Нищебродский (джен)

Когда в туристическом агентстве нам обещали «незабываемое путешествие», мы правда рассчитывали на что-то необычное или хотя бы не столь заурядное, как этот сраный однозвездочный отель. Будь у меня возможность, я бы записал в книге жалоб и предложений, что их сраный отель тянет только на минус две звезды. А может, даже на минус три. Но книги жалоб и предложений здесь не оказалось, как и бумаги в туалете.

— Ну и куда ты нас притащил?! — истерически воскликнула Сашка, не обнаружив зеркала во всю стену. — В ванной как будто грязь мешали, в комнате продавленный диван, а по столу ползают тараканы. Ты хоть сам-то понимаешь?! Та-ра-ка-ны, такие огромные и с усами.

— Да ладно тебе, — успокоил ее Вадик. — У нас в комнате вообще крыса живет, судя по аккуратно обглоданному куску сыра в мышеловке. Она милая и тоже с усами.

— Вот и живите со своей крысой, — огрызнулась Сашка, — а я возвращаюсь домой! И немедленно пойду к лысому мудаку, потребую свои деньги назад!

Лысый мудак — хозяин турагентства — не отдаст, как пить дать, он сразу мне заявил: «Деньги не возвращаю». И добавил загадочное: «Первое впечатление обманчиво». Может быть, под вечер из покосившихся шкафов валом повалят сюрпризы, или толпа горничных ворвется в двери и превратит комнату в шикарный номер? Вряд ли. Не знаю, как впечатление от ржавой раковины может быть обманчивым.

По правде говоря, «незабываемое путешествие» организовал мой хороший знакомый еще со студенческой скамьи. В юности он любил Бродского и был нищим. И фамилия была подстать — Нищебродский. Однокурсники его невзлюбили сразу же, как только увидели — наверное, за аккуратно выглаженную рубашку с отложным воротничком, шерстяные брюки, короткую челочку и очочки. Я единственный из всех находил с ним общий язык, ведь я тоже был нищим и любил Бродского. Спустя годы Нищебродский превратился в лысого пузатого мужика в джинсах, завел себе лавочку по организации путешествий и начал названивать знакомым. А я разлюбил стихи и зачем-то взял трубку, увидев на дисплее его номер.

— Алло, Сашк, привет, отпуск у тебя когда?

Вопрос поставил меня в тупик.

— Предлагаешь провести его вместе? — игриво спросил я, зная, что Нищебродского подобный вопрос не просто загонит в соседний тупик, но и утромбует в стену.

— Да не, я только что с Елисейских полей, работа горит. — Я представил, как он отмахнулся, и чуть не сел мимо стула. — Хочу предложить тебе шикарный вариант, всего одна путевочка для группы осталась… Хватай друзей — и…

«…и вывези их на дачу! Не забудь захватить модем и подключить тариф от Мегафон…» — зазвучали в голове слова из надоевшей рекламы.

— Погоди-погоди, Нищебродский! — я плечом прижал к уху трубку и вытер вспотевшие ладони о брюки. — Объясни по-человечески, чего тебе надо-то?

— Турагентство у меня, «горящие» путевки по знакомым пристраиваю…

Так мы оказались в отеле, который я сразу окрестил «Сраным». Сраным с большой буквы. Когда я увидел входную дверь, висевшую на одной петле, и мутные стаканы, понял, что путевка не горящая, а заплесневевшая. Впрочем, Сашка догадалась об этом еще на повороте у указателя «До села Ладушкино три с половиной километра». Половина была подписана от руки черным маркером.

— Ничего так, гаденько, — высказался Дмитрий Степаныч. До Степаныча ему еще лет так двадцать, но он читает Канта и любит комедии Аристофана… язык не поворачивается называть его просто Димой.

Дмитрий Степаныч всегда давал оценку происходящему одним словом. Гаденько. Миленько. Простенько. Хитровыебнуто. Эллочка Людоедка отдыхает, короче.

— Послушайте, мы же сами выбирали маршрут и сами согласились на экстремальный вариант… — подал голос Леня.

— …от которого кто-то вовремя отказался, — ядовито перебила Сашка. — Прочухал, что ничего хорошего ему тут не светит, и утек, а этот лысый мудак нашел новых дураков.

— Нас, что ли? — пробасил Вася, еле протискиваясь в дверной проем. Вася похож на большой стог сена, упакованный в безразмерные штаны и футболку. Он вообще-то умный, но тщательно скрывает это от окружающих.

— Мы соглашались на ограниченные финансовые ресурсы, — Сашка скривилась и проигнорировала Васю. — Но условия проживания в отеле были оговорены, и нас жестоко…

— Наебали, — хихикнул Вадик. — Кстати, а где обещанный городок неподалеку отсюда?

— Если верить карте, то в паре километров на север, — я взглянул на планшет. — Сколько у нас денег?

Сашка жестом фокусника достала из кармана зеленоватую бумажку и помахала ею перед моим носом:

— Целая тысяча рублей! На каждого, — добавила она, увидев недоуменные взгляды. — Но все равно на эти копейки выжить невозможно.

— Не сравнивай, — вздохнул Дмитрий Степаныч. — Не в Москве.

— Вы как хотите, а я звоню лысому.

— Не старайся, — хохотнул Вадик. — «Абонент временно недоступен», — и захлопнул крышку телефона.

Мы все еще топтались в гостиной, а тем временем в наших комнатах хозяйничали тараканы и крысы.

— Значит, пойдем в городишко и поймаем такси. Думаю, за шесть косарей нас довезут до МКАДа, а там сами справимся.

— А прикиньте, если там нет никакого города, и наши хладные трупы найдут через пару лет, истощенными, обглоданными, сгнившими, бу-у-у, — Вадик отвесил челюсть, вывалил язык и помахал руками.

— Да ну тебя, — Сашка оттолкнула его и направилась к двери. — Если со мной что-то случится в этой поездке, папа всех на ноги поднимет.

И нас найдут всего через полгода, ага.

— Дмитрий Степаныч, скажи что-нибудь.

— Ну пиздец, — он достал сигареты и зубами вытащил одну из упаковки.

Самое точное определение, я считаю.

Городок стоял на месте — целый и невредимый. И люди там были, ползали по улицам сонными мухами, тащили за собой сумки, детей и собак. В магазине на полках аккуратными кучками рассыпались семечки, твердокаменные конфеты и печеньки. В пустом холодильнике не лежали сыры, не стыли копчености, зато там бегала мышь. Мы завороженно наблюдали, как она заметалась по дну, наталкиваясь на стенки, подскочила раз, второй, третий, пока продавец не сжалился и с беспечной улыбкой не спустил в холодильник нитяную петлю. Мышь снова засуетилась, прыгнула и повесилась.

Сашка взвизгнула, а продавщица пояснила:

— Привоз завтра утречком, а пока что у нас в холодильнике мышь повесилась, — пожала плечами и кивнула на покачивающуюся тушку.

На улицу мы вывалились почти больными, и печеньки, которыми набили сумку, не могли заменить успокоительное.

— Где наши номера с евроремонтом где обещанный бассейн где бар с напитками где пол с подогревом ванна с джакузи где чистое белье где блядь оно все?! — Сашка бормотала себе под нос, срываясь на визг.

Угрюмые люди брели по тротуарам, опустив взгляды под ноги, словно искали потерянную вещь. Солнце с трудом пробивалось сквозь тяжелые облака, и чудилось, что сотни рук держат его за лучи-усы, тянут назад, в непроглядную тьму, а нам показывают влажные, рыхлые тучи. Дома с окнами-глазницами распахивали дырявые рты, зазывая зайти, но ничего хорошего не сулили. Одинаковые, серовато-желтые, они смахивали на высоких охранников в ночном клубе — неразговорчивых и неприступных.

Таксисты нашлись у автостанции: сутулые мужики в кепках и спортивных штанах в клубах сигаретного дыма и молчания. Да-да, молчание клубилось, заворачивалось спиралью, лезло в нос, давило на плечи, обхватывало горло липкими пальцами. Мужики одновременно помотали головами в ответ на наше предложение довезти до столицы, и даже шесть косарей их не прельстили.

— Слышь, мужик, — Вадик пошел напролом. — Ну ежели мало, так ты скажи, мы в Москве доплатим, щас с собой нету столько.

Наверное, он считал бомбиста тупым, потому что на пальцах показал шесть, а потом подумал и показал еще три, мол, добавим.

— Не, не поеду, у меня «копейка», увязнет, не, парни, не поеду, — и отошел от нас.

Ну да, сюда мы ехали на кукурузнике*, если дождь пойдет, отсюда придется уже лететь на кукурузнике, затопит нахрен по самые уши. Мужика понять можно, но за шесть косарей рискнуть можно!

— Да не поедет никто в эту вашу Москву, — огрызнулся помятый мужичонка в кожаной куртке. — Чо мы там не видели? Цены дерут, на улицах воруют, по темноте выйти опасно.

Я хотел возразить, что никто не приглашает их жить в Москве, но передумал и молча кивнул. Может, отель не такой уж и сраный?

— А?.. — Вадик обернулся на покосившееся здание автостанции.

— А автобусы отсюда уж третий год не ходят, в автостанции пивную открыли, вывеску снять все недосуг.

Солнце отбивалось от сотен рук и с визгом металось по небу. Мне слышалось, как оно кричит: помогитеспаситепосогитепомогите! Сашка, готовая бегать на пару с ним, надулась и пихнула меня в бок:

— Это все ты виноват, этот лысан твой знакомый, значит, ты виноват. «Поехали, будет здорово!» — передразнила она и пнула камешек.

— Не гони, Алекс тут не причем, — пробурчал Вадик, Леня покивал, а Вася беззвучно согласился. — Сами повелись. Хотели экстремальный отдых — получите, распишитесь.

Они звали меня Алексом, чтобы мы с Сашкой не путались.

— Одно дело выжить на тысячу в неделю, другое — ночевать с крысами и тараканами, — бормотала Сашка на обратном пути. — А если тут еще что похуже обнаружится? Трупы в подвале, скелет на чердаке или маньяк-убийца, замаскированный под бабушку в платочке.

— Гламурненько, — заключил Дмитрий Степаныч.

Бездыханное солнце сотни пальцев подхватили под лучистые руки и утащили куда-то за горизонт. Скорее всего, за горизонтом находилась больница для небесных светил. Гостиница стояла на том же месте, никакие бабушки с топорами не бродили по округе, никакие крысы не кусали за ноги, а на крыльце нас встретил высокий парень в белой рубашке с воротником-стойкой и форменной жилетке:

— Добрый вечер, добрый вечер, — засуетился он, — простите за задержку, пробки на выезде из Москвы, не успел к вашему прибытию, позвольте представиться — Матвей Нищебродский, швейцар.

— Нищебродский? А вы случаем не…

— Из династии Нищебродских, да, — он важно покивал, — мой отец хозяин туристического агентства…

— Ты мне щас ответишь за своего отца! — Сашка рванулась вперед, но ее вовремя удержал Вася. — Какого крокодила нас привезли в эту дыру?! Где мое зеркало во всю стену, как в брошюрке было нарисовано? Почему нет телевизора, я хочу посмотреть Дом-2. Сегодня Елизавета Бачурина должна ответить согласием на предложение Евстигнея Пузырева!

— О, вы ошибаетесь, — залебезил Нищебродский-младший, — все уже убрано, почищено, расставлено, повешано. И ваше зеркало во всю стену тоже.

Сашка икнула и захлопнула рот.

— Как тебя, говоришь, зовут?.. — Вадик вышел вперед и протянул руку: — Вадим.

— Матвей Нищебродский. Можно просто Мотя.

— Ну, Мотя, давай, веди! — Лёня засунул руки в карманы.

— Ты чего, тезка?

Сашка пялилась в одну точку за моей спиной и тыкала пальцем, беззвучно открывая и закрывая рот.

Тьма вдруг показалась желейной, излишне сладкой, провонявшей канализацией. Я медленно повернулся и уставился на вывеску, украсившую дверь. Когда мы уходили, я ее не заметил. Стало быть, не было вывески, когда мы уходили; Нищебродский повесил.

«Добро пожаловать в Сраный Отель».

— Все для клиента, — нехорошо улыбнулся Мотя. Откуда он, черт возьми, узнал, о чем я думаю?

В холле зажегся свет, пол блестел и походил на каток, я шагал аккуратно, чтобы не поскользнуться, двери украсились табличками «не беспокоить», правда кровати остались такими же продавленными, а матрас — пыльным.

— Ничего-ничего, спать вам не придется, — махнул рукой Мотя, и дверь в мой номер захлопнулась. Наверное, сквозняк.

Парни и Сашка все еще стояли посреди холла, словно боялись, что крыс и насекомых в комнатах за время нашего отсутствия стало больше. Я, как старший в компании обоссавшихся студентов, решил взять руководство на себя, хлопнул в ладоши, и все подпрыгнули.

— Я уже хотел на стол лезть, — признался Лёня.

На столе крупными кривыми буквами было написано: «Сделано в Европе».

— Кто там заказывал евроремонт? — невесело усмехнулся Вадик, а Сашка подняла дрожащую руку.

* * *

Нищебродский оказался неплохим парнем, раздал всем чистые полотенца и целые куски мыла, показал, как включается душ, распахнул форточки и отобрал кошельки с мобильниками.

— …а то вдруг нам на счет скинут деньги, и мы их обналичим открывашкой, — проворчал Вадик, но мобильник все же выложил на поднос.

Помывшись и распихав вещи по шкафам, мы собрались в холле и откупорили бутылку вина какого-то древнего года. Мотя выпить за компанию решительно отказался и ретировался на кухню, Вася осушил два бокала, а Дмитрий Степаныч изрек:

— Сносно.

В ту же секунду раздался стук в дверь.

— Нищебродский! Открой! — нет, я не сноб, но ведь это работа швейцара. Тишина превратилась в огромную тетку, похожую на домоправительницу из мультика, и нагло сложила руки на груди. Не буду, говорит, открывать.

— Ну и обслуживание, — фыркнул Лёня и, в два шага преодолев расстояние до двери, распахнул ее. На пороге стоял промокший Мотя. — Ты как там оказался? — опешил Лёня.

— За сыром ходил, он в погребе. В окно вышел, так быстрее. А вы чего еще не спите? Время уж заполночь.

В окно вышел… Мне одному почудилось, что окна в этом доме плотно закрыты?

— А мы уже идем, — послушно пробасил Вася и с трудом поднялся на ноги. Подвески на старой люстре звякнули.

По комнатам мы разбрелись молча и, не сговариваясь, перетряхнули белье в поисках тараканов. Будильник я заводить не стал: на отдыхе мы, в конце концов, или нет?

На следующее утро завтракали печеньками, потому что другой еды в гостинице не нашлось. Запоздалое осознание того, что в нашем распоряжении всего шесть тысяч на всех, заставило желудок заурчать сильнее, и Сашка, как единственная женщина, решила составить список необходимых продуктов. Лёня с Васей вызвались сходить в городок и найти там что-то, кроме дохлой мыши в холодильнике.

— Значит так. Колбасу отечественную не берите, гадость жуткая, сигареты не забудьте, сок только с мякотью, а не тухлятину с пакетах, из фруктов — киви покрупнее…

— А мясо? — возмутился Дмитрий Степаныч.

— Ну и мяса возьмите… на свой вкус, я не разбираюсь. Еще виски, а мне ликер, я вот здесь название записала.

— Может, картошечки? И сосисок с кетчупом, а еще хлеба с икоркой, — размечтался Вася и мечтательно причмокнул.

Сашка посмотрела на него, как домохозяйка на проржавевшую раковину. «Работы много», — читалось в ее глазах.

— Ну и хлеба захватите, — милостиво разрешила она.

Лёня с Васей ушли, а мы пошли осваивать территорию. Жить нам здесь неделю, и придумывать развлечения предстояло самим. В библиотеке нашелся план дома и несколько полок с книгами, я выбрал себе парочку и приметил еще с десяток, а Дмитрий Степаныч вцепился в родного Канта. Сашка прихватила план, Вадик пожал плечами и взял со стола пару потрепанных тетрадок, чтобы разжигать огонь в камине.

Согласно плану, в гостинице было три этажа. На третий никто, кроме Нищебродского и Саши не заходил, остальные номера располагались на втором.

Сашку сюда позвал я. Мы познакомились два года назад на юбилее факультета журналистики, куда я пришел повидаться с бывшими однокурсниками. Сашка раздавала программки на входе и выглядела уставшей.

— Не подскажете, где здесь ребята выпуска девяносто первого?

— Аудитория триста двадцать шестая, — вымученно улыбнулась она и пояснила: — Они просили всех интересующихся посылать туда.

В общем, знакомство наше началось с того, что Сашка меня послала. С тех пор мы изредка встречались, пили вино, спали вместе и считались хорошими друзьями. Недавно написали статью в соавторстве под псевдонимом Александры и даже получили неплохой гонорар. Александры стали популярными в узких кругах.

— Сегодня же сяду за статью о туристическом бизнесе, — поделилась планами Саша. Я догадывался, что она ехала сюда больше из исследовательского интереса. — Напишу, чтобы не ездили в Ладушкино и выбирали проверенные фирмы.

Дальняя комната на втором этаже не открывалась. Мы ее уже и так и эдак — ни в какую. Плюнув на бесполезное занятие, спустились вниз и растопили камин. Я уткнулся в детектив, Дмитрий Степаныч в любимого Канта, а Вадик неожиданно произнес:

— «Третье марта одна тысяча девяносто восьмого года. Пятый день в Гнилом Отеле…»

— Чего-чего?

— «После того, как Виталик ушел в город, прошло два дня, и мы до сих пор надеемся, что он просто нашел способ вернуться в Москву. Местные жители его не видели, либо не признаются, что видели, а тем временем, у него все наши деньги…»

— Что-то мне это напоминает, — я подвинулся ближе к Вадику и заглянул в желтоватую тетрадь:

— «Продуктов в доме тоже нет, хотя швейцар говорил, что где-то во дворе Гнилого Отеля вырыт погреб. Найти его не смогли, как и самого швейцара».

— Не слишком оптимистично, — присвистнул Вадик. — Ну-ка, а дальше там что? — он быстро перелистнул страницы и заглянул в конец записей: — «Девятое марта девяносто восьмого. Вчера опять видел мальчишку. На вид лет восемь, светлые волосы, один глаз косит. Он прыгал в классики и, изредка оборачиваясь, улыбался мне как старому другу. …Десятое марта. Сегодня мы наконец-то уедем отсюда. По возвращении планирую писать жалобу в горком КПСС. Или куда там пишут жалобы на мошенников?»

— Ха, молодец, чувак, правильный ход мыслей, — одобрил Вадик и захлопнул тетрадь.

— Гляньте, на обложке еще что-то нацарапано.

«Двадцать шестое марта девяносто восьмого. Ходили в странный город. Снова пытались дозвониться до Москвы. На любую попытку слышали: «Набранный номер не существует».

— Заебись. — Дмитрий Степаныч отложил Канта.

Под вечер Лёня с Васей не вернулись.

* * *

— Не, ну бред же, ребят, сейчас не девяностые, даже если в этом сраном городе и сраном отеле заблокирована восьмерка, дозвонимся с мобильного или на мобильный, — рассуждал Вадик. — А засранцам этим, слинявшим без нас, лично ебала начищу.

— Не каждый выдерживает, — вздохнул Нищебродский, разливая чай, — это в столице, когда холодильник забит до отказа, кажется, что выжить на тысячу рублей легко, а здесь все сложнее.

— Слушай, Моть, а чай нам точно положен? — съязвил Вадик. — Мы ж за него не заплатили, да и нет у нас теперь денег.

— Я угощаю, — отшутился тот, но глаза недобро свернули. — Не жевать же печенье всухомятку.

Ели молча, лениво двигая челюстями, и каждый наверняка думал, в какую жопу мы попали. Сраный Отель гостеприимно распахивал скрипучие двери, улыбался нам нашими же улыбками из мутных зеркал, и только усилиями Нищебродского мы еще не сдохли от жажды, потому что минералки здесь, само собой, не было.

— А если с Васей и Лёней что-то случилось? — прошептала Сашка, вычерчивая пальцем непонятные узоры на столешнице. — Если их машина сбила?

— Ага, Ваську собьешь, чтобы Ваську сбить, Камаз нужен, — Вадик подбрасывал монетку в воздух и ловил, подбрасывал и снова ловил. Подбрасывал-ловил-подбрасывал-ловил-подбрасывал-ловил-подбрасывал-ловил.

— Да прекрати ты! — не выдержал я и перехватил монету. — На нервы действуешь.

— Не кричи, — Сашка, сидя в кресле, обхватила руками колени. — Может, сходить в город, убедиться, что там ничего не случилось?..

— Разумно. — Дмитрий Степаныч вертел в руках Канта и грыз печеньку. — Но только завтра уже.

Стук в дверь вдавил нас в кресла и тут же подбросил вверх. Мы кинулись к двери и, отталкивая друг друга, нашарили ручку. Каждый хотел начистить пятаки Лёни и Васи первым. Но на пороге их не оказалось, зато стоял Нищебродский с виноватым лицом.

— Вы меня простите, я за сыром выходил, а ключи опять забыл.

— Ты можешь предупреждать, что пошел? — злобно проговорил Вадик. — А то мы каждый раз подскакиваем.

Я обернулся, посмотрел в лица друзей и увидел звериные морды. Морды готовы были разорвать провинившегося швейцара в клочья, а потом сожрать вместо печенья. Нервы.

— Хорошо-хорошо, прошу прощения, — забормотал Мотя, и я почувствовал стыд.

— Да ничего… мы просто за ребят волнуемся.

— Вы не волнуйтесь, — лучезарно улыбнулся он. — С ними все будет в порядке.

Ты-то откуда знаешь, мудозвон?

На ночь заперлись в спальнях, хотя, кроме нас, в гостинице никого быть не могло. Но замки щелкнули и у Вадима, и у Дмитрия Степаныча с его любимым Кантом. Сашка, я уверен, тоже закрылась у себя на третьем этаже, и мне подумалось, как ей страшно одной. Пошел дождь, и тяжелые капли ударялись в оконные стекла. Солнце до сих пор отдыхало за горизонтом в больнице для светил, а часы на стене громко тикали — какофония противных звуков забивалась в ноздри, и приходилось ею дышать.

Звонок в дверь перебил все звуки, и Нищебродский позвал через пару минут: «Александр! Это вас».

Я сунул ноги в тапочки, затушил сигарету и спустился по лестнице.

— Тут вас требуют, — повторил Мотя.

— Распишитесь, пожалуйста, — мужик в фуражке сунул мне ручку. — Вот тут, — ткнул грязноватым пальцем в строчку.

— За что?

— Мы вам доставили, а вы распишитесь и забирайте. Неча тут лишние вопросы задавать.

Опешив, я поставил закорючку, и огляделся в поисках посылки.

— Заноси, — велел мужик в темноту. Две пары ботинок оставили цепочки следов на ковровой дорожке, и в холле появились два больших узких ящика метра по два каждый.

— Что это?

— Это у нас автобусы такие новые, с автостанции отправлены, — выхаркнул мужик и, не попрощавшись, удалился.

Угу. Учитывая, что автостанция закрылась три года назад, очень остроумно. Теперь там пивная, а в ящиках, наверное, пиво. Если это Лёня с Васей так шутят, я заставлю их пить это пойло, пока из ушей не польется.

— Моть, открой сам, а, и в холодильник поставь.

А с мудаками я утром разберусь, когда вернутся.

Мудаки не вернулись и утром. Наверное, вечером пришлют уже виски. Или водку.

Я курил в гостиной и дочитывал детектив, когда спустился Дмитрий Степаныч.

— Что думаешь, Дим? — я впервые за долгое время назвал его просто по имени.

— Жрать хочется.

Жрать хотелось очень сильно, так, что желудок подвело. Мы поняли друг друга без слов и, не сговариваясь, направились на кухню.

На кухне стояли два холодильника, высокие, под потолок.

— Воруете?!

За эти дни я научился подпрыгивать так высоко, как никогда не прыгал даже в армии.

— Вадик, еще раз так пошутишь — яйца оторву.

Вадик яйцами дорожил и пообещал больше так не делать. Тем более что жрать он хотел не меньше. Воображение рисовало полки, забитые копченостями, сырами, фруктами и бутылками. Воображение представить себе не могло, что мы найдем в морозильных камерах на самом деле.

Увидев белые лица, оттенком сравнявшиеся с дверцей холодильника, я не сразу понял, что произошло. Вадик, взвизгнув как баба, сполз на пол и закрыл рот ладонью. Дмитрий Степаныч вцепился в мою руку, впился ногтями, а я не чувствовал боли, и пальцы мои онемели, ноги стали ватными, с трудом добравшись до стула, я рухнул на него и что было сил закричал:

— Нищебродски-и-ий! Нищебродский!

— Да?! Что случилось?! — отозвался тот, врываясь на кухню.

— Что это, Мотя? Что это? — спрашивал я, тыча пальцем в холодильники. — Как это зачем почему кто…

— Так вы ж сами велели в холодильники засунуть. Понятное дело, что нельзя в тепле держать, ну я и постарался, чуть позвоночник не сорвал, — жалобно протянул Нищебродский.

— Ты хочешь сказать, что в ящиках были… были… Лёня с Васей? Из пивной? В ящиках? В ящиках?! — я не узнал свой голос. Скорее, визжала баба Клава из пятого подъезда, которая не упускала возможности облаять каждого прохожего.

Мне казалось, что пол под ногами обратился рыхлым льдом, и я проваливался сквозь него. Тишина противной домомучительницей из мультика подметала кухню и, остановившись возле нас, потребовала немедленно свалить отсюда.

— Ну да, мужик сказал, что они напились в пивнушке и подрались с кем-то. А в этом городишке чужаков не любят, вот и досталось им.

— И что же… что дальше… это так и оставят безнаказанным?

— Да-а-а вы все с ума-а-а посходили-и-и, — Вадик зажмурился и засмеялся, мотая головой. — Сначала Сраный Отель, потом таксисты-дебилы, затем комнаты с крысами, а теперь… теперь еще и… — он тихо хихикнул и ударился затылком о стену.

И словно эхом от удара по верхним этажам разнесся девичий крик.

— Сашка, — выдохнул я и, разом забыв про онемевшие ноги, бросился бежать. Дмитрий Степаныч не отставал.

Сашка вжалась в стену прямо напротив огромного зеркала. Она ревела белугой, зажав рот ладонями, и с ужасом смотрела на свое отражение.

— Саша? Саша, — позвал я ее, но ответа не получил. Пришлось медленно подойти и взять за руку. — Саша, почему ты кричала?

— Зеркало.

Я с опаской развернулся. Естественно, в огромном зеркале во всю стену, о котором так пеклась Сашка, сейчас отразимся мы с ней — перепуганные и лохматые. Больше там никого нет, да и быть не может. А все сказки о добрых приведениях и злых домомучительницах — всего лишь выдумки. Ладно Сашка, ей и привидеться могло, но я-то взрослый мужик и точно знаю, что любое видение — это особое преломление света.

Обширное преломление, как обширный инфаркт.

В зеркале я действительно увидел лишь нас двоих, и никаких там безглазых физиономий, которые успел навоображать.

— Ну и чего? — в тот момент я смахивал на психиатра. — Не красавцы, конечно, но если причешемся…

Я не стал упоминать, что в холодильниках лежат два трупа. Да и язык не поворачивался назвать друзей трупами.

Сашка подошла к зеркалу и ткнула пальцем во что-то, чего я не заметил. Дмитрий Степаныч прищурился и зачел вслух:

— «Добро пожаловать в Дырявый Отель».

— Уже в Дырявый? Кажется, он еще вчера был Сраным и Гнилым.

Саша тем временем нажала на раму зеркала, и оно с тягучим скрипом отстало от стены.

— Экстравагантно, — подвел итог Дмитрий Степаныч.

— Желание клиента — закон, — пропел Мотя, появляясь из воздуха. — Как скажете, так и назовем.

— А кто здесь жил до нас? — интересно, предыдущие постояльцы остались довольны сервисом?

— Семейная пара с ребенком, — слишком быстро ответил Нищебродский, и мне послышалось, что он врет.

— Пожелание, значит, закон? А если мы закажем еды?

— Не-а, это противоречит условиям поездки, — заявил он и для большей убедительности откусил от огромного яблока. Рот наполнился слюной.

— Слышь, сука, либо вывези нас отсюда, — Вадик схватил его за грудки, — либо поделись жратвой. Я голодный злым бываю.

Нищебродский стряхнул с себя его руки и прошипел, мгновенно превратившись из добродушного, услужливого Моти в гадкого, ершистого швейцара затрапезного отеля:

— Это вы зря, — но с места не двинулся, продолжая закусывать яблоком.

— Все в мою комнату, — приказал я, и друзья послушались.

На месте мы уселись кругом и, тяжело дыша, поглядели друг на друга.

— Мы уезжаем, — высказал общую мысль Дмитрий Степаныч, и все покивали. Осталось решить, каким образом выбраться отсюда.

— Я позвоню коллегам, думаю, хотя бы один не откажется приехать и забрать нас.

— Мы сдали мобильники, — напомнил Вадик.

— Значит, нужно забрать их у Моти.

Отдых давно превратился в фарс, а сейчас плавно катился в сторону абсурда. Мы, вооружившись тяжелыми книжками и вилками из столовой, крались по коридору на третий этаж, в спальню швейцара. Темнота набрасывалась на нас темным покрывалом, и мы отбивались от нее как от врага.

— Саш, ты статью-то начала писать? Про туристический бизнес.

— Ага, начало в ноутбуке. Ноутбук в комнате, вечером покажу, что получилось. Как думаешь, Лёня с Васей нас кинули? — некстати спросила Сашка.

— Нет, Саш, не кинули.

— Ага. Понятно, — переспрашивать, почему я так считаю, она не стала.

У комнаты Моти я приложил палец к губам, а после вежливо постучал и вошел. Моти не было, зато мы мигом поняли, куда подевалась вся живность из комнат.

Сашка заорала, прикрыв рот ладонями, и отшатнулась назад, Вадик выругался, а я невольно сплюнул на пол. Прямо посреди комнаты возвышалась гора из кусков сыра, и по ней, как по муравейнику, сновали крысы. Их длинные хвосты, похожие на червей, исчезали в прогрызенных дырах вслед за мохнатыми тельцами, малюсенькие глазки блестели красновато-желтым, а седые усы подергивались.

Так вот для чего Мотя ходил за сыром. Кормил тварей. Тараканы ползали рядом и подбирали крошки.

— Нищебродский! Нищебродский, мать твою, живо сюда! Нищебродский!

Я продолжал орать, хотя понимал, что никто не откликнется.

Мотя бесследно исчез.

* * *

Вместе с Мотей, как обнаружилось позже, пропал Сашкин ноутбук.

— Еблан да еще вор, — попенял Вадик Моте, который не мог услышать упрека.

На мой взгляд, быть вором гораздо хуже, чем ебланом, но спорить я не стал. Потому что давненько не видел Диму.

— А где Дмитрий Степаныч?

Из спальни Моти мы выпали совсем больными, еще серьезнее, чем когда вернулись из города. Комнату закрыли и забаррикадировали мебелью, чтобы крысы не выбрались наружу, но все равно всякий раз вздрагивали, открывая свои. Я потрогал свой лоб. Лоб был холодным, таким лоб живого человека быть не должен.

Дмитрий Степаныч тоже испарился, как Мотя, как Сашкин ноутбук. И я не знал, что думать: то ли ноутбук спиздил Дмитрий Степаныч, то ли Мотя спиздил Дмитрия Степаныча вместе с ноутбуком. Порой мне казалось, что ноутбук тоже мог что-нибудь спиздить, но я списывал все на разыгравшееся воображение.

Следующая ночь настала слишком быстро, задернув все шторы и погасив лампы. Я никогда не верил потусторонний мир, и сейчас не верил, потому что любое событие можно объяснить. Лёня и Вася подрались в пивнушке, местные ублюдки пустили в ход ножи — и вот два гроба доставлены полицией в гостиницу. Как они узнали, что мы здесь? Об этом я старался не думать.

Сашка сидела, сжавшись в комок, а Вадик задумчиво ковырял дырку в мягкой обивке дивана, как будто хотел отомстить ему и всему дому за испорченный отдых. Настольная лампа мигала (перепады напряжения, разумеется), и тени плясали по стенам конвульсивные танцы, будто у каждой из них случился припадок. Ветер бился в окна и швырял в стекло листья. Один листок причудливой формы прижался к стеклу и заорал что было мочи:

— Бегите отсюда живее! — его желтовато-зеленое лицо в прожилках исказила гримаса. Я поморгал и увидел лишь высохший лист, прилипший к окну.

Тишина-домоправительница слишком громко ворвалась в холл и устроилась в кресле напротив меня.

«А мы тут плюшками балуемся!» — заявила она.

«Иди нахуй», — ответил я.

О том, чтобы разойтись по спальням, мы не думали. Слишком рискованно бродить по одному. И Дмитрий Степаныч пропал — странно все это.

Я не мог понять, при чем здесь Мотя. Хороший парень, услужливый, чаем угостил, хотя по условиям не должен был. Непонятно только, почему отец пристроил его в свою фирму швейцаром, а не управляющим, например? Хотя, может, Нищебродский-старший на принцип пошел, мол, я сам в люди выбился, теперь очередь сына… С другой стороны, зачем Мотя держит крыс в комнате, подкармливает их, и какого черта, блин, засунул Лёню с Васей в холодильники? Неужели не понимал, что делает?

Размышления прервал грохот. Огромные кулаки молотили по двери так, что она билась о косяки. Сашка заскулила, я схватил со стола тяжелый подсвечник, а Вадик вооружился стулом. Как только окажусь в Москве, оплачу встречу выпускников и у всех на глазах набью Нищебродскому физиономию.

Увидев Дмитрия Степаныча, я выпустил подсвечник из рук, и тот отлетел в сторону.

— Дима!

— Я нашел Лёню и Васю, — выдохнул он, согнувшись пополам от быстрого бега. — Они…

— Они же мертвы, — ляпнул Вадик, забыв, что мы решили не говорить Сашке.

— Че… чего? — слабо прошептала она.

— Саш, понимаешь…

— Да вы придурки, я с вами никуда больше не поеду, — по-детски скуксилась Сашка и попятилась. — Что за шутки-то? Может, я и тупая, это вы, мужики, все умные…

— Не, Саш, мы сами не понимаем, что происходит, — сказал Вадик. Я никогда не видел его таким серьезным. — Хуйня какая-то.

— Они живы! — почти взвизгнул Дмитрий Степаныч. — Они были в подвале за зеркалом, — он говорил непривычно много, быстро, сбивчиво. — Их там закрыли, они не знают, зачем. А в холодильниках… не знаю, что это, куклы или муляжи. Мы же их не… не трогали.

Мы с Вадиком посмотрели друг на друга и хором выплюнули:

— Мотя.

Это он засунул якобы трупы в холодильники, это он запер Лёню и Васю. Это он угостил нас чаем, в который наверняка что-то подмешал. Но зачем, боже, зачем?

— Когда стекло открылось, вы ушли, а я решил спуститься, — казалось, Дмитрий Степаныч долгие годы копил в себе слова, выдавая по одному, а сейчас избавлялся от них. Будто слова разъедали изнутри его легкие. — Спустился, там длинный коридор и жутко холодно, шел-шел, уткнулся в дверь. Ну и… вот.

— А где они? Где Лёня и Вася? И почему ты оказался на улице?

— Так там система хитрая. Зеркало только снаружи открывается. Именно поэтому Мотя все время стучался. Он спускался в подвал проведать парней, зеркало закрывалось, а Мотя выходил через другую дверь на улицу и все время придумывал, что за сыром, мол, ходил.

— А Вася с?..

— Тут они, ищут Мотю по дому, чтобы прибить.

— О чем думаешь, Алекс?

Я вздрогнул, услышав вопрос Сашки.

Думаю о надписи на зеркале: «Добро пожаловать в Дырявый отель».

— Думаю, что мы не первые.

— Дневники. — Вадик первым бросился в библиотеку и начал рыться на полках, отбрасывая ненужные книги за спину.

Я увернулся от нескольких и взялся за соседние стеллажи. Не то, снова не то. Детские сказки, Достоевский, Гюго, философия, учебники по матанализу, раскраски… Ну где же?.. Вот они, желтоватые тетради — новее, чем те, что мы уже прочли.

«Семнадцатое августа. Отдых начался с того, что я провалился в ступеньку. Дырявый отель, ничего не скажешь… Жена пошутила, что это похоже на проделки моих учеников…»

Добро пожаловать в Дырявый отель, да-да.

«Девятнадцатое августа. Дочка кричала во сне. Когда я вошел в ее комнату, сказала, что испугалась. Спросил, чего, ответила — мальчика».

Сердце ушло в пятки. Бред какой-то. Я взглянул на дату. Две тысячи шестой год. Косоглазый мальчик должен был повзрослеть. Если, конечно, это он упомянут в тетрадях, которые читал Вадик. Во что я категорически не верил.

«Двадцать второе августа. Мальчик действительно существует. Не маленький, каким я представлял по описаниям дочери; подросток лет шестнадцати, наверное. Хотя кто их разберет, этих акселератов, у меня девятиклассники все на пятикурсников похожи…»

Желудок рухнул вслед за сердцем. Я захлопнул тетрадку и потер глаза. Вадик пнул ни в чем неповинный стул и прорычал что-то невнятное. Мне послышалось, что он молится. А я подумал о маньяке-убийце, замаскированном под бабушку в платочке.

Маленький мальчик, который вырос в этой гостинице и с самого детства строил козни ее обитателям? Кто-то из нас несет чушь.

В окно поскреблись.

— Да это никак Мо-о-отя! — на грани срыва протянул Вадик. — Этот идиот опять ходил за сраным сыром и забыл ключи. Щас я ему выдам, — и рывком распахнул дверь.

На крыльце стояли понурые Лёня и Вася, живые и бледные. Мы обнялись. Вася дрожал и молчал. Впрочем, он всегда молчит.

— Нашли?

— Ага, на чердаке прятался, мразь. Заперли его в том подвале за зеркалом, где он нас держал.

Значит, все-таки Мотя, мальчишка, выросший в гостинице. Жаль, он мне нравился.

— Надо осмотреть его комнату, найти Сашкин ноутбук и валить отсюда.

— Пофиг на ноутбук, новый куплю, — клацнула та челюстями.

— Нет.

Никто не посмел спорить. Не сговариваясь, мы решили ничего не оставлять Нищебродскому.

По лестнице поднимались, дыша друг другу в затылок и держась за руки. Незапертая дверь со скрипом покачивалась, и я, покрепче сжав ножку стула, осторожно заглянул внутрь. Гора из сыра стала еще больше, а может, осталась прежней, не знаю. Крысы не сновали туда-сюда, тараканы валялись рыжими брюшками кверху, лапки застыли, длинные усы поникли, и каждого из них я видел и, кажется, жалел. Крысы повалились кто где, многие лежали у стен, словно пытались вскарабкаться по ним, спастись.

Сашку я в комнату не пустил, вытолкал всех за порог, дрожащими руками захлопнул дверь, прижался к ней спиной. Тошнота подкатила к горлу.

— Хрен с ним, с ноутбуком, через пять минут внизу.

Звонок в полной тишине прозвучал набатом. Тишина подскочила на ноги и унеслась прочь, мы понеслись за ней.

Звонили снизу. Лестница показалась длинной, как бесконечная дорога, и я начал задыхаться; Вадик с Лёней первыми оказались у запертой двери на втором этаже, которая сейчас была открыта. Внутри не оказалось скелетов или трупов, белые стены не были забрызганы кровью, хотя я ожидал чего угодно. Посреди комнаты на столе стоял телефон, допотопный, с наборным диском.

Я протянул руку и прохрипел:

— Алло.

— Алло. Саша?

Я сгреб телефон, прижал к груди.

— Алло! Алло! Нищебродский, — я шептал его фамилию, будто сообщал трубке нечто сокровенное, потаенное, секретное. — Нищебродский! Куда ты нас закинул, Нищебродский?!

В трубке послышался шорох, треск, а после — тишина, тягучая, вязкая, как глицерин. И тихий механический голос:

— Алло. Абонент заебался, хватит ему названивать.

Нищебродский-старший тихо захихикал, и я уставился на трубку, как будто она обернулась жирным земляным слизнем. Такая же скользкая, мерзко-липкая, гниющее-мягкая.

— А не надо было меня сукой называть, — надул губы Мотя, появляясь в дверях. Мы медленно переводили взгляды с трубки на Мотю и обратно. Я уже не спрашивал себя, как ему удалось выбраться из подвала. — Я обиделся.

Никому из нас не пришла в голову мысль наброситься на швейцара и связать его, вытрясти правду, заставить рассказать, зачем все это-для чего-почему-за что.

— Вы моего сына не обижайте, — тут же наказал мертвый голос в трубке. — Ему и так в жизни досталось.

— Ну рассказывай, как дела твои? — мы с бывшим однокурсником Нищебродским встретились впервые после окончания факультета журналистики.

— Работаю, статьи пишу, недавно вот сверстали сенсационный выпуск. Не читал? — я бросил на стол газету.

— А-а, как же, как же. Это ты, что ль, пишешь под псевдонимом Александры?

— Я и подруга моя, — кратно ответил я. — А ты как жив?

— Нормально, — он сделал глоток из бокала. — Турфирму открыл, не жалуюсь.

— Семья, дети?

— Сын, — Нищебродский поник. — Хороший мальчик, без матери рано остался, я его балую как могу. У меня не было, так пусть хоть у него будет. Игрушки там, развлечения… все для него. Мальчик пока ищет себя: то учителем хочет стать, то вот журналистом захотел… Учиться ему нельзя, но я стараюсь…

Я подумал, что ребенку лет семь.

Довольный жизнью Мотя хрустнул яблоком. Я заглянул в его рыжеватые глаза и все понял.

То учителем хочет стать, то вот журналистом захотел…

Предыдущий постоялец был учителем. Нервный смешок вырвался против воли. А я, блядь, журналист. Журналист. Мы все.

— Мотя-я, а что крысы делают в твоей комнате?

— Вы все мои гости, — его лицо озарила улыбка. — И вы, и крысы тоже, я никого не прогоняю, — он повысил голос: — И никого не отпущу. У меня свой дом, и я очень гостеприимный хозяин. Очень-очень гостеприимный, вы должны остаться довольны.

Он отравил крыс, чтобы они не сбежали. Дмитрий Степаныч сказал бы… нет, он бы промолчал.

— Довольны? — взвизгнула Сашка, бросаясь на Нищебродского. — Довольны?! — ее голос сорвался. — Да, конечно, мы довольны всем! Начиная от продавленных кроватей с мышами и заканчивая хозяином-вором! Отдай мой ноутбук сейчас же, сука ты эдакая, — Сашка вцепилась в его лицо ногтями.

— Не могу. Если я отдам, то не смогу отправить с вашего почтового ящика статью в издательство. А если статья о нашей турфирме будет отправлена с другой почты, никто не поверит, что это написали вы, — учтиво отозвался Мотя, вытирая кровь с царапин. — А если с вашей, то поверят.

— А предыдущие твои… гости, — я еле удерживал Сашку, — они остались довольны?

— А как же! Их благодарности я собираю в библиотеке, — гордо выпятил грудь Мотя. — Да вы читали! — беспечно махнул рукой. — Читали их дневники.

Вчера опять видел мальчишку. На вид лет восемь, светлые волосы, один глаз косит.

Я опять взглянул в рыжеватые глаза. Один из них смотрел в сторону, я только сейчас заметил.

Интересно, что стало с останками тех, кто писал дневники, и понравились ли останки крысам?

Судя по затертым тетрадкам, они не смогли выбраться. Я, подталкивая Сашку вперед, продвигался к выходу, остальные рядом. Бежать надо отсюда, на своих двоих доберемся до какого-нибудь села, в жопу вещи. Мы скатились по лестнице и, наступая друг другу на ноги, выбрались на улицу. Дождь хлестал нас по щекам, и ветер поднимал с земли пожухлые листья. Ботинки утопали в грязи, как заблудившиеся путники в болоте.

— Вы же не против, если я воспользуюсь вашим псевдонимом? — ветер подхватил слова Нищебродского и бросился нас догонять.

Я бежал так быстро, словно земля горела под ногами. Потоки дождя обрушивались на землю, мощные порывы ветра сносили с ног — вспомнился Булгаков и казнь Иешуа. Я даже пожалел, что так и не осилил книгу до конца. Что в школе, что в универе она казалась мне неправдоподобной, скучной и абсурдной, но сейчас очень хотелось заиметь метлу, вскочить на нее и убраться отсюда подальше. Мы миновали указатель «До села Ладушкино три с половиной километра» (половина все еще была подписана черным маркером); рубашка промокла насквозь, воспаления не избежать, но я плевал на это. Плевать-плевать-плевать, главное, что вырвались, выбрались, все целы, все шестеро. Часы нахлебались воды и остановились.

— Алекс, стой, вроде оторвались.

— Глянь, впереди что-то виднеется. — Наверное, Ладушкино.

Сашка прищурилась, всхлипнула и, протянув руку как лунатик, указала в пустоту. Смех Сашки я не слышал из-за ветра.

Сверкнула молния, осветив старый дом, покосившееся крыльцо и вывеску: «Добро пожаловать в Сраный Отель».

Все для клиента. Надо будет, наверное, перенести свои записи о «незабываемом отдыхе» с планшета на бумагу, подумал я, пусть в библиотеке останется. Бумага — надежнее и все стерпит.

Мотя помахал нам из окна. Наверное, он радовался, что мы вернулись.

А солнце так и не выписали из больницы для небесных светил.

* * *

Когда статья о замечательном туристическом агентстве вышла под известным псевдонимом Александры, к Нищебродским повалили клиенты.

 

Конец

 

*Кукурузник (жарг.) — Toyota Land Cruiser

 

Сентябрь 2012