Прогрессор Витька (джен)

— Соболезную, — сказано было без аффектации, но с искренним участием. И без жалости — это он в последние дни ценил особенно, потому что начальство как сговорилось его деятельно жалеть.

На столе появился высокий бокал. Забулькала тёмная жидкость.

— Пей, это вкусно.

Он не хотел пить, но отхлебнул из чисто исследовательского интереса.

— Сладкая гадость, — поморщился он и, вопреки собственным словам, допил до конца.

— Гадость, но вкусная. Это херес.

— Херес — это Антон, Антон — это херес, — горько усмехнулся он, вспоминая книжку из детства. Как всё было просто! Правильно писал Экзюпери: детство — это отдельная страна, жаль, туда уже не вернуться. Разве что заглянуть одним глазком, как всё та же Алиса в волшебный сад, сидя за столом со старинным другом, с которым когда-то делил детские игры, а затем учебные конспекты.

— Ты больше не называешь себя… — деликатность, вот что всегда отличало Витьку. Он даже не стал договаривать, позволив Антону выбирать, озвучивать несказанное или нет.

— Нет. Я хочу забыть это имя, — хрипло сказал Антон, но в голове уже взвилось сорочьей стаей: “Румата-Румата-Румата!”. — Забыть всё это как страшный сон, — добавил он, зажмурившись и откинувшись на спинку кресла.

— И её тоже? — а вот этого раньше за Витькой не водилось — с таким нажимом вскрывать ноющие раны.

Антон распахнул глаза и зло посмотрел на старого друга.

— А сам-то как думаешь? — огрызнулся он.

— Как её звали? — спокойно поинтересовался Витька. Впрочем, какой уж тут Витька — с этой идеальной стрижкой, элегантно седыми висками и холёной, выбритой будто по линейке бородкой. Виктор. Виктор, мать его Геннадьевич. Или как его здесь называют?

— Кира, — выдохнул Антон. — Её звали Кира.

— Киру ты тоже хотел бы забыть? — ясные голубые глаза, казалось пронзали насквозь.

— Нет, — поморщился Антон, изо всех сил пытаясь сдержать предательские слёзы. — Её — никогда.

— Тогда, — Виктор поднялся, обошёл стол и протянул Антону непонятно откуда взявшийся платок, — придётся помнить и всё остальное.

Антон хотел было оттолкнуть ненужную тряпку, но после секундного размышления взял. Где и позволить себе плакать, как не рядом с другом детства, тем более что тот деликатно отошёл к окну, будто его очень интересует до боли знакомый вид за ним.

Антон понятия не имел, как он это проделывает — спиной чувствует что ли? Но к столу Витька вернулся именно тогда, когда слёзы у Антона наконец кончились.

— Знаешь, это довольно забавный мир, — сказал он как бы между делом и подлил в бокал Антона ещё хереса. — Материалисту, какими нас воспитывали, тут поначалу очень несладко. Представь себе для начала, что привидения тут не то чтобы кого-то сильно удивляют. А немалое количество людей и вовсе встречались с самой смертью. С самим. Он тут как в немецком — мужского рода. Антропоморфная персонификация, так это у нас называют.

— Зачем ты мне это говоришь? — Антон тяжело вздохнул, но слёз не осталось. И возможности чувствовать тоже — наступило приятное отупение, какое бывает после того, как наконец-то позволишь себе по-настоящему выплакаться.

— Не знаю, — Виктор снова устроился в кресле, задумчиво соединив кончики пальцев. — Может быть для того, чтобы сказать: ничего не кончено. Кира не кончена. Ты не можешь сейчас её увидеть, но это не значит, что так будет всегда.

— А ты злодей, — вздохнул Антон. Грудь наполнялась совершенно неуместным успокоительным теплом. — Морочить людям головы такой красивой иллюзией, совсем как какой древний пастор. И одёжку выбрал подходящую.

— Это не иллюзия, — жёстко возразил Витька. — Я сообщаю тебе факты. Если земным консерваторам лень менять догматы — это их проблемы. Я говорю лишь о том, что знаю. Успел узнать за последние пару десятков лет.

— И как тебя не погнали ещё за такую контрреволюцию, — усмехнулся Антон.

— Кому погнать-то? — фыркнул Витька. — Ты местное отделение Института видел?

— Клоуны, — кивнул Антон. — Как они себя называют? Богами?

— Конечно, клоуны. Зато не мешают жить честным людям.

— Ты поэтому меня сюда позвал? — нахмурился Антон. — Думаешь, мне на Земле кто-то мешал жить?

— Ну уж точно не помогали, — поморщился Витька. — Из того, что я знаю, во всяком случае.

— Ясно… — Антон помолчал. Допил херес, потом спросил: — И что теперь? Кем ты хочешь, чтобы я стал здесь у тебя?

— Кем тебе становиться — это ты уж сам как-нибудь реши, — отмахнулся Витька. — Мне надо, чтобы мой старый друг пришёл в себя и не растратил многочисленные таланты на бесплодные переживания. Поэт, питающийся душевной болью, насколько я помню, из тебя неважнецкий. Для начала я определю тебя в местную стражу, а там посмотрим. Начальник стражи — один из самых преданных моих людей. Он меня, конечно, не выносит, и тебя как моего протеже невзлюбит, но ничего — тебе это сейчас только на пользу.

— В бумагах ты писал, что я должен буду следить за формированием личности местного короля, — вспомнил Антон. — Это была отписка, никакого короля нет?

— Отчего же, — на губах Витьки появилась весёлая, почти мальчишеская усмешка. — Король как раз самый настоящий. Очень перспективный юноша — обожает свою работу в страже.

— То есть, он не знает, что он король?

— Ну, как тебе сказать… Мы пришли к взаимопониманию на этот счёт: он делает вид, что свидетельства его королевского происхождения бесследно исчезли, а я делаю вид, что даже не знаю об их существовании. Его такое положение вещей полностью устраивает. И, должен сказать, иногда я завидую этому лентяю — насколько проще было бы, скинь я на него свои многочисленные обязанности.

— Да брось. Ты ведь всегда хотел чего-то такого… Все думали, ты в итоге КОМКОН-два под себя подомнёшь, не меньше.

— Скукотища, — отмахнулся Витька. — Мы, земляне, стали так предсказуемы, что и управлять особо нечем. Другое дело тут — даже самый тупой и злобный мерзавец по-своему изворотлив и достоин изучения.

— Опять говоришь о людях, как о микробах под микроскопом, — поморщился Антон.

— Дорогой мой, — вздохнул Витька, — так ведь большинство иного и не заслуживают. Как только ты это поймёшь, перестанешь воспринимать как трагедию и научишься получать удовольствие от наблюдений — жизнь твоя станет намного легче.

— И как ты просыпаешься по утрам с таким-то взглядом на мир…

— О, обсуди эту тему с твоим новым начальником, — хмыкнул Витька. — Он однажды задал мне тот же вопрос.

В дверь постучали.

— Войдите, — голос Витьки мгновенно преобразился — прозвучало так властно и холодно, что у Антона мурашки пробежали по спине. Да и сам Витька теперь больше походил на холодную статую.

— Ваша светлость, — в комнату шагнул огромный рыжеволосый детина в начищенных до блеска доспехах.

— А, капитан, — тон Витьки стал чуть более дружелюбным, и Антон поразился тому, как искусно было отмерен градус теплоты. — Позволь представить тебе моего старого друга и твоего нового коллегу — сэр Энтони из Мал-и-Шев, это в Щеботане.

— Так точно, сэр! Рад знакомству, сэр! Командор меня именно по этому поводу к вам и отправил, сэр.

— Вот как? И что же он сказал? Постой, дай я угадаю, что-то вроде: приведи сюда этого гадёныша, но если патриций думает, что я пущу наёмного убийцу в Стражу, пусть лучше поцелует мой зад?

— Я не запомнил точных слов, сэр. Но, думаю, о его заде речь не шла, сэр.

— Ах да, как же я забыл, в последнее время он предпочитает: пусть эта рептилия извернётся и дотянется до своего, верно?

— Это ближе к истине, сэр.

— Ты дипломатичен, как всегда. Что ж, можешь успокоить командора — сэр Энтони никогда не учился в школе наёмных убийц. Он историк. Думаю, у вас будет много общих тем для беседы.

— Так точно, сэр! Я нахожу, что изучение истории — это необыкновенно интересное занятие.

— Вот и славно. У тебя есть какие-то просьбы, капитан?

Антон слушал, поражаясь тому, как легко и бодро собеседники обменивались намёками, вели внешне невинную беседу, в которой скрывался с десяток дополнительных смыслов.

Когда-то его раздражало это — необходимость расшифровывать множественные подтексты чужих слов и заворачивать подобным образом свои, но, внезапно понял он, в этом обмене намёками не ощущалось той опасности, которая стояла за светскими беседами в Арканаре. Оба собеседника искренне наслаждались диалогом, будто перебрасывались мячиком в пинг-понге. Чистая интеллектуальная радость.

Что ж, возможно, и он однажды сможет получать от этого удовольствие. А если нет — подружится с тем самым прямолинейным командором. Судя по всему, честный малый. Говорят, его предок казнил короля-садиста. К этому Антон, невзирая на земную человеколюбивую терапию последних месяцев, относился с большим пониманием...