Во имя всеобщего блага (джен)

Тишина вязла на кончике языка, терпким соком сковывала его корень. Тишина была приговором.

Гарри без эмоций проводил взглядом истлевающий листок с его именем.

Козёл найден?..

— Гарри Поттер! — повторил Дамблдор и его голос казался свистом топора палача.

«Вжух».

И плотина прорвана. Тишина истаяла — жаль. Поползли по залу шепотки, Гарри кожей чувствовал, как на нём концентрируются злые взгляды. Опять не такой, опять выделился.

Смешно. Ему ли привыкать?

Но бесит.

Гарри медленно встал, переступил через лавку, пробираясь в проход. Подошёл к перстом торчащему посреди Большого зала Дамблдору. Равнодушно взглянул на листик с опалёнными краями, где его почерком было написано: «Гарри Поттер». Эссе жаль, он старался их писать, а кто-то так варварски с одним из них обошёлся, оторвал кусок с подписью.

— Гарри, мальчик, тебе туда, — заботливый Дамблдор даже рукой ткнул куда «туда».

Гарри еле удержался от закатывания глаз. Он же тупой и слепой, не видел, куда остальные Чемпионы заходили.

Стоя в той комнатке, он чувствовал себя, как в цирке. Только жаль от макак решеткой не было ограждено. Было интересно, вспомнил ли хоть кто-то древние законы и уложения, правки к турнирным правилам, которые помогли бы ему избежать участия — он помнил минимум три таких, а ведь никогда особо Турниром и связанным с ним не интересовался.

Но никто. Только обвиняли. Занятно.

Гарри прикрыл глаза, разворачивая в уме дерево вариантов его действий и их следствий. Что же выбрать?

* * *

Гордыня.

Он никак не мог понять, когда же гордость переросла в неё. Когда же та затмила собой не всё, но многое.

Почему-то думалось о гранатовых зёрнах, что они ели в последнюю встречу. Рубиново-красные, не кровь и не любовь. Разлука?

Разные пути, разные стремления, пусть декларируемая цель была общая для обоих.

Гранат был кислым, кровью пачкал пальцы.

Гранат был сладким, потому что последний — один на двоих.

Гранат был. Но откуда всё же взялась гордыня?

* * *

Организаторы оригинально спрятали драконов — в лесу. После третьего пожара последняя крыса в Хогвартсе уже знала и где они, и сколько их там, и каких пород. Хватало фанатиков, на всех углах заливающихся восторгами о драконах, выливая тонны информации во все свободные — и не совсем — уши.

Гарри не понимал, чего этим хотели добиться. И от остальных Чемпионов, и от него лично. Зачем вообще этот фарс?

Само испытание только усугубляло недоумение. Насколько он помнил, самки драконов в период кладки являлись охраняемыми существами, за нападение — попытку! — на которых можно было если не в Азкабан, то в тюрьму попроще точно попасть. Знания его, конечно, были полувековой давности. Но, честно пересмотрев весь доступный в Хогвартсе законодательный материал, он не нашёл отмены данного закона.

Выходит, их четверых просто подводят под нарушение закона? Международного, а не местечково-британского, что важно. А ведь он ещё и несовершеннолетний…

И всем всё было нормально. И Дамблдору, которого должность как бы обязывала эти законы знать, и Максим с Каркаровым, и всем этим типам из Министерства. Просто. Нормально.

Гарри не хотел, чтобы у правительства — любого — что-то на него было. Даже мелкое правонарушение может сломить победный слоновий марш. И пусть он не собирался возвращаться к прежним планам… Чистое прошлое есть чистое прошлое.

Он выходил последним, ещё и с Хвосторогой в «напарниках». Для четырнадцатилетнего парня это звучало приговором. Какое счастье, что ему давно уже не четырнадцать.

Хвосторога нервно взбивала пыль хвостом, чутко водила головой из стороны в сторону. Гарри стоял неподвижно и просто смотрел. Любое применение магии можно квалифицировать, как нападение, было бы желание. Значит, будем действовать по-другому — драконоборец, стоящий с другого края арены, внезапно дёргается, начинает кидаться заклинаниями в дракона — парализаторы, ничего опасного и смертельного. И Хвосторогу Гарри уже не интересует, она кидается на этого драконоборца, срывается с цепи, другие драконоборцы спешат на помощь коллеге… Шум, паника на зрительских местах… Гарри спокойно подходит к оставленной кладке, берёт золотое яйцо и так же спокойно относит то к судьям. Задание выполнено, а что он для него своей шкурой не рисковал… Так, простите, этого не говорили делать.

Подозрительный взгляд Дамблдора он игнорирует. Тот сделал свой выбор, а он сделал свой. И сейчас. И больше чем полвека назад.

* * *

Ложь.

Он никогда не лгал. Зачем? Правда всегда намного интересней, надо лишь уметь её обрисовать нужным цветом. Он умел. Мастерски умел, отточил и огранил собственный талант любовно, кропотливо.

Любая ложь — слабость. Она откроется, рано или поздно, и вернётся очень болезненным бумерангом. Ложь — паутина, но паук в ней не тот, кто лжёт. Лжец только увязает в ней и увязает так, что и дышать можно перестать.

Почему он соврал тогда? Почему на этой лжи построил весь план, завязал всё — не делал ведь так раньше никогда. Всегда придерживался философии про правду и внезапно отступился.

Тогда, стоя у могилы, он ведь говорил правду. Не его заклинание. Ему не верили, но он же знал. И, даже чтобы отомстить, не смог бы соврать — тогда. Так почему, спустя пару десятилетий, стоя всё у той же могилы, он уже не мог сказать правду? Почему лгал?..

* * *

Февраль в совсем южной Шотландии, подлёдное плаванье… Мечта любого, не иначе.

Чемпионы заключали негласный контракт, риск их жизнями этот контракт вполне покрывал. Но ничьими другими. Так кто дал организаторам право рисковать святым — детьми?

Почему вечно самые монстры — Тёмные Лорды, которые ни одного ребёнка пальцем не тронули (про историю Волдеморта и Гарри Поттера он предпочитал не вспоминать), но рискующие детьми политики — правильные?

Гарри кутался в шубу, стараясь даже не смотреть на голых и дрожащих остальных Чемпионов. Он ведь и с Дурмстранга в своё время, недоучившись, свалил, устав мёрзнуть в режиме двадцать четыре на семь и, следовательно, болеть постоянно от этого.

Раздался свисток, и все послушно прыгнули в воду, один Гарри остался на пристани. От Бэгмена, начавшего жужжать рядом, он просто отмахнулся. Поправил очки, запотевающие от дыхания в шарф. И пустил в воду сигнальные огни, строго определённого цвета.

Законы, сплошные законы. Он действительно был неплохим боевиком, но всегда считал грубую силу слишком… грубым методом. Манипуляция законами и людьми, управление сознаниями — намного изысканней. А для врывания с ноги у него были отряды боевиков, жизни не мысливших без очередной драки и выбитых зубов.

Уже спустя пару минут — хотя могли бы и быстрее, он жутко промёрз и никакие согревающие заклинания не спасали — рядом вынырнула русалка. Поймать её взгляд и установить контакт — дело техники и нескольких секунд. Затем ещё минуты тягостного ожидания… И двое тритонов выкидывают на берег тело рыжего придурка, непонятно с чего предназначенного Гарри.

Гарри картинно тыкает в него судьям и быстро исчезает в направлении замка. Там камины, тепло, чай горячий опять же. И флакончик Бодроперцового, а то он уже чувствует, как простуда собирается в глотке, ну её к Моргане. И Дамблдора со Снейпом и их взглядами туда же.

* * *

Гнев.

В спокойствии всегда была его сила. В умении с ясной головой подходить к любой проблеме. Даже если что-то не получалось, он предпочитал улыбнуться и кинуть все возможности мозга на разрешение проблемы, а не кидаться в ярости на стены и людей.

Почему под конец это извечное спокойствие ему отказало? Почему желание стереть эту постную мину с лица соперника — когда-то друга — оказалось сильнее здравого смысла?

Он помнит терпкость вина, что выпил незадолго. В нём всё дело? Но это ведь был не первый бокал в его жизни, и он не безусым юнцом был.

Он помнит эмоции, сплошные эмоции, красящие всё в бордовый цвет того вина.

Он помнит, как этот цвет вспыхнул, сверхновой взорвался в мозгу, когда он проиграл. Как с этим будто из него вынули весь стержень, колени подкосились, и не осталось ничего. Выжженная пустошь.

Совсем другое спокойствие — мёртвое. Он не хотел его. Но был вынужден жить с ним годы, пока не вернулся к привычному. Почему так?..

* * *

Лабиринт на фоне прошлых испытаний смотрелся даже ничего так. Почти и без претензий… Если забыть, что главная претензия — сам факт его участия.

Гарри первым достиг кубка, даже не повернулся на крики парня позади.

Когда портключ перенёс его на какое-то кладбище, пришлось пересмотреть своё прошлое мнение — организаторы всё же себе не изменили и сделали какой-то бред.

От внезапного красного луча Ступефая он с легкостью увернулся. А вот противник не смог похвастаться такой ловкостью — свалился после первого же заклинания. Подойдя, Гарри с удивлением опознал в одутловатой фигуре Петтигрю, а свёрток с гомункулом рядом, видимо, был Волдемортом в нирване.

Гарри задумчиво почесал бровь. И полез копаться в мозгах Петтигрю, надо же понимать, что происходит.

А происходил ритуал возрождения из крестража. Однако. Но не воспользоваться такой прекрасной возможностью, кем бы он был тогда?..

Гарри закатал рукава мантии и начал творить. Сперва превратил Петтигрю внешне в Гарри Поттера, затем изменил тому сознание так, чтобы тот действительно в это верил. Положил потом его в сторонке от котла, рядом примостил кубок. По рецепту из головы всё того же Питера возродил Волдеморта, оглушил его. И принялся править память уже ему, чувствуя себя натуральным театральным постановщиком.

Наконец, закончив, довольно вздохнул, поправил обратно рукава мантии. И аппарировал, не дожидаясь, когда новоявленные актёры театра имени его придут в себя.

Следовало обеспечить себя запасом попкорна и удобным зрительским местом. Чтобы оттуда с удовольствием наблюдать за дрыганием Дамблдора и компании. И иногда подкидывать ему — им — тухлые яйца, чтобы не расслаблялись.

Гарри был доволен. Действительно, иногда, чтобы со вкусом и изыском отомстить, достаточно просто умереть.

Во имя всеобщего блага, конечно же.