Несовершеннолетние (гет)

«Дырявый котел» в этом году протекал сильнее обычного.

Вода сочилась даже из-под половиц у барной стойки, из треснувшего стакана, полного огненного виски, из щелей в покосившихся стенах и с потолка. Будто потолок рыдал по зиме, преждевременно загнувшейся в муках.

Погода сломалась, а парни из отдела магического хозяйства, наверное, на каникулах, как мы, и чинить ее до января некому.

В сочельник отказывался работать даже мороз, и улицы Лондона мигом потекли — как масляные краски с картины в огне. Как девки в присутствии Бродяги.

Комнаты нам достались на четвертом этаже, хотя всего этажей в гостинице над пабом было три.

Поселили нас на вонючем чердаке, короче.

— Рождество, что вы хотели, — укоризненно воскликнул Том, будто это мы были виноваты в наступлении очередного декабря. У Тома не хватало одного зуба. Наверное, в прошлый раз его оправдания не удовлетворили разгневанных клиентов.

— Мы хотели нормальные номера, мудила, — проворчал Бродяга, доставая из кармана монеты и швыряя на стойку.

Мы с Лунатиком и Эванс жались друг к другу под мантией-невидимкой и старались не задеть никого из тех неудачников, что стояли в очереди за нами — и потому не получили желанных комнат с видом на помойку.

Недавним министерским указом всем домовладельцам Косого переулка и окрестностей было велено проверять документы тех, у кого еще писька не выросла.

В указе, конечно, про письку ни слова не говорилось, но текст нам пересказывал Бродяга, а в его толковании даже история гоблинских восстаний становилась пошлой.

Впрочем, как ни толкуй, с момента подписания этого паршивого распоряжения легально поселиться здесь могли только Бродяга с Хвостом.

— Свободных номеров нет! — выдав Питеру ключи, объявил Том и развел руками.

— Ставлю на то, что в течение десяти минут он лишится еще пары зубов, — прошептал я Ремусу.

Громила в очереди с лицом, перечеркнутым мясистым шрамом, явно не обрадовался перспективе ночевать на улице.

Наши ладони встретились прямо за задницей Эванс, в паре дюймов от нее, и я не упустил шанса ее полапать.

— Зачем им три комнаты? — крикнул кто-то из толпы. — Их же всего двое.

— А жрать я где буду? — рявкнул Бродяга, мастерски подражая своей мамаше. И так же, как она, брезгливо фыркнул: — Внизу, вместе со всеми? В приличных домах для этого есть столовая, слыхал о такой?

Эванс захихикала — беззвучно, но я чуял, как трясутся ее сиськи.

Жратва, кстати, в стоимость номеров не входила, поэтому Сириус с Хвостом отправились на ее поиски. Чтобы Бродяге было чем ужинать в своей столовой.

Я посоветовал им начать со свалки, потому что в этот час только она и открыта.

На самом деле, «столовая» стала комнатой Эванс.

Собственно, нам и понадобился третий номер, потому что Эванс наотрез отказалась ночевать с нами.

Как будто мы с ней не трахаемся с сентября.

Что за неистребимое желание выглядеть приличной девушкой. Всем же насрать.

— Как поживают объедки? — подъебнул я, когда парни вернулись.

— Вкусные, но вам не достанутся, — заржал Бродяга, а сам швырнул на стол увесистую сумку и насквозь промокшую газету: — Гляди-ка, про нас в «Пророке» написали.

— Надеюсь, только плохое? — хмыкнул я и глянул страницу, на которую он указал. — «Хогвартс на грани хаоса. Руководство не в силах остановить бесчинство несовершеннолетних».

— Знали бы они, сколько времени мы потратили на организацию этого хаоса, — проворчал Лунатик, вгрызаясь в куриную ножку.

Эванс присела на краешек стола рядом со жратвой и покопалась в сумке.

— На самом дне смотри, Эванс, там твое любимое лакричное дерьмо, — велел ей Бродяга.

— Спасибо, что не забыл, какое именно дерьмо мое любимое, Блэк, — съязвила та, сунула руку в сверток и выудила измятую упаковку. — Еще и подумал про него в первую очередь, раз оно так… глубоко.

Сириус, кажется, скрипнул зубами. Эванс лениво потянулась и принялась плести косу из своей кучи волос.

— Повежливее с ней, Псарь, — я склонил голову набок. Мол, ты же понимаешь, брат, я должен вставать на защиту Эванс, если хочу раз за разом снимать с нее трусы. И дело даже не в том, что руки правда чешутся дать тебе по морде сейчас. Просто так положено. Такие правила, все дела. — Перескажи лучше, что пишут, а то лень читать.

Я называл Бродягу Псарем, когда он меня бесил. Псарь, тварь, хмарь — вот это все, созвучное и раздражающее.

Он закинул в рот несколько орехов, прожевал и паскудно усмехнулся:

— Началось все с того, что Горбин официально заявил о пропаже нескольких раритетных вещиц из его лавки. Можешь гордиться, Сохатый, до этого он предпочитал избегать встреч с министерскими, но ты его довел. Последняя кража стала последней каплей, и он побежал жаловаться.

Питер с Ремусом укоризненно уставились на меня, и я демонстративно почесал яйца. Пусть знают, какое место их мнение занимает в моей личной иерархии важных и нужных вещей.

— Не смотрите на меня так, я же оставил ему копии, так чем он недоволен?

Великолепнейшие копии, между прочим — правда, они не работали как надо, но для украшения гостиной вполне годились.

Судя по всему, клиенты Горбина и Бэркеса приобретали артефакты с другой целью, но это, как любит говорить Лунатик, исключительно их сраные проблемы.

— «Будем надеяться, что в следующий раз мистер Дубликат будет так любезен и сохранит полезные свойства предметов, являющихся собственностью достопочтенных господ Гремлина и Брямса…» — Бродяга ловко исковеркал фамилии и прохрюкал, давясь смехом: — Бля, я не могу, Сохатый. Мистер Дубликат. А в штанах у тебя тоже не настоящий, да?

— Главное, что свойства те же, — отбил я. — Эванс нравится. Да, Эванс? — я присел на стол рядом с ней и погладил ее ляжку.

Она даже вне замка носила школьную юбку, только надевала под нее колготки. Или как это у девок называется — такие штуки, которые мешают перепихнуться по-быстрому.

— То есть у тебя еще и оригинал есть? Он что, отстегивается? — ехидно уточнила Эванс.

— Может, потом хуй Сохатого обсудите, — вмешался Сириус, прищурив один глаз. — Я для кого распинаюсь? Эти двое, — он указал на Лунатика с Хвостом, — уже сами все прочли. — Я скорчил извинительную рожу, и Бродяга милостиво продолжил: — Следом за Горбином вой подняли племянники некой Абелии Готтендорф. Дорогуша ста восемнадцати лет от роду явно зажилась на свете, а потому — не без помощи заботливых родственников — безвременно покинула подлунный мир пару недель назад.

— И чем же племянники недовольны? — Я вытащил из сумки печенье и сожрал его за один укус. — Мне кажется, даже сама госпожа Готтендорф рада, что наконец свалила отсюда в мир чуть менее дерьмовый, чем наш.

Выяснилось, что доступ к сейфу усопшей получили далеко не все желающие. И те, кому заветный ключик не достался, заявили, будто старушка преставилась, напившись чая с Умиротворяющим бальзамом.

— Какая неприятность, — почти искренне посочувствовал Хвост. — А мы-то здесь при чем?

Ему бы у детей шоколадных лягушек отнимать. С таким невинными взглядом его никто не заподозрит.

— Людвиг Готтенштадт заплатил нам сто пятьдесят галлеонов за эту настойку, — тихо сообщила Эванс, принимаясь за очередную лакричную тянучку. — Так он представился в письме. Прямо скажем, шпион из него никудышный.

— Но все наши посылки доставляет Хвост, — подал голос Лунатик. — А раз мы не используем сов, невозможно отследить, кто прислал зелье и откуда.

Риту Скитер, судя по изложенному в статейке, мало интересовали доказательства. Она утверждала, что в Хогвартсе бесчинствует шайка малолетних преступников, опасных для общества, и призывала надрать нам всем задницы.

Дамблдора Рита обвинила в том, что прикрывает нас. Так вот почему он ржал, когда читал «Пророк» сегодня за завтраком.

Еще и Бродягу обозвала. Без имен, конечно, но он все равно разобиделся.

— Да я трахну эту Скитер, — повысил голос Сириус, снял мантию и размашисто швырнул на кровать, — если еще раз напишет, что я мошенник и негодяй.

— Может, она этого и добивается, — я заржал и увернулся от брошенного им яблочного огрызка.

— К тому же, ты и есть мошенник и негодяй, — пожала плечами Эванс, доедая свою тянучку.

— Кто бы говорил, — скорчил снисходительную рожу Бродяга. — Чей Умиротворяющий бальзам отправил на тот свет троих… — он демонстративно заглянул в статью. — Ах, нет, уже четверых несчастных. Сколько белладонны ты туда добавляешь?

Эванс не ответила. Мы все знали, что она готовит строго по рецепту. Но к флакончику с зельем Хвост всегда прилагал инструкцию, в которой мы довольно прозрачно намекали покупателю, что передозировка ведет к необратимым последствиям.

И далее этим знанием он был волен распоряжаться сам.

А Бродяга просто обожал доводить Эванс до белого каления. Напоминать, что ей тоже не удастся выйти сухой из воды.

Вот у Лунатика, наверное, получится выкрутиться. Потому что его нельзя привлечь к ответственности за преступления, совершенные во время полнолуния. Закон считает оборотня животным, не способным отвечать за свои действия — и это единственный плюс нашего паршивого законодательства в части контроля за популяцией оборотней.

Правда спрос на услуги Ремуса был пока нулевой. Народ предпочитал использовать проверенную временем Аваду или старый добрый яд, вместо того чтобы ждать полнолуния, выманивать будущую жертву из дома и вести ее в условленное место. Да и золота за посредничество мы просили немало.

Словом, легче сделать самому.

А вину всегда можно свалить на Пожирателей. Репутация работает против них.

Очень удобно. Главное Черную метку не забыть оставить над домом и скорчить потом скорбную физиономию.

Мы заметили, что большинство убийств совершается самыми близкими людьми. Обнаружив очередное тело, аврорат первым делом выясняет, а не причастен ли к преступлению супруг жертвы, и лишь потом со спокойной совестью принимается за Пожирателей.

В общем-то, это все, что нужно знать о браке.

Бродяга наслушался таких историй и заявил, что никогда не женится.

Да взять хотя бы этих Готтендорфов. Абелия, наверное, смахивала на мамашу Сириуса и настолько достала этого своего Людвига, что тот хотя бы оставшиеся тридцать лет предпочел прожить без нее, но с ее денежками.

Нужно быть тупицей, чтобы полностью доверить свою жизнь кому-то из родных или друзей. Хотя своим парням я бы доверил. Они-то не подведут.

На Пожирателях расследование обычно останавливалось, так что мы — а точнее Ремус и Эванс — в этой очереди к камере Азкабана были где-то шестые. После «стечения обстоятельств» и «заговора гоблинов».

За последние годы количество преступлений выросло почти вдвое по сравнению с шестидесятыми, и министерство отчаянно искало способы вернуться к прежней цифре.

Как это обычно бывает, сформировали целый департамент внутри Отдела магического правопорядка, который сидел и думал — и придумал закон, которым Бродяга на полном серьезе собирался подтереть зад, как только раздобудет тот самый номер «Пророка», где он был опубликован.

Указ «Об обязательной идентификации членов магического сообщества» вышел за пару недель до Рождества и разрушил множество рождественских планов.

Всем волшебникам старше семнадцати лет, а также лицам, приравненным к ним, отныне полагалось иметь удостоверение. Сириусу и Хвосту секретной совиной почтой прислали карточки с их фотографиями — и теперь эти карточки повсюду следовало таскать с собой. Без них не пускали в лавки, гостиницы, пабы и даже в «Ночной рыцарь».

Бродяга весь вечер разглядывал свою с выражением крайнего презрения на лице, будто ему вручили удостоверение с рожей Нюниуса вместо его собственной.

— И чего, я теперь даже поссать не могу сходить без ведома министерства? Какой тогда смысл быть совершеннолетним, уж лучше Надзор, — он задрал башку и, обращаясь к потолку, прогнусавил: — Я передумал, верните все как было.

Раньше все личные дела просто хранились в министерстве, и когда у волшебников или магглов рождался ребенок с магическими способностями, папка с его именем создавалась сама собой и укладывалась поверх нужной стопки.

Удостоверения, по замыслу авторов указа, должны были взять под контроль все передвижения взрослых колдунов и заодно припугнуть их: сложно нарушать закон под присмотром аврората.

— Прекрасный указ. — Я поковырял ногтем фотографию на карточке Питера. — Есть только одно крохотное «но».

Все трое уставились на меня, как на голую девку: Сириус с предвкушением, Ремус — с вежливым ожиданием, а Питер — нерешительно и с опаской.

— Нас с Лунатиком еще три месяца не коснется это дерьмо, — я помахал удостоверением Хвоста и швырнул ему. Бродяга азартно хохотнул. — Целых три месяца. Надо не обосраться.

— Надо подумать, как сделать копию, — сразу ухватился за мысль Ремус. — И включить это в наш список услуг. Спасибо министерству за присланные образцы.

Мы поржали. Пожалуй, скоро фальшивые удостоверения станут востребованы. Когда все поймут, что теперь без разрешения родителей даже сливочного пива в Хогсмиде не купишь.

А у нас на четверых осталось всего трое родителей — не так много, чтобы таскаться к ним с просьбами по таким пустякам.

Моих не стало в октябре, одного за другим.

Тогда-то все и началось.

Представитель министерства явился в школу через пару недель, закрылся со мной в учительской, скорчил снисходительно-сочувственную гримасу и заявил, что имущество, полагающееся мне по завещанию, я получу только после совершеннолетия.

«А оставшиеся три месяца я что жрать буду?» — огрызнулся я на всякий случай, хотя понимал, что ему насрать.

«Ну-ну, молодой человек, — тот якобы участливо похлопал меня по плечу. — Не драматизируйте. Вы же в Хогвартсе на полном довольствии». — И свалил.

А рождественские подарки как я должен покупать? Я уже — или еще — не в том возрасте, чтобы самодельная поющая открытка вызывала всеобщее умиление. И на что мне угощать Эванс сливочным пивом, интересно? И этими ее любимыми лакричными тянучками. Она возбуждается, когда от меня пахнет лакрицей. А мне нравится, чем это обычно заканчивается.

Бродяга после того, как сбежал от своих родителей, был на попечении моих — и, стало быть, тоже оказался на мели.

Хвоста мать вырастила одна, кое-как сводя концы с концами, поэтому карманные деньги у него водились редко.

А семья Лунатика любой лишний кнат спускала на поиски лекарства от ликантропии. Лучше бы ему отдали, все равно без толку. Когда-нибудь его обязательно придумают, но, наверное, уже не в этом десятилетии.

Эванс среди нас была самая благополучная, но ее родители считали, что раз у нее есть волшебная палочка, значит, она может наколдовать себе хоть целый замок. Что уж говорить о золоте. Они же не знали об исключениях из закона об элементарной трансфигурации.

— Заработать не пробовали?

— Чего?

Я плохо соображал. По ложбинке между ключицами Эванс медленно катилась капля пота, а где-то тремя этажами ниже мимо нас шел урок Флитвика.

— Деньги можно заработать, — повторила она, пока я разглядывал каплю. — Я иногда готовлю простенькие настойки и продаю магглам. У них они считаются чудодейственными.

Когда мы с Эванс явились на трансфигурацию, я рассказал Бродяге. Тот сосредоточенно прищурился, переваривая мысль, как утреннюю кашу — неохотно и скорее по привычке, — и быстро глянул на Эванс, сидевшую за партой в соседнем ряду.

— А ты знаешь, что за незаконный сбыт магглам веществ, обладающих магическими свойствами, дают до двух лет Азкабана? — едва слышно проговорил он, наклонившись ко мне.

— Неплохо, а? — я не разделял его опасений. За незаконную анимагию дают все пять, если что. — Кажется, я влюбился, — лениво протянул я, намекая, что шучу. При этом сам не знал, шучу или нет. — Никогда бы не догадался, что Эванс на такое способна. У нее даже школьных штрафов не бывает.

Я не знал, как это происходит — ну, когда влюбляешься по-настоящему, — но смотрел на Эванс, и мне казалось, что она самая красивая девка в Хогвартсе.

Интересно, из этого можно сделать вывод, что я на нее запал, или нужны еще аргументы. Может, она просто самая красивая и есть.

Я почти видел, как она варит по ночам зелья, ранним утром поднимается в совятню, отправляет посылку, а сама спокойно спускается обратно и присоединяется к толпе, которая в очередной раз собирается опустошить тарелки в Большом зале.

И потом как ни в чем не бывало на защите обсуждает с МакДональд, как они распорядятся прибылью.

— Это потому что Эванс не попадается, — небрежно возразил Бродяга, будто считал это признаком слабости. — Сару Хорнби они с Мэри в сортире закрыли, я сам видел. А наказали за это каких-то дур с Равенкло, хотя их там вообще не было.

— Ты ждешь, что я приду в ужас от такой несправедливости? — я ухмыльнулся и получил безмолвный совет идти нахуй.

Как бы Бродяга ни кривился, в конечном итоге он признал, что Эванс дело говорит: золото можно добыть не только из родительского кармана.

С тех пор прошло почти два месяца.

Эванс продолжала готовить свои настойки, способные как вылечить, так и отправить на тот свет — кому что нужнее.

Лунатик с Хвостом заботились о том, чтобы посылки доходили до адресатов вовремя и без свидетелей.

А мы с Бродягой дурачили представителей семей, чуть менее благородных и совсем не таких древних, как Блэки. Многие из них жаждали заиметь ценную вещицу гоблинской работы или редкий артефакт, чтобы прихвастнуть перед гостями, но не имели достаточно средств. И мы с удовольствием шли им навстречу, сбывая точные копии товаров из лавки Горбина по весьма демократичным ценам.

Самому мистеру Горбину, как верно заметила Скитер, мы тоже подсунули подделки, потому что оригиналы, учитывая растущий спрос, нам самим были нужнее.

— А как они вычислили, что все эти прецеденты на нашей совести? — Лунатик еще раз внимательно перечитал статью, доедая последний сдобный котелок. — Источник Скитер в министерстве явно уверен в том, что виновны школьники, иначе она бы об этом не писала. Всем известно, что Рита в своих публикациях перевирает лишь девяносто пять процентов фактов, а в оставшихся пяти — вся суть.

— Элементарно. — Бродяга сожрал яблоко вместе с косточками, даже черенок проглотил. — Все совершеннолетние теперь под контролем. Все передвижения и каналы связи отслеживаются. Видали номер на удостоверении? — он помахал своим. — Без него даже срать не сядешь, я уж не говорю о том, чтобы аппарировать или зайти за мороженым к Фортескью. Хорошо хоть они не учли незарегистрированных анимагов. Я слышал, МакГонагалл прислали отдельную карточку с ее кошачьей мордой.

— То есть в министерстве точно знают, что никто из совершеннолетних эти преступления не совершал, — продолжил я мысль. — Остаются студенты. Представляю рожу министра, когда он обнаружил изъян в своем замечательном плане. Он-то, зуб даю, не предполагал, что мы способны на что-то, кроме подрыва сортиров.

Сириус отрывисто заржал и присел на стол по другую сторону от Эванс.

— Ну и сколько им понадобится времени, чтобы нас вычислить? — задергался Хвост.

— Забыл, для чего мы сюда приперлись? — осадил его Бродяга. — Избавимся от золота — и пусть попробуют доказать, что мы имеем отношение ко всему этому дерьму.

К Рождеству денег скопилось столько, что с лихвой хватило бы на всех до самого выпускного.

Когда вышел указ об идентификации, Эванс заявила, что пора заканчивать с нашими делами.

— Что мешает министерству ввести документы и для нас? — В тот же вечер она зашла к нам в спальню без стука и с ногами забралась на подоконник. Из всех нас только Эванс помещалась там целиком.

— Никто не любит признаваться в том, что крупно обосрался, — ответил Бродяга с кровати. — Проще дождаться, когда вам исполнится семнадцать. Тут осталось-то всего ничего.

— Вот пока не исполнилось, нужно разослать последние заказы, спрятать золото и прикинуться ни в чем не виновными детьми, — она встревоженно переводила взгляд с него на меня, а я старался не вспоминать о том, как мы трахались однажды на этом подоконнике.

Сириус фыркнул, и я знал, о чем он думает: зачем прекращать, когда можно не прекращать. До окончания школы денег, может, и хватит, а дальше что? Таскаться каждый день на скучную работу? Где Бродяга, и где скучная работа. Вряд ли они когда-то встретятся.

— Ты всегда делаешь только то, что ты хочешь, — нахмурилась Эванс, когда он довольно однозначно высказался против.

— А что я должен делать? — вышел из себя Сириус. — Только то, что ты хочешь? Только то, чего хочет моя мамаша? Нахуй идите.

А я все-таки предпочитал полагаться на женскую интуицию. Или у меня просто пришла в негодность та часть мозга, которая отвечает за отказы. Или эта часть мозга отнималась, когда я смотрел на Эванс, не знаю.

Бродяга сначала взбесился, но потом нехотя признал нашу правоту. Я допускал, что Эванс подсолила его суп эссенцией Смирения.

К тому моменту в «Пророке» нас уже обозвали «Несовершеннолетними» и объявили опасными преступниками. Сегодняшняя статья была четвертой по счету. Общественность жаждала расправы.

Тоже мне нашли крайних. Преступники — те, кто подливает древней старухе тройную порцию Умиротворяющего бальзама в утренний чай и покупает с рук краденый кубок Годрика Гриффиндора, а мы так — поставщики вспомогательных средств для этих скромных шалостей.

Мы посовещались и сошлись на том, что просто принести в Гринготтс кучу денег нельзя, это вызовет подозрения.

Но где еще прятать деньги, как не в банке?

— Значит, нужно принести эту самую кучу таким образом, чтобы никто не заметил, — пожал плечами Хвост.

— Как ты замечательно все придумал, — издевательски похвалил Бродяга. — Осталось только решить, как именно это сделать. М-м, а давайте нарядим Сохатого рождественским оленем, в сани положим мешок с золотом, я буду этим толстяком в красном, которого маггловские дети так любят, а на деле он оказывается специально нанятым дядькой.

— Санта-Клаусом, — подсказала Эванс.

— Ага. Слушай, Эванс, а вы специально детей с младенчества начинаете наебывать, чтобы к семнадцати не оставалось никаких иллюзий?

— К восемнадцати, — поправила она исключительно для того, чтобы позлить Сириуса. — У магглов совершеннолетие наступает в восемнадцать.

— Бред какой-то.

— Бред — грабить Гринготтс наоборот, — пробурчал Лунатик. — Почему мы не можем просто прийти и арендовать сейф?

— Потому что у твоей мохнатой жопы наверняка спросят, где это в Хогвартсе можно так неплохо подзаработать. Ко всему прочему, вы трое несовершеннолетние, у Хвоста на лбу написано, что он нищий, а моя мамаша наверняка первым делом сообщила в банк, что отрекается от меня, и чтобы мне не выдавали ни кната из их сейфа.

— Так, может, сам возьмешь? — невозмутимо предложила Эванс. Бродяга сверлил ее взглядом почти целую минуту, но так ничего и не сказал, а она продолжила: — Не обязательно не грабить Гринготтс. Для приличия все же стоит ограбить его по-настоящему, раз уж мы будем там, затем добавить к награбленному имеющееся золото — и переложить в новый сейф. Легче всего спрятать дурно пахнущее золото среди такого же золота. Ремус прав: аренда пустого сейфа это обычное дело, даже первокурснику дозволено. Тогда нам не нужно будет ничего выносить оттуда. И заодно мы наконец перестанем слушать нытье Блэка о том, что денег мало и надо еще.

— Хочешь обчистить сейф моего благороднейшего и древнейшего семейства? — оскалился Сириус, пожирая Эванс взглядом. Он даже поднялся с кровати, подошел к ней, принюхался и едва слышно сказал: — Нам он не по зубам.

Вот за что я люблю Бродягу, так это за адекватную оценку наших возможностей.

— Да нет же, — Эванс наморщила нос и таким тоном, каким обычно говорят «нужно написать полтора фута эссе для Спраут», сказала: — Нужно обнести сейф родителей Поттера.

Мы все уставились на нее. Хвост даже рот раскрыл.

— Что? — она соскользнула с подоконника, аккуратно обошла Сириуса и уже у двери обернулась, поглядев на меня: — Зато тебя никто не заподозрит. Какой смысл красть у самого себя.

Даже Бродяга признал, что идея потрясающая.

Лунатик перечитал обе части «Истории преступлений магического мира» и не обнаружил там упоминаний о похожих происшествиях. Воры предпочитали забирать, а не приносить. А уж грабить собственные сейфы точно никому в голову не приходило.

— Я потом содержимое родительского сейфа с Гринготтса еще раз стрясу. — Я рухнул на койку и смотрел, как поднявшаяся пыль медленно оседает обратно в свете Люмоса. — Они же банк, должны охранять интересы клиентов и их наследников.

Бродяга заржал, стащил рубашку через голову и улегся напротив.

Матрасы были насквозь влажные. Как будто мы лежали на обоссанных пеленках.

Остальные разошлись по своим номерам, чтобы переодеться.

Эванс, я заметил, только колготки сняла, а юбку и блузку оставила. Она вернулась последней и запечатала дверь заклятием. Хорошо, что в местах, набитых взрослыми волшебниками, Надзор не может определить, кто именно произнес формулу.

Ремус тем временем прикрепил на стену пергамент с нехитрой схемой.

— Повторим еще раз, — он махнул палочкой, подсвечивая первый пункт. — Завтра Сириус с Питером идут в банк и…

— А почему опять мы? — настороженно спросил Хвост. Мгновенно поверив возрасту Бродяги, карточку Питера сегодня Том изучал долго, будто сомневался в подлинности то ли удостоверения, то ли самого Питера.

— Потому что мы несовершеннолетние, — я воздел руки к небу, а Бродяга, как раз направлявшийся к столу за жратвой, отвесил ему подзатыльник, чтобы не тупил.

Теперь даже использование Оборотного зелья потеряло смысл. Раньше можно было напялить личину случайного маггла, например, а сейчас уже так не получится — документов-то нужных нет.

— А давайте придумаем какое-нибудь дерьмовое словечко, и тоже будем всех старше семнадцати презрительно называть… дееспособные, например. Дее-спо-соб-ные, — Эванс произнесла это с такой рожей, с какой слизеринцы говорили «грязнокровка». — Фу.

— Сама ты фу, — вякнул Бродяга, сунувшись к ее лицу, когда проходил мимо. — Где бы ты была, не будь среди нас двоих дее-спо-соб-ных.

— В своей уютной кроватке на самом верху гриффиндорской башни, — пропела она.

— Или в чужой уютной кроватке, — ввернул Хвост.

— Итак, — переорал всех Лунатик, возвращаясь к делу, — завтра господин Хвост и господин Бродяга идут в Гринготтс и совершенно легально арендуют пустой сейф.

— Только чтобы номер был красивый, — вставила Эванс.

— Слушаюсь и повинуюсь, — перекривил домовика Сириус, низко поклонившись ей. Она даже глазом не моргнула.

Эванс любила, когда ею восхищались.

Девка немедленно изгонялась из числа подружек, если переставала ею восхищаться. Только МакДональд освобождалась от этой словесной пошлины. Она никогда и не начинала ее платить. Наверное, потому что была почти такой же охуенной, как Эванс.

Я в очередной раз перечитал завещание, написанное рукой отца, чтобы оценить, какого объема хранилище нам нужно.

Объемы были немаленькие — лет на двенадцать Азкабана.

Я старался не думать о том, что папа писал эти строчки еще при жизни. Совсем недавно.

— Ну кто так составляет завещания, — влез Бродяга, заглянув через мое плечо. — Скукотища. Вот я уже знаю, что напишу в своем: «Пусть на моих похоронах распорядитель бросит мой труп в толпу, и тот, кто его поймает, умрет следующим».

— А если после твоей смерти не останется тела? — как всегда влезла Эванс со своим скептицизмом. — Говорят, некоторые заклятия в прямом смысле стирают в порошок.

— Хочешь, чтобы я попал именно под такое? — процедил Сириус, но она отвела взгляд и не ответила.

Эванс была такая доступная сейчас — ну, в смысле без колготок и без галстука, что я не удержался, встал у нее на пути и, когда она на меня наткнулась, взял за поясницу и засосал.

— Я разве разрешала себя целовать? — скорее для порядка возмутилась она.

— Вроде как. Припоминаешь, позавчера ночью, ты так часто говорила вот это свое «а-а-а», что мне показалось, будто оно складывается в «да-а-а».

Эванс закатила глазищи. За то, чтобы смотреть в них каждый день, я готов был отдать все содержимое родительского сейфа.

— Тебе послышалось, Поттер. — И свалила к себе. Но я видел, что она едва сдерживается, чтобы не улыбнуться.

Бродяга изобразил, будто блюет в сумку.

Ближе к двум часам ночи дверь нашего номера снова распахнулась.

— В моей комнате потоп, — заявила Эванс.

— Ты волшебница или кто, — скривился Сириус, отложив книгу. Привычка читать перед сном — единственное, что он захватил из дома матери. — Импервиус для кого придумали.

— Я не сказала, что у меня там «ужасный потоп, катастрофа, все промокло». Я сообщила, что в моей комнате потоп. Точка. Я с ним успешно справилась.

— А, я понял, — усмехнулся он, возвращаясь к чтению. — Ты пришла, чтобы похвастаться знанием заклятия за второй курс. Браво, Эванс.

Эванс посмотрела на Бродягу как на говно.

Схватила со стола остатки лакрицы — и была такова.

— Зря ты так, она мне теперь не даст, — я глядел на фанерную дверь, разукрашенную тенями.

— Даст. Она тебе всегда дает. Думаешь, Эванс просто так приперлась? Мы должны были пригласить ее остаться, раз в ее комнате творится дерьмо.

— Ну а чего ты промолчал? — я как-то не сообразил, что стоило предложить ей. Здесь даже пологов нет. Я Бродягу не стесняюсь, но вроде как не принято ебаться на людях. Рамки приличий, все дела.

— А я не хочу, чтобы Эванс оставалась.

* * *

Чердак «Котла» вонял застоявшейся водой. Или это сама вода воняла сырым чердаком.

От постельного белья несло плесенью, задница мгновенно намокала, стоило сесть на пропитанный влагой матрас.

Я уже трижды ударился о притолоку, и все три раза в одном и том же месте — над кроватью.

На койку я поместился с трудом, пришлось удлинить ее, а для этого — слегка надставить стену.

Представляю, как это архитектурное решение выглядело снаружи паба — будто хуй в штанах поднялся.

Первая часть нашего плана прошла без сучка без задоринки.

Мы с Хвостом приперлись в банк, отстояли длинную очередь, потому что всем накануне Рождества приспичило получить свое золото и спустить его на подарки для едва знакомых людей — как это обычно бывает.

А я ведь спрашивал у Сохатого, почему нельзя подождать с кражей хотя бы пару недель.

— Так каникулы же, — он объяснял таким голосом, каким пятилетке говорят, что брать без разрешения отцовскую волшебную палочку нехорошо. — Грабежом нужно заниматься в свободное от учебы время, Бродяга. А еще в Рождество никто не ожидает нападения. Это же типа праздник.

Конечно, не ему же два часа стоять в душном, полном потных людей помещении. Когда уже все они научатся пользоваться Ароматическими заклятиями.

— Бродяга, заплати, пожалуйста, — вежливо попросил Хвост, когда очередь дошла до нас.

Он строил из себя сраного джентльмена. Думал, это накидывает ему пару лет. Ну, только если пару лет срока в Азкабане.

Я отдал увесистый мешочек с монетами и вспомнил кое-что:

— Мне нужен красивый номер, сколько это стоит?

Гоблин, нацепивший красный колпак, и оттого выглядевший особенно убого, назвал цену. Я полез в карман снова.

— Я думал, тебе плевать на просьбы Эванс, — хихикнул Хвост.

Я тоже так думал.

Когда-то. Давным-давно.

До того, как запал на нее.

Сохатый нихрена не знал.

А Эванс — знала. Девки такое чуют за милю.

И я делал все, чтобы разубедить ее.

— Прошу вас. — Колпак сползал гоблину на лоб, когда тот наклонялся или тянулся к стойке. — Два сейфа: номер шестьсот восемьдесят семь и номер семьсот одиннадцать.

— И что в этих номерах красивого? — хмыкнул я, разглядывая полученные ключи.

— Учите нумерологию, молодой человек, — крякнул гоблин и позвал следующего.

Шестерка, семерка и восьмерка в одном числе, что ли? Семерка и одиннадцать — два простых числа. Да от нумерологических свойств одной только семерки Вектор бьется в экстазе. Сойдет, в общем. Если Эванс не устроит, пусть сама идет и добывает себе нужный сейф.

— Какой больше нравится? — когда мы вернулись в «Дырявый котел», я показал ей два ключа.

— Почему их два? — с подозрением спросила Эванс.

— В первом мы спрячем награбленное, как договаривались, и после раздела Питер передаст его Джеймсу. Второй — лично для меня. Пусть постоит пока, а когда все забудут про Несовершеннолетних, и я стану владельцем кучи золота, придет и его час.

Еще, когда я стану владельцем кучи золота, придется выдумать правдоподобную легенду, будто дядюшка Альфард сошел с ума и оставил мне внушительное наследство.

Хотя дядюшка Альфард скорее удавится, чем поставит под угрозу свое место на родовом гобелене.

Пока что от мужчин нашего семейства мне по наследству достался только большой член. И на том спасибо.

— Вот я и спрашиваю, какой тебе больше нравится? — я понизил голос, чтобы Сохатый не услышал.

Эванс правильно истолковала вопрос, потому что бросила осторожный взгляд на Джеймса и язвительно уточнила:

— А какой из них не твой?

Я еще в Гринготтсе выбрал для себя семьсот одиннадцатый, потому что этот номер легче запоминался.

— Если я скажу, будет не так интересно.

Ответа я не услышал.

Зато потом я полночи слушал, как Сохатый приставал к Эванс.

Они, наверное, думали, что я сплю. А если не сплю, то не знаю, как снять Оглохни.

Надо было не снимать, кстати.

К утру я перестал понимать, от чего простыня подо мной влажная — от сырости или от пота.

Перед рассветом Эванс свалила, но я все равно не смог уснуть.

Все гадал, почему Джеймс сам не отправился в ее комнату. Зря я, что ли, пожертвовал своей столовой.

Получается, она сама пришла к Сохатому, а не наоборот.

Пока он дрых, я рывком отбросил одеяло, натянул штаны, свитер — вся одежда была тяжелой, как будто не просохла после стирки, — и вышел в коридор.

Спустившись по крутой лестнице, похожей на пирамиду кое-как сколоченных досок, я вывалился на улицу и закурил.

Мы с Сохатым увлеклись Эванс примерно в одно и то же время.

Когда она из мешка с костями начала превращаться в нормальную девку, и с ней стало не стыдно показаться на людях. Когда многие захотели показаться с ней на людях.

Только Джеймс, в отличие от меня, сразу объявил об этом во всеуслышание.

Вылазку в Хогсмид назначили на начало октября, и он, уверенный в успехе, громко спросил Эванс за завтраком, во сколько ей удобнее встретиться в субботу: в десять или в одиннадцать. Остальные девки завистливо вздохнули.

— Мне удобнее в без пятнадцати никогда, — мило прощебетала та. — Без пятнадцати никогда тебя устроит, Поттер?

Девки поняли, что не все потеряно, и хищно оскалились.

Джеймс психанул. Мы с Лунатиком весь уход за магическими существами успокаивали его — как если бы изучали не нюхлеров, завидевших золото, а Джеймса Поттера, получившего первый в своей жизни отказ.

— Может, со мной пойдешь? — я поймал Эванс после отбоя, когда она явилась в гостиную, и, кроме нас, там не было ни души.

— Вы с Поттером поспорили, что ли? — она подняла брови и слегка скривила рот. Я захотел поцеловать ее в этот самый рот.

— Нет. И я не знаю, как он отреагирует, если узнает, что ты идешь со мной, а не с ним.

Оторвет мне яйца, вероятно.

Но я смотрел на Эванс и прикидывал, что возможно готов прожить остаток жизни без яиц. Или мне удастся спасти хотя бы одно. На память.

Или в Мунго мне приделают обратно оба. Я бы предпочел именно этот вариант.

Какой смысл гулять с красивой девкой, если даже в перспективе нет шансов ее отыметь.

— С тобой я тоже не пойду, Блэк, — мигом решила мою дилемму Эванс, отбросила с лица волосы и направилась к лестнице.

Я как недоумок пялился на ее юбку и представлял, что там под ней. Хотя прекрасно знал и видел, что там у девок бывает.

Докурив, я отправился добывать завтрак на всех.

Сохатый проснется оголодавший после секса с Эванс и потребует жрать.

Сам я жрать не хотел совсем. Возможно, чтобы захотеть, нужно трахнуть Эванс, иначе никак. Такие вот закономерности в этом дрянном, размякшем от воды пабе.

На улице стало еще теплее, будто весь Косой переулок положили на раскаленную сковородку. Улицы размазало, как сопли по лицу магического Лондона.

Я зашел в первую попавшуюся лавку, по-идиотски украшенную уродливыми венками, и думал на этом остановиться, чтобы не тащиться дальше по вязкой жиже, но здесь не было ничего с лакрицей. А Эванс жрала только ее.

Она трахалась с Сохатым, вот пусть он и носится по магазинам, решил я, но тут же вспомнил, что ему без документов не продадут даже зубочистку.

В «Дырявый котел» я вернулся уставший, по уши в грязи — даже Экскуро не помогло толком, — но не с пустыми руками.

— На. — Я швырнул пакет леденцов на прикроватную тумбочку Эванс.

В ее номере и правда был потоп. Пузырь Империуса, стоило мне открыть дверь, лопнул. Теперь вода скатывалась по его внешним стенкам и проливалась внутрь через образовавшуюся дыру, сочилась по полу, медленно образовывая лужу.

Эванс попыталась украсить этот сарай к празднику, и теперь в полом брюхе пузыря плавали над нашими головами несколько елочных шаров.

Я прошлепал обратно к выходу и, восстановив чары, услышал глухое:

— Спасибо.

Я захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.

Сердце колошматилось в груди, будто я в комнате Эванс сражался с дементорами, а не с талым снегом.

Я так и не нашел подходящего случая, чтобы рассказать Джеймсу, как я трахнул ее во время первого матча сезона.

Сложно представить случай, который считался бы подходящим.

Эванс всегда стучалась, прежде чем войти.

Она и в тот раз постучалась, а я не увидел весомых причин ей отказывать. Я ведь был в своей собственной спальне, а не где-нибудь.

— Поттер уже ушел? Хотела пожелать ему уда…

Я был без одежды, а Эванс, замерев на пороге, так разглядывала меня, что захотелось стать еще более голым.

— Как видишь. Здесь только я и мой член. — Я помолчал, но она никуда не делась, и пришлось добавить: — Ты меня смущаешь, Эванс.

Я постарался сказать это с издевкой, чтобы поняла, что нихрена она меня не смущает.

— Чем, интересно? — нагло спросила Эванс.

— Тем, что я хочу тебя, а ты об этом знаешь и не уходишь.

Она знала, конечно.

Джеймс был слишком далеко, чтобы остановить меня. Я впервые за пять лет забыл, что у меня есть лучший друг. Почти брат. Лучше, чем брат.

Квиддичное поле находилось за дюжину лет отсюда — там, где мы с ним еще не были знакомы.

Я подумал, что здесь, в нашей спальне, Эванс изменит Сохатому не полностью, а процентов на семьдесят.

Джеймс считал, что они вместе.

Эванс, наверное, тоже так считала, потому что виновато поглядывала на нашу с парнями фотографию на стене.

Мне почудилось, что прошла целая вечность, прежде чем где-то далеко — там, куда ежедневно проваливалось солнце, — заорали трибуны, и я выдохнул:

— О, кажется, Сохатый поймал снитч.

Если поторопимся, успеем сделать вид, что все это время болели за него, и именно поэтому Эванс выглядит такой… разгоряченной.

И губы у нее опухшие.

Но Эванс не торопилась. Она уставилась на меня, как будто только что вспомнила о существовании Джеймса.

Она смотрелась испуганной.

Я ведь тоже приглашал ее в Хогсмид. Я ее первый заметил, но Эванс выбрала его.

Потому что Сохатый не ленился повторять свои просьбы, а я считал это тратой времени.

Эванс должна была влюбиться в меня сама. Но сама она не умела.

Кто-то из соседей-постояльцев прошел мимо, я пришел в себя и осознал, что подпираю собой дверь уже минуты две. Развернулся и рванул ее на себя.

Импервиус опять схлопнулся, на меня брызнула мерзкая талая вода, провонявшая помойкой напротив.

Эванс стояла у окна и пыталась высмотреть, что там на улице.

За щекой она держала леденец.

— Там дерьма по колено, — сообщил я. — Скажи Джеймсу, чтобы до Гринготтса завтра донес тебя на руках.

В Рождество банк не работал, и нам предстояло весь сегодняшний день провести в номерах, в сотый раз повторяя план действий. Меня от него уже подташнивало.

Или не от него, а от близости Эванс.

Мне захотелось отвести взгляд, когда она отлепилась от подоконника и посмотрела прямо в глаза.

— Может, уже поцелуешь меня? Или ты за чем-то другим вернулся?

— А как же Сохатый?

Меня не интересовал ответ. Я спросил, скорее чтобы поддержать разговор.

Я толкнул ее обратно к окну, прижался ко рту и слегка прикусил губу.

Эванс обхватила ладонями мой затылок.

Теперь мы оба воняли лакрицей.

Если Джеймс учует, будет скандал.

Он знает, что я даже под страхом Круциатуса не стану это жрать.

— У меня плохое предчувствие, Блэк. Насчет завтра. Может, плюнуть на все это?

Я покачал головой.

— Свое завещание я озвучил, Эванс, так что я готов. И меня зовут Сириус. Или Бродяга, как больше нравится.

— Кто называет ребенка Сириус? — она поморщилась, как если бы сожрала Берти-Боттс с яблочным вкусом. Эванс ненавидела яблоки, а я готов был жрать их вместе с сердцевиной.

— Моя полоумная мамаша. А ты своего как назовешь?

— Ткну в справочник палочкой наугад, куда попаду — так и назову.

— Шикарная идея.

* * *

Мы прошлись по нашему плану четыре раза, прежде чем Бродяга заявил, что блеванет, если мы зайдем на пятый круг.

— Хвост, ведро, пожалуйста, — невозмутимо попросил Лунатик.

День катился к вечеру, мы дважды пожрали печенье, которое грозило полезть из ушей, если я съем хоть еще одну, и каких-то сухарей. Сириус убеждал нас, что продавец выдал их за сдобные котелки.

— Вы видели наш сейф? — Эванс сидела на моей кровати, скрестив ноги — так, что все видели ее трусы. У меня в общем-то не было тайн от парней, и если Эванс нормально, то и мне тоже. — На каком он этаже? Далеко от нужного нам хранилища?

Она деликатно не называла его сейфом моих родителей.

— Ты хоть раз была внутри Гринготтса? — скривился Бродяга, будто вопрос Эванс вызвал у него лицевую судорогу. — Там нет этажей, там сложные лабиринты и сотни уровней. А от полного сейфа до пустого два спуска и три коридора. Недалеко. Я вот здесь все нарисовал, — он ткнул в кусок пергамента, — и Сохатому все объяснил. Пять минут хода, если не на каблуках. Ты же не собираешься надевать каблуки завтра, а, Эванс?

— У меня только ботинки, — равнодушно ответила она.

— И что ты в ней нашел, Сохатый? — Сириус хохотнул, доставая из свертка яблоко. — У любой нормальной девки есть обувь на каблуках.

— Я тебе потом расскажу, — я дернул бровями, мол, сам все знаешь, но Эванс не смолчала:

— Поттеру нравится, как я сосу. — И хлопнула дверью.

— Ну, мне правда нравится, — признал я, хлопнув Бродягу по плечу.

Он даже не улыбнулся.

От него странно пахло. Чем-то знакомым.

Смесью тревоги, вины и предвкушения.

Плесневелой сыростью.

Лунатик с Хвостом свалили к себе вместе с пергаментом и ведром.

— Слушай, Сохатый, — начал Сириус, почесав потемневший подбородок, — я давно собирался тебе сказать… — Он зачем-то сжал палочку и сел на кровати, хотя до этого лежал и пялился в потолок. — Бля, я не знаю, как обычно такое говорят.

Бродяга выглядел растерянным. Я тоже сел на койку, закатал рукава рубашки и просто ждал, пока он разродится.

— Я… — Сириус со всей дури саданул кулаком по тумбе, и с нее слетела книга, которую он читал перед сном. — Мать твою, Сохатый. В общем, я…

Но его прервал короткий вскрик Эванс из соседней комнаты.

Мы сорвались с места и друг за другом выскочили в коридор.

В ее номере воды было по щиколотку. Я задрал голову и увидел дыру в потолке. Видимо прогнившие доски не выдержали тяжести мокрого снега. Неужели Том не догадался наложить простенькие Укрепляющие чары.

Бродяга парой взмахов палочки залатал крышу, а злющая Эванс рявкнула, что прекрасно справилась бы сама.

Она выжала волосы и рывком сняла свитер, под которым были только сиськи.

Мы с Бродягой разом хмыкнули. Что мы, женских сисек ни разу не видели, что ли. Да мы даже мужские видели у жирного Гарольда с четвертого.

— Может, отвернетесь?

— Поздно, мы уже насладились зрелищем, — невозмутимо сказал Бродяга. — И у меня для тебя плохие новости, Эванс: там не на что смотреть.

А сам пялился на нее и поправлял хуй в штанах.

Может, совпадение, но его хуй как-то подозрительно не вовремя потребовал, чтобы его поправили.

Началось все это дерьмо года два назад.

Мы были на четвертом. И Эванс тоже была на четвертом, хотя сама она считала, что ее четвертый — это какой-то другой, не наш. На ее четвертом курсе учились одни зануды и целки.

Бродяга притащил меня в женский душ — это было до того, как Эванс получила значок и стала запираться в своей ванной для старост.

Мы прятались под мантией-невидимкой и старались говорить шепотом, несмотря на то, что использовали Оглохни.

— Гляди, Сохатый. Какие сиськи, загляденье, а.

— Да где сиськи-то? У нее же там нет ничего.

— Я в будущее смотрю, придурок. Через пару лет там такие сиськи будут — закачаешься. Да она и без них хороша. — Он втянул носом воздух, будто собирался почуять ее запах.

Эванс была худая. И на том месте, где у девок бывает грудь, у нее торчали два едва заметных соска.

Я прищурился и попытался тоже заглянуть в будущее, как советовал Бродяга, но у меня ничего не вышло.

Сириус не ошибся. К тому моменту, когда я увидел голую Эванс с ее разрешения, там уже было на что посмотреть. И что потискать. И все такое красивое, еще лучше, чем Бродяга предсказывал.

На четвертом курсе Эванс вообще мне не давала, а в прошлом году удалось уговорить ее взять в рот.

Даже в Хогсмид не пришлось вести и отбывать двухчасовую повинность у мадам Паддифут. Повинность — это Бродяга придумал. Он у нас мастер давать умные названия тупым вещам.

Эванс еще в поезде, когда мы ехали после пасхальных каникул, заметила, что у меня встал, пялилась минуты две, а потом, когда Лунатик с Хвостом свалили грабить тележку со сладостями, уселась между мной и Бродягой, скрестила ноги и напрямик спросила:

— Хочешь меня?

— Кто, я? — хором спросили мы с Сириусом.

— И ты тоже, — ответила Эванс, не глядя ни на кого из нас.

А сейчас она даже не подумала прятать сиськи, как если бы в ее номере не осталось ни единой сухой вещи, и прикрыться было нечем.

Бродяга, пока я раздумывал, как бы ненавязчиво выставить его за дверь, снял с себя свитер и протянул Эванс:

— На. Только верни потом.

А сам остался в одних брюках и поежился. Здесь и правда было мерзко.

Я не понял, почему он отдал свой, а не использовал чары Восстановления. Мы же их еще на пятом курсе освоили.

Я-то понятно почему — не хотел лишать себя возможности лишний раз поглядеть на мою голую Эванс.

— Что это? — прищурился Бродяга, указывая на небольшой сверток. — Его здесь не было утром.

Мысль о том, откуда он может об этом знать, поскребла кончик троичного нерва.

— Мэри прислала. Рождество же. Она думает, что я поехала домой. Скажу ей потом, что решила вернуться пораньше. — Эванс напялила свитер и закатала рукава почти наполовину. Он доходил ей до колен и сползал с плеч, обнажая одно из них. — Там и сегодняшний «Пророк» есть.

Бродяга скривился, глядя на нее, будто считал, что его одежда Эванс не идет. Он небрежно развернул посылку, вытащил газету, быстро пробежал глазами первый разворот.

— За головы Несовершеннолетних назначили награду. — Сириус паскудно улыбнулся. — Тысяча галлеонов, каково, а? Постойте, я же знаю, где их искать. — Он издевательски заржал, подошел к Эванс, палочкой поддел свитер и натянул на плечо, но тот снова сполз. — Может, мне сдать кого-нибудь из вас? Кого-нибудь… ненужного. Тысяча галлеонов лишней не бывает.

— Мне не нравится твой тон, Псарь. — Я подошел к ним вплотную и прикрыл Эванс собой.

— А мне не нравится всю ночь слушать, как вы ебетесь, — рявкнул Бродяга мне в лицо. Даже слюна брызнула, и глаза потемнели. — Но я ведь слушал.

Я знал, что стоило накладывать больше заклятий.

Эванс встревоженно глянула на него. Наверное, ей стало стыдно.

Девки часто стыдятся того, что тоже трахаются.

Хотя всем и так понятно, что их-то мы и трахаем.

— Заткнул бы уши, — нагло пропела Эванс. Она стояла так близко к Бродяге, что почти прильнула к нему.

— Я лучше дырку твою заткну, — процедил Сириус. Его верхняя губа изгибалась так, когда он впадал в ярость.

Не знаю, что взбесило меня больше — то, как небрежно он оскорбил Эванс, или намек на то, каким образом собирается приводить угрозу в исполнение.

Я развернул его за плечо, размахнулся и что было сил въебал по морде. Попал куда-то в подбородок, кулак проехался и по губе, раскроив ее.

Боли в костяшках я почти не ощутил. А палочку даже не подумал достать.

Наверное, именно поэтому Сириус посмотрел на меня как на Нюниуса — со смесью жалости и презрения. Так смотрят на дерьмо, в которое вляпались случайно.

Он, покачнувшись и ухватившись за стену, выпрямился, вытер рот тыльной стороной ладони и слизал кровь.

Эванс повисла у меня на плече, будто боялась, что я войду во вкус.

Но я вовремя опомнился. Это же Бродяга. Он вежлив только со своим отражением в зеркале. И иногда — когда встал с нужной ноги — с МакГонагалл.

Он молчал, пока мы не вернулись к себе.

Потом без спроса взял из моей сумки рубашку, напялил на себя и обессиленно прислонился лбом к грязному окну.

— Ты получил за дело, Псарь, — я пихнул его бедром, чтобы подвинулся, и уселся на подоконник.

Плечи Сириуса затряслись от беззвучного смеха, потом он заржал в голос и, повернув ко мне голову, оскалился:

— Поверь мне, Сохатый, я получил недостаточно.

* * *

Мы четверо обменялись подарками еще днем.

Мне как всегда достались книги, Сохатому — куча хлама для метлы, Лунатик предпочитал получать на все праздники вредноскопы, которые коллекционировал, а Хвост любил пожрать, поэтому его порадовать было легче всего.

У нас с Джеймсом после смерти мистера и миссис Поттер не осталось никого, кто мог бы прислать нам подарки совиной почтой. А вот Лунатик с Хвостом получили по бесформенному свертку от родителей.

Миссис Петтигрю как всегда прислала шарф. Она каждое Рождество так делала. Я предположил, что мать Питера ждет, когда же нахлебник наконец повесится и слезет с ее горба. А он почему-то обиделся.

— Слышь, Хвост, а ты в курсе, что все висельники обделываются. Вонь потом стоит как у дементора в пасти. Так что я бы на твоем месте предпочел другой способ покинуть наш и без того дерьмовый мир, нежели задушить себя.

Мы с Сохатым всерьез подумывали обмотать его этими шарфами и поставить вместо рождественской елки.

— Не обращай внимания, Питер, — вывалила свое непрошенное мнение Эванс, — Блэк просто завидует. Его-то теперь никто не поздравляет.

— Моя мамаша может засунуть свои подарки в задницу ее домашнему эльфу. Я посоветовал усыновить его, и мне показалось, что она призадумалась. А Кричер ее за это в жопу будет целовать. Хотя он и так готов.

Эванс все еще таскала на себе мой свитер.

Я надеялся, что он провоняет ею, и мне этого хватит на целый месяц.

Псом я очень долго чуял даже те запахи, которые не мог унюхать человеком.

После того, как мы с Сохатым вернулись из ее комнаты, я так и не нашел в себе силы признаться, что тоже запал на Эванс.

Хотя меня не покидало ощущение, что он догадывается.

Джеймс не дурак. Помнит, что это я показал ему Эванс.

Вечером все разошлись по номерам ровно в десять. Завтра предстояло рано вставать, чтобы грабить Гринготтс.

Сохатый быстро заснул, а я лежал и пялился в потолок.

Рука у Джеймса тяжелая: челюсть до сих пор ныла.

Я одолжил у него рубашку.

Интересно, если я трахну Эванс, не снимая одежды Джеймса, можно будет считать, что она изменила ему только наполовину?

Я потрогал пальцем губу, выбрался из постели и поперся в соседний номер.

— Я пришел за своим свитером. Он мне срочно нужен, — усмехнулся я, когда Эванс, сидя на кровати, удивленно подняла глаза от «Пророка».

Вернее, мне срочно нужно снять его с тебя, Эванс, добавил я про себя.

На подоконнике валялись остатки лакричных тянучек. Воняли они гниющими помоями. А может, это несло от свалки за распахнутым настежь окном.

Я взял одну, откусил половину и прожевал, стараясь не обращать внимания на вкус.

Джеймс жрал это дерьмо, чтобы она целовала его охотнее.

Чтобы любила его еще сильнее.

Я все гадал, чем же Сохатый ее взял.

Иногда мне казалось, что он даже не старался.

Хотя он из кожи вон лез. Чуть не обосрался от натуги, пока обхаживал Эванс. Девки от такого с ума сходят — когда за ними бегают и во всем с ними соглашаются.

Мы и здесь-то оказались, потому что она сначала затащила нас в это болото, а потом велела выбираться оттуда. Ей было наплевать, что мы уже увязли.

Джеймс выпросил Эванс если не у нее самой, то у мироздания точно. Или кто там раздает право забрать понравившуюся девку себе.

Эванс встала на ноги и прищурилась.

— Забирай. — Я не сразу сообразил, что речь идет всего лишь о свитере. — Почему ты не залечишь ссадины, Блэк?

— Пусть поболят. Должен же я заплатить за пользование тобой. — Я надеялся вызвать отвращение этими словами, но она только вздохнула.

Это как с наказаниями в Хогвартсе. Да, я нарушаю школьные правила, намеренно и постоянно, но я же отрабатываю потом. Кто посмеет упрекнуть меня в том, что я хоть раз вышел сухим из воды.

— Что такого делает Джеймс, что ты предпочитаешь мне его, Эванс? Просто жрет эту гадость или еще что-то? Как он тебя удовлетворяет? Покажи мне, и я сделаю лучше. Расскажи мне.

— Он просто говорит, что любит меня, — она слабо улыбнулась, будто считала это шуткой.

— Он врет.

— Зато как красиво. — Эванс наморщила нос ровно на секунду, будто воспоминание о словах Сохатого доставляло ей удовольствие.

На самом деле, Сохатый не врал.

Он бредил Эванс. А у меня рука не поднималась выколотить этот бред из его башки.

Я притянул ее к себе.

Эванс испуганно оглянулась на дверь, которую никто из нас не успел запереть. Я только Импервиус обновил, когда зашел.

Крыша над комнатой рыдала от собственной бесполезности.

— Ты же сказал, что во мне не на что смотреть, — пробормотала Эванс, поднимаясь на цыпочки.

— Я напиздел, — легко признался я, сжимая одну из сисек. — Или ты ждала, что я в присутствии Сохатого во всем признаюсь.

— А ты хочешь?

— А по мне незаметно? Может, напоишь меня одной из своих настоек. Например, той, от которой не стоит на девку лучшего друга.

— У меня нет такой настойки.

— Значит, свари, мать твою, Эванс, — прорычал я, а сам засосал ее. Настойки-то нет пока. И вряд ли будет.

Она зачем-то решила продемонстрировать свою наблюдательность, кивнув на мою грудь:

— Это его рубашка. Джеймса.

— Чтобы тебе было легче представить, что ты с ним, — ехидно ответил я, оттесняя ее к окну. — Может, ты все-таки не того выбрала, а, Эванс?

Сохатому покоя не давали ее глаза.

А мне Эванс вся нравилась, не по частям.

— Кто сказал, что я выбрала, — выдохнула она.

— Ну, когда я намекал, что у Сохатого тренировка, и спальня целый вечер свободна, ты всегда говорила, что тебе пора в библиотеку.

— Я так никогда не говорила.

— Видимо мне послышалось. Тысяча слов звучит как «библиотека».

Самая паскудная часть меня хотела, чтобы Джеймс в соседней комнате проснулся и притопал сюда.

— Сохатый мне еще не так рожу разобьет, если узнает.

Эванс провела большим пальцем по моей изуродованной губе и закусила свою.

Нужно было сию секунду вернуть Эванс Джеймсу.

Но вместо этого я стиснул ее так крепко, будто собирался оставить себе навсегда.

Я так вспотел, что сырая комната всплакнула от зависти.

Я подумал, что самое время сказать правду Эванс и самому себе.

Извиниться, что ли.

Все, что я говорил ей в эти два дня, сложно назвать любезным.

На самом деле, хотелось сказать другое.

И я сказал.

Эванс, должно быть, подумала, что из меня пару минут назад вытек рассудок.

— Ты руку на заднице Эванс забыл, Псарь.

Это Джеймс все-таки проснулся и притопал.

Вот и зачем нам наши Сквозные зеркала.

Сквозные зеркала у нас в головах.

* * *

Сириус первый ее заметил.

Понял, насколько в Эванс легко влюбиться.

Я подозревал, что он думает о ней ночами. Такими, как эта.

Я проснулся в пустой комнате, словно в земляной норе — душной, сырой и темной.

Сунул ноги в ботинки и поперся искать Сириуса.

Я точно знал, где найду его.

Бродяга стоял перед Эванс на коленях и обнимал ее за задницу.

— Прости меня, ладно? — говорил он так тихо, что я едва разобрал. — Если перестану вести себя как Псарь, Сохатый почует неладное. Он слишком хорошо меня знает. Прости меня, Лили.

— Я не обижаюсь, Блэк.

— Может, хватит звать меня Блэк? Зови Бродягой, если имя не нравится.

— Бродяга мне тоже не нравится, — заявила Эванс, проводя ладонью по его лбу и убирая челку. Сириус скептически хмыкнул. — Буду звать тебя… Нюхалз, например. Ты ведь любишь запахи.

— Не все. Лакрица воняет как носки, в которых сгнили чьи-то ноги по самое колено.

Я никогда не видел Бродягу таким. Будто он задолжал Эванс по меньшей мере всю жизнь.

Он никому не позволял возвышаться над ним.

Бродяга ведь и из дома-то сбежал, потому что мать поставила его на колени, применив Империус. Такого свинства он не стерпел.

Но Эванс не знает Непростительных. Вернее знает, но пользоваться не стала бы.

Наверное, ее сиськи и на Бродягу действовали подобно Империусу, не только на меня.

— Как долго обычно приходится простоять в такой блядской позе, чтобы считаться прощенным? — сварливо поинтересовался он.

— Уже достаточно, — дрогнувшим голосом ответила Эванс, и я понял, насколько ей не по себе.

Я открыл дверь шире и прорычал:

— Ты руку на заднице Эванс забыл, Псарь.

Сириус медленно поднялся на ноги. С таким трудом, будто его суставы заржавели. Мне померещилось, что он обреченно закатил глаза.

— Я ее специально там оставил, Сохатый. Не смотри так. Как будто ни о чем не догадывался. — Он неспешно подошел ко мне. — Я давно собирался сказать тебе. — Его кадык дернулся. — Я трахаю твою Эванс. Или ты трахаешь мою. Смотря с какой стороны поглядеть. — Он помолчал, а потом буднично добавил: — Кажется, я начинаю больше ценить девок, которые охотно сосут. Колени отваливаются.

Бродяга надменно усмехнулся, на глазах превращаясь в себя обычного — язвительно-равнодушного. Таким он был, когда мы стали друзьями в наш самый первый хогвартский день. Когда Эванс на нас обоих впервые посмотрела как на говно.

— Что, разобьешь мне лицо? Смотри, вот сюда еще можно врезать, — он пальцем указал на ту свою щеку, где не было синяка.

Руки чесались, не скрою.

Но я сунул их в карманы, потом вытащил. Затем взял Эванс за руку и увел в нашу с Бродягой комнату. А он остался там.

У себя я схватил банку с полиролью для метлы, подаренную Сириусом, и швырнул в окно. Стекло брызнуло наружу, а ветер в ответ швырнул ледяной дождь.

Подмывало заорать на всю гостиницу, чтобы даже в пабе услышали, но вместо этого я потер глаза под очками, повернулся к Эванс, которая жалась к стене — наверное, боялась, что я наброшусь на нее и буду пытать, зачем она это сделала — и выдохнул:

— Я даже покалечить его не могу, потому что Бродяга мне больше, чем брат.

— От него пахло, как от тебя, — тихо сказала Эванс. Она выглядела виноватой. То ли жалела, что я не могу изувечить Сириуса, то ли все же о том, что легла под него.

Я хотел наорать на нее, спросить, а если от Нюниуса будет пахнуть как от меня, она и ему даст? Но до меня дошло, что, раз Эванс отозвалась на мой запах, значит, он ей близок.

Я надеялся, что так пахнет ее Амортенция.

Вот как на нее злиться после этого.

А с Бродяги какой спрос — он всегда жил по велению члена.

Хотя вслух заявлял, что ценит в девках душу.

Да он забудет Эванс к утру.

Или нет.

— От меня вообще-то пахнет точно так же, — пробормотал я и взмахом палочки залатал окно. Ветер, изгнанный прочь, бросался на стекло и норовил выбить его заново. — Я готов отдать за Сириуса жизнь, но тебя я ему не отдам.

Наутро мы собрались у Лунатика с Хвостом.

Эванс тремя глотками осушила стакан Оборотного зелья и скорчилась от боли.

Через пару минут у нас было двое Бродяг. Эванс бесцеремонно скинула с себя мантию и принялась наряжаться в шмотки Сириуса.

— Чего уставились? — машинально рявкнул я Ремусу и Питеру, прежде чем осознал, как тупо это прозвучало.

Бродяга громко и похабно рассмеялся:

— Не стоит беспокойства. Все без исключения присутствующие уже видели меня таким.

Лунатик прищурил один глаз и внимательно поглядел на него другим.

Он вообще у нас проницательный. Сейчас как наделает в голове дюжину выводов, где это Эванс могла видеть голого Сириуса.

— Не вздумай вываливать на гоблинов свою вежливость, Эванс, — напутствовал Бродяга, глядя в свое же лицо. — Я сроду им слова доброго не сказал. Мамаша даже перестала брать меня в Гринготтс, чтобы не позорил ее. Ваша с Хвостом задача устроить громкий скандал и собрать побольше народа вокруг себя. Ссора должна быть скверной, поняла? Не вздумай подмочить мою репутацию смутьяна.

— Сделаем так плохо, как только умеем, — заверил Питер.

— Не вздумай подмочить мою репутацию смутьяна, — бесподобно перекривила Сириуса Эванс, и мы с Лунатиком заржали.

— Нужно еще презрительнее, — посоветовал тот, набрасывая на нас с Ремусом мантию-невидимку. Как на попугаев, чтобы не улыбались.

— А по-моему, очень похоже, — ляпнул Питер.

— А по-моему, тебе стоит держать свое никому не интересное мнение при себе, — выплюнул Бродяга и запихал ему за шиворот пустую упаковку из-под кексов. С самого утра он ни разу не поглядел мне в глаза.

Он обратился псом и нехотя позволил надеть на него ошейник. Иначе в банк собак не пускали. На ошейнике болтался нужный нам ключ от моего сейфа номер шестьсот восемьдесят семь.

Питер с удовольствием дернул поводок на себя — видимо в очередной раз разобиделся. Бродяга зарычал и цапнул его за мизинец. Это должно было означать, что в следующий раз откусит совсем.

Гринготтс как всегда приветствовал нас угрозой покарать воров, а мы как обычно от этой угрозы отмахнулись.

Судя по разговорам в небольшой очереди, сегодня вышла шестая статья о Несовершеннолетних, в которой министр уверенно заявлял, что преступников переловят не позднее, чем через неделю.

— Откуда такая определенность? — невинно поинтересовался Хвост у худышки с двумя детьми.

— О, говорят, авроры нашли способ их обнаружить, — заговорчески прошептала та, оттаскивая от Сириуса девчушку лет пяти, которая пыталась его погладить. Бродяга недовольно заурчал. Он даже в человеческом обличье не особо жаловал детей, а в виде пса и вовсе терпеть их не мог. — Надеюсь, их всех отправят в Азкабан. Столько честных людей вокруг пальца обвели!

Сложно назвать честными несостоявшихся клиентов Горбина, вертелось на языке, но пришлось смолчать. Пустота не должна быть болтливой.

— Что вы говорите. Вот ведь мерзавцы, — поцокал языком Питер, полный уверенности, будто солидные мужчины только и делают, что цокают языком. Когда жена пересолила обед или когда власть захватили Пожиратели — всегда с одинаково озабоченным выражением лица.

— Да они к совершеннолетию будут богаче, чем мы с вами, уважаемая, — заметил господин в котелке, стоявший за нами, и захохотал — единственный из всех.

Худышка с осуждением окинула его взглядом и демонстративно проверила карманы. Наверное, посчитала господина нашим сообщником.

— Проводите меня к моему сейфу, — капризно велела Эванс голосом Бродяги, когда очередь дошла до нас. У нее отлично получалось играть его. Может, она для этого и трахалась с ним вчера — роль разучивала.

Гоблин потребовал ключ, Эванс, согласно отрепетированному сценарию, фыркнула и заявила, что забыла его дома.

— Вот он я, а вот мои документы, — услышал я возмущенный голос Сириуса, а следом его же лай. — У вас что, нет запасного ключа? Отвратительный сервис…

— Пора, — едва слышно шепнул мне на ухо Лунатик. У нас оставалось полчаса на все про все до того момента как Эванс «вспомнит», что все же захватила свой ключ.

Сейф мамы с папой находился на шестом уровне. Там не было драконов и сложных чар, как на нулевом, например, и для доступа в хранилище нужны были лишь ключ, цифровой код и рука гоблина.

Кровожадный Бродяга предлагал не тащить в подземелья гоблина целиком, а отхватить только его кисть.

«Боюсь, это так не работает», — осадил Лунатик тогда.

Ну да, гоблин должен быть живым и не расчлененным.

Мы под мантией проскользнули следом за очередным клиентом, которого сопровождал один из служащих, но тут же отстали и потащились в соседний коридор.

Дубликат ключа я сделал пару лет назад, когда отец пригрозил урезать карманные деньги, если получит еще хоть одно письмо с жалобой на мое поведение от МакГонагалл. Я не сомневался, что мое поведение в самое ближайшее время станет поводом для письма, поэтому подстраховался.

Цифровым кодом вот уже почти семнадцать лет служила моя дата рождения, а гоблина мы добыли по дороге: я шарахнул его Конфундусом и, пока тот приходил в себя, приложил длиннопалую руку ко входу в хранилище.

«Слишком легко», проскрипела тяжело открывшаяся дверь.

Неладное я заподозрил еще двумя уровнями ниже, когда заметил в утробе Гринготтса нескольких человек, не похожих на сотрудников. Они слонялись бесцельно и выглядели слегка скучающими.

— Лунатик, я чую дерьмо. Будь готов прорываться. Да не стой ты, хватай золото, мы же ради него сюда приперлись.

Мы с Ремусом синхронно и широко повели палочками, заставляя тысячи монет подняться в воздух и наполнить матерчатый мешок, заколдованный Эванс. Она лучше всех разбиралась в этих девчачьих заклятиях «как в крохотную сумочку запихать дракониху, ее яйцо и волшебника, способного держать их в узде».

— Тебе те четверо тоже показались праздно шатающимися? — пропыхтел Лунатик, завязывая мешок.

— Всем бы такую непыльную работенку, как у них, — хмыкнул я и подошел к изнанке двери. — Нужно предупредить Эванс и остальных. Им нельзя сюда спускаться. Сами справимся. Министерские знают. Их предупредили, что мы будем здесь.

— Ключ от сейфа у Бродяги на шее, забыл? — прошипел Ремус, левитируя добычу. Тара получилась мелкой, но неподъемной. — Но как? Как они узнали?

Я вспомнил худышку и ее рассказ о невесть откуда взявшейся уверенности министра в скорой поимке злодеев.

Почему уверенность появилась именно сейчас?

Кто вообще ловит малолетних преступников в Рождество.

В эти дни все увлечены упаковыванием одних подарков и распаковыванием других.

Неожиданная мысль вежливо постучалась в затылок. Ей не открыли, и она принялась с воем кидаться на височную кость.

— Подарки. Их ведь принесли вам совы.

— …а совиная почта отслеживается, — прошептал Лунатик, в отчаянии зажмурившись. — Как же просто. Прости, Сохатый, я это не учел.

Они поняли, что к делу причастны студенты, а отследить все посылки из Хогвартса или в Хогвартс не так уж сложно. Особенно те, которые в школе не нашли своих адресатов и отправились по другому адресу.

Я поправил на плече сумку с золотом, которое мы притащили с собой.

Затея спрятать его в Гринготтсе с каждой секундой казалась все менее удачной.

Нужно было закопать клад где-нибудь под Гремучей ивой — и дело с концом.

Но Эванс сказала — опасно; на уходе за магическими существами каждый год изучают нюхлеров. Те способны найти монеты даже в заднице Филча — где-то между его советами вытирать ноги и бланками для записи назначенных наказаний.

— Осталось только выяснить, где они будут нас ловить — здесь или у сейфа шестьсот восемьдесят семь.

— Если они подняли списки хранилищ, арендованных за последнюю неделю, наверняка будут ждать нас там. Будь я на месте министра, сумел бы сложить два и два: совы принесли посылки для меня, Питера и Лили, а за день до этого Питер арендовал сейф. Вкупе со знанием, что остальные несовершеннолетние находятся там, где им и место — по домам или в школе, сделать правильный вывод проще простого.

— Да я сто пятьдесят таких сейфов арендую, — рассвирепел я, осознав масштаб нашей тупости. — Ну, когда стану совершеннолетним, — сбавил я тон.

— Вот-вот. А пока… они в курсе, что я и Лили нарушаем закон. И если они догадались допросить преподавателей, наверняка получили от Слагхорна информацию, какая «Лили у нас мастерица в искусстве зельеварения», — очень похоже перекривил он Горация.

— Они ничего не докажут. Зелья мы все продали, а тебя вообще не в чем обвинить. Нужно только избавиться от золота, — добавил я, когда Лунатик укоризненно посмотрел на мешок с награбленным в хранилище моих родителей, мол, не в чем обвинить, говоришь, ну-ну.

— Разделимся, — предложил я. — Ты пойдешь дальше вместе с золотом, а я вернусь, заберу ключ и предупрежу Эванс.

— Поздно. — Ремус глянул на часы. — Через две минуты наш мнимый Бродяга вспомнит, что по счастливой случайности обнаружил свой ключ в кармане. Наш единственный шанс — перехватить их здесь, прямо за дверью. Их путь, если верить схеме Сириуса, будет пролегать через этот коридор. А нам все равно рано или поздно придется выйти отсюда.

— А я бы остался, — пошутил я и заржал: — Будь со мной Эванс, а не ты, мохнатый.

Ремус развел руками, мол, ну извини, и толкнул дверь. С мешком под мантией двигаться было в разы сложнее.

Радовало, что коридор пустовал, и свора авроров не набросилась на нас. Наверное, у них все же не было сведений, в каком из сейфов мы будем мародерствовать. Хоть где-то мы не просчитались — никому и в голову не пришло, что я займусь самоограблением.

Министр, наверное, считал, что в нашем возрасте можно заниматься только самоудовлетворением.

Лунатик дернул меня за рукав и кивнул в ту сторону, откуда мы сами приперлись.

Хвост вышагивал рядом с Эванс и вел Бродягу на поводке.

Я пристроился рядом и едва слышно прошептал:

— Это я, не пугайся.

Сириус мигом смекнул, что к чему и по-собачьи закапризничал: уселся на жопу и заскулил.

Пока Питер его понукал, я быстро прошептал Эванс:

— Нас раскрыли, нужно убираться отсюда. Быстро сделай вид, что у тебя появились срочные дела, и скажи, что за золотом ты придешь потом.

Гоблин вежливо ожидал, пока пес успокоится, и они смогут продолжить путь. Видимо Эванс сумела объяснить ему в холле, что такое превосходный сервис.

— Там наверху полно авроров, — пробормотала она голосом Бродяги. — Сбежались, когда мы начали орать. Человек десять, не меньше.

Так вот куда они все подевались.

Все-таки не зря мы придумали устроить скандал. Люди обожают своры, особенно когда они авроры на задании.

Ремус тем временем велел Хвосту снять с ошейника нужный ключ и незаметно передать ему.

— Что ж, — картинно вздохнула Эванс, — раз Нюхалз считает, что нам лучше вернуться домой, так мы и сделаем.

Прозвище она придумала на ходу, и оно мне не понравилось. Дурацкое какое-то. Бродяге подходит, но наше лучше.

Гоблин уставился на лже-Сириуса как на идиота, но вспомнил, какой тот проблемный клиент, и учтиво кивнул.

— Придем к вам завтра, — издевательски объявила Эванс, и гоблин проскрипел:

— Не забудьте, пожалуйста, ваш ключ, без него… — он, скорее всего, хотел напомнить, что сейф никаким скандалами не откроешь, но его скрежет потонул в пронзительном вое.

Где-то вдалеке — я точно знал, где именно, — заорали Сигнальные чары.

Мимо промчались несколько гоблинов.

— Немедленно перекройте выходы! — крикнул один из них. — Кто-то оглушил Кровняка!

— Придется идти дальше, — выдохнул Лунатик. — Если нас возьмут за руку с этой кучей золота…

Наивно полагать, что авроры не опустят антиаппарационный барьер, да?

— Боюсь, нам все же следует продолжить путь, — мстительно сказал гоблин, и я подавил желание напялить ему красный колпак по самый нос. Может, он вообще заодно с аврорами, но без него тележка не сможет отвезти нас вниз.

Эванс сделала вид, что вся эта суета ее утомила, демонстративно достала из кармана фляжку с Оборотным зельем — якобы с огненным виски — и сделала глоток.

Сообразила, что мы застряли больше, чем на час.

Как только дверь абсолютно пустого сейфа захлопнулась за нами, Сириус обратился человеком, а мы с Лунатиком скинули мантию. Вообще вся затея с Оборотным зельем была лишь для того, чтобы не тащиться под мантией втроем.

Пока золото, повинуясь нашим с Бродягой чарам, само высыпалось из мешков и складывалось в аккуратные стопки монет, мы пятеро глядели друг на друга.

Наконец настоящий Сириус заговорил:

— Вот мы и попались.

— Ничего подобного, — возразил Питер. — У нас же получилось. Мы в хранилище, официально принадлежащем одному из нас, а в этой куче, — он указал на гору золота, которая становилась все внушительнее, — никто не поймет, где какие деньги и за что они получены.

— Их не интересует кража, — перебил Бродяга, оскалив зубы. — Они позволили нам зайти так далеко, чтобы взять нас за руку, доставить в аврорат и вытрясти признание. Они ищут Несовершеннолетних, а не грабителей Гринготтса.

— Хочешь сказать, они знают, кто мы? — разволновался Хвост. Он всегда ссал чуть что не так.

Я коротко пересказал наши с Лунатиком умозаключения насчет подарков и совиной почты. Судя по всему, Бродяга сделал примерно такие же выводы.

— Вот пусть те, кто получил посылки, и отдуваются, — нервно заржал Бродяга, но я догнал, что он несерьезно. — Эванс вон точно отпустят.

— Почему?

— Она красивая. Мою милейшую кузину, например, до сих пор не посадили, хотя на ее совести не один труп. Зуб даю, секрет успеха Беллы в том, что она отсосала у всего аврората.

Сириус специально доводил меня. Боялся, что сдохнет быстрее, чем отхватит по морде в той мере, в какой заслужил.

Мешки опустели. Мы стояли на крохотном, свободном от золота пятачке.

— Нужно идти, — сказала Эванс. — Не стоит ждать, пока за нами явятся. Если там авроры, придется вступить в бой, других вариантов нет. Под мантией пойдет Поттер, а мы...

— Почему он? — прищурился Сириус. — Я не против, мне просто интересно.

— Я трахаюсь лучше, — не удержался я.

— Потому что Поттер не получал подарков и не регистрировал сейф на свое имя. Министерство не сможет доказать его причастность к Несовершеннолетним. А наши имена уже известны.

Бродяга встревоженно посмотрел на второго себя и ничего не ответил. А когда мы с ним встали впереди, перед самой изнанкой двери — я под мантией, он без, — Сириус едва слышно проговорил, чтобы остальные не слышали:

— Уводи Эванс, Сохатый. На нас не обращай внимания, ты понял? — Я хотел рассказать ему, куда он может засунуть свои приказы, но язык не повернулся. Я не думал, что Эванс так много для него значит. Наверное, все же меньше, чем для меня, но голос его подрагивал. Бродяга впервые заговорил со мной после вчерашнего. — Забирай ее себе. Только спаси ее. У тебя будет шанс, потому что тебя не видно.

Я машинально кивнул, а сам осознал, что Сириуса ждет самое суровое наказание, если его возьмут. Незаконная анимагия. Передача удостоверения другому лицу. Попытка ограбления и сопротивление представителям правопорядка.

И он все равно думает не о себе, а об Эванс.

Я поднял палочку и толкнул дверь.

Хвост мигом взял в заложники гоблина и прикрылся им.

Тупица. Да кто в наше время ценит гоблинскую жизнь.

Лунатик оглушил одного противника и увернулся от заклятия другого.

Двое одинаковых Сириусов опустили защитные щиты, давая возможность остальным проскочить мимо министерских. Я поддел грузного аврора Империусом и заставил кинуться на товарища.

Так мы добрались до тележки и кое-как туда поместились.

— Сохатый, ты сделаешь то, о чем я говорил? — спросил Бродяга, пока тележка, управляемая пленным гоблином, уносила нас наверх. Хвост держал беднягу под прицелом. А потом на уроках наивные первокурсники спрашивают Биннса, почему это гоблины так не любят людей. Вот почему. — А я прикрою.

Он не мог видеть моего лица, но я все равно постарался скорчить упрямую физиономию.

— Мы вытащим тебя отсюда, — пообещал я.

— Сделаете мою копию, мистер Дубликат? — невесело усмехнулся Бродяга, поглядев сначала в пустоту наугад, а потом на Эванс, за неимением в пределах видимости меня. — Чтобы подсунуть аврорам вместо меня, а, Эванс?

— Боюсь, что с Поттером мы можем сделать только копию Поттера, — невесело усмехнулась она, и мне захотелось расхохотаться, несмотря на то, что дело было дрянь.

— Тоже сойдет, — дернул уголком рта Сириус.

Он выбрался из тележки первым, следом Питер с гоблином, Ремус и мы с Эванс.

Лунатик пинком распахнул дверь, ведущую в холл, и толкнул вперед Хвоста с заложником. Я схватил Эванс за руку и потащил за собой, чтобы миновать высокие стойки и оказаться у выхода раньше, чем нас сцапают. Дверь, разумеется, была закрыта и опечатана заклятием.

Остальные мчались за нами. Хвост бросил гоблина на полпути, чтобы не путался под ногами.

— Вот они! Хватайте их! — заорал кто-то прямо под ухом.

— С Рождеством, твари! — рявкнул Бродяга позади нас, направив палочку прямо на высокие посеребренные двери.

Сами зачарованные створки даже не шелохнулись, зато каменный свод, ровно над тем местом, где основатели Гринготтса оставили предупреждение для воров, треснул.

Сириус срал на это предупреждение. И я тоже.

Я вообще-то пришел сюда за своим. И даже с собой еще принес немного.

Авроры кинулись на Бродягу, как лукотрусы на мокриц. Я забыл обо всем на свете, намереваясь рвануть на помощь, но тут Эванс тоже остановилась, чтобы вернуться — и я вспомнил, что обещал Сириусу сберечь ее. Вспомнил, ради чего он принял удар на себя.

Трещина ширилась, как прореха в порванной подушке, из нее увесистыми перьями сыпалась каменная щепа. Я кое-как прикрыл голову руками и вовремя отскочил с того места, куда через мгновение грохнулся внушительного вида валун.

Двери дрогнули.

— Дефодио! — услышал я крик Лунатика.

В покосившейся, как рот великана, двери появилась дыра, достаточная, чтобы пролез человек.

Каменный град отрезал нам путь к отступлению. Зато открыл путь на свободу.

Мы выскочили на улицу. За спиной с оглушительным грохотом что-то взорвалось — похоже, Бродяга обрушил потолок.

Я задушил в себе осознание того, что мой лучший друг остался там, под завалами, ухватил Эванс за руку и крутанулся на месте, проваливаясь в душную тьму.

Мы аппарировали в Лютный переулок.

Когда-то мы с Бродягой купили здесь Сквозные зеркала.

Совсем недалеко обитал обиженный на нас и прославленный «Пророком» благодаря нам Горбин. Да он нам за рекламу должен гораздо больше того, что мы у него стащили.

Эванс, тяжело дыша, обернулась и поглядела на задницу Гринготтса.

Она на глазах становилась собой — мантия волочилась по земле, ботинки размеров на десять больше положенного спадали, отросли сиськи и волосы, а кадык и трехдневная щетина исчезли.

Я скинул невидимку, развернул Эванс к себе и убежденно проговорил:

— Он выберется. Сириус сбежит даже из Азкабана.

— Еще никому не удавалось оттуда сбежать. — По ее лицу текли слезы. Я убью Бродягу за то, что заставил Эванс плакать. Вот только выручу его из лап авроров — и сразу убью.

— Еще никому не удавалось выебать мою девушку и остаться безнаказанным. А он сумел, — грубо напомнил я.

Я ждал, пока к нам присоединятся Лунатик с Хвостом, чтобы оставить на них Эванс и вернуться за Бродягой. Но они не появлялись. Наверное, аппарировали в другое место.

Я послал за ними Патронуса. Эванс завороженно смотрела вслед моему оленю.

— Нравится? — я наклонился к самому ее рту.

— Ты же знаешь, что да.

В школе, когда мы с Эванс запирались в пустом темном классе, она просила вызвать Патронуса вместо того, чтобы зажигать Люмос.

Я целовал ее, раздевал, мы занимались сексом, и он разгорался все ярче.

Эванс нравилось.

И секс, и Патронус.

Ремус с Питером присоединились к нам минут через пятнадцать.

К тому моменту я вытер слезы с лица Эванс и хотел прижаться к губам, но она меня остановила:

— Я поцелую тебя, когда вернешься. Возвращайся, Джеймс, иначе я не буду тебя целовать.

Она любила такие абсурдные очевидности.

Я кивнул и потянулся к мантии-невидимке, но замер, когда увидел вдалеке хромого лохматого пса.

Футах в пятидесяти от нас Бродяга обратился человеком, расправил плечи и широко улыбнулся, шагая навстречу.

Мантия его была местами разодрана, бровь рассечена, морда измазана кровью, он прихрамывал и морщился от боли, но он был здесь и был жив.

Я осознал, что не дышу уже с полминуты. Как девка, влюбленная в Сириуса. У нас полкурса таких.

— Мы сделали это, Сохатый, — нервно заржал Бродяга, подойдя вплотную и размашисто пихнув меня кулаком в плечо, а я засмеялся в ответ.

Мы крепко обнялись.

— Как ты выбрался? — спросил Лунатик, по-братски похлопав его по спине.

— Устроил взрыв, а сам перекинулся и смотался оттуда. Правда пришлось пожертвовать кое-чем, — Бродяга продемонстрировал искалеченный средний палец левой руки, ноготь на котором вырвали с мясом.

— Надо взять на заметку, — усмехнулся Хвост.

— Теперь твой любимый жест будет еще более омерзительным, — сказала Эванс, когда Сириус сам подошел к ней.

— Придется терпеть меня дальше, а, Эванс? Ты ревела, что ли?

— Ревела, конечно. И ты еще ответишь за это, — проворчал я, и он паскудно ухмыльнулся.

— Я прихватил твой ключ, — Бродяга тяжело сглотнул и, обнимая Эванс одной рукой, второй протянул его мне.

В «Дырявый котел» мы не вернулись.

Возможно к концу каникул он уйдет под воду полностью.

Только наш чердак с видом на помойку останется торчать.

Огрызки лакричных тянучек размякнут и окрасят лужи в черный цвет.

В январе я вернулся в Хогвартс.

Меня вызвали на пару допросов, но несовершеннолетних закон запрещал допрашивать с использованием Сыворотки правды — без веских доказательств вины. А раз меня не видели на месте преступления, не брали за руку с мешком поддельных Кубков Гриффиндора и не смогли точно установить, покидал ли я школу на Рождество, — пришлось отпустить.

Я поржал в хмурое лицо начальника отдела магического правопорядка и посоветовал переработать раздел законодательства, посвященный малолетним преступникам.

«Вдруг вы все же поймаете этих Несовершеннолетних, а наказать их не сможете», — издевательски поддел я и был бесцеремонно выставлен из кабинета.

Тишина спальни набросилась на меня, стоило захлопнуть за собой дверь.

С недавних пор я ночевал здесь один.

Засыпал кое-как.

Не хватало шелеста страниц книги, которую Бродяга обычно читал перед сном. И похрапывания Лунатика.

Я даже обмотал один из шарфов Питера вокруг его подушки и стащил из «Сладкого королевства» огромный мешок лакричных леденцов.

В тот же день, когда мы выбрались из Гринготтса, я твердо решил плюнуть на все и пуститься в бега вместе со всеми. Но Эванс будто мысли мои прочитала и заявила, что хотя бы один из нас должен иметь нормальный доступ к сейфу, жратве и обычной жизни. И диплом волшебника тоже желательно получить.

Я признал ее правоту, хотя Эванс была полностью одета, да еще и в шмотки Бродяги. Значит, не в голых сиськах дело, и мы с Сириусом соглашаемся с ней по другой причине.

Зима как всегда скончалась от солнечного удара. Она каждый год так делала.

С ее лица сползла наледь и грязными лужами собралась по обе стороны от квиддичного поля.

Экзамен по аппарации назначили на первое апреля. Я надеялся, что это не шутка, и результаты потом не аннулируют.

Мы с Бродягой договорились встретиться после обеда на окраине деревни и посидеть в «Кабаньей голове». Там, вопреки указу министерства, документы спрашивали еще менее охотно, чем протирали стаканы от грязи.

Парни обросли и смахивали на леших, особенно Сириус. В таком виде они могли запросто прогуляться под окнами министерства — будь у министерства окна и не располагайся оно под землей — и никто не узнал бы в них беглых преступников.

А Эванс с первыми солнечными днями обзавелась дюжиной веснушек.

Она будто стала еще меньше, но, наверное, это я вырос.

— Лили. — Я прижал ее к себе.

Эванс поднялась на мыски, обхватила мою шею ладонями и крепко зажмурилась, целуя меня.

Бродяга, я заметил, опустил глаза.

Потерпит. Он-то ее каждый день видит.

А Эванс иногда берет у него Сквозное зеркало, чтобы поболтать со мной перед сном.

Я не хотел знать, как она расплачивается за пользование.

— В «Пророке» про нас каждый день пишут, — доложил я, взяв на всех сливочного пива, как в наш самый первый поход в Хогсмид. — Рита Скитер все пальцы, наверное, стерла. Сегодня вышла уже шестнадцатая статья. Поиски продолжаются, преступники на свободе и все такое.

— Скоро всем надоест про это читать, — отмахнулся Лунатик.

— Ага, как только появятся другие скандальные новости. Например, Селестина Уорлок выйдет замуж. Или при странных обстоятельствах кого-нибудь убьют, — Бродяга отхлебнул из бутылки.

— Или кого-нибудь убьют на свадьбе Селестины Уорлок, — хихикнула Эванс.

— Зато теперь мы обманываем народ с чистой совестью. — Ремус аккуратно надел на пустую бутылку крышку. — Нужно же оправдывать репутацию.

— И жить на что-то надо, — по-старушечьи вздохнул Хвост. — Они не конфисковали наше золото? — он глянул на меня.

— Не-а, внутренние правила Гринготтса надежно охраняют содержимое сейфов. — Я сунул руку в карман и швырнул карточку со своей фотографией на стол: — Прислали на той неделе. А еще я получил официальный доступ к хранилищу родителей. Только там почему-то пусто.

Мы тихо поржали, будто не своими собственными руками обчистили его.

— А мне дядюшка Альфард наследство оставил, — похвастался Бродяга. — Наверное, считает меня отъявленным негодяем. Мои родственнички таких уважают. Вот только я им воспользоваться не могу.

Я так и не понял, выдумал он эту легенду или один из его многочисленных дядьев правда отвалил ему кучу золота перед тем, как испустить дух.

— Ну почему, какой-то частью его наследства ты успешно пользуешься, — хмыкнула Эванс.

Сириус часто поминал Альфарда добрым словом, потому что считал, что размеры достались ему именно от него.

Я не стал спрашивать, продолжает ли Бродяга трахать Эванс.

Конечно, продолжает.

Как можно попробовать однажды и больше никогда не прикасаться к ней.

Сириус любит Эванс едва ли меньше меня.

И она это чувствует.

Меня-то нет рядом. А Бродяга носит мою одежду и жрет еду, которую я им приношу.

А еще он пахнет точь-в-точь как я.

Самым сырым на моей памяти Рождеством и лакрицей.

 

 

Декабрь 2021