Не бойся, Минерва (джен)

МакГонагалл устало потерла переносицу, снимая с нее очки в роговой оправе. Она отодвинула от себя стопку эссе, спрятала лицо в ладонях. Минерва попыталась абстрагироваться и хоть на минуту, на вожделенную секунду забыть все то, что ее преследовало. За ней по пятам бегали шпионы, она должна была каждый день терпеть рядом занозу-Амбридж, каждый день выходить на занятия и делать вид, что ничего такого не происходит. А еще она была обязана ломать голову над тем, какую политику ведет директор. Минерве надоело, по-человечески надоело сражаться с репортерами, с противниками Альбуса, надоело тайком пробираться на Гриммо, надоело отвоевывать каждый сантиметр своего прошлого, чтобы защитить его от наглых вторжений. МакГонагалл просто не могла понять, почему, почему, почему, черт дери, все это происходит с ней и сейчас?! Внутренний стержень, который раньше поддерживал силу ее духа, начал медленно ломаться. Она буквально слышала его треск, чувствовала, что осталось еще чуть-чуть.

А ведь она была женщиной. По-настоящему сильной женщиной, которая тянула себя вперед вопреки всем обстоятельствам. Многие сломались, она — нет. Она переживала уже вторую войну, и за время своей жизни вообще разучилась плакать. Последняя слезинка упала на подол ее в мантии в юности. Будучи еще совсем молодой, она могла позволить себе такие вещи, как слезы. Теперь это показатель ее слабости, никчемности, чего она боялась. Очень сильно страшилась выглядеть недостойной чего-то. Поэтому всегда, каждую секунду, пусть стиснув зубы, но шагала вперед, только вот тяжелее и тяжелее становилось ей с годами.

Минерва несколько раз моргнула, потом не выдержала, и по ее лицу заструился поток отчаяния. Она сглотнула непривычное ощущение солености, трясущимися руками налила воды в стакан. Будто в туманной дымке, все вокруг было затянуто плотной пеленой — она не видела почти ничего, кроме смутных очертаний. Она плакала бесшумно, сейчас просто могла позволить себе эту слабость, если снова удержится — нервы могут сдать. Лучше уж так, хотя и выглядело это весьма позорно.

Макгонагалл задрожала, опрокинула в себя пару стаканов воды, вытерла глаза и подошла к зеркалу. Отражение в нем смутило Минерву, она торопливо поправила узел на голове, разгладила складки мантии. Глаза покраснели, и выглядело это, по ее мнению, отвратительно. Непотребный вид в зеркале отрезвил ее, и Минерва, окончательно овладев собой, подняла палочку, чтобы удалить следы недавнего преступления.

— Не советую делать это сейчас, твои руки так дрожат, что ты можешь ткнуть себе палочкой в глаз, — раздался приглушенный голос.

Минерва резко оглянулась, но различила в полумраке около двери лишь неясный силуэт. Однако она знала, кому принадлежит эта фигура, и, даже не видя его лица, могла с уверенностью заявить, что Северус Снейп, лучший зельевар в Англии, ухмыляется.

— Ты что-то хотел, Северус? Тебя не учили, что нужно стучаться, когда входишь в чужой кабинет? — холодно осведомилась она, в голосе скрежетнул металл.

— Ну что ты, — Снейп наконец вышел из мрака, — не стоит путать меня с очередным подопечным и отчитывать, словно дитя.

Секунду они смотрели друг другу в глаза, в зрачках Минервы сверкали искры.

— Что ты хотел? — прошипела она.

— Я думаю, что каждый, ставший свидетелем такого… происшествия… Каждый настоящий джентльмен, разумеется, осведомился бы, в чем причина такого упаднического настроения?

Минерва пребывала в замешательстве. Свой приступ она не могла объяснить и сама себе, а циничному Северусу и подавно.

— Это не твоё дело, — слабо отмахнулась Минерва. — Учти, врываться в комнаты дам — невежливо и бестактно.

— А если дама собирается вешаться? Мне тоже стоять и ждать, пока она приведет в исполнение свое решение? Минерва, ты будто первый день в Хогвартсе; если бы моя нога не ступала в женские спальни, в школе убавилось бы учеников ровно наполовину.

— Что? — подняла брови она.

— Простите, но у расстроенной слизеринки явно нет настроения пускать меня в свою комнату, однако… Мне приходилось это делать. Ты никогда не задумывалась, насколько отчаянными могут быть действия подростков?

— Выходит, у тебя много должников в Хогвартсе?

— Отнюдь, — поморщился Северус, — ты не слышала, как те девушки проклинали меня. Сложно снимать с брыкающейся студентки пакостное заклинание.

— Странно, но на моем факультете таких случаев было крайне мало, если были вообще…

— Может быть, это потому, что всех обиженных судьбой особ вылавливаю я? Они не умеют прятать свои эмоции, все понятно по лицу, мгновенно.

Минерва подняла взгляд на коллегу. Он стоял напротив, отрешенно глядя в стену где-то над ее головой. Так обыденно говорил о вещах... мужественных, по сути, вещах. Макгонагалл не понаслышке знала об особенностях детей, о том, что они могут совершать отчаянные поступки, о том, что, вероятно, чьи-то истерики заходили слишком далеко.

— Нам стоит провести с ними какую-то работу? — деловито спросила Макгонагалл.

— Не поможет, — однозначно заявил Северус. — Женщины, девушки… Вы так подвержены перепадами настроения… Нет, это лишнее.

— Северус, но почему ты молчал, почему? — Минерва вновь начала злиться, ее раздражало, что ситуация все больше выходит из-под контроля. — Ты серьезно вот так просто сообщаешь мне о том, что такие случаи не редкость?

— Я стараюсь этот вопрос скрывать и не освещать, стараюсь оставаться единственным свидетелем таких ситуаций.

— Это глупо! И больше никто не в курсе?

— Разумеется.

— Почему?

— Потому, что я знаю, каковой будет ваша реакция. Вы поднимете грандиозный скандал и тому подобное.

— Я готова спорить с тобой, это может быть опасно!

— Не стоит тратить нервы, — смягчился Снейп, — у тебя и так их немного, — но, уловив кошачий блеск ее глаз, добавил: — Я контролирую ситуацию. Почему я не считал нужным сообщать и покрывал студентов? Потому, что я не хочу, просто не хочу выдавать подробности их жизни. Их личной жизни. Вы можете призвать колдомедиков, но не успокоите бушующую кровь в их венах. Я… иногда понимаю этих детей. Но они именно дети, Минерва. Знай, их срывы — это лишь показатель… Да ты сама знаешь. Они слишком неустойчивы в этой Вселенной. Они не умеют держать в узде свои эмоции.

— Мы должны им помогать.

— Нет. Мы не можем выращивать их, как Помона лелеет свои цветы. Тогда все, выросшие в тепличных условиях, не смогут вступить во взрослую жизнь. Тогда все, кто не умеет бороться, падут первыми же. Их детство, вероятно, отличается от нашего, — доверительно продолжал он. — Они в большей опасности, а их нервы сдают больше и чаще, однако… Они, я уверен, способны понять… Если же мы начнем дышать над ними и не отходить ни на шаг, тогда... — в голосе послышались привычные нотки презрения, — Они вырастут слабыми и недостойными.

— Что ты делаешь, когда находишь таких детей?

— Я? Что я могу сделать? Я не могу повелевать чужой жизнью, они ее хозяева, но очень неумелые. Я даю им снадобье для успокоения и говорю почти все то же, что сказал тебе. Они должны уметь бороться. Пока их препятствия ничтожны, но они проходят испытания. Поэтому пока более-менее спокойно, и все живы. Просто учу детей противостоять. Только проблема — я не могу их этому научить полноценно. Никто, кроме них, не справится. И… ты знаешь, зачем они накладывают на себя заклятия? Просто они не знают, что ждет их по ту сторону жизни, а еще они почти не видели смерти. Те, кто хоть раз терял, вряд ли сделают этот шаг.

Минерва смотрела ему в глаза. Смотрела в темные, словно омут, глаза и не узнавала их. Чистые, они светились открыто и пугали, словно затягивая в пучину мыслей их хозяина. Он добровольно пускал её в свое сознание, чтобы она поняла, насколько он искренен.

— Не стыдись своей слабости, Минерва. Не давай отчаянию заходить слишком далеко, — он тронул ее за рукав. — Ты умеешь бороться, ты спасла многих людей, при этом жертвуя собой. Ты отдала свою единственную любовь, свою карьеру, свое счастье, еще очень многое свое ты отдала другим. Я знаю, Минерва. Но ты уверена в своем выборе?

— Да. Это… стоит того.

— Не бойся слез, Минерва. Бойся своего гнева, он может стать опасен для других. Бойся лишних слов, которые можешь сказать. Держи себя в руках.

Ее глаза вновь заслезились, а в зрачках Северуса мелькнул непонятный блеск.

— Ради одной победы мы отдали все. Сделаем это снова? Сделаем это, чтобы вновь обрести.

— Да, она того стоит, — повторила Минерва.

Она слабо улыбнулась, хотя и плохо понимала, кто стоит перед ней. Северус? Холодный Снейп, летучая мышь?

— Это будет тяжело, но назад дороги нет. Сбежать будет трудно, придется победить.

Минерва кивала, все глядя ему в лицо. Снейп подступил к ней, взял за плечо. Она почувствовала его пальцы и будто еще немного отогрелась.

— Просто плакать — не стыдно, стыдно плакать напоказ. Возможно, твои слезы — это лишь знак, что ты еще жива и можешь чувствовать. Пока ты ощущаешь боль, ты живешь.

Он ушел, а Минерва все думала над его словами, все старалась уловить смысл, который не заметила сразу. Он ведь, помимо основного значения, скрыл там что-то еще? Он был гораздо младше Минервы, и она чувствовала неловкость за то, что он вынужден успокаивать ее, словно маленькую девочку, однако… Она присела на диван. Все хорошо. У нее давно, слишком давно не было таких разговоров, все привыкли, что она держит в тонусе окружающих, что она сильная и независимая, что по-настоящему крепкая, но Северус… Он понял ее. Минерва осознавала, зачем он рассказал ей о подростках, он не поведал бы ей, если бы не считал это нужным.

Минерва ушла в свои апартаменты, легла на кровать и почти сразу провалилась в дремоту.

Она не представляла себе, что будет дальше, но такой друг, хотя бы на один вечер, был ей очень нужен.