Искренне ваш (гет)

Июнь, 1980 г., Хогсмид, трактир «Кабанья голова».

Письмо Сириуса Блэка Джеймсу и Лили Поттер

Дорогие Поттеры, безмерно рад вашему счастью и почтен заботой о страдающем, как вы там выразились, друге. Мне плевать, что Дамблдор решил отстранить меня от дел в Ордене «из-за неподобающего состояния-мальчик мой-все наладится!» Паршиво, что вы тоже на его стороне.  

Да, у меня вышла размолвка с Мэри. Черт возьми, неужели ты, Джеймс, не понимаешь, что единственное мое утешение сейчас не в книгах о высокой морали? Всего неделя — и я бы успокоился, все было бы по-прежнему. Нет, теперь я должен не просто коротать долгий месяц в Запретном лесу, но и отписываться вам по каждому чиху. Если я такой «неподобающий», на кой Мерлин, поручать мне воспитательную работу? «Кто-то же должен помочь подготовиться нашему другу во вступление в Орден!» — не вы ли подговорили старика, чтобы якобы отвлечь меня?

Даже не просите стать крестным вашего сына. Когда он подрастет, я расскажу, как его родители глумились над своим лучшим другом.

Июнь, 1980 г., Хогвартс.

Из записей Рубеуса Э. Хагрида

Во-вторых, я всегда уважал анимагов. Это редкий дар. Но в случае с Блэком природа испробовала новый рецепт. Разве похож он на моего Масти хоть в чем-нибудь по характеру? Нет, нет и нет! И даже смех его — какая-то пародия на лай.  

Позавчера он возник у меня в гостиной-кабинете-столовой в бархатном сизом пиджачке, с аристократическими усами и едким южным запахом; схватил с моего разрешения — чего уж там! — стул и потащил к камину через «книжные заросли», устроенные для дела. Ему было все равно, что он там ронял — трехсотлетнего «Готфрида Нечистого» или столетнего «Растуса Кайо». И ладно бы только книги! Досталось и цветочному горшку в углу! 

Я как раз поставил на стол любимое блюдо с гербом Бармута⁽¹⁾, а в нем — сложенный горкой шортбред⁽²⁾ в моем исполнении. Зря поставил. Нет, мне не жалко, но зачем левитировать к себе все? И красную чашечку — на пол, прямо перед мордой моего далматинца?

Правда, «Миранде Гуссокл» не повезло больше. Закинув на «нее» ноги, Блэк нагнулся, дважды прополоскал печенье в липовом чае и заглотил. Одним махом, влет! Вот что значит, манеры! Масти даже поднял голову и принюхался. 

— Ну, дружок, сегодня мы поговорим о дисциплине, — цокнув языком, обратился к кому-то там в шипящем каминном пламени наш «наставник». — В Ордене Феникса строгие правила, имей в виду. Быть вовремя на собрании — раз. Не посылать письма совиной почтой, только Патронусами — два. Патронус — это такая призрачная зверюга… — Рука с печеньем снова застряла в чашечке, а Масти был уже наготове. — Так вот, эта призрачная зверюга обладает человеческим голосом. — Тут он заметил моего пса, но, увы, поздно: с извиняющейся физиономией Масти подхватил размякший шортбред и слопал. — Так. Собаку, похоже, тоже придется перевоспитывать. 

. Я возмутился. Но промолчал. Позвал Масти к себе и отдал ему все каменные кексы, пусть грызет, не жалко, от них только зубы крепче становятся. 

А Блэк что-то там дальше рассказывал, про категоричное «три» и про позволительное «шесть». В конце концов он развернулся ко мне, левитировал поднос обратно на стол, стряхнул крошки с пиджачка, будто смахнул бабочку, и подытожил:  

— А иначе быть тебе Батильдой Бэгшот и до конца своих дней писать мемуары. Что там, кстати, у тебя под столом? 

А под столом в деревянных ящиках из-под брюквы хранились черновики. Это было то самое дело, я же давно работаю над этим… 

— Работаю над учебником. По магозоологии. — У меня даже зачесался нос от напряжения, и я брякнул свое любимое: — Зря я это сказал.  

— Дружок! — встрепенулся Блэк. — Эту фразу нужно забыть. В Ордене Феникса ничего «зря» говорить нельзя. Это приговор. Ты лучше ее подумай про себя, понятно? 

Я хмыкнул. Блэк странно мне подмигнул, и тут я понял, кого он мне напоминает. Никакой он не пес — книззл! Самый настоящий книззл! Вообще-то, я люблю книззлов, у них замечательные глаза — серые, с огненным пятнышком; взгляд насмешливый и одновременно одинокий. А какой хвост! Как грациозно он бьет им, чтобы устрашить соперника! И шубка такая пятнистая, почти как пиджачок «воспитателя».  

Я еще раз взглянул в книззловские глаза Блэка. И, правда, насмешливые и одинокие. Даже больше — одинокие.

* * *

Он появился в четверг утром. Снова с занятной речью про традиции в Ордене, про чудачества Эдгара Боунса, одного из первых членов. И еще про сочувствующее семейство Уизли. Конечно, я помнил неутомимую Молли и молчаливого Артура. Они тоже учились в Гриффиндоре, как Блэк из «клана» Мародеров, как и я.  

Был ли я частью этого славного дома? Скорее так и застрял где-то в стороне, между двух миров — Замком и Запретным лесом. Я понял это еще на первом курсе, когда в Большом зале на Хэллоуине у меня зашумело в голове, сердце заходило ходуном, и из всех заученных слов посыпались окончания. Я не сразу спохватился. За гриффиндорским столом мое выступление встретили укоризненным молчанием. А со слизеринского донеслось на весь зал: «Из какого леса вышел этот тупой великан?» Тупой великан. Еще жалкий. Жалкий великан. "Моховая борода" двухметрового с лишним роста.  

Конечно, мадам Помфри выписала какие-то капли, а я все равно покрывался жгучими красными пятнами, истекал потом и старался не открывать зря рот. Наверное, только когда я поселился один в этой хижине, стало легче дышать. Никто не глядел мне в след. Кроме, конечно, папаши-А, оленей, моей первой кошки Джен да еще кентавров Ронана и Бейна. 

Сейчас лучше, намного лучше. Скорее всего, из-за книг. Сколько Альбус Дамблдор принес их сюда, трудно сказать. И еще она. После лета заходила иногда с парой магловских сочинений и новинок из «Флориш и Блоттс», которые ей особенно понравились. Мы мало общались, при ней путались не только окончания, но и сами слова. Только увидеть, увидеть ее — и достаточно. Я даже квиддич полюбил, потому что там сияла она. И еще — всех кошек.  

Она одна — всегда «во-первых». Кажется, целую жизнь. 

Перед уходом Блэк выпил весь мой лавандовый чай, достал чью-то колдографию и застыл, точно, как я вчера — с ее последним снимком из «Пророка». Я пристроился напротив с пустой чашкой и молчал, потому что и не надо было ничего говорить.

Июнь, 1980 г., Лондон.

Из газеты «Ежедневный пророк»

Первая полоса

Вчера, около семи часов вчера, в самом центре Оттери-Сент-Кэчпоула загорелся дом целителя Фирмоса Гилберта. По свидетельствам очевидцев, сразу после трагического события над домом появилась Темная метка. Семья волшебника исчезла.  

Сотрудники Магического правопорядка появились сразу же после происшествия и обнаружили на месте преступления Джеральда Роули, Пожирателя смерти. Роули попытался сбежать, но при падении с крыши соседнего дома сломал свою палочку и одновременно произнес: «Петрификус тоталос», вследствие чего лишился магии и был пойман. В настоящий момент Роули находится под арестом в больнице им. Св. Мунго до начала следствия. 

К сожалению, до сих пор ничего не известно о местонахождении Фирмоса Гилберта, его жены Элинор Гилберт и дочери Мэри Гилберт, которая, по рассказам соседей, приехала навестить родителей. Дом полностью сгорел вместе со всем имуществом.  

Комментарий целителя из отделения Недугов от заклинаний больницы им. Св. Мунго Алвора Диггори: 

«Честно говоря, потеря магии вследствие использования сломанной палочки, крайне редкое явление. Научных объяснений этому факту пока нет, мы знаем несколько случаев, когда пострадавшие произносили самые простые бытовые заклинания поврежденной палочкой и потом восстанавливались от двух дней до пяти недель. Вероятно, это связано с психологическим состоянием пациента, большинство волшебников, потерявших магию таким образом, находились в состоянии стресса или депрессии».

Июнь, 1980 г., Хогвартс.

Патронус Сириуса Блэка Джеймсу Поттеру

«Прости, я без стука. Не знаю, как пережил эту неделю, если бы остался на Гриммо, сдох бы точно. Но зачем-то я пришел к Хагриду. Лил дождь, я ждал его на ступеньках хижины. Ледяная вода стекала за ворот рубашки, а я бы и захлебнулся этим дождем… 

Наконец он появился со своим псом со стороны Запретного леса. Под розовым зонтиком, сухой и улыбающийся. Правда, когда он увидел меня, бросился, затащил внутрь. Чем-то растер, и я провалился в дремучий сон. Очнулся на его кровати в сладких солнечных лучах, меня затошнило, когда я вспомнил…  

— Сириус, это из-за Мэри? Мэри Гилберт? — Он пододвинул стул ко мне, вертя пустую тарелку.

Я кивнул, я даже не мог это выговорить. Я мог быть рядом с ней, и тогда… Но Хагрид оборвал мою «счастливую» мысль: 

— Я подумал, вдруг она с родителями спряталась в Бармуте? Гляди, это блюдо она подарила в позапрошлом году в благодарность за тыкву.  

Я смотрел на него, как сумасшедший.

И как сумасшедший, умоляю тебя, Джеймс, отыскать в Бармуте поселения волшебников!»

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Из записей Рубеуса Э. Хагрида

Потом погода испортилась. Чудесный летний вечер расплакался дождем, зато дома у меня держался августовский зной.  

Я взял у Филча проигрыватель, снял магловскую пластинку, висевшую над изголовьем кровати, скрипнул иглой. Налил имбирного эля в глиняную кружку и сел дописывать главу про ядозубов. Мне повезло, наш аппарат оказался восприимчив к джазовому искусству.  

Как ночной ветер прошелестели скрипки, прошлась дрожащим шагом труба. А потом этот тающий сахарный голос: «SUM-mer-TI-I-ME…», ядозубы взмыли в сиреневое, безоблачное небо — и тут с грохотом ввалился благоухающий счастливый Блэк.  

Я не стал ему объяснять, что пластинка досталась мне случайно в «Кабаньей голове». Что у меня всего неделя на последнюю главу. Плеснул в красную чашечку эля, и мы помолчали каждый о своем. Наверное, репертуар ему понравился. На волне восхищения жизнью он даже разворошил один из моих ящиков с черновиками, вытащил лист с моего — чего уж там! — разрешения и застыл. Не думал, что магозоология может вызывать столько эмоций. 

— И давно? — Неожиданно его голос зазвенел, как стеклышко. — Давно ты… 

— Я — что? — Я покосился на свой лист и понял, что если сейчас он обратит внимание на заросли орфеев⁽³⁾ на подоконнике, мне конец.  

И кто меня просил делать пометки на полях о ней? Хорошо еще моя рукопись не добралась в таком виде до издательства! 

— Дружок, ты влюблен в Минерву Макгонагалл. Давно? 

Значит, отрицать бессмысленно. 

— Давно, — кивнул я. — Только ты, пожалуйста, не… 

— А она? — перебил Блэк и по-книззловски прищурился. — Она знает? 

Я перешел к ромашковому чаю и прибавил громкость. «Give me your lips, the lips you only let me borrow» — прохрипел мистер Армстронг, и я понял, что они с Блэком сговорились.  

— Ты пишешь о ней поэмы, а она ничего не знает? — напирал мой «воспитатель». — Это нечестно.  

— Почему нечестно? Пойми, Сириус, я не могу. Она никогда… — Тут мне пришла в голову отличная идея. — А ведь я не сказал тебе мою самую главную новость! Мне прислали письмо из Министерства. Они восстановили меня в магических правах! Это значит, больше никакого розового зонтика, понимаешь? 

Красная чашка с шипением приземлилась на стол. 

— У них не было даже никаких доказательств, что твой паук убил Плаксу Мирттл! Ты столько времени торчишь здесь, неужели тебе никогда не хотелось побороться за нормальную счастливую жизнь?!  

Побороться… Я пробовал с моим косноязычием. Тогда все больше слушали убедительного Тома Риддла. А что мог сделать я? Папашу-А из обжитого сундука сослали в новый страшный мир. Не думаю, что в Запретном лесу его встретили с фанфарами. А меня с фанфарами — выпроводили. Мы шли по бесконечным коридорам, я и Альбус Дамблдор, единственный вступившийся за меня и моего друга. Мы шли, а я мучительно чувствовал на себе мантию, будто всю в дырах, и дыры эти разрастались на глазах у всего Хогвартса, слетевшихся стаек слизеринцев, когтевранцев, пуффендуйцев, с испуганными, осуждающими лицами. Позади меня, я знал, пылали гриффиндорские галстуки, и где-то среди них — растоптанный мой.  

Игла на проигрывателе соскочила. Я потянулся к буфету за каплями Поппи. Одна, две… Сегодня можно и двадцать. И замуровать себе рот.  

— Прости. Не сладко тебе пришлось. — Блэк все еще сидел со мной за столом, отстукивая чашкой ломаный джазовый ритм. — А это еще что?  

Он покрутил склянку с каплями и покачал головой.  

— Это все равно что годриковы слезы. Я знаю, что нужно. От отца, кажется, остался один флакон. У него тоже случались приступы, когда он ничего не мог сказать. 

Я отвлекся на Масти и не заметил, как ушел Блэк. 

На следующее утро он снова был здесь, с новым «проверенным» зельем. «Verbum novus» — серая маслянистая жидкость с ярко-красными крапинками. Истинное лекарство от прибившегося ко мне книззла. А почему бы и нет? Раз в день, утром натощак, несложно ведь?

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Записка Сириуса Блэка Джеймсу Поттеру

Джеймс, я раскрыл тайну цветочного горшка. Помнишь, я тебе говорил, у Хагрида стоит в углу одна земля и больше ничего. Так вот, там живет нюхль! У него специальный ошейник с лавандой, чтобы не слишком безобразничал. Ты знаешь, что это значит? У меня созрел план, жди меня после собрания!

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Из записей Рубеуса Э. Хагрида

В понедельник вечером ко мне явился Блэк. С повинной. 

— Прости, дружок, я одолжил твоего нюхля. Для дела! — Он поднял указательный палец вверх и прокашлялся. — Это спасет твое положение. Смотри-ка!  

И он выпотрошил из моего фыркающего плюшевого любимчика пять кнатов, девять сиклей, три галлеона, десять позолоченных чайных ложек, одну позолоченную сахарницу и какой-то черный кожаный мешочек с вышитыми маками и большой серебряной пряжкой, довольно изящный. Очевидно — дамскую сумочку. 

— И чье же это сокровище? — проворчал я, отправляя Мило обратно в цветочный горшок. Не хватало еще отвечать перед Авроратом. И как я им объясню, что собираюсь сам встать на страже порядка? — Надо вернуть, Блэк. Это нехорошо. 

— Конечно, надо. Ради этого все и устроено! — Он захохотал, залпом выпил стакан воды и развалился на стуле. — Не хочешь посмотреть? Между прочим, вон то, — лениво проговорил он, указывая на сумочку, — вещица твоей принцессы. 

— Кого? — ахнул я. — Ты что, украл это у Минервы? 

— Не я. Твой нюхль. А ты, такой благородный, ей вернешь. Бандеролью с письмом. То есть, не конкретно ты, а тот, кого она давно знает, но чуток подзабыла. Ты только представь: между вами завязывается страстная переписка, ты показываешь все, на что способен, очаровываешь ее. Ну а потом признаешься ей во всем — что все это из-за любви, она тебя прощает и… 

— Постой, но тогда получается, что я ее обманываю. — Во рту появился горький привкус. — Давай, я просто так ей все отнесу. Без писем. 

— Тогда она никогда не узнает, какой ты на самом деле. Решайся, дружок! Второго шанса может не быть. Такую женщину, как Макгонагалл, добиться чертовски сложно, в твоем случае вероятность поцелуя равна ноль целых пять десятых процента.  

— И что, она не ничего заподозрит? — засомневался я. — Надеюсь, ты не применял нюхля на собрании Ордена? 

— Дружок, ты меня недооцениваешь! Джеймс с нюхлем поплелся за ней в мантии-невидимке к Флориану Фортескью⁽⁴⁾, и нам еще повезло, что мы не забыли твой чудо-ошейник, а то бы звону было! 

«Значит, еще и Джеймс», — обреченно подумал я и вслед за Блэком тоже осушил стакан, не помню чего.  

Мой "спаситель" поежился. Наверное, камин совсем потух.  

Я перенес ее сумочку на стол, смахнул раскрошившийся шортбред и почему-то без всякого отпирающего заклинания, и без всякой совести завладел всем содержимым. Блэк даже отвернулся. А я вытащил ее паспорт в обложке из синей драконьей кожи (открыть его я не решился, уж как бы она посмотрела на меня с колдографии), деревянную расческу с миндальным запахом, пудру какой-то мадам Жоли, соль от пятен, нераспечатанный набор шпилек, магловский карандаш HB, ополовиненный пузырек с бодроперцовым и почти целый Летейский эликсир, сонник Ирэн Сомнус, который тут же превратился в пышнотелый талмуд; и магловскую черно-белую фотографию, где Минерва, еще школьница, запечатлена вместе со своими родителями и двумя братьями. На обратной стороне подписано: "Кейтнесс. Минерва — 17 лет, Малькольм — 14 лет, Роберт — 10 лет". Я вспомнил, что видел ее в этом длинном белом платье с воротничком на рождественском балу в Хогвартсе. И до сих пор тот же упрямый, глубокий взгляд, как будто она все-все знает. 

— Ух-ты! И суеверный же у тебя ангел! — присвистнул Блэк, подхватывая со стола сонник. — Значит, еще не все потеряно, есть надежда!.. 

Не знаю, ощутил ли я прилив надежды, ввязываясь в эту авантюру. Даже прочитав магловскую историю про Ростана, я все-таки сомневался, что переписка наша вообще завяжется. Подумаешь, какой-то тип возвращает пропажу, с чего бы отвечать? 

— Не какой-то! — буркнул Блэк, когда я высказал свои опасения. — Мы с Джеймсом все продумали, это потрясающий план! Итак, ты напишешь от имени Элфинстоуна Урхарта, она когда-то давно служила с ним в Министерстве. Он уже почти на пенсии, на работе появляется редко, так Джеймс говорил, а он у нас, я тебе напомню, — в Аврорате. Ну а завяжется или нет, зависит от твоего таланта, дружок. 

В общем, я сдался: во вторник утром сочинил первое дружеское послание и вместе с ним отправил сумочку. К вечеру меня, естественно, настигло осознание, я заметался по своим огородам, как перуанский ядозуб, и посадил две лишних грядки с тыквами. 

На следующий день, как мы и договаривались, Джеймс передал Сириусу ее письмо. Я долго к нему не притрагивался, а потом перечитал десять раз, но так ничего и не понял. Даже выпил лишнюю порцию "книззловского" зелья. В конце концов, все четверо — я, Блэк, Масти и Мило — зачитали письмо за вечерним лавандовым чаем. Она была благодарна. Я даже забыл полить тыквы. Лег спать не раздеваясь и видел во сне море, теплое и ласковое, которое накрыло меня с головой, и я счастлив был в нем утонуть.  

Правила приличия требовали подождать. Я подождал. И через пару дней написал. И снова получил ответ. И еще раз, и еще один ответ. Это была какая-то магия! По два письма в неделю — от нее

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Письмо Минервы Макгонагалл Эве Грин

Дорогая Эва, прости, я не писала тебе целую вечность. Как ты, как мальчишки? С такой бы радостью вас обняла! Ты хотела, чтобы я приехала к вам в августе, но я не могу. Стало слишком мрачно, и просвета не видно. Надеюсь, хотя бы в Дублине все спокойно.  

Ты спрашивала, чем я еще занимаюсь, кроме бесконечной работы. У меня есть дежурства в Хогвартсе, в Лондоне. Увы, даже летом мне пришлось остаться в Замке. Да и куда бы я поехала, здесь мой дом. К тому же, палочка моя более чем востребована. Еще я собираюсь кое-что изменить в курсе трансфигурации. Дамблдор согласился со мной и посоветовал искать вдохновения на «пленэре», а я уже и забыла, когда гуляла.  

К Черному озеру я иду обычно мимо хижины Хагрида. Он машет мне рукой и что-то записывает. (Ведет учет своего хозяйства?) Мне кажется, он похудел. Даже слишком. Отчего-то я всегда тороплюсь и не успеваю спросить, все ли у него в порядке. Ты бы спросила, я знаю. Может, передать от тебя привет? А заодно и его псу, ты же любишь далматинцев, а этот такой ласковый и добрый.  

На Черном озере так хорошо! Сейчас, когда я пишу тебе, вдалеке греется на солнышке, перебирая щупальцами, наш трудяга-кальмар; до меня долетают теплые соленые брызги, подол платья почти промок, но это неважно. Как же давно не вдыхала я этот душистый воздух, с примесью водорослей и мирта! И горы, молчаливые, ярко-зеленые горы вокруг, под бирюзовым небом с молочными облаками... Да что я тебе рассказываю, приезжай сама и все снова увидишь. Тебя же здесь не было после нашего выпуска.  

Я не договариваю тебе обо одном. Я врываюсь в твою устроенную жизнь, Эва, потому что мне нужен твой совет. Сама не знаю зачем, я ввязалась в странную переписку. Когда-то мы работали вместе в Министерстве, признаться, я его совсем плохо представляю. Какой-то смутный образ. Помню только, что человек он хороший. Но на его письма хочется отвечать. Не глупо ли это, писать тому, кого совсем не знаешь?  

А началось все случайно, после собрания Ордена я зашла к Флориану Фортескью. Это был печальный повод, пять лет со дня смерти папы. Мне срочно понадобилось лакричное мороженое (ничего не могу с собой поделать!) По рассеянности, наверное, потеряла сумку, которую он мне подарил на двадцатилетие. А Элфинстоун Урхарт нашел ( там же лежал мой паспорт.) 

Так странно, он пишет на маленьких блокнотных листах с золотым вензелем «Флориш и Блоттс», а почерк у него достаточно крупный. Я бы даже сказала, что красивый. И вот несколько таких десятков страниц приносит дважды в неделю, по вторникам и пятницам, министерская сова! Неужели у них в Министерстве перебои с пергаментом? 

Конечно, я не слишком увлекаюсь всей этой болтовней. У меня столько других, более важных забот. Обнимаю тебя, Минерва

Июль, 1980 г., Лондон. Уайтхолл, Министерство Магии, Второй уровень⁽⁵⁾.

Из Письма Элфинстоуна Урхарта Минерве Макгонагалл

…Рассказать вам историю о Мило? Мило — это мой нюхль. Знаю, сейчас вы удивитесь, обычно считают, что нюхли живут только в дикой природе, в норах. Представьте, я устроил для него такое просторное жилище в цветочном горшке. Разумеется, не обошлось без заклинания расширения и всего такого. Да, еще у него ошейник с запахом лаванды, он чудесно его успокаивает. Так что мы даже прогуливаемся с ним, вполне без происшествий.  

Мило обожает улицы Лондона. (Лично я не вылезал бы из пригорода.) Исключительно ради своего любимчика я оказываюсь в свой выходной в Косом переулке, мы обгоняем все эти надутые черные мантии, спешащие в Гринготтс, затем сворачиваем налево, у фонтана; проносимся мимо лавки «Пузатые котлы», минуем еще два низеньких желтых дома с гигантскими фиалками на подоконниках, и вуаля — Кондитерская Шугарплама с зефирно-розовой вывеской!  

Там есть удивительный тыквенный пирог, вы не пробовали? Кажется, в него добавляют немножко мускатного ореха и кардамона.  

Мило любит подъедать куски пирога прямо с тротуара, ну а я предпочитаю есть дома. Правда, я сейчас на диете. А вам бы я с удовольствием прислал пирог. Хотя постойте, он уже в пути! Спорим, хогвартские эльфы так не готовят? Искренне Ваш, Элфинстоун

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Из письма Минервы Макгонагалл Элфинстоуну Урхарту

Дорогой Элфинстоун, я благодарна вам за заботу, если бы я знала, где вы живете, то отправила бы вам пинту сливочного пива от мадам Розмерты.  

Расскажу вам о своей сове Гвен. Она исправно носит письма, совсем не отдыхает, как будто ей не нужно. У нее боевой характер, но она обидчива, это ее слабость. Сегодня, разбудила меня в семь часов, прилетела из совятни за своим любимым овсяным печеньем. Его не оказалось, я дала ей другое, с семечками — точно вкуснее. Гвен отвернулась. Я давно знаю, что уговаривать ее бесполезно, ее страшат любые перемены.  

Тогда я просто оставила печенье на подоконнике и ушла. Она успокоилась, все обдумала, проглотила кусочек и позвала меня…

Июль, 1980 г., Лондон. Уайтхолл, Министерство Магии, Второй уровень.

Из письма Элфинстоуна Урхарта Минерве Макгонагалл

…Такие заведения, как «Дырявый котел», существуют для того, чтобы люди, не способные принимать решения, могли принять целых пять. Вы стоите перед грифельной доской и за каких-то несколько секунд должны окончательно определиться со своим гороховым супом: в традиционной медной тарелке или глиняной; с потрошками или без; с чесночными сухарями или копчеными шариками, большая порция или средняя; только с котла или в меру остывшая. То есть, всего за пять сиклей вы получаете не только гороховый суп, вы чувствуете себя вполне состоявшейся самодостаточной личностью. И мчитесь дальше решать, решать, решать!.. 

Жаль, я сижу на диете, мне бы тоже хотелось получить пинок в принятии решений. Например, вместо двух, писать вам три письма в неделю. Как вы на это смотрите?..

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Из письма Минервы Макгонагалл Элфинстоуну Урхарту

…Не знаю, за что я так люблю Селестину Уорлок. Песню «Weep you more sad fountains» я переслушивала раз двести. Сколько романтического чувства, какой полет мелодии! И каждый раз я переживаю, встретиться ли со своим избранником девушка, о которой поет Селестина. Послушайте, уверена, вам понравится.  

Представьте, недавно я проходила мимо дома одного моего знакомого. У него играл на всю громкость — угадайте что? — американский джаз. До чего же тяжелая, своеобразная музыка, под такую совершенно невозможно ни петь, ни танцевать, разве что пропалывать грядки без магии. Надеюсь, вы не любите?

Июль, 1980 г., Лондон. Уайтхолл, Министерство Магии, Второй уровень.

Из письма Элфинстоуна Урхарта Минерве Макгонагалл

…В свободное время я пишу мемуары. Не думаю, что когда-нибудь их опубликуют, но куда-то нужно девать свободное время. Я пишу о закатах, о рассветах, о суровом лете и жаркой зиме. О моей любви к лесным прогулкам. О тех, кто всегда рядом со мной, о друзьях. Наверное, даже о мечтах. 

Знаете, я мечтаю поехать в Перу. Там живет одно интересное существо, всегда хотел с ним познакомиться. Вот послушайте. "Перуанских ядозубов я люблю с самого детства, с тех пор как увидел у одного зоомага в лечебнице. Ведь у них такой «улыбчивый» разрез рта, замечательные охровые глаза с серебринкой и медная чешуя. Очень миролюбивы и жизнерадостны — незаменимые качества для хорошего соседа!" 

Конечно, есть у меня и другая мечта — отыскать во мраке Полярную звезду, чтобы она позвала меня за собой и так бы и осталась рядом.  

А о чем мечтаете вы?..

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Из письма Минервы Макгонагалл Элфинстоуну Урхарту

…Даже летом в Хогвартсе жуткий холод. Приходится топить камин и одеваться потеплее.

Иногда я просыпаюсь от того, что форточка дрожит от сквозняка. Если бы вы знали, что такое вечерние дежурства, особенно поздней осенью! Идешь одна по бесконечным, пустым коридорам, и единственный собеседник — случайный призрак с портрета. И еще ветер, колючий и сырой, с которым плохо справляются даже согревающие чары. Интересно, отогреюсь ли я когда-нибудь? 

Сегодня мне снилось море. Теплое, ласковое. Я ныряла с крутого каменистого берега, вода подхватывала меня и несла куда-то навстречу солнцу. Это ведь похоже на мечту, не правда ли?

Зачем-то я заглянула в сонник. Знаете, у меня где-то валяется, просто так. Забавное значение, со мной такое точно не произойдет!  

Да, хотела спросить, что же там так долго звенело в кармане вашего любимчика Мило?

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Из записей Рубеуса Э. Хагрида

Иногда я встречал ее, она обычно торопилась, махала мне рукой. Если бы она знала, что в эту самую секунду я сочиняю письмо для нее! Мне кажется, она изменилась с весны. Тогда я приносил животных для уроков, мы обменивались парой дежурных приветствий и расходились. В строгом зеленом платье, со строгой прической с миллионом шпилек (тех, наверное, что я обнаружил в ее сумочке) — я всегда грезил ею, но мало знал, чем она живет. А теперь…  

Все ее письма я хранил в просторной сахарнице из «Флориана Фортескью», на подоконнике, рядом с орфеями. Блэк, конечно, язвил, но я прикрывался исключительно интересами Мило.  

Сегодня меня снова проведал мой «воспитатель». Я напомнил ему, что послезавтра, в четверг, он обещал отправиться со мной в Косой переулок за новой палочкой. Все-таки такое событие нельзя встречать одному. Он согласился. А потом у него появилось слишком много идей по поводу моей внешности.  

— Понимаешь, — протянул Блэк, развалившись перед камином с красной чашечкой липового чая и горкой шортбреда на тарелке. ( А мой пес приготовился к прыжку. ), — член Ордена Феникса не должен выглядеть как лесник. Это другая культура, дружок. Тут уже не скажешь: «Взвесьте мне одиннадцать фунтов брюк из отборной овечьей шерсти!» А, прости, уже шесть! — Масти не выдержал, навалился и с нахальной мордой захрустел большущим куском печенья. Блэк даже рассмеялся сначала, а потом с показной строгостью выговорил нам обоим: — Имей в виду, собака остается дома.  

Думаю, Масти не особо расстроился. 

Я бы тоже остался. Два месяца назад. Я не люблю Косой переулок. Вернее, не любил. Слишком людно, слишком душно. Слишком много воспоминаний. И не хочется поднимать со дна всю эту «давид-копперфилдовскую муть». Возможно, когда-нибудь я разберусь со своим детским прошлым, а в четверг с радостью пройдусь со своим настоящим — с другом. Вернее, с друзьями. Кажется, там еще обещал быть Джеймс. Что ж, мужская солидарность, куда от нее денешься?

Июль, 1980 г., Лондон, Чаринг-Кросс-Роуд.

Патронус Лили Поттер Джеймсу Поттеру

«Милый, прошу тебя, отговори Сириуса покупать Хагриду зеленую мантию. Мне кажется, ему пойдет тот классный жилет, помнишь? Сам он, как ты понимаешь, слишком сосредоточен на другом. Расскажете потом, как все прошло, все-все подробности, хорошо?  

Да! Не ходите без меня к Розенкранцу, пусть он и популярный, но что вы там придумаете с бородой? Я сейчас заскочу в Мунго и обратно. Ждите меня у ФФ. Уговорите Хагрида съесть хотя бы тыквенный пирог. Он совсем себя заморит этой грейпфрутовой диетой. Люблю тебя, Лили».

Июль, 1980 г., Лондон, Косой переулок.

Патронус Джеймса Поттера Лили Поттер

«Лили! Сириус упрямо придерживается зеленой. Впрочем, он готов подождать тебя, чтобы ты сама посмотрела. Мы только что от Олливандера. Сказать тебе, какая палочка у нашего Хагрида? Представь себе, снова дуб, только поменьше, и сердечная жила дракона! Такие палочки, как сказал старик, особенно привязываются к хозяину и становятся хрупкими от переживаний. Вот видишь, Лили, а ты меня убеждала, что палочка от стрессов не сломается! Так что, будь со мной помягче, а то вдруг… Кстати, палочка с жилой дракона есть еще у Минервы. А я думал, у нее с клыком волкодава. Шучу».

Июль, 1980 г., Лондон. Больница им. Св. Мунго.

Патронус Лили Поттер Джеймсу Поттеру

«Такая же, как у Минервы, надо же! Это хорошая примета, я так рада, Джеймс! Вот что, милый, не ходите без меня к Розенкранцу, ясно? Сейчас Сириус как разойдется, прошу тебя! Пока я не пришла, никакого Розенкранца!!!»

Июль, 1980 г., Хогвартс.

Из записей Рубеуса Э. Хагрида.

Кажется, его звали Розенкранц. Мистер Розенкранц, владелец и лучший брадобрей «Усов Гильденстерна» — уверяла деревянная вывеска в готическом стиле.  

Лысоватый человечек в полосатой мантии по колено, с умилительной медовой улыбкой, как у глизня во время брачного периода, заманил внутрь своего салончика, и я взгромоздился на крутящееся потертое кресло. За окном о чем-то спорили Джеймс и Сириус, а я задыхался от парикмахерских благовоний, уповая лишь на то, что стрижка будет недолгой, по верхам, так сказать. Но я ошибся. Марафет настолько затянулся, что моя левая рука с палочкой в кармане изрядно вспотела. И зеркало тоже вспотело, поэтому я никак не мог разобрать, что со мной происходит. Я только слышал, как чиркали ножницы, и «мистер глизень» все приговаривал: «С глаз долой, из сердца вон, а? Верно я говорю, молодой человек?» Вокруг меня рассыпались целые горы из волос; я уже испугался, что вот-вот закончится кроличья нора, и я превращусь в домовика-переростка.  

К счастью, брачный задор мистера Розенкранца все же иссяк, на десерт веселенький цветастый шланг пшикнул в мою сторону розовой водой с чем-то едким, и я выпустился наружу — в гущу расслабленной, ничего не подозревающей толпы. Под бой часов «Гринготтса» — ровно в полдень. 

С витрины аптеки Мальпеппера блеснуло незнакомое лицо. Галдящей стайкой, наперегонки, промчались черные стрижи. Из-за туч вылезло солнце. «Ну и ну!» — прогудел рядом чей-то бас, женский альт подхватил и вскрикнул: «Матерь Джозефина!» А Сириус и Джеймс слишком синхронно перестали жевать сэндвичи.  

Я переложил палочку в правый карман и дюйм за дюймом начал ощупывать щеки — щетинистые, колючие, но все же какие-то не мои. И голове тоже стало слишком легко. Тут Блэка прямо прорвало:  

— Ты тоже это видишь, Джеймс? Это же «Close your eyes and I’ll kiss you»? Ох, не сглазить бы! 

— Ага. «Tomorrow I’ll miss you», только в слегка бородатой версии. — Джеймс поправил очки, хотел откусить от своего сэндвича, но передумал. — Постой, ты первого имеешь в виду или второго? 

— Второго, конечно. Хотя кое-кто его считает и третьим.  

— Что, ужасно? Зря, наверное… — Я уже не знал, куда себя деть, потому что, на меня глазел весь Косой переулок вместе с фиалками и тыквенными пирогами. 

— Дружок, — с тревожной торжественностью проговорил Блэк, — мы откопали в тебе звезду. Правда, магловскую, но зато какую! Теперь ты у нас будешь «Биттлз». 

— Чем? — У меня кольнуло под левой лопаткой. — Ты же знаешь, Сириус, я не очень разбираюсь в магловских традициях. И еще понравится ли этот «биттлз» Минерве — вот в чем вопрос.  

За спиной я услышал радостный крик Лили: 

— Мальчики, вот вы где! Я вас тут ищу, думала вы в кафе! 

Я обернулся. И зажмурился. И открыл левый глаз. Потому что Лили-то никогда не обманет. 

— Так и знала, что это добром не кончится! — восхитилась она , поправляя пышное розовое платье. — Теперь же ему проходу не дадут на магловских улицах! Значит, так! Берем зеленую мантию, чтобы не было слишком по-магловски. 

— Главное, чтобы не было слишком по-слизерински, — проворчал Джеймс, и Лили тут же чмокнула его в щеку. 

Мы снова куда-то брели, в какую-то «Юнону и Клотильду», с пылкими и услужливыми мадам. Блэк, наверное, полчаса разглядывал меня в зеркале, Джеймс качал головой, но в конце концов все решили, что благородный зеленый подчеркнет мою жизненную позицию. Все-таки он ближе всего к природе. Потом для «остроты стиля» всучили еще и черную водолазку, белую рубашку с запонками-тарантулами и коричневый кожаный жилет.  

А потом погода испортилась. Мы засели в кафе Флориана Фортескью, кто с чем, а я с грейпфрутовым соком, и Лили все показывала нам, что она накупила для будущего малыша Гарри.

Июль, 1980 г., Годрикова впадина.

Письмо Джеймса Поттера Сириусу Блэку

Сириус, пишу тебе сразу после нашего собрания. Надеюсь, Бармут принял тебя благосклонно, и ваша встреча с Мэри завершилась полным примирением. Ты только обойдись в этот раз без своих "штучек", иначе снова придется найти тебе способ отвлечься. Ладно, шучу. Ты же знаешь, твое «учительство» было исключительно идеей Лили. Но вышло же хорошо, старик? По-моему, тебе и Хагриду пошло на пользу.  

Кстати, о Хагриде. Сегодня Дамблдор официально объявил его членом Ордена Феникса. В твоей столовой набилось довольно много народу. Примчались даже Уизли со всем своим потомством. Так что, можешь себе представить, какая стояла тишина! Собственно, это уже было никакое не собрание, а домашний праздник. 

Портрет Вальбурги вынесли на чердак, длиннющий стол застелили белой, вышитой вашими фамильными гербами скатертью. Естественно, руководила всем Молли с малышом Ронни на руках. Кричер раздобыл нам вдоволь тарелок, бокалов, жаловался, конечно, что без хозяина и так далее. Если бы ты знал, сколько было пирогов, пуддингов и мой любимый Виндзорский суп, такой, как когда-то готовила мама! Сразу столько всего вспомнилось! (Например, как я тебе подлил в суп амортенцию, и мисс Роуз потом…хм)  

Правда, Хагрид по-прежнему жевал свои грейпфруты (можно только позавидовать его великанской стойкости!) И весь сиял, даже ярче, чем в Косом переулке. Все-таки в зеленой мантии он какой-то герой, пожалуй, ты был прав. Макгонагалл ничего не сказала, но задержала взгляд, поджав, как обычно, губы (ну, ты представляешь.) В общем, старик, ты там не задерживайся. Мэри привет. Джеймс

Июль, 1980 г., Лондон. Кафе Флориана Фортескью.

Письмо Минервы Макгонагалл Эве Грин

Дорогая Эва, рада, что у вас наконец-то устоялась погода. И здесь сейчас хорошо, самое прекрасное время для прогулок по лондонским улицам. 

Я всегда пробегала мимо Кондитерской Шугарплама. А сегодня — остановилась. Там такая зефирно-розовая вывеска, и пахнет кардамоном с мускатным орехом. Возможно, сюда заглядывают даже нюхли со своими хозяевами. Ты улыбнешься, я знаю. А еще ты бы точно еще раз попробовала восхитительный тыквенный пирог, а не прошла, в конце концов, мимо.  

Два дня назад я была в Хогсмиде, хотела купить канцелярский набор для Хагрида. Я часто встречаю его на Черном озере, он лежит на траве и все пишет, пишет. (Интересно, что? Наблюдения за магическими существами?) Перо ему, правда, маловато. Хотя, может, я преувеличиваю?  

Он так изменился за последний месяц, ты бы его не узнала. И все из-за Блэка. Мой бывший ученик теперь засиживается у него допоздна, и ладно, если бы они только сражались на дуэли (ему вернули палочку, Эва!) Теперь он еще и внешне напоминает кого-то в стиле Блэка. Тебе бы понравилось. А я считаю, это чересчур.  

И еще они вытоптали квиддичное поле своим мотоциклом! Уж не знаю, откуда у Хагрида взялся мотоцикл, боюсь даже думать. 

В общем, я уже выходила из «Писсаро», и в эту секунду на пороге меня настигла министерская сова с письмом от Э. «Если вы будете в Хогсмиде, то загляните, прошу вас, к мадам Паддифут. Сегодня на работе мне сказали, что за одну ночь с ее крышей произошла удивительная метаморфоза. Интересно узнать, какая именно. Искренне Ваш…»  

Ты помнишь это место, Эва? Для особых «романтических» случаев. Я всегда мечтала, оказаться там с Дугалом. До сих пор. Конечно, я привыкла, я знаю, что это невозможно. И не только потому что он магл. Впрочем, мне не о чем жалеть. Он сделал свой выбор, а я свой. Что еще можно добавить? 

А дальше… Дальше за мной, наконец, захлопнулась дверь «Писсаро», и с целым букетом перьев я оказалась на свежем воздухе. Тучи рассеялись, выглянуло приветливое полуденное солнце; я шла и шла за ним по Верхней улице, считая, сколько вывесок умещается на каждом кирпичном доме, и сколько окон открыто.  

Окна у мадам Паддифут были занавешены лиловыми шторами. Зато наверху, на длинных черепичных скатах крыши, густо разрослись ромашки. Целое поле с гудящими пчелами и танцующими бабочками! Откуда он узнал, Эва? Я замерла перед этим чудом, письмо стало горячим — так крепко я его сжимала. Еще раз перечитала, и вдруг проступили две строчки: «Я был бы рад встретиться с вами здесь на вечере Селестины Уорлок в пятницу 16 августа в 19.00. Если вы не заняты. И если вам захочется».  

Пожалуй, я вернусь в Хогвартс, подзову Гвен и напишу вежливый отказ. В память о нем.  

Заканчиваю. Напиши, как вы съездили в Эннис. Обнимаю, Минерва

Июль, 1980 г., Лондон, площадь Гриммо,12.

Письмо Сириуса Блэка Джеймсу Поттеру

Джеймс, вы там не вовремя уединились! Я понимаю, у вас событие на носу, и надо его встречать. Но черт! Может, вы переедете ко мне? Становится небезопасно, Пожиратели звереют с каждым днем, Питер где-то пропадает. Римус так и не приехал из Девона.  

Несколько собраний только и обсуждаем план экстренного отступления и отсиживания в кустах. Дамблдор заверяет, что все будет хорошо, он что-то знает, это точно. Но мне не спокойно. И другим тоже. Ты читал в «Пророке» о нападении на Эдгара Боунса? Еле спасли. Завтра будет очередное экстренное собрание. Если тебе еще не прислали Патронуса — значит, я вместо него. Будь завтра. Блэк 

P.S. Похоже, наша «любовная миссия» накрылась медным котлом. Целый месяц они встречаются у меня в столовой, и — ничего. Дружок уверяет, что скоро сам поговорит с ней, и все наладится. Прямо как Дамблдор, черт его дери. 

Сегодня Макгонагалл высказалась, глядя в упор на Х., что в такой тревожной обстановке довольно странно уделять столько внимания своему внешнему виду. Я чуть не вызвал Бомбарду. Но и этого было бы мало.

Июль, 1980 г., Лондон, площадь Гриммо, 12.

Из речи Альбуса Дамблдора на собрании Ордена Феникса

…Все мы радуемся, что наш дорогой Эдгар Боунс вернулся домой. Какое-то время его покой будут охранять наши министерские друзья. А нас с вами сегодня вечером ожидает очередное приключение. Пожиратели смерти снова добрались до Вест-Энда. Их цель неизвестна. Мы поступим так же, как и в прошлый раз. Только охватим еще и Лестер-сквер⁽⁶⁾.  

Как вы помните, площадь Лестер-сквер огорожена, на ней ведутся ремонтные работы. Однако я не удивлюсь, если Том Риддл из любви к Шекспиру захочет устроить показательный фейерверк прямо там. 

Со стороны Отдела должно быть несколько авроров — Министерство настаивает на привлечение к делу своих сотрудников. Что ж, не будем их огорчать. Также я считаю необходимым присутствие кого-то из членов Ордена. Полагаю, Рубеус Хагрид вполне справится. Впрочем, нехорошо ему быть одному. Нужен напарник, обязательно! Я понимаю, что большинство из вас уже имеет свой дежурный пост, выбрать не так-то просто. Возможно, вы, Минерва, согласитесь?  

Июль, 1980 г., Лондон. Больница им. Св. Мунго.

Письмо Минервы МакГонагалл Эве Грин

Моя дорогая Эва! Я обещала написать тебе письмо с «подробностями» и «объяснениями». Что ж, три дня назад я пришла в себя. Выгляжу я ужасно, круги под глазами, и внутри все болит, даже хуже, чем после расставания с Дугалом. Знаю, ты сейчас горько усмехнешься, но выбор сделан, я живу той жизнью, которую люблю и не могу иначе. Да, совсем забыла тебе сказать, наконец-то закончилась моя глупая переписка, которая, как ты говорила, пойдет мне на пользу. Уж лучше пользы не придумаешь...  

Я начну с последнего собрания, когда Дамблдор поручил мне дежурство с Х. на Лестер-сквер. (Мы были там с тобой, ты еще заметила, что Шекспир похож на Урика Оупли⁽⁷⁾ с той огромной картины в нашей башне.) Х. отправился туда сразу после распределения на своем черном мотоцикле — он теперь с ним не расстается. А меня задержал Дамблдор, какие-то инструкции, как будто это я первый раз дежурю.  

В холле я столкнулась с хозяином дома. Вернее, я не сразу сообразила, что это он. В этой мрачной блэковской развалине везде полумрак, я не говорю уже об отсутствии уюта.  

Сириус снова был пьян, и я не сдержалась: 

— Сириус Блэк, где же ваша гриффиндорская выучка? Неужели вы так слепы, что не видите другой возможности проявить себя?  

Он засмеялся, приблизился почти вплотную, так что мне пришлось отступить назад. Огденское десятелетней давности окутало меня с ног до головы, я построже взглянула на него, но наткнулась на самодовольную ухмылочку.  

— О, профессор Макгонагалл и вы здесь! Какая удача! Знаете, что я вам скажу на ваше приветствие? По секрету, между нами? Представьте себе, вы тоже слепы! 

— Что вы имеете в виду, объяснитесь, мистер Блэк! — У меня загорелись щеки.  

— Объяснюсь, профессор, с удовольствием! Что вы думаете о Хагриде? 

— Думаю — о ком? Простите, это бессмысленный разговор, мне надо идти! — я направилась к двери, но Блэк, будто пробка от Эльфийского, снова возник передо мной. 

— Нет, разговор вовсе не бессмысленный, уверяю вас! — воскликнул он. — Неужели вы не замечаете, что Хагрид влюблен в вас? Что все эти перемены, которые произошли в нем, из-за вас? 

— Боюсь, вы ошибаетесь! Он просто хотел стать членом Ордена, вот и все. Откуда у вас такие глупые фантазии?  

— Увы, это не фантазии, миледи! Если хотите знать, у нас сложился целый отряд — во имя пресвятой романтической Идеи, — он ткнул пальцем куда-то вверх. — Министерские совы изрядно потрудились, поверьте! Только вам не угодишь, даже с внешностью Пола Маккартни, черт побери!  

— Вы просто пьяны и паясничаете, мистер Блэк!  

— Ну да я пьян! Только в таком состоянии и скажешь всю правду! Что сердце шотландской ведьмы все равно что ее драгоценный, долбаный Бен-Невис⁽⁸⁾, — ни солнце его не согреет, ни дождь не проймет! 

— Вы забываетесь, Блэк! Вы просто не в себе! Идите, проспитесь! — Меня всю охватил огонь. 

Я прорвалась к двери и уже дернула ручку, когда он прошептал за моей спиной: 

— Элфинстоун Урхарт. Вот вам мое доказательство. Он писал вам письма от его имени. Мы все посвящены в эту тайну. Можете спросить Джеймса. А лучше самого Хагрида. Наш дружок слишком простодушен, чтобы изобразить недоумение. 

У меня потемнело в глазах. Не помню, как я очутилась на пороге. Помню только, как зазвенели оконные стекла соседских домов.

* * *

А на Лестер-сквер моросило. Меня встретили тусклые фонари, одинокие, с мертвенным блеском, скамейки и язвительный, невыносимый Шекспир. Где-то далеко громыхал трамвай; за темной стеной парка пульсировала разноцветная электрическая жизнь с бурным многоголосием: всюду гремели галдели, посмеивались, фальшиво подпевали уличному гитаристу.  

Я долго кружила по изъеденному траншеями парку. Дождливая мгла никак не могла оставить в покое мое лицо. Наконец я справилась. Вдохнула побольше сырого воздуха и заспешила к огромной темной фигуре рядом с дубом. Х. не видел меня и что-то отмечал в своем блокноте. В блокноте, Эва!  

— Черт возьми, Хагрид, скажите мне правду, это вы писали мне письма под чужим именем? — Меня знобило. 

Он пошатнулся, засунул магловский карандаш вместе с блокнотом в карман. Лицо его покрылось красными пятнами.  

— Отвечайте! Немедленно отвечайте! Все это время вы обманывали меня?  

Он тяжело дышал, словно гигантский сом, выброшенный на берег. 

— Значит, это правда! И сумочку вы специально украли! Весь ваш интерес, цветы — все это было глупой шуткой?  

— Нет, Минерва, вернее, профессор Макгонагалл! — Он запнулся, его глаза заблестели. — Я б никогда, никогда…  

Его взгляд, дикий, безумный, бродил где-то за моей спиной.  

— Вы превратили меня в посмешище! Как вам только пришло в голову?! Создали коалицию из моих бывших учеников по укрощению бесчувственного чудовища! Это что, новый зоологический эксперимент?! Что я вам такого сделала? Зачем, Хагрид, зачем? Жалкий вы, бездушный великан!  

Мне стало трудно дышать, я схватилась за ледяной фонарный столб. Он молчал. Молчал до бесконечности. А потом… (размыто) 

Прости меня, Эва. Перо совсем не слушается. Тебе одной известно, пять шпилек, три застегнутых верхних пуговицы — вот и вся моя броня, да и той здесь не осталось. 

Больше пока ничего не могу написать. Прощай.

Июль, 1980 г., Лондон. Уайтхолл, Министерство Магии, Второй уровень.

Из записи допроса старшего офицера Элфинстоуна Урхарта с Рубеусом Хагридом, полувеликаном, лесничим из Хогвартса. Сдано в архив

ЭЛФИНСТОУН УРХАРТ: Ваше имя Рубеус Хагрид? 

РУБЕУС ХАГРИД: Да. 

Э. У. Вы полувеликан, все правильно?  

Р. Х. Я — великан.  

Э. У. Позвольте, но в вашем досье написано, что отец — волшебник. Значит, полувеликан? 

Р. Х. Вы еще забыли добавить: бездушный и жалкий. 

Э. У. Хорошо. Если вы так считаете. 

Р. Х. Так все считают. 

Э.У. Вы знаете, что вчера великаны перешли на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть? 

Р. Х. Волдеморта, что ли? Нет, я ничего такого не знал. Мне не до этого. 

Э. У. То есть вы состоите членом Ордена Феникса и вам все равно, что происходит вокруг? 

Р. Х. Нет, нет, конечно! Я просто о другом сейчас думаю. Могу я переговорить с Джеймсом Поттером? 

Э. У. Не сейчас. Вы знаете, почему вы здесь? 

 Р. Х. Нет, я не понял. Мы забыли наложить чары невидимости?  

Э. У. Дело не в чарах, мистер Хагрид. Вас обвиняют в нападении на волшебницу, а именно на профессора Макгонагалл.  

Р. Х. Что?! Что вы такое несете, я напал на Минерву?!

Э. У. Так свидетельствуют очевидцы. 

Р. Х Значит, они ни в чем не разобрались, очевидцы эти! Спросите у самой Минервы, то есть, профессора Макгонагалл! 

Э. У. Спросим, когда она сможет, наконец, нам ответить. А вы расскажите нам свою версию.  

Р. Х. Да нечего рассказывать-то! Понимаете, я волнуюсь, как там она. Мне нужно знать!  

Э. У. Хорошо. Я попрошу Джеймса Поттера вам сообщить.  

Р. Х. Спасибо вам, офицер. Как вас зовут? 

Э. У. Элфинстоун Урхарт. 

Р. Х. Элфинстоун Урхарт. (Долгая пауза.) Значит, это вы… Какое везение. Чудесный вечер!.. 

Э. У. Вот и давайте поговорим о вашем чудесном вечере. Вы встретились на Лестер-сквер и? 

Р. Х. Мы встретились на Лестер-сквер, а они прорвались через ограждение…

Июль, 1980 г., Годрикова впадина.

Письмо Джеймса Поттера Сириусу Блэку

Старик, ты как? Неужели ты снова поссорился с Мэри? Вчера я возвращался на Гриммо и встретил разъяренную Минерву. Уж не ты ли так ее вдохновил? Кричер сказал, что дома только хозяин. А потом это непонятное происшествие на Лестер-сквер. Ничего не хочешь мне рассказать? И хорошо еще, Пожиратели обнаружились в Сохо, на посту Грюма и Кингсли. Двое придурков Лестрейнджей чуть не похитили какого-то важного магла. Вовремя отбили. Если тебе интересно.  

Напиши, жив ли ты. Просто: да. И лежи себе дальше на дне. Я за тебя переживаю. И Лили. Думаю, Хагрид тоже. Еще Дамблдор просил тебе передать какую-то ерунду, мол, на Бен-Невисе уже расцвел эдельвейс. Не знаю, к чему этот шифр, тебе видней. Твой лучший друг Джеймс

Июль, 1980 г., Лондон

Из газеты «Ежедневный пророк»

Рубрика «Наука»

Сегодня в магазин «Флориш и Блоттс» поступил в продажу новый учебник по магической зоологии издательства «Обскурус». Итак, встречайте, леди и джентльмены, в дополнение к уже известному классическому тому «Фантастических тварей» Ньюта Саламандера — «Мои любимые звери и я» Рубеуса Э. Хагрида. По сведениям редакции, Рубеус Э. Хагрид служит в должности лесника в Хогвартсе и занимается также научной деятельностью. Редакция нашей газеты уже ознакомилась с вышеупомянутой книгой-учебником и нашла ее весьма содержательной, захватывающей и что редко бывает с такими изданиями — поэтичной.  

К сожалению, новоиспеченный автор не смог дать интервью, он только что вернулся в Хогвартс из длительной поездки в сопровождении своего неизменного наставника директора Альбуса Дамблдора. Мы надеемся, что новое путешествие послужит источником вдохновения для последующего научного творчества мистера Хагрида.  

Также не исключаем, что в ближайшем будущем талантливый автор проявится столь же блистательно и в разделе «Светской хроники». Трепещите, дамы, мистер Хагрид свободен и обаятелен! Рита Скитер

Июль, 1980 г., Лондон. Больница им. Св. Мунго

Письмо Минервы Макгонагалл Эве Грин

Дорогая Эва, последнее время я плохо сплю. Хотя здесь нет круглогодичных хогвартских сквозняков, мне все равно не по себе. Лечение продвигается медленнее, чем я предполагала. Магия вернулась, но еще остается чудовищная слабость.  

Я обещала рассказать до конца историю злосчастного дежурства, ибо после всех этих унизительных объяснений, случилось нечто совсем ужасное.  

В мертвенном свете фонаря Х. было совсем не видно. Вокруг меня зашумели деревья, зашумели вороны, зашумел мотор, зажглись фары черного мотоцикла.  

— Так нельзя! Нельзя уходить, Хагрид! — От бесконечного шума у меня сдавило виски. 

Он будто не слышал, будто что-то искал, может, палочку? Я выхватила свою. Слишком резко. Рука дрогнула, а я уже выкрикнула горящим фарам: 

— «Арресто моментум»!  

Раздался треск. Острый обломок вонзился в мою правую лодыжку — и меня отбросило на мокрый, колючий газон. Деревья вытянулись против моей воли, я вцепилась когтями в землю и тут же упала без сил.  

Загрохотали ворота парка, ввалились пьяные маглы-подростки. Они, наверное, направлялись к нам: все отчетливее раздавались их гортанные, простуженные голоса. 

Ах, Эва! Никогда не была я в таком отчаянно глупом положении! Ведь он своими руками поднял, поднял меня, радостно сообщая всему Лондону: «Вот и моя кошечка нашлась!» А потом укрыл под кожаным, пропахшим хвоей жилетом; просунул один глаз и, обдав драконьим жаром, прохрипел: «Как вы себя там чувствуете, профессор Макгонагалл?»  

Хорошо, что я ничего не могла ответить! Я все думала, отчего сломалась моя палочка, вряд ли Х. и здесь виноват.  

Что дальше рассказывать? Загудела полицейская сирена, мальчишки с ругательствами разбежались. Двое мужчин в магловских черных костюмах представились аврорами и велели Х. следовать за ними в Отдел — для выяснения обстоятельств нападения великана на волшебницу-анимага.  

В душной комнате, заваленной красно-белыми папками, нас наконец-то разъединили. Х. бросился объяснять про мои несчастья, мол, «что-то случилось с магией профессора Макгонагалл», «она так слаба!» и т.п.  

Ворвался бледный Джеймс Поттер, за ним еще один, с сединой, как будто знакомый. Они задавали мне вопросы, а у меня в голове кружился туман из блокнотных листов и отточенных карандашей, а потом я и вовсе провалилась куда-то в черную пропасть, из которой выбралась лишь на больничной койке в Мунго.  

Сегодня утром меня навещали Лили и Джеймс. Кажется, совсем скоро на свет появится еще один Поттер! Мы мило побеседовали, конечно же, о предстоящем событии, они уже и имя придумали — Гарри. Гарри Поттер — как-то не звучит, ты не думаешь?  

Главное, ни слова про Х. — и хорошо! У меня даже поднялось настроение.  

Правда, час назад его снова испортили. Сначала прислали огромный букет ромашек, а следом — пионы, с вложенной туда газетной вырезкой об успешном дебюте Х. на научном поприще. Но это еще не все: последний абзац статейки, написанной какой-то бездарной Ритой Скитер, был старательно подчеркнут зелеными чернилами! Подозреваю, что это снова Блэк со своими дерзкими, отвратительными шуточками!  

Я так устала, Эва. Помню, ты всегда сочувствовала Х., еще со времен нашей учебы в Хогвартсе. Ну хочешь, я пришлю тебе его книгу (правда, без автографа, ты понимаешь), чтобы как-то смягчить… Он, конечно, виноват, но эти ужасные слова произнесла я. Представляю, какую лекцию ты бы мне прочла! Может, Блэк прав, и у меня действительно каменное сердце? 

Передавай привет мальчишкам. Возможно, на рождественские каникулы приеду к вам в Дублин. С любовью, Минерва

Август, 1980 г., Хогвартс.

Из записей Рубеуса Э. Хагрида

Из Аврората я вернулся домой. Открыл дверь, обнял Масти. Подсадил Мило в цветочный горшок, в нем все еще что-то звенело. Правда, в этот раз между моими пальцами застряла шершавая розовая пятка, и из кармашка вывалился старенький кнат. Значит, почти пустой.  

А потом мы просто сидели с моим псом. Молча. Встречая сумерки. Я знал, что под столом лежат черновики. И еще где-то одна вещь, которую обязательно принял бы бездушный великан. И которую забыл Блэк. А, может, оставил на всякий случай. Конечно, он знал, чем все это закончится. Все знали.  

И потек огненный поток, несколько дней как одна безумная ночь. Масти скулил. Цветочный горшок ходил ходуном. Кажется, меня навещал Дамблдор, потом Поппи. Потом снова Дамблдор. В чем-то меня убеждали, чем-то поили, даже что-то рассказывали.  

А я сорвал со стены свой джаз. И хотел зажечь большой костер с черновиками, с пластинкой, сухими ветками и всем таким. На закате вытащил этот хлам на задний двор и почти смирился с Адским пламенем, когда через огород, раскидывая новорожденные тыквы, ко мне примчался встревоженный помятый Блэк. Наверное, я в самом деле выглядел не очень.  

— Экспеллиармус, дурья ты голова! — выкрикнул он, и моя драгоценная палочка упала в траву. — Что ты делаешь, Рубеус! С ума сошел?! Тебе нельзя использовать Темную магию! Хочешь, чтобы они снова лишили тебя магических прав?!  

— Мне все равно, Сириус. Какая разница? Какой из меня орденоносец? Мое дело — коротать время с тыквами и пауками. Ты, кстати, передавил десяток, так что, у меня прибавилось забот. 

Я поднял свою палочку, положил в карман и поплелся домой. Блэк пыхтел следом, разглагольствуя о моей книге, о перспективах, о том, что Грозный глаз имеет на меня виды.  

Мы сели пить чай. Правда, кроме ромашек, заварить было нечего. И даже поломанного шортбреда не оказалось, только полуживые грейпфруты. 

Под столом стало просторно и хорошо, там теперь частенько пристраивался Масти. На подоконнике сверкала в закатных лучах пустая сахарница — ее письма я отправил обратно с Гвен, как она меня попросила в короткой записке. Свои же, перевязанные желтой ленточкой, я бросил где-то около камина. 

Какое счастье, что она вернулась из Мунго. Какое счастье, что весь этот эпистолярный роман закончился. Жаль, только что я так и не смог ей тогда объяснить. Жаль, что флакон с зельем остался где-то в недрах мотоцикла… 

Блэк хлебал чай и молчал. Потом начал с чего-то путанного, про тяжкий груз и проклятое Огденское. Тут я с ним согласился. 

— Пойми, Рубеус, я не хотел. Слетело с языка. — Он вертел в руках чайную ложку. — Разозлился я, понимаешь? 

— Бывает. — Я положил махровую белую дольку в рот, раздавил языком пленочные сочные зернышки и высосал растекшуюся терпкой ароматной струйкой горечь. — Как там малыш Гарри? Дамблдор, кажется, сообщил... 

— Ты не понял, дружок, — перебил меня Блэк, бросив ложку на стол. — Это я сдал тебя Минерве. Я сказал ей, что это ты писал письма. Драккл дернул… Прости. Я сломал тебе жизнь.  

— Ты — что?  

Взорвалась чья-то чашка. А потом еще одна и еще. Масти залаял. Я ударил кулаком по столу. До глубокой, изгибающейся змеей трещины.  

— Можешь применить ко мне Непростительное, давай, я заслужил. 

— Чтобы меня лишили еще и магических прав?! Что ты наделал, ты же не представляешь?! Я должен был сам, сам… 

Меня колотило. Масти продолжал лаять. Из норы вылезла испуганная морда. 

— Я знаю, знаю. Прости. Ну хочешь я пойду на переговоры к твоей принцессе? Еще раз.  

— Прошу тебя, лучше бездействуй!  

На пол упал горшок с орфеями, Блэк бросился его спасать. Вместе с черепками закружились и мои письма; желтая ленточка развязалась, и белая стайка опустилась на покореженный стол.

— Святая Минерва! Ты написал ей целых четырнадцать писем! Может, издать роман?  

Я схватился, было, за свою палочку, но отвлекся на мелочи. 

— Не четырнадцать, а пятнадцать. Я написал пятнадцать. Неужели…  

Ледяные конверты еле слушались. Тринадцать. Четырнадцать. Четырнадцать! Без моего последнего письма! 

Масти гавкнул, ткнулся холодным носом мне в руку. Любимчик зевнул, фыркнул и со звоном исчез в норе.  

— Варианта два: или она его сожгла, или где-то забыла. Прости, Руби! — Блэк заглотил половину последнего грейпфрута и скривился. — Как ты это ешь вообще?  

Меня будто укусил ядозуб. 

— Она оставила на память! — Я вскочил. — Значит, ей не все равно, понимаешь?! Я должен пойти к ней. Немедленно! 

— Плохая идея, Руби, уже темно, начало одиннадцатого. А она — приверженка строгих правил, не забывай. — Он схватил меня за рукав. 

— К черту эти правила, если я люблю ее! — Вырвался я. — Второго шанса может не быть, ты же сам говорил! Я пойду, ты тут без меня, ладно? 

Но Блэка отвадить было невозможно. Перерыв весь мой скудный гардероб, он нарядил меня в тот самый злосчастный жилет, в котором я явился на Лестер-сквер, спрыснул «Деванши», что-то там проделал с моей шевелюрой и довольно хмыкнул.  

...И пошли мы тоже вдвоем. По хлюпкой земле, под моросящим дождем, с люмосом, вместо зажжённых факелов. А потом дождь перестал, и из-за туч засветила луна, точно прожектор Хогвартс-экспресса.  

— У твоей принцессы темные окна, — осторожно заметил Сириус в перерыве между своим рассказом о последнем бармутском примирении с Мэри. — Тебя это не смущает? Напомню, что когда-то она неплохо играла в квиддич, я бы не рисковал… 

Я ничего не ответил, какая-то неодолимая сила вела меня к ней.

* * *

Ворота. Ступеньки. Холл. Не поскользнуться бы! «Какие еще грязные следы, Аргус?» Парадная лестница. «Только не подведи, милая, ты же знаешь, это смертельно важно!» Четвертый этаж. Отлично! Портрет Сэра Фланжа. «Как поживаете?» Направо. Не наткнуться на Пивза. Очень хорошо. Двести шагов. Конечно же, старина Ник. «Спешу, очень! В другой раз!» Гобелен с Единорогом. «Не отставай, дружок! — Это я-то?» Налево. Сто шагов. «Ты издеваешься, Блэк?! Ничего не говори Виолетте, сейчас же проснется весь Хогвартс!» Пятьдесят шагов. Свернуть направо в узкую скрипучую галерею. «Люмос! — Что ж так плохо горит?» Рыцарь с алым пером. Направо. Так. Отдышаться. Еще пятьдесят. Спокойно! Двадцать. Давай, давай! Дверь с ручкой-львом…Дверь с ручкой львом. 

— Стой! Подожди! — Сириус влетел в мою спину и еле оттолкнул к стене. — Никакого стука, Ромео! Просто шепни: «Не плачь больше, грустный источник»⁽⁹⁾. — Верный мой книззл, с одинокими и насмешливыми глазами, улыбнулся. — Не забудь поцеловать ее от меня, ну иди же!  

Я проговорил пароль. Лев на двери приветливо рыкнул, и я провалился в другой мир, насквозь фиалковый и миндальный, так что запершило в горле.  

В темной гостиной над притихшим камином поблескивал портрет волшебницы Валерии из Гриффиндорских хроник. От нее веяло зимой и царственной гордостью под стать окружавшим ее неприступным снежным горам. Мне даже показалось, что зимний холод выбрался с портрета на волю, заморозив стены и пол.  

А потом я увидел ее. У окна. В белом лунном свете. На ней было белое платье, нежнее, чем тогда, давно, на рождественском балу. И что-то случилось с ее волосами. Что-то непостижимо прекрасное: словно в Черном озере разыгрались волны с лунными снежинками. Она читала какое-то письмо, ее плечи вздрагивали, а я стоял истукан истуканом, не шелохнувшись, еле сдерживая громкое дыхание.  

Она заметила меня. Мы оба что-то сказали, но из-за сумасшедшего лунного света я ничего не разобрал. Я только смотрел и смотрел в ее глаза — изумрудней орфеев, ярче Полярной звезды. Я смотрел, когда зажглись светильники. И когда произнес чужим голосом: 

— Минерва!..

Август, 1980 г., Хогвартс.

Письмо Минервы Макгонагалл Эве Грин

Дорогая Эва, ты настойчиво спрашиваешь, что у меня происходит. Посылаешь сову за совой, чтобы я не молчала. А мне хочется помолчать, потому что я чувствую себя... Возможно, это последствие «несчастного случая» (назовем это так). Или предосенняя хандра, потому что холодно и заливает. 

Странный день прожила я вчера. Вернее, странный вечер. Понимаешь, Эва, я случайно наткнулась на его письмо и не смогла удержаться, все читала и читала. Все-таки он был хорошим собеседником.  

Когда я заметила его в гостиной (опустим подробности, как он сюда попал), светила луна… Светила луна ярким белом светом. И в этом свете стоял он. Совсем как мой Дугал, только взгляд пронзительнее и мягче. В глаза попало что-то, я бросила очки в карман. Вместе с его измятым письмом. Пробормотала какое-то приветствие. И позволила ему остаться. И зажгла светильники.  

— Минерва! — Р. шагнул вперед, а в мою спину уперся подоконник. — Простите меня за ночное вторжение. Во-первых, я должен извиниться перед вами. Лично. За все неприятности из-за нашей переписки, но если бы вы знали причину! И, во-вторых. Во-вторых, тогда, на Лестер-сквер я был вынужден… Понимаете, я испугался за вас, мало ли, что могло случиться… 

— В самом деле, что угодно… Но не будем об этом. — В корзине под ногами мне попался мохнатый клетчатый плед, в который я с облегчением закуталась. — Хорошо, что уже все позади! Давайте уже сядем!  

Р. огляделся и занял мое любимое мягкое серое кресло. И даже неплохо в нем поместился. Я села напротив, на сером диване. Тикали часы на столе; трещал огонь в камине, от которого я совсем уже замерзла; а еще нужно было как-то начать разговор. Пришлось вспомнить Альбуса Дамблдора. 

— Я любила ваши письма, Рубеус! В них столько теплоты и радости, а их сейчас так не хватает! Всем не хватает. 

— Значит, вы больше не сердитесь на меня? — спросил он и придвинулся ко мне вместе с креслом.  

— Нет, больше нет. Мне тоже следует извиниться перед вами. Я наговорила вам много резкого и непозволительного. На самом деле я так не думаю, — добавила я как можно мягче.  

— Правда? Что же вы думаете на самом деле? — Он наклонился ближе. — Обо мне, Минерва?

В его карих глазах плескалось столько жизни. Я вспомнила гудящее ромашковое поле на крыше мадам Паддифут. И ромашки в больнице — такие солнечные и искренние. 

Ему бы только поправить прическу. Или все-таки оставить как есть? Что-то в этой звездной небрежности притягивало, впрочем, не скажу, что меня покорил магловский кумир; на лондонских афишах так все однообразно и расплывчато, и как они вообще получают от этого удовольствие? 

— Вы так долго молчите, наверное, это слишком неудобный вопрос, — вздохнул Р. , взгляд его потускнел.  

— Я думаю, вы большой романтик, Рубеус. 

Жаль, что мы не пили чай. Я могла бы уткнуться в чашку, а так сиди разглядывай надоевший портрет этой чванливой Мириадд в Северных горах, куда так хотел отправиться Дугал. А больше…Ты же знаешь, я так устроена, Эва! 

Он тоже молчал. Смотрел куда-то сквозь меня и теребил край кожаного жилета. 

Того самого, который запомнился мне больше изнутри, с приятным хвойным запахом. «С его приятным хвойным запахом, — промурлыкала моя совесть. — А еще у него было приятное жаркое дыхание- и ты согрелась».  

Меня с головой накрыла горячая волна. Я вскочила. Плед упал на пол. Нужно было срочно открыть окно, и со второго раза мне удалось.  

— Минерва, у вас моя книга! — обрадовался Р. «Мои любимые звери и я» — синяя книга с золотыми буквами, действительно, развалилась на диване, и как я забыла? — Даже с закладками! Не хотите автограф автора? — Он усмехнулся, достал из кармана палочку, будто хрустальный шар, левитировал мое перо с письменного стола и зашелестел страницами. 

— Здесь подчеркнуто. И здесь! — с азартом воскликнул он. — И с комментариями! Погодите, что же вы тут написали? «Он бывает таким…» 

Готова поклясться, в одну секунду из романтика Р. превратился в хулигана. Перо упало на красный ковер. А меня словно оглушил бладжер: перед глазами закружились бабочки с осами, и язык прямо одеревенел.  

— Прекратите! — В отчаянии хлопнула я по каменному подоконнику, прикусила губу, кинулась наперехват и вцепилась намертво в свою книгу. — Вы порвете! И потом, я вам не разрешала!  

— Поздно, Минерва! — прогремел он.  

Мое «намертво» с легкостью обошли, и «квоффл»» достался не мне.  

— Знаете, мне пришлось тесно пообщаться с мистером Блэком, и кое-чему я у него научился! — Прозвучало это слишком вызывающе, с петушиной гордостью, честное слово! Выдержав паузу, он прибавил с серьезным видом: — Иногда полезно сказать правду.  

— И какую же правду вы хотите? Да, я внимательно изучаю научную литературу. 

— Вы внимательно изучаете мою литературу. А, может, мою натуру? 

— Я уже сказала вам, что вы — большой романтик. А читаю я много… и Флитвика, и этого… Слагхорна, и еще…  

— Перед сном, с магловским карандашом? Ах, какое усердие! Только вот представьте себе, они не написали еще ни одной книги!  

— И к чему же вы клоните? Неужели вы в самом деле думаете, что я… 

Я замолчала. На подоконнике проснулась и зажужжала муха; с тоскливым подвыванием захлестал в окно дождь.  

— Великана стыдно любить, правда? — Он швырнул книгу на диван и направился к двери. 

-Подождите! Подождите, вы! — Я бросилась за ним, схватила за руку — горячую и мягкую — и изо всех сил усадила обратно в кресло.  

В его удивленных глазах будто заволновалось ромашковое поле. Я отступила назад. Но тщетно. 

— Вы ничего не понимаете, Рубеус Элфинстоун Хагрид! — Я стояла в невозможном хвойном облаке. Пылая. Задыхаясь. Словно пробежала тысячу футов. — Во-первых, вы не великан, а волшебник! У вас рост выше среднего! Выше среднего и только! — Он хотел что-то возразить, но где ему угнаться за мной. — А, во-вторых, прошу не перебивать! Блэк может считать меня кем угодно, но вы! Неужели вы так ничего и не поняли, Рубеус Элфинстоун Хагрид?!  

Неумолимая хвойная сила толкнула меня вперед, и под моими пальцами оказались колючие щеки, и ничего не оставалось, как поцеловать его. Растерявшегося, взъерошенного, с сияющими глазами.  

Я же не думала, что он может ответить. Да еще как… Как если бы вспыхнули разом тысячи каминов...  

Конечно, я сказала ему потом, что «это» ничего не меняет, потому что я так устроена. Он не спорил, он просто ушел.

* * *

Видишь, закончился этот странный вечер, и все закончилось. Только от этого не легче. Потому что Дугал, кажется, отправился в Северные горы. Навсегда. А Эва Грин, та самая Эва Грин, тоскующая по своей семье, солнечная Эва Грин, искренняя Эва Грин — вернулась.  

Интересно, расцвел ли на Бен-Невисе эдельвейс? 

Пожалуй, я подзову Гвен, и пока она лакомится печеньем с семечками, напишу. Напишу ему.

Август, 1980 г., Хогвартс.

Служебная записка Минервы Макгонагалл Рубеусу Э. Хагриду

Дорогой Рубеус Э. Хагрид,  

Я пишу вам, чтобы напомнить о вашем обещании предоставить некоторых животных к первому сентября для лабораторных работ по предмету трансфигурация. Список животных прилагаю.

Искренне ваша, Минерва Макгонагалл 

Список животных:

Мыши — 10 шт.

Кролики — 5 шт.

Ежи — 7 шт. 

Приписка сбоку: Если вас не затруднит, не могли бы вы лично проконтролировать, чтобы животные были доставлены к шести часам вечера завтрашнего (зачеркнуто) сегодняшнего дня в мой класс? Буду вам крайне благодарна.  

И еще. Попросите, пожалуйста, Мило вернуть мою брошь.

Август, 1980 г., Хогвартс.

Из записей Рубеуса Э. Хагрида

В пустынно-темной восемнадцатой аудитории, как звезды, горели светильники. На учительском столе вертелся глобус. И конечно же, рядом с ним устроилась она, играя хвостом и читая какую-то синюю книгу. Я прошествовал мимо заброшенных парт, кивнул и сделал вид, что страшно занят. Руки у меня и в самом деле были заняты клетками с мышами и кроликами. Я громыхал, как великан, расставляя все это учебное богатство на пыльные полки в древний, будто самого Годрика, шкаф, пропахший печеными каштанами.  

Мыши с кроликами мирно жевали вечернюю капусту, а я все ждал, когда же… Ага! Сладкое дыхание за моей спиной. Снова лакричное мороженое? Раз-два-три… 

— Там написано: мыши, кролики и ежи.  

Я обернулся. Она была в строгом зеленом платье. Только без шляпы и шпилек.

— Там написано, — с удовольствием ответил я, — что ты скучаешь. Я тоже, Минерва, я тоже скучал. 

И я уже не мог сдерживаться и обнял ее. Но строгость все-таки не ограничилась платьем. 

— Да! Передай, пожалуйста, Блэку, что пароль я поменяла! — Она вздернула подборок, и ничего не оставалось, как снять очки и поцеловать ее. Слишком серьезную. Слишком обиженную. Слишком замерзшую. 

И мы стояли, и стояли в мягком фиалковом сумраке, и где-то с мерным жужжанием все крутился и крутился глобус… Наконец, я вспомнил самое важное. 

— К сожалению, Мило отказался возвращать твою брошь. Кажется, он влюблен в тебя, ничего не поделаешь. Но я могу заменить ее кое-чем другим, если на этот раз ты не откажешь. Сегодня та самая пятница. И еще полчаса до нашей встречи в «Паддифут». Если тебе, конечно, хочется. 

Я отпустил ее и шагнул назад к клеткам. Она поправила очки, взяла мою руку и, совсем уже оттаявшая и весенняя, проговорила так, что у меня кольнуло под левой лопаткой:  

— Рубеус, я уже дала понять, чего мне хочется. Тем более, там сегодня поет Селестина. Не будем опаздывать!

* * *

На крышах Хогсмида разлеглось вечернее, словно сияющий грейпфрут, солнце. В золотом свете утонули «Писсаро» и «Сладкое королевство». Но ярче других пылала белыми ромашками крыша мадам Паддифут.  

Минерва не отпускала мою руку. Ее островерхая шляпа касалась моего плеча; про шпильки она, к счастью, забыла, и блестели ее темные волосы, как волны на Черном озере. 

Она долго смотрела на мой «букет». И уже раздалось протяжное «Weep you more sad fountains», и последние хогсмидские парочки домчались и хлопнули стеклянной дверью, и даже пролетели веселой стайкой черные стрижи, дразнясь и споря. 

Наконец она прошептала: «Это мое самое любимое чудо, спасибо, Рубеус!», и за ворот моей зеленой мантии пробрался теплый ветер.  

Я сидел за праздничным столиком рядом с ней, сжимая в кармане… нет, не палочку, и улыбался. Знала бы Минерва, кто наколдовал ромашковое поле вместе со мной. Наверное, скажу. Или не стоит? Зря я это подумал.

1) Бармут — город в Уэльсе.

Вернуться к тексту

2) Шортбред — традиционное шотландское печенье.

Вернуться к тексту

3) Орфеи — цветущее травянистое растение с изумрудными листьями, довольно популярное в комнатной культуре у волшебников. При правильном уходе в ранние утренние часы издает протяжный звон, напоминающий звучание лиры.

Вернуться к тексту

4) Кафе-мороженое Флориана Фортескью находится в Косом переулке.

Вернуться к тексту

5) Здесь и далее указывается место последнего отправления письма.

Вернуться к тексту

6) Лестер-сквер — пешеходная площадь, в центре которой находится памятник Уильяму Шекспиру.

Вернуться к тексту

7) Урик Оупли — декан факультета Гриффиндор.

Вернуться к тексту

8) Бен-Невис — самая высокая гора на Британских островах, находится в Шотландии.

Вернуться к тексту

9) "Не плачь больше, грустный источник" — «Weep you more sad fountains» — название любимой песни Минервы Макгонагалл.

Вернуться к тексту