была аппарировать, она знала это, она должна была быть на полпути к Пенсильвании, уйти, исчезнуть, бежать, бежать, бежать, но — если бы — ты не получишь её — не в этот раз — грязнокровка, грязнокровка, грязнокровка…

— Авада Кедавра! — крикнула она.

Наступила тишина.

— Ты… — он резко замолчал, выглядя так, словно его сейчас стошнит. — Ты убила её.

Между ними гудела энергия — как после удара молнии воздух всё ещё вибрирует от электричества, как сердитый зимний ветер, который на вкус как пепел, нетерпение и дымящиеся, свежие следы ожогов.

Она почесала предплечье.

— Это не имеет значения, — солгала она.

________________________________________________

— Я таскала твои свитера, потому что боюсь умереть, — признаётся она, влажные волосы прилипли к её голове. — Я боюсь умереть и боюсь, что ты не сможешь добраться до меня вовремя, и я хочу… рукава очень длинные, понимаешь? За них легко ухватиться. И я хочу… это важно для меня. Для меня важно, что последнее, к чему я когда-либо прикоснусь, — это часть тебя, даже если это что-то нелепое и… и ничтожное на самом деле, потому что ты и я… пускай это мы и есть — нелепые, ничтожные, но я не хочу… я не жду, что…

Ветер усиливается, завывая, крича, волоча за собой потоки тонких, как булавки, капель дождя.

— Почему ты делаешь это сейчас? — спрашивает он, обнимая её за шею и прижимая их обоих к палубе корабля. — И не говори мне, что это потому, что мы вот-вот умрем. Мы были готовы умереть каждую минуту каждого дня последние восемнадцать месяцев.

Прилив клокочет яростью под его ногами.

— Серьёзно? — кричит она в ответ. — Я пытаюсь сказать что-то важное, а ты жалуешься на выбор времени?

Мачта разлетается на куски с громким треском верёвки и дерева и ударом грома где-то вдалеке.

— Знаешь, что? — возмущенно рявкает он. — Да, чёрт побери, жалуюсь! Я не то чтобы был особо настойчив, Грейнджер, но всё, что я когда-либо получал от тебя, это «мы не можем, Драко», и «Поттер лучше тебя, Драко», и «вот, позволь мне купить твоей маме невероятно оскорбительный подарок на день рождения, так что тебе придется провести следующие шесть месяцев, создавая между нами помехи, Драко» — и это чертовски раздражает, ясно? Ты же не можешь просто…

Разорванные остатки грязно-белого льняного паруса хлещут их по лодыжкам, влажно шлепая по внешней стороне разрушающейся мачты.

— Ты прикидываешься глупым, или сейчас серьёзно? — кричит она, расправляя плечи. — Мне всё равно, убьешь ли ты Волдеморта, или вернёшь мою семью, или спасёшь меня от проклятой мантикоры — достаточно — хорошо? — мне достаточно того, что ты способен на это, что ты хочешь это сделать. Обещаю, мне… что меня действительно волнует, Малфой, так это проживёшь ли ты достаточно долго, чтобы я могла сказать тебе, что я люблю тебя, так что, если ты не против заткнуться…

Тонкая прорезь неоново-жёлтой молнии разрывает небо. Удивлённый, он открывает рот.

— Подожди, — быстро произносит она, — по-моему, дракон здесь… И это — это Гарри?

________________________________________________

Крестраж №599

Это была детская погремушка от Тиффани, которую увезли за границу и после бросили в канаву оживлённого каирского базара. Она была старой и потрёпанной, с блестящим серебряным верхом, почерневшим от времени; разноцветные песчинки забились в выемки элегантного, тщательно выгравированного имени, которое тянулось вдоль внутренней стороны ручки.

— Это ужасно, — заметила она, сжимая концы своего платка с узором из ромбов. — Как ты думаешь, что случилось с ребёнком?

Он сунул погремушку в карман и потащил девушку в ближайшую кофейню.

— Вообще, я думаю, что он живет свободной от магии жизнью в пригороде Лондона.

— Правда? — с сомнением спросила она.

— Да, правда, — он откашлялся. — Она принадлежала моему отцу, если только в Египте не прячется тайная семья Люциуса Малфоя.

Она застыла в шоке, когда он сделал заказ на неуклюжем арабском.

— Я… ты… прости, — наконец сказала она. — Я не видела имени.

— Не нужно извиняться, — мягко ответил он. — В конце концов, что такое ещё одна бесценная фамильная реликвия Малфоев, принесённая в жертву делу Темного Лорда? Сентиментальность никогда не была нашей семейной чертой, и мне бы не хотелось, чтобы она стала ей сейчас.

Она сделала глоток кофе по-турецки; пенка была густой, в основном сладкой и лишь слегка горькой, но…

— Думаю, тут понадобится особенно разрушительная взрывчатка, — сказала она решительно.

Он ухмыльнулся.

________________________________________________

— Не могу поверить, что у тебя нет презервативов, — говорит она, аккуратно поправляя гладкие атласные простыни вокруг груди. — А у тебя в ванной тампоны…

— Они твои! — кричит он возмущённо. — Ты заставила меня купить целую коробку, когда мы вернулись из Бразилии…

— … довольно тревожное количество лака для волос…

— … сказала, цитирую: «Я перехотела смотреть на других анаконд»…

— … живу одна, честно говоря, и я не так часто здесь бывала, ты мог бы трахаться с…

— … хранишь здесь чёртову зубную щётку…

— … всё ещё девственница! — восклицают они одновременно.

Он поворачивается к ней — тёмно-синее одеяло сползает по его обнажённой груди — и подпирает голову локтем.

— Ты не шутишь? — спрашивает он.

— Возможно, я ждала, — лукаво признается она, играя с прядью своих волос.

— Чего?

— Не будь назойливым.

Он усмехается.

— Продолжай, Грейнджер, — поддразнивает он. — Расскажи мне, для чего ты себя берегла. Был ли это человек? Был ли это я?

Она прищуривается.

— Я уйду, ты же знаешь.

Он наклоняется и прижимается поцелуем, не размыкая губ, к её плечу.

— Помнишь Исландию? — тихо спрашивает он. — С водопадом и купанием…

— И преследованием? — заканчивает она. — Ты шёл за мной до самого пруда, а потом смотрел, как я раздеваюсь!

Он морщится.

— Из твоих уст это звучит ужасно, — говорит он. — Но всё было не так. Это было прекрасно. Ты была прекрасна.

Она сглатывает.

Он проводит кончиками пальцев по её лбу, переносице, изгибу губ, кончику подбородка и линии челюсти, прежде чем скользнуть вверх по мягкому скату щёк.

— Просто… скажи мне, как не облажаться, Грейнджер. Пожалуйста.

________________________________________________

Крестраж №777

Это была потускневшая двузубая вилка, тонкая и грубо отлитая, покрытая известняком белых ракушек, густо оплетённая морскими водорослями. Она ждала их в Ненаносимых руинах Атлантиды.

— Как Волдеморт вообще попал сюда? — задыхаясь, спросила она, протискиваясь в пасть подводной пещеры.

— Где он тут откопал живого человека, чтобы убить, когда попал сюда? — возразил он, раздражённо проведя рукой по волосам. — Вот, что мне интересно.

Прошло полчаса, и они выяснили, что Кракен был не просто легендой, а на самом деле имел восемьдесят футов в длину, был вполне себе живым и обладал десятью скользкими фиолетовыми щупальцами, которые были достаточно толстыми, чтобы их можно было принять за стволы деревьев. Он напоминал осьминога и выплевывал струйки ядовитых чёрных чернил, а на макушке него было четыре глаза. Ряды острых, как бритвы, зубов заполняли распахнутый рот, и Драко с Гермионой с ужасом и восхищением смотрели, как он ревел, громко, резко и совершенно, неумолимо нечеловечески.

— Нам нужна была только вилка, — слабо пробормотал он, пятясь назад.

Они побежали по периметру пещеры, пытаясь найти способ сбежать…

— Там! — сказал он, указывая на едва заметную расщелину примерно в пятнадцати футах вверх по скалистому склону пещеры. — Иди первой, ты меньше, я задержу его!

Она зажала палочку между зубами и принялась карабкаться, но камни были острыми и грубыми. Они врезались в тонкую кожу её ладоней, и кровь липкими алыми ручейками стекала по внутренней стороне запястий, покрывая кончики пальцев, рукава, а затем её нога соскользнула, когда она услышала его крик.

— Драко! — воскликнула она, выронив палочку.

Щупальце обвилось вокруг его живота, сдавливая, палочка Малфоя лежала рядом с её собственной, сломанная пополам, и Гермиона не думала, не останавливалась, не чувствовала ничего, кроме паники, боли и оглушительного симфонии страха, страха, страха…

Она спрыгнула вниз, царапая колени, не обращая внимания на то, как согнулась её правая лодыжка, на вспышку боли, сопровождавшую разорванное сухожилие, и схватилась за свою палочку…

Позже она не вспомнит, какие заклинания произносила или какую магию призывала. Гермиона подозревала, что это была тёмная магия и, скорее всего, это незаконно. Вряд ли её когда-то учили такому в Хогвартсе, но она решила проигнорировать это, решила забыть и помнить только то, как он обнял её после, как он шептал что-то ей в шею. Лицо мокрое, рёбра треснули — она вспомнит, как его рубашка была разорвана, какой был на вкус его язык, когда он поймал её губы и жадно впился в них. Как руки блуждали и бёдра покачивались, и как он отступил назад, освобождаясь, и смотрел на неё с таким ошеломляющим напором, что она почувствовала себя заклеймённой, привязанной, вновь обретённой.

— Вилка была у него во рту, — сказал он, откашливаясь, и торжествующе поднял её.

________________________________________________

— Мы так и не дали имя дракону, — сонно говорит она, свернувшись калачиком в тепле его груди.

Он крутит прядь её волос, заворожённый тем, как солнце ловит разные оттенки коричневого — калейдоскопические полосы огненной карамели и жжёной охры, окрашенные в жёлтый с золотом, с багряными полутонами, сияющими каштаново-красным в вечернем свете.

— А ему точно нужно имя? Он ведь уже вернулся в Швецию, — его губы касаются мочки её уха, когда он говорит.

Она дрожит.

— У него должно быть имя, — шепчет она, лаская внутреннюю сторону его запястья.

Его пульс подскакивает, жилки голубых, как пудра, вен пульсируют под жаром её кожи.

— Это кажется немного бессмысленным.

— Может быть, — отвечает она, проводя медленную, уверенную спираль вокруг его пупка, ногти задевают прядь жёстких светлых волос под ним. — Забавно, правда?

Он зевает.

— Что именно?

Она смотрит на него снизу вверх, запоминая угловатые черты его лица, длину шеи, ширину плеч и галечно-розовую симметрию сосков.

— Что мы так сильно ненавидели друг друга, — говорит она, — когда учились в школе.

Он наклоняется, закидывает руку ей за ноги и перекатывает на себя, обхватывая руками изгиб её талии, когда она садится ему на колени.

— Ты ударила меня по лицу, когда нам было по тринадцать. У меня кровь шла целый грёбаный час.

Она хихикает.

— Ты это заслужил.

Он щипает её за бедро.

— Но почему это так забавно? Что мы ненавидели друг друга.

— Потому что ты когда-нибудь думал, как нам придётся измениться, чтобы в итоге закончить вот так, — объясняет она, неопределенно указывая на смятые простыни и порванную упаковку от презерватива. — Ты же наверняка думал, что мы слишком разные, так ведь?

Он двигает бедрами.

— А мы нет?

Она постукивает по ямке между его ключицами.

— Нет, — говорит она, — мы одинаковые. Другие приоритеты, может быть, но… ты все ещё эгоистичный, манипулирующий придурок, который далеко не так забавен, как он думает…

— О, заткнись, ты всё ещё…

— … жалуешься на всё, это нелепо…

— … властная маленькая всезнайка, ты терпеть не можешь ошибаться…

— … и постоянно фанатично соревнуешься, я даже не знаю, на кого ты пытаешься произвести впечатление…

— … такая всепрощающая, Мерлин…

— … немного по-издевательски, хорошо бы тебе быть повежливее с Невиллом…

А затем он наклоняется вперёд, чтобы прервать её…

И она поднимается, чтобы встретить его на полпути…

И это компромисс, и обещание, и…

________________________________________________

Их первый поцелуй был несвоевременной ошибкой.

Второй был столкновением, хаотичным и беспорядочным, крушением на пути облегчения и освобождения — оно было полно адреналина, похоти и медного привкуса недавно пролитой крови, следов слёз и синяков, и всё это казалось ужасно грубым и ужасно неправильным.

Третий был неловким и немного неуклюжим, а четвёртый был медленнее, глубже, был ответом на незаданный вопрос, и после него всё изменилось к лучшему. Их пятый, шестой и седьмой смешались вместе, размытая кульминация сотни несвязанных моментов, тысячи несвязных желаний, и, конечно, был восьмой, и был девятый, десятый, двадцатый и сотый, и они были разными, все они. Некоторые были милыми, а некоторые яростными, одни были наполнены смехом, а другие прерваны спорами, но это не имело значения. Никогда не будет иметь значения, потому что они знали, что всегда будет ещё один, что прежде, чем закончатся поцелуи, у них иссякнут числа, чтобы их сосчитать.

________________________________________________

— Не могу поверить, что она передарила чёртов пылесос, — огрызается она, разматывая свой шарф от Burberry и бросая его на спинку дивана. — Прошёл год, долго ещё она собирается злиться?

Он похлопывает её по спине, рука задерживается на молнии платья.

— Она просто расстроилась из-за кольца, — утешительно отвечает он. — Её оскорбило то, что ты не захотела получить его от неё.

Она замирает.

— А что насчет тебя? Ты… оскорблен? Что мне ничего не нужно от твоей семьи?

Он пожимает плечами.

— Не особо, — честно отвечает он. — Существует не так уж много традиций Малфоев, в поддержании которых я заинтересован. По крайней мере, уже.

Её поза расслабляется.

— К тому же, — продолжает он, ухмыляясь, сплетая их пальцы и притягивая её в свои объятия, — как я могу быть оскорблен тем, что ты решила оставить кольцо, которое я купил тебе в Швейцарии? Это даже романтично по нашим стандартам, Грейнджер.

Не впечатлённая, она поднимает бровь.

— У нас, должно быть, невероятно низкие стандарты.

Он целует её в кончик носа.

— Самые низкие, — соглашается он, пригибаясь, когда она хлопает его по плечу.

Становится тихо — ничего, кроме далеких звуков заторможенного движения автомобилей и шумных поздравлений с Новым годом, умудряющихся проникнуть в тесную, укрытую ото всех атмосферу их квартиры.

— Но ей обязательно нужно было обернуть его в слизеринские цвета? Просто мне кажется это лишним, даже твой отец выглядел так, будто ему неловко…

Он целует её, чтобы заставить замолчать.

По большей части.