На перепутье (джен)

На похоронах сестры Альбус, весь в чёрном, стоял молчаливым изваянием, не отводя потухшего взгляда от свежей могилы. В рыже-каштановых волосах на ветру колыхалась поседевшая прядь. Аберфорт положил руку на плечо брата, не зная, что сказать и как, потому что никакие слова сочувствия не смогли бы утешить его, забрать боль.

— Ты был прав, — послышался мёртвый голос Альбуса, отдалённый и чужой, потом он оттолкнул Аберфорта, слишком крепко обнявшего его, и пошёл прочь по раскисшим от ливня дорожкам старого кладбища.

Сначала Аберфорт хотел догнать брата, остановить, но почти сразу передумал, принимая его желание побыть в одиночестве, всё обдумать или, наоборот, всё забыть, чем он жил летние месяцы, вычеркнуть друга из планов и… жить дальше.

Сам Аберфорт тоже был подавлен, чувствуя себя безмерно виноватым за срыв, за бешенство на ситуацию, по причине чего кто-то из них троих стал невольным палачом беззащитной Арианы.

Он хотел лишь вразумить брата, сбить спесь с Геллерта, выполнить данный родителям обет, но всё обернулось нечаянной бедой.

— Прости… — горько зашептал Аберфорт, силяcь унять выкручивающую душу тоску. Не хватало брата, словно воздуха, но Альбус был далеко, как всегда, как последние годы после кончины мамы.

Закрапал мелкий дождь. Аберфорт, так и не дождавшись брата, ушел домой, где обнаружил на столе сломанную пополам волшебную палочку Альбуса. Для целеустремлённого брата этот поступок был сродни глупости, помешательству, хотя и он выплеснул горе, как мог, ведь Аберфорт практичный, хозяйственный, разбил всю посуду.

Аберфорт достал бутылку джина и, отыскав целую кружку, налил до краёв, решив начать одному.

Через некоторое время дверь хлопнула, и на пороге появился Альбус, мокрый с головы до ног. Аберфорт привычным движением палочки хотел обсушить брата, как тот без заминки отразил заклинание беспалочковой магией, отчего Аберфорт покачнулся на стуле, икнул и сказал:

— Осторожней ты! Так и убить недолго.

Взгляд ярко-голубых глаз разом заледенел и потяжелел. Аберфорт отвернулся.

— Полегче, Альбус. Мне и так тошно.

Альбус молча подошел к столу и глотнул прямо из горлышка, поморщился, потом опустился на стул.

— Ну?

Аберфорт пожал плечами.

— Никаких соображений.

— Я о поездке.

— Твоё дело. Раньше ты не спрашивал… и вообще этот вопрос потерял актуальность.

— Какие слова!

— Это не по моей части. Ты у нас мастер словесной изящности, — и джин полился вновь.

— Аберфорт.

— М-да?

Прямой, как палка, Альбус сидел неподвижно и смотрел на него в полумраке тоскливо с затаённой болью, мучительно переплетя пальцы, не обращая внимания на прохладу не топленного дома, густую тишину сквозь барабанную дробь дождя.

— Ты пьёшь, я — нет. Завтра ты встанешь и займёшься делом. Далее ты найдёшь работу по душе, встретишь девушку, женишься, обзаведёшься детьми.

Аберфорт хмыкнул.

— Я же потерян, весь, целиком, будто почву выбили из под ног. Мои приоритеты рухнули. Меня должно радовать, кажется, отсутствие вечной обузы, однако всё наоборот. Ничего.

— Следи за языком, братец.

— Я говорю, что думаю.

— Это не освобождает тебя от почтения родителей и сестры.

— Аберфорт, мне не всё равно.

— По тебе не скажешь.

То ощущение невидимой стены, границы, выстроенной Альбусом после смерти Арианы, Аберфорту было осязаемо и ранило сильно, впиваясь иголками в душу с каждым выпадом — оборонением брата, отчего становилось невыносимей терпеть горькую, сжимающую сердце боль, которую не разделить на двоих, не излечить двоим. Альбус спрятал всю скорбь в себе, зарыл глубоко внутри и пытался выстоять, притвориться обыкновенным, когда терзания почти надломили Альбуса, источили, подвели к пасти собственной тьмы.

Вновь тишина заполонила кухню. Стучал дождь. Джин лился в кружку. Альбус упорно молчал, устремив невидящий взгляд куда-то за спину брата.

Аберфорт сочувствовал ему, заливая своё горе спиртным, а Альбус держал боль в себе, воевал с ней и проигрывал раз за разом.

— Ты бы поколдовал, полегчает, наверное.

— Смысл?

Вот. Альбус был в этом весь. Он всюду искал идею, которая привела его во власть очарования Геллерта.

— Твой Геллерт сумасброд.

— Ты его не знаешь, Аберфорт.

— Лжец.

— Он или я?

— Оба. Накуролесил дел и испарился.

Альбус посмотрел на Аберфорта и спокойно произнёс, без тени насмешки или превосходства:

— Я его выгнал.

— Насовсем?

— Насовсем.

— И тебе не жаль?

— Что-то ты слишком трезвый для пьяного.

— Можешь не отвечать.

— Danke.

— Заткнись.

Альбус замолчал, протянул руку за палочкой брата и невербальными заклинаниями принялся чинить посуду, потом разжёг камин, и Аберфорт, в отсвете племени, увидел, как осунулось лицо брата, а в глазах пропала жажда жизни.

— Альбус, не вини себя, — Аберфорт не нашёлся больше, что сказать.

— Оставь милосердие судьбе.

— Я же… — он растерялся от сухого, жестокого ответа.

— Знаю-знаю… — неожиданно мягко заговорил Альбус. — Я не прав тысячу раз и предчувствую плату за это.

— Раскайся.

— Поздно и не перед кем. Магия в религию не верит, — Альбус убрал недопитую бутылку в шкаф. — Это на всю жизнь со мной.

— Что же тебя спасёт тогда? — такой брат пугал Аберфорта — рациональный, прямой, жёсткий и глубокий, словно омут. В такие минуты он прекрасно понимал, почему они сошлись — он и Геллерт.

— Опыт, — Альбус уселся перед камином, и Аберфорт не видел уже его лица. — Мои замыслы.

«Крах твоих замыслов» — подумал Аберфорт.