Дети Борея (джен)

— Не спускайся в подземелья, — говорит маленькой Сьюзан кто-то из старшекурсников. Может быть, это Фред Уизли, она не помнит, рыжие гриффиндорцы все друг на друга похожи, словно они — одно. Просьба кажется смешной.

— Почему? — спрашивает Сьюзан тут же, из любопытства даже приподнимаясь на носочки. — Что такого? Там живут слизеринцы. Моя подружка Бетти со Слизерина, она тоже живет там. Что не так?

Фред — или Джордж? — хмыкает, опускается на колено так, чтобы смотреть прямо в глаза. Сьюзан вздрагивает невольно, моргает чуть неловко. Фред красивый, они все там красивые, похожи на львов, а у этого еще волосы вьются медным блеском, словно солнце вплетает в рыжину свои поцелуи. Фред близко совсем, Сьюзан не привыкла, когда с ней разговаривают... так.

— Они все не то, чем кажутся, — шепчет он таинственно. Сьюзан моргает снова. Она не понимает. Дети детьми же, нет? Такие же, как везде. — Слушай, — Фред берет ее за плечи. — Слушай, Сью. Ходит легенда, знаешь? Мягкими лапами пробирается по камням подземелья Борей, волк великий, отцом у него звездный Астрей, матерью рассветная Эос. Проглатывает он каждого, кто войдет в чертоги его, а выпустит — другим становится человек, носит во лбу льдистый осколок звезды, а под ребрами у него стынет холод извечный. Знаешь ты профессора Снейпа, Сью?

— Знаю, — зачарованно шепчет Сьюзан.

Перед мысленным взором ее поднимается величественный, как скала, черный склон, оборачивается укрытым мантией человеком, и смотрят на Сьюзан сверху вниз чернильные омуты его глаз. Пальцы касаются ее лба мягкой лаской черненого серебра, расцветают в котлах месяцы и созвездия, сверкает веретено асфоделя, оседает на кончике языка сладкий привкус снега. Звезд в его лбу больше одной, а под ребрами снежная буря.

— Сью, Сью, — зовет Фред, улыбаясь так ярко, что Сьюзан невольно улыбается тоже. — А Малфоя, Драко Малфоя знаешь?

— Знаю, — говорит Сьюзан.

— Пойдем, — Фред тянет ее куда-то за руку, осторожный и трепетный. — Пойдем, увидишь сама.

Они идут долго, дорога сворачивает влево, падает вниз, поднимается, вьется лентой без конца и края, а потом вдруг обрывается искусанным краем каменной кладки: черный провал подземелья смотрит слепым глазом прямо на них, из чрева его тянет мхом и влагой.

— Погоди, — над ней проносится штрихами палочка. — Сейчас. Теперь никто нас не заметит.

Фред ведет ее за собой тихо-тихо; своды коридора осыпаются им на плечи глухим звяканьем эха, дыхание оборачивается в затылок и шепчет таинственно на своем языке, которого не понять. Холод пробирается в самое нутро, сворачивается у сердца бархатным волчком, мурлычет что-то.

— Смотри, — говорит Фред чуть погодя, и Сьюзан, высунувшись из-за угла, замирает, делает вдох.

У стрельчатого окна, освещенного зеленоватым сиянием озерного дна, мерцают неверными огнями четыре пары глаз. Мальчик — Малфой, наверное, Драко, да? — оборачивается, смотрит во тьму, похожий на лунный свет. Весь стан его рассыпается жемчужными искрами, танцует в бликах воды на стене причудливо и мягко, и Сьюзан, зачарованная и как будто прозрачная, делает шаг вперед.

Волшебство ее растворяется в шуршании голов: четыре пары глаз пристально следят за тем, как она идет ближе.

Черный всполох волос, льдистая зелень глаз. Паркинсон разворачивается, упирает ладонь в бедро. Вторая ее рука прячется за спиной — там же, где старшая из Гринграсс щурит белое золото глаз, где Драко, мальчик-луна, выдыхает ругательство, где Нотт опускает палочку.

— Ты кто? — спрашивают Сьюзан. Голоса кажутся нездешними, странными. В груди тревожно ноет натянутая струна. Сью оборачивается — за углом никого уже нет.

Слизеринцы смотрят на нее пристально, ждут.

— Я пришла искать волка, — шепчет Сьюзан в конце концов; сердце набатом стучит у нее в ушах. — Мне сказали, он проглатывает каждого, кто спустится сюда; сказали, он дарит каждому, кто спустился, звезду.

Искры мелькают туда-сюда — слизеринцы переглядываются, склоняют друг к другу головы.

— Это не привилегия, — говорит Паркинсон вдруг. Берет Дафну за руку, цепляет пальцами тонкое запястье, сплетает синеватые прожилки артерий и вен. Руки у нее холодные наверняка, но Дафна жмется ближе, щурится снова, и Сьюзан кажется, что в золоте ее глаз мерцает снежинками что-то ласковое. — Это не привилегия, — повторяют ей. — Здесь страшно, темно и сыро. Ты думаешь, захотела бы остаться? Раз Шляпа не предложила тебе этот путь, зачем ты пришла?

Сьюзан молчит, смотрит внимательно. Нотт касается ладонями светлой рубашки Драко, жмется губами к его виску; у Сью в груди что-то щемит ласково-ласково, вдох в горле замирает призрачным отпечатком. Разве может быть страшно и холодно, когда вот так? Дафна смеется негромко, прячет фырканье в свитере Панси. Та хмурится, выдыхает:

— Ты не знаешь ничего, ясно? — сердито ворчит она, поглаживая ладонь Дафны кончиками пальцев. — Тут страшно — а потому мы обнимаемся, держимся за руки, чтобы спастись от холода.

— И в брак вступаете, потому что темноты боитесь? — Сьюзан хихикает.

Паркинсон на нее смотрит грозно, едва ли не грозит пальцем.

— Так и есть, — отвечает Нотт. Кольцо на его руке сверкает тусклыми рунами. — А это, вот, оберег. И, — Драко жмурится довольно, когда прохладные губы касаются краешка его рта. Нотт улыбается. — И это — тоже. Оберег. Поняла?

— Но это не привилегия, — снова встревает Панси. — Тут страшно, темно, сыро. Ты не знаешь ничего, ты ничего не видела. Ясно? И никто не делает ничего ни по любви, ни по дружбе. Холод, стылость, мрак — все это гнёт и ворох обязательств, но привилегия — никогда. Ты не можешь просто попросить... волка... наделить тебя звездой.

— Хорошо, — Сьюзан сцеживает улыбку в кулак. — Вы держитесь за руки, потому что вам холодно. Обнимаетесь, потому что страшно. Выходите замуж и женитесь, потому что боитесь темноты. Верно?

— Верно, — кивает Драко. Глаза его, светлые-светлые, искрятся весельем. — Теперь иди. И не говори никому о том, что видела, малышка. Иначе Борей проглотит тебя целиком, пока будешь спать, и не отпустит никогда на свете.

Обернувшись напоследок, Сьюзан видит только мерцание глаз. Очертаний волка, складывающего лапы в рассеянной тьме за спиной, она уже не замечает.

В Большом зале шумно, пахнет яблоками и кленовым сиропом, и Сьюзан, накалывая на вилку кусочек оладушка, бросает на стол Слизерина задумчивый взгляд. Ей ночью приснился странный-престранный сон. Словно в подземельях ее ждал волк, рожденный на стыке звездной ночи и рассветного жара, словно четверо его детей подарили ей маленькую хрустальную льдинку.

Обернувшись на Драко, Сьюзен моргает. Тот смотрит пристально-пристально, а в волосах его блестят те же жемчужины, что во сне.

Паркинсон, перехватив ее взгляд, шепчет одними губами:

— Не привилегия.

Сьюзен вздыхает, смаргивает наваждение. Что ж, по крайней мере одну звезду она получила точно.