Чашка кофе для героя (гет)

Не было ничего в моем виде скучающего туриста, стоящего на прибрежной косе, там, где встречается мокрый соленый песок и голубая невинная волна, странного. Ветер трепал мои светлые кудрявые волосы, не познавшие этим летом барбера так, как ему вздумается. Я кутался в плащ. Хотя было жарко. Чуть поодаль валялись вразнобой белые и дебелые тела приехавших утром. «Через час они полностью сгорят,- вяло подумал я, — «будут жаловаться на температуру за ужином, красные как раки. В панике искать сметану и «пантенол» по магазинам. Скукотища». Я еще больше закутался в свой бежевый тренч и надвинул на нос очки — черные как сама ночь, чернее некуда. Очки не просматривались, даже если бы какой-нибудь недоносок вплотную приставил ко мне свое потное прыщавое лицо, плюясь в меня своей злобой, он бы не смог увидеть зрачки моих глаз. Недоносков вокруг меня было много, но никто из них не осмеливался подойти так близко, и, главное, быстро, чтобы хотя бы на одну наносекунду попытаться заглянуть в черные стекла моих очков, прежде их разотрет в космическую пыль. Таких дураков не было: они все отчаянно хотели жить. Я усмехнулся. Закат опять будет кровавым, нужно успеть подготовиться. Я еще раз вдохнул морской воздух. Говорят, успокаивает нервную систему. Море подобострастно хотело облизать мои ступни, но я отступил: итальянская выделка моих туфель не снесла бы подобной фривольности. Солнце нещадно палило, но я не замечал этого. Нас давно уже научили терпеть холод, голод и жару, да так, что мы почти перестали замечать все эти неудобства. Я провел рукой по волосам, пытаясь перестроиться на деловой лад. Предстояло еще столько дел, столько дел, а я слышал шум волн внутри. Не самый хороший знак для делового человека, коим я являлся. Я довольно быстро вышел на шумную ярмарочную набережную курортного городка. Торговали всем, лезли, толкались, кричали, рекламно зазывая в кафе прямо над ухом, но я не замечал. Еще больше кутаясь в тренч, упрямо шел вперед. Набережная шумела, но не могла перекрыть шум волн. Она не могла перекрыть шум волн внутри меня. В крайнем сосредоточении и легкой досаде я завернул в одну из совсем маленьких кафешек вдоль по улице. Кафешка не была «той самой», но мне уже было все равно: шум волн внутри начал доставать меня. Хотелось залиться кофе по самые мочки ушей, взбодриться и, наконец, начать уже соображать. Дзинькнула микроволновка. «Сгорели», — с удовлетворением подумал я про загорающих на пляже. «Кушать подано»,- сказал ласковый голос, и я почувствовал запах клубничных духов. Молодая веснушчатая официантка улыбнулась мне, подавая кофе на подносе. «Постаралась на славу, душевно»,- подумал я и расплылся в улыбке. В этот момент в кафе громко включили самую отвратительнейшую попсовую дешевую песенку, как раз для тех кто любит кричать «Тагил» под градусом на пляже, ту самую, которая уже набила оскомину за это лето, что-то вроде: «Раздевайся, ложись на шезлонг, нам так хорошо двоем, о твои узкие плавки, оооо!» . «Отдых не задался», — горько вздохнул я, помешивая ложечкой в моей маленькой чашке американо, черном как ночь, черном, как мои мысли. «Успеть бы до заката»,- опять подумал я, — «до кроваво- красного заката». Я ничего не успевал в этой жизни. Время был мой враг, мой бич, моя бесконечная история борьбы с кратковременными успехами и длительными поражениями и провалами. Я знал это. Я не носил часов. Ни одни часы не задерживались на мне надолго. Я попадал в межвре́менье — они ломались. Время вокруг меня застывало — они терялись. Все внезапно ускорялось — они рассыпались в прах. Короче, часы были не для меня. Или я не для них. Это, в общем-то, было пока не очень понятно. Одним словом, мы с часами не подходили друг другу. Я уныло ковырял своей ложкой в американо, пытаясь растворить сахар. Да что там, сахар давным-давно растворился — я просто пытался убить свое время. Как всегда, зная, что у меня куча дел, я предварительно застывал от ужаса, замораживая сам себя и пространство вокруг, отчаянно думая что я не справлюсь, что я точно-точно не справлюсь, что все зря, что ни времени, ни моих сил не хватит ни на что, что я лузер, последний лузер на этой планете, которому по ошибке на голову надели корону (несли на вытянутых руках царю и обронили, уронили мне прямо на голову, а она раз — и приросла к моей голове, и теперь только так я и хожу, только так), и дали в руки огромный, неподъемный груз. Сказали: «Неси! Ты же король. Ты справишься». «Легко»,- ответил я и внутренне застыл от ужаса. Этот неподъемный груз ответственности не под силу ни царю, ни королю. Он под силу только пастушку, самому бедному, несчастному и оттого бесстрашному. Я всю жизнь был этим пастушком среди королей. Я видел как исчезали эпохи, сменялись царства, рушились государства, стирались с лица земли монархии, королевства, престолы, короны и несметные богатства превращались в пыль, дворцы — в труху. Ничего не значили. Я был тем самым нищим бедным несчастным пастушком, который каждый раз оставался жив. Мою корону видели только посвященные, а ,значит, почти никто. И я про нее частенько забывал, только лишь, чудом оставшись в живых после очередной кровопролитной битвы, она тихонечко напоминала о себе гордым золотым горением. Я старался не привлекать к себе внимания. Я еще сильнее запахнулся в тренч — работали кондиционеры как шальные, как будто они могли погасить огонь, который, как я ощущал, уже начал разгораться перед началом битвы. «Как же я устал»,- подумал я, легко качая ногой под столом. Нога стукалась о ножку стола, ложечка легонечко позвякивала в чашке недопитого американо. Лень? Или страх? Я надеялся, что это было ни то ни другое: я просто застыл перед прыжком в бесконечное море моих обязанностей и дел, перед подготовкой к битве. Я застыл и хотел оставаться в этой точке вечно. Я поправил рукой свои кудрявые светлые волосы а -ля Есенин. Матушкины гены, ничего не скажешь. Отец у меня черный как ночь. Я еще раз обхватил чашку американо своими длинными пальцами с большими костяшками: внутренний огонь начал разгораться не по-детски, скоро его будет не потушить. Допил остатки, включая почти кофейный сироп на самом дне — все-таки сахар не до конца размешался. Мы пьем всю жизнь наш горький кофе: как ни старайся, как ни трудись, как ни стучи ложечкой — сахар не размешивается никогда. «Но в последние три секунды тебе было сладко. Слаще сладкого»,- я увидел огненную надпись, мелькнувшую у меня перед глазами, усмехнулся: у них всегда было отборное чувство юмора. Вам такое и не снилось, высший пилотаж. Я вышел из кафе на набережную. Поднимался ветер. Чайки судорожно кричали, истерично мечась над волнами. Они всегда паникуют перед битвой. «Господи, хоть бы пронесло»,- быстро подумал я и пошел вдоль берега, неотрывно наблюдая за странным танцем чаек. Несведущему человеку показалось бы, что в их танце был хаос, но мне было понятно, что все движения были выверены до последнего взмаха крыла. Я не любил эти птичьи шифровки. Вечно косячил при их разборе. Но наши, конечно, любили выпендриться и послать что-нибудь этакое. Спасибо, что не рисунок червя на шляпке гриба, например. Тоже, то еще удовольствие. Вспомнил, как открыл портал в глухой северный лес, в самую чащу, да еще и в советские времена. Вышел на дорогу в отглаженном красивом костюме-тройке. Три девчонки на велосипедах лет 12-13ти заверещали от ужаса, когда меня увидели и припустили по дороге. Вечно так глупо прокалываюсь. Мой отглаженный бежевый деловой костюм на фоне леса за 20 км от ближайшей деревни времен СССР смотрелся, конечно, эпично. Эх. Принесло же их туда. Гребаные пионерские велокроссы. Тогда я промучился целый день с комарами на жаре, прежде чем разгадал шифровку. Я провел рукой по лбу и сосредоточился на чайках. Нельзя вечно думать о своих промахах и неудачах: иначе птица везения пролетит мимо тебя и не удостоит даже своим синим пером. На плечо тут же упало маленькое белое перо, даже не перо, а пушинка: а нет, все норм. Я улыбнулся, расшифровка была проста как два пальца об асфальт, она гласила: «Все получится. Иди смело вперед. Мы с тобой». Я вздохнул с явным облегчением, присел на скамейку, щурясь на солнце. Американо булькал в моем желудке, я усмехнулся, вспомнив поговорку врачей: «В вашем кофе крови не обнаружено». «Ну и что»,- упрямо подумал я, -«кто-то, может, бухает, или курит или нюхает, а я всего лишь кофеман». Мне показалось, или я явственно расслышал чей-то писк над ухом: «Всего лишь, аххахахаха». Хорошо, хорошо, я признаюсь вам: я был Главным Кофеманом во всем Сочи. Никто в своем уме не будет пить кофе в такую жару, под угрозой получения солнечного, а то и сердечного удара прямо на месте. Я был сделан из железа. Хуже, ребята, я был сделан из стали. Я мог спокойно выглотать шестилитровую кружку кофе на набережной Сочи в +30 градусов жары. Со мной бы ничего не случилось. Ах, вру: я получил бы необычайное удовольствие. Вечно терпящие соседство туристов сочинцы обладают легким характером. Самым легким, какой у них только мог бы быть: есть предположение, что в этом курортном городе по-другому было бы не выжить. Такая прекрасная природа, солнце, море, удовольствия. Колесо искушений вертелось в этом городе быстрее обычного, да что там, оно уже полыхало адским пламенем от такого количества вращений. Там, где больше всего искушений — больше всего темных, а темных я не любил. Впрочем, они отвечали взаимностью. Я еще раз, щурясь, посмотрел на солнце, прислушался к американо: кажется, успокоился, наконец. Не очень-то жалую живой американо: пока он уляжется, пока наговорится с моим многострадальным желудком...Но другие мне не нравились. Обычный американо пейте сами, мучаясь и морщась, а я любил живой. Я легко встал, разворачиваясь, вознамерился пройти в пальмовую аллею. У входа увидел бабушку, кормящую кучу, просто кучу голубей: сизых, белых, черных. Вот развлечение. Я бы тоже так хотел окончить свои дни: сильно пожилым, сидя в парке, на солнышке, кормя голубей. Но, судя по обстановке, мне это не грозило. Я потер свой лоб — спал опять урывками, в бесславной борьбе с бессонницей. Я знал, что нет ничего лучше, чем получить информацию через сон: усваивается быстро, не вызывает ропота или сомнений. Да, всегда есть риск забыть. Но только не в случае донесений из Центра — этого уж вы не забудете никогда. Но, честно говоря, этой ночью не задалось. Сколько ни пытался впасть в медитацию и заснуть — ни-хре-на. Бессонница схватила меня своими костлявыми руками за горло и не отпускала. Какая-то сволочь пила мой сон наверняка, высасывала по капле. Плохо то, что в какие-то моменты ты перестаешь сопротивляться этому всему. Силы кончаются и ты думаешь: «Ну ничего, не посплю пары ночей, никакой катастрофы же нет». Но вот приходит беспощадное утро, все белки начинают бешено бежать в своих колесах, а ты не понимаешь, ни кто ты, ни что ты, ни зачем ты. Хреновая белка с хреновым колесом. Стоит лишь собраться вечером в 21 час и мужественно сказать себе: «Я ложусь спать. Завтра меня ждет тяжелый день. Я нужен сам себе выспавшимся и бодрым. Я нужен этому городу. Я нужен этой стране. Я нужен этому миру». А вот! Ты не можешь это сделать просто потому, что вокруг тебя продолжается феерия: мысли крутятся, задачи решаются, тебя тянет не в сон, а сделать себе еще чашечку кофе, да с чем-то вкусненьким, «Оh Mio Dio!». Мысли идут в разнос, серотонин зашкаливает, карусель желаний крутится, фейверки! В общем, все как всегда у обычных сов. Зато утром — развалюха, пропеченная солнцем, медленно ползущая в центр города до ближайшего кафе провести реаниматорские действия с помощью первого попавшегося кофе. Высказать все жалобы ему, ему одному. Кофе единственный, кто безропотно выслушивает мои жалобы каждое утро на этот мир, так подло и непоправимо захваченный жаворонками. Совы тысячелетиями проклинают вас, а вам все нипочем — каждое утро прыгаете и веселитесь, как заводные обезьянки. По нашему мозгу. И каждый ваш прыжок отдается эхом в нашей бедной, умной, но дико уставшей голове. Я был парнем хоть куда. Но я всегда был совой в мире жаворонков. Я выполз из кафе, жмурясь на беспощадное солнце в своей черной одежде, зажав в руке еще одну доп. батарейку — стакан ледяного фраппучино. Да, по девчачьи, согласен, но доза кофе там была что надо, и было, в общем-то, все равно, чем она там была, каким слоем сливок прикрыта: ударный компонент, мой источник силы там присутствовал, и мне было, собствнно, по фиг, что еще. Дел предстояло немеряно. Мой счетчик лени отсчитал, что я абсолютно бездарно потратил утренние часы (на которые так молятся жаворонки), что дела зависли надо мной как дамоклов меч, готовый в любую секунду ударить, что я лоханулся не по-детски. Я засуетился (а это нам запрещено), посмотрел на небо, однако ж донесений не было. Сел на скамейку в ближайшем парке в кусты сирени, которая своим запахом хотела залезть в мой нос, мои ноздри, рот, мои легкие, во всего меня, проглотить, разжевать и выплюнуть 16ти летним влюбленным подростком, в кинотеатре обжимающим на первом свидании коленки прыщавой девчонки из параллельного класса, взволнованным, трепещущим от ее прикосновений, вдыхающим запах ее волос…Тьфу! «Сирень, не на того напала»,- строго сказал ей я и она успокоилась и перестала душить меня своим ароматом. Я тарабанил пальцами по стенке моего бумажного стакана: кофе предательски теплел, и вот я уже не обладатель ледяного фраппучино, а владелец некоей непонятной кофейной жижи, того и гляди дно стакана прорвет. «Эх»,- вздохнул я, -«где бы ни работать, лишь бы не работать». Казалось бы — вот оно счастье. Да что там, мне же все обзавидовались, когда меня направили в Сочи, да и я сам прыгал на одной ножке от счастья — какая же это работа посреди солнечного курорта, о котором все только мечтают — это радость, счастье, это прям «ооо, повезло так повезло» и все такое. Я бы и сам с радостью пританцовывал, но где то, в каком-то кусочке сердца немного саднило — я все время думал о настороженном взгляде Михалыча, когда распределяли участки работ на это лето. Михалыч свой человек, не из завистливых, да у нас и честно говоря, зависть была запрещена и никто толком и не завидовал — так, по человеческой привычки могли повздыхать и все. Когда Михалыч смотрел на человека так, это могло означать только одно — в горячую точку отправляется человек, под артобстрел, лежбище темных, в самую жопяную жопу из всех жопяных жоп. И дай Бог, вернется вообще оттуда. Я знал этот взгляд. Михалыч так смотрел на тех, которые потом не вернулись. И в этот раз он так посмотрел на меня. При воспоминании об этом взгляде под ложечкой немедленно засосало. Я отогнал от себя черные мысли, которые радостно построились вокруг меня по спирали в виде мух и начали роиться. «Ну же, ну же»,- сказал я сам себе,- «возьми себя в руки. Да, от Центра нет никаких сообщений, да, жарко, да, я чувствую угрозу, разлитую в воздухе, но это не повод паниковать». Охреневшая чайка пролетела близко к моему носу. «Думай, парень, думай, к чему это все»,- бормотал я себе под нос, сжимая стакан с теплой кофейной жижей. Ответ не замедлил себя ждать: в какой то из моментов я сжал стакан так, что теплая кофейная жижа прорвала кофейную крышку и выскочила как советская ракета на белоснежную юбку прекрасной незнакомки, которая опрометчиво собралась присесть на другой конец моей скамейки. Я испугался, ожидая скандала, начал бормотать извинения и искать салфетки по карманам (спойлер: их нихренашечки не было), прекрасная леди только улыбнулась и громко сказала «1:0. Не в твою пользу». А дальше? А дальше, клянусь вам, она испарилась. Я остался стоять, оцепенев, пока сирень не взяла дело в свои руки и не стрельнула в меня своим наглым запахом опять. Тогда я понял, что мне нужно срочно уходить от этого места: кто бы она ни была, она знала правила игры, соответственно, здесь оставаться было небезопасно. Я вечный, ни хрена не помнящий, студент. Было, было такое занятие: если вам говорят «1:0» не в вашу пользу, значит с вами давно уже идет игра, а вы, как желтенький глупенький цыпленок, ни фига не соображаете. С вами давно уже играют. Вы, попавший в капкан, находитесь внизу. Играющие вами — вверху. Но это ровно до той поры, пока вы не сообразите. Так думай же, моя глупая голова, думай! Я был самым нерасторопным из всех студентов, это же очевидно, к бабке не ходи. Остальные-то стопудово все запомнили с лекции и давно убивали своих врагов их же оружием. Я же все тормозил, все жалел кого то, все сомневался в себе. Да и чтобы помнить всё, чему нас учили, нужна отменная память, а моей оперативки вечно недостает… Кто же блин была эта девица?! Почему «1:0»?! И ежу понятно, что дело совсем не в пролитом кофе, отнюдь, кофе здесь совершенно не при чем, он оправдан, заберите! Кто она, она …она блондинка или брюнетка? Какого цвета ее глаза? И вдруг я с ужасом подумал, что совсем не помню, как она выглядела. Я помнил только цвет ее платья: белый. Потому что на него не замедлил опрокинуться мой кофе, и оттого, что ее платье было белым, эта катастрофа представлялась еще более непоправимой. «Так так так»,- по стариковски пробормотал я,-«значит, это что получается…значит она была функцией…какой то функцией, которая могла помешать или помешала …чему — то….» Думай, болван, думай! И тут меня резко осенило: в момент ее появления, о чем я думал?! О чем?! Я думал о взгляде Михалыча, которым он сопровождает бойцов, которые могут не вернуться с задания. Я вздрогнул, снова вспомнив этот взгляд, который я получил сразу же после объявления моей командировки в Сочи. Среди кучи поздравлений, объятий, выкриков, пожатия рук я помнил, все больше мрачнея, только этот взгляд, прожигающий своим холодом насквозь. «Вот оно чо, Михалыч»,- по ходу дела, придется мне тут сложить мои белые косточки. Ну, ничего, ничего, поборемся. Вы просто меня не знаете. Я взял еще один стакан кофе и сделал портал до Морского вокзала. В этом я был спец — даже горячий кофе не расплескал. Северная привычка пить горячее даже в 30ти градусную жару. Тот, кто бесконечно мерз, никогда не сможет согреться. Глупцы те, которые мне бесконечно говорят при знакомстве: «Ооо, ты же с севера? Значит, должен любить холод». Тот, кто промерзал не единожды до костей, вполне после этой фразы может двинуть вам между глаз. Сытый никогда не поймет голодного. Тот, кто мерз годами, да что там, десятилетиями, утыкивая советские окна в общежитии, нося бесконечные пуховики, принимая как трагедию, когда ломается обогреватель, покупая фрукты, надеясь на витамины( а они всегда оказывались перемороженными) — он никогда не поймет счастливого сочинца, проводящего весь год в шортах. Ни один южанин никогда не поймет северянина, при каждом минутном луче солнца выскакивающего на улицу, чтобы успеть загореть. Ведь на севере лето всего один день, и то, в этот день ты — на работе. Никогда не рискуйте сказать северянину, что он должен любить холод. Никогда. Забудьте эту глупую шутку, она ни фига не смешная. Я встал прямо перед зданием Морского вокзала, жмурясь на белоснежные яхты, морщась на солнце. Надо бы прикупить солнцезащитный крем. Надо ценить ту человеческую оболочку, которую дали поносить в этой жизни. Старались, делали. Надо относиться с уважением. Я смотрел на море, море смотрело на меня. Море мурчало как сытая кошка, облизывая всего меня. Солнце целовало макушку, изящно намекая что вот — вот испепелит меня в моей черной одежде, как миленького, испепелит и не оставит мокрого пятна. А я ему улыбался. Из соседнего двухэтажного здания, вытянутого сосиской, доносились крики — кто то азартно играл в боулинг на втором этаже. На большом экране светились цифры «0:0» -можно было подумать, прохожим было большое дело до того как там идет игра, кто выигрывает и кто проигрывает. Приезжие были заняты одним вопросом: где бы прилечь погреть свое белое тюленье тело на сочинском солнышке, слопать кастрюльку мидий в сливочном соусе и дернуть пивка. Местные же были озабочены деньгами во всех их проявлениях. Всем, в общем-то, было по фиг до того, кто и с каким счетом там играл в боулинг под глупые довольные визги. Рядом бойко шла торговля мороженым, довольные дети жадно откусывали огромные куски сразу, едва получив его из рук мороженщицы. Да, мороженое для детей, что пиво для взрослых — невинно выглядит, но масштабно вводит в соблазн. Я вздохнул о несовершенстве этого мира и уже собирался идти гулять дальше, как вдруг увидел, что цифры на табло боулинга поменялись на «1:0» и меня тут же прошиб холодный пот. «Не в твою пользу»,- раздался противненький голосок в моих ушах и тут же я упрямо прошептал: «Это мы еще посмотрим». Они явно обнаружили меня. Обнаружили и окружили? Этого я еще не знал. Как же я устал, как я устал. Эта бесконечная битва ведется уже несколько тысячелетий. Мы все с нетерпением ждем ее завершения, а вот наши противники — не очень. Потому что это означает смерть для них в этой реальности и вечные мучения — в другой. Я запахнул тренч, не смотря на 30ти градусную жару, отхлебнул еще моего целебного напитка, схваченного в соседней с портом лавке. Брал горячий, продавец настойчиво предлагал холодный и с мороженым, а когда я отказался, тот посмотрел сочувственно. Я же говорю, южанин никогда не поймет северянина. Никогда. Я внутренне собрался, насколько можно было собраться на 30ти градусной жаре, четко ощущая, как внутри плещется уже не меньше 2-х литров кофе. Воздух раскалился и дрожал. Мне было не жарко — я установил силой мысли для себя комфортную температуру. Осталось понять, что же блин, мне суждено сделать в этом городе. И вернусь ли я из этой командировки живым, да, Михалыч? Если максимально приблизить свою ладонь к поверхности моря в штиль, и держать ее над поверхностью воды долго- долго, можно почувствовать, как море целует твои руки. Морю все равно до войн и примирений, ему все равно до того, кто сегодня победит и кто будет повержен. Море круче всех нас вместе взятых просто потому что в основном молчит и молча перекатывает свои огромные волны- валуны уже много веков. Море идеально, потому что оно не суетится. Оно все понимает. Оно слушает. Оно принимает. У моря нет вопросов. У моря есть всегда своя правда. Море — как лакмусовая бумажка отделяет вечное от наносного. И сколько же в моей жизни наносного, Господи…Какая же я неразумная, маленькая, вечно косячащая букашка перед взором Вечности… Мне стало стыдно. Я опять углубился в толпу отпускников, захотел раствориться, затеряться в ней. Куда там — моя большая грустная голова всегда была со мной. Моя совесть, постоянно обличающая меня, никогда не спала. Ни разу не видел ее дремлющей. У нее всегда я виноват, и, самое ужасное, я знаю, что она всегда права. Я, наверное, так себе человек. Но, надеюсь, хороший агент. Я внутренне подтянулся. Надо собраться, надо. В конце концов, я же не безвольная лужица сливочного масла, растекшегося на беспощадном южном солнце по асфальту. Я «ого-го» еще чего смогу. Я так думаю, по крайней мере. Что смогу.

Вечером поступил вызов. Я хотел провафлить его. Хотел пропустить. Решить, что это не оно, это не меня, и вообще, я хочу уже спать и чиллить. Но нет, блин, ( здесь мог бы быть мат, но нам не разрешают матюгаться, ибо это обращение к темным силам, а мы не такие). Так вот, нет, блин. Это был вызов в …ущелье. Фигня, сходка ведьм. Среди них — обычные глупые телки, которым навешали лапшу про омоложение. Типа, сколько раз пройдешь под водопадами, столько лет с тебя смоет вода. Ха-ха. Трижды ха-ха. Испокон веков эти темные жаждут омолодиться за счет невинной крови светлых. У кого то получается, у кого то нет. Кого-то арестовывают на месте преступления. Я, честно говоря, не очень-то врубился, что я должен был сделать. Арестовать ведьм? Скажут, что омолодиться пришли (эти-то, тристалетние, хаха). Арестовать этих глупых куриц, которых те тащат на заклание? Так эти бабы скажут, что тоже чисто омолодиться и что у них там тренинг такой. Не понимают, идиотки, что их в качестве комбикорма туда тащат, расходная база. Там дело не в водопадах, а тупо в том, что ведьмы собирают энергию с этих молодых куриц и так омолаживаются. Жрут их, короче. Просто как дважды два. Но работает веками. Я усмехнулся. Женщина за 35-40 поведется на любую фигню, лишь бы там было написано «омоложение». Бабы — дуры. Однако же, надо собираться. Я вызвал мою непутевую горничную, та притащила большую чашку американо. Работает недавно, краснеет — бледнеет, собралась уходить без чаевых. Развернул ее, засунул чаевые в карман, сразу много, потому что предыдущие три раза молодая дуреха отказалась. Не стал слушать сбивчивые слова благодарности, мягко взяв за плечи, выставил за дверь. Так, надо взять себя в руки. Срочно. Взять себя в руки. Выхлебал половину чашки американо. Поймал кайф. Начал вспоминать, где все мои артефакты. Перстень, амулеты — все было в сейфе. Я мысленно проверил на себе все защиты, прочитал все необходимое. Надел на себя все, что можно было надеть, остальное распихал по карманам. Напялил очки. Очки как очки — с виду солнечные, обычные авиаторы для не слишком следящего за модой отпускника. На самом же деле это были очки с встроенной системой ночного видения. Долго смотрел на невидимую мантию: брать — не брать? Шеф просил сильно ее не таскать — старушка была протерта в нескольких местах, могла внезапно прорваться и спалить меня со всеми потрохами. Так себе подмога. Артефакты тоже изнашиваются, блин. Да и мы, светлые, не вечные. В данных телах, разумеется. Ну и темным век не вековать, особенно после развоплощения. Там и души нет, чтобы жить дальше, а тело они еще при этой же жизни теряют. Я почти собрался, когда увидел себя в зеркало. Сосредоточенный, хмурый, решительный. Не думать о взгляде Михалыча. Не думать о взгляде Михалыча. Не думать о взгляде Михалыча. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Часы пробили 22. За час доберусь. Час на осмотр места действия. А 12 ночи, как обычно, все веселье. Я присел на дорожку и вышел вечернюю прохладу. В сторону водопада уже не ходили автобусы, я взял такси. Таксист, смуглый парень, с ухмылкой поинтересовался, куда я собрался в столь поздний час по безлюдному туристическому маршруту. Я не сообразил ничего умнее, чем брякнуть что-то насчет того, что я собрался сделать художественные фото водопада при лунном свете. Таксист хмыкнул и сказал, что он было уже подумал, что я тоже собрался омолодиться с ведьмами и заодно оставить там свою жизнь. Он нехорошо засмеялся и я тоже изобразил какую то вежливую улыбку: было непонятно, всерьез он или шутит. Вполне возможно, что темные контролировали этот участок, и, скорее всего, меня засекли. Хотя я прикрывался черной шкурой убитого еще в Москве мага, как мог. Белое на черное дает нужный эффект серого цвета — никогда не заподозришь, кто перед тобой. Разумеется, если ты не Высший. А им я никогда не был и не собирался стать. Кишка тонка. Мне бы тут, из своих мелкотравчатых заварух выползти живым. Как сейчас, например. Я щедро оставил таксисту на чай, не получив даже сухого «спасибо» в ответ, такси обдало меня пылью из под колес и умчалось развозить других пассажиров в эту темную-темную сочинскую ночку. Было настолько темно, что хоть глаз выколи. Я, конечно же, этого делать не стал. Наконец, тучи немного отодвинулись от печальной луны и она пролила каплю своего скупого плакательного света на землю: все вокруг меня погрузилось в фиолет. У водопада горело несколько фонарей — все-таки туристическое место, как ни крути. Хотя туристами здесь и не пахло — вокруг меня не было ни единого человека. Я прислушался к себе — разнарядки из Центра тоже не было, совершенно непонятно было, зачем они сюда прислали, что я должен был сделать и кого спасти — было тоже абсолютно неясно. В тишине вдруг раздалось едва слышное пение, я поспешил спрятаться в кусты и не зря — пение нарастало. По дороге шли босые женщины, замотанные в простыню, с венками из каких-то полевых трав на головах. Видно было, что это обычные городские женщины, все около 40ка лет, замотанные работой, мужем и детьми, словом те самые, которые так легко ведутся на крючок «омоложения». Как ярко зазывает красочная реклама: «Всего 15 минут в день, и вы легко омолодитесь!», «Этот чудодейственный крем спасет вас от морщин!», «Всего один укол и вам снова 18!» — тут сработало тоже самое. Их заманили мгновенным омоложением, только вот не предупредили, что взамен заберут всю жизненную энергию, околдуют, обворуют и в придачу сотрут память, чтобы те никогда в жизни не вспомнили, что с ними приключилось. Женщины были зомбированы — я ясно видел мутные глаза, плавные, заторможенные движения. В начале и в конце колонны шли ведьмы, сквозь мои очки были видны их сморщенные от старости тела, седые волосы. Но для обычных людей, скорее всего, они выглядели как вполне себе молодые женщины. Наставницы. Те, которые приведут дурех к вечной молодости. Ага. Ага. Максимум, куда они могли привести — это к смерти. Я накрылся мантией невидимки. Да, она была старая, но что поделать — новой мне в эту командировку не выдали. Итак, 40 смертных женщин, около 27ми старых ведьм. Я один. Что ж. Расклад ясен. Ведьмы усилили свое пение, мне пришлось все-таки воткнуть беруши — я не хотел больше тратить силового поля на временную глухоту, ну и зомбироваться этим всем я крайне не хотел, в итоге просто и энергетически не затратно — беруши. Помогают безотказно и в самолете от орущих детей и от действующих ведьм темной ночкой в Сочи. Рекомендую. Ведьмы немного посовещались и пошли к водопаду. 40-летние несчастные зомбированные омоложением курицы — за ними. Мне пришлось проползти через кусты, чтобы приблизиться к месту действа. Пара ведьм била в старинные барабаны, судя по движениям, ритм усиливался. По кругу зажгли факелы, перед водопадом выстроились все ведьмы. Видно было, что они перекинули что-то вроде огненного коромысла через водопад и начали читать заклинания. Коромысло стало огромным огненным змеем. Было понятно, что ничего не понятно. Эх. Если бы я не был таким ленивым студентом! Я же ни хрена не помню по ведьминологии! Перед моим лицом немедленно возник крючковатый палец Амалии Вольдемаровны — потомственной ведьмы, в старости перекинувшейся на светлую сторону, она преподавала у нас ведьминологию и тщетно пыталась вбить в мою глупую голову те знания которые мне были нужны: «Карасев, ты опять не выучил классификацию?! Лень бежит впереди тебя, Карасев! Не поставлю тебе зачет, пока не выучишь! Не надейся! Даже не пытайся меня обмануть, Карасев! Когда-нибудь это спасет твою жизнь, Карасев!». Вольдемаровна, ох, если бы ты знала, как ты была права! Я мысленно перенесся в нашу учебную аудиторию и взял в руки учебник, пальцем провел по оглавлению, нашел главу «ведьмы и водопады. Омоложение», открыл. Даже по рисункам было четко все понятно. Вот овцы на заклание — глупые женщины, желающие омолодиться, вот ведьмы, вот перекинутый через водопад змей. Женщины встают под струи водопада, как раз под пасть змеи. По огненному змею от них по дуге бежит их собственная жизненная энергия, через хвост передается ведьмам, те омолаживаются. Женщины, пришедшие на омоложение, стареют и иссыхают, те, кто послабее- умирают на месте. Никто не жалуется, потому что зомбированы, а трупы скидывают в ближайший овраг, испепеляют мощными заклинаниями и женщины считаются пропавшими без вести. Пошли омолаживаться, упали в водопад, а оттуда — никто не ведает, куда унесла река. Ну что ж, совсем «неплохо», 40 трупов в ближайшей раскладке. И я один. Блин. Что ж за жизнь то за такая? Вечно я в самое дерьмо по уши влезу. Я опять вспомнил тоскливый взгляд Михалыча, заскребло под ложечкой. Но я просто знал, что моя совесть сильнее взгляда Михалыча, сильнее страха, сильнее того, что сейчас происходит (а происходил какой-то лютый пипец). Моя совесть не даст мне потом спокойно заснуть, зная, что я оставил эти 40 женщин, бросил их тут на произвол судьбы. Лучше быть мертвым, чем жить с моей совестью. Да и, в конце концов, умирает только тело, а оно у меня в каждой жизни разное, так что, вот не по фиг-то, главное, с чистой совестью вот это вот все. Судя, по всему, барабанный темп усилился, будущих жертв начало покачивать в такт, змея налилась огнем. Так, у меня не больше пары минут. Я судорожно перебирал заклинание, передо мной в виртуальном мире лихорадочно перелистывались страницы учебника. Ничего…ничего…ничего подходящего…Да что ж ты будешь делать…. Нашел!Ура! Ура, блин! Мгновенное лишение ведьм всей колдовской силы, потом заклятие на заморозку (действует только на ведьм), потом молитва на снятие зомбирования с жертв. Потом я открою портал для этих сорока дур и вуаля! План был неплох. Честно скажем. А вот исполнение…Я поежился, заметив, как одна из ведьм кинула взгляд в мою сторону. На мое счастье, из соседнего куста вспорхнула какая-то маленькая птица и ведьма, успокоившись, отвернулась. Странно, что они еще меня не заметили. Мощные старухи. А я вечный недотепа, неудачник, чудом сдавший все экзамены. Так, так, так, «не видеть препятствия, верить в себя» — всплыла в мозгу строчка из какого то советского фильма. Годы прошли, а цитаты из советских фильмов все еще работают. Нет, все-таки тогда люди были намного чище и лучше чем сейчас. По крайней мере, ведьмы скрывали свои шабаши и так открыто не жрали людей. Ведьмы подняли свои руки, змея зашевелилась. Я торопливо начал читать свое заклинание, сбиваясь и заикаясь. Какая-то неведомая сила заставила руки ведьм покачнуться. Еще не поняв, что происходит, они бросили короткие недоумевающие взгляды друг на друга. Я продолжал читать, холодный пот лился по моему лбу, заливался за шиворот, руки дрожали, виртуальная книга тряслась от этого перед моими глазами как старая стиральная машина. Стало понятно, что до ведьм дошло и то, что в кустах сидит враг, и то, что заклинание мощное, старинное и грозит им лишением силы. Временным. К сожалению. Нет у меня таких полномочий, чтобы навсегда, я всего лишь мелкая шахматная фигурка в руках Бога. Я дочитывал заклинание, захлебываясь, срываясь на свистящий шепот. Ведьмы не стали разбираться, в какой стороне сидит тот, кто читает заклинание против них, они выстроились квадратом и просто тупо направили огонь на все четыре стороны света. Всегда работало и сработает сейчас, решили они. Ну чо, логика ясна. Моя мантия невидимки выдерживала огонь, за это можно было не волноваться, но вот едкий дым проник во все изношенные дыры и я начал задыхаться, зажимая себе нос и рот, чтобы не начать кашлять. Я дочитал заклинание, давясь от кашля и заливаясь слезами, когда одна из ведьм приблизилась ко мне сзади и сдернула невидимую мантию в тот самый миг, когда я дочитал закрывающее «Аминь». Да, они все лишились ведьмовских сил, но не человеческих. Кроме того, у них оставалось остаточное ви ́дение сквозь слои энергии. Я подпрыгнул как заяц, когда она протянула ко мне свою костлявую руку с криком на ведьмовском, наверное что-то вроде: «Я нашла его, девочки! Он наш! Жрем!». В ту же секунду я подпрыгнул и втопил последнюю скорость в соседние кусты, на бегу читая заклятие на заморозку. Мне наперерез ринулись все остальные ведьмы, крича что-то на своем языке, размахивая страшными костлявыми руками, вылупляя на меня свои водянистые, полные ненависти ко всему живому глаза, разбрасывая вокруг свои седые патлы! А я бежал, подлетая на кочках и читал. Что я мог еще сделать? Слава Богу, я был первым во втором классе по чтению, я читал быстрее всех однокашек, я получал пятерки по скорости чтения, однако, спасет ли это меня сейчас? Я увидел, как в замедленной съемке, что все ведьмы сделали марш — бросок и сразу же взяли меня в кольцо, тупо окружили меня, куда ты, мол, дурачок, денешься, куда? Я не помню, как дочитал последнюю строчку, все как в тумане, зато хорошо помню как, зажмурившись, орал «Аминь» на весь лес. Я открыл глаза и увидел застывший крючковатый палец в двух сантиметрах от моего носа и вытаращенные глаза — в десяти. Вокруг меня застыли ведьмы в причудливых фигурах, каждая из них тянула крючковатые пальцы ко мне, глаза каждой полыхали огнем ненависти. Но лучше было не смотреть, даже застывшие, обездвиженные, они несли такой мощный заряд гнева и злости, что могли спалить весь лес. Я аккуратно выбрался из этой западни, мысленно благодаря небо, что еще жив. Аккуратно вытащил свою дырявую мантию из застывших рук той самой ведьмы, что первой обнаружила меня, стараясь не смотреть в ее полные ненависти кровавые глаза. Женщины все так же стояли у водопада, почерневшая шкура змеи лежала на земле. Хм. Развоплотилась? Или просто уползла? Вопросы были важные, но куда важнее сейчас было перенаправить всех этих глупых молодящихся куриц подальше от опасности и от ведьм. Я прочитал заклинание на раззомбирование, женщины стали испуганно оглядываться по сторонам, и, сразу, чтобы избежать ненужных вопросов, открыл им портал в центр города, к морскому порту. Сами добирайтесь до дому, я вам не такси. Под конец операции я всегда был ворчлив как старикашка. Это всегда означало одно — что я потратил много сил. Я открыл портал к себе в кровать и вырубился прямо в одежде. Сил не было даже на то, чтобы снять обувь. Последнее заклинание, что я сделал — попросил кроссовки левитировать и забыл их опустить на пол. Чудное зрелище не для слабонервных, энергии жрет ноль, девушек неизменно впечатляет. Утро встретило меня разрывающей головной болью. Казалось, болели кости черепа, болели корни волос, болела кожа, болели глаза, болели ресницы. Болело все. Адская головная боль всегда поражала меня, когда я контактировал с темной силой. Причем было неважно, победил я или…. Впрочем, случаев когда я не победил, не было, иначе бы меня к этому времени просто не существовало, ни в физической оболочке, ни в астральной. Меня бы размело, разнесло на все тридцать три стороны. Разумеется, этого жаждали веками темные, но это случилось бы только в том случае, если бы на то была Его воля. Я поморщился от этой разрывающей головной боли, дал приказ на разлевитацию, кроссовки с грохотом шлепнулись на пол. Наколдовал себе аспириновое поле, попытался полечить голову. Помогло ровно настолько, чтобы я смог соскрести себя с кровати и направиться в душ. Из зеркала в ванной на меня смотрело опухшее лицо идиота. Сколько раз себе обещал не ложиться спать без специальных охранных вычиток на здоровый сон! И опять, Маркс твою Энгельс, да что ж ты будешь делать! ( Эти старосоветские ругательства всегда почему то придавали мне сил. В них не было разрушающего всё и вся мата, но возможность выпустить пар- была.) «Не первый раз сам себя подвожу», — ворчал я, размазывая пастой по видавшей и лучшие времена зубной щетке. Нехотя отследил всех вчерашних «омолаживательниц» — взяли вчера такси после портала, ни хрена не помнят. И даже отшибло желание омолаживаться. Хи-хи. Я довольно усмехнулся — от успеха выполненной задачи слегка закружилась голова и заодно перестала болеть. «Идиот! Сначала проверяют противника, и только потом жертву!», — фраза Михалыча, раздраженно произнесенная, еще горела в воздухе, когда я, с ртом, полным зубной пены, ринулся проверять ведьм. Конечно же, они выползли из моей заморозки и полезли залечивать свои раны. Развоплощены, но временно, эх, трех суток им хватит, чтобы восстановиться почти полностью и начать искать того, кто лишил их свежей женской энергии. Кто лишил их еды. Кто лишил их жизни. Ворованной жизни. «Эх»,- вздохнул я,- «кольцо пипеца, как обычно, начало закручиваться вокруг моей шеи. Все как обычно, чему ты удивляешься, Сань?» Вообще, привычка называть себя по имени, думаю, ни к чему хорошему не приводит. Хотя, возможно, моя безалаберность спасла меня неоднократно от больших бед, как бы нелепо это не звучало. Мой русский «авось» проламывал те стены, про которые мои коллеги хором твердили, что это невозможно. А Санек, он такой. Саньку по фиг. По фиг то, по фиг, но что делать с ведьмами. Я включил кондиционер на полную мощь, налил себе горячущий кофе и принялся думать. Ни одной свежей и умной мысли не пролетело в моей голове. Моя голова была пуста как внутренности колокола. Можно было стучать по кумполу и слышать: «Бом! Бом! Бооом!». «Мда, негусто», — подумал я. Натянул свои модные шорты и футболку, схваченную в каком-то московском шоуруме за неприличное количество деревянных. Напялил на нос черные очки за нефиговую сумму, кроссовки по последнему писку. Я не понимал зачем, но чувствовал, что сегодня нужно быть модным. Надо мной пролетела чья-то злобная мысль: «Чо, помирать собрался — во все чистенькое?», — но я ее спешно отогнал. Может и ведьмы уже вышли на меня и старались изо всех сил — кто знает? Я не чувствовал за собой никакой слежки, да и честно говоря, был достаточно беспечен. Беспечность — самый тяжкий грех. Потому что он волочит за собой все остальные. Беспечность — бич всех белых магов, всех светлых волшебников, всех, кто воюет на стороне Света. Мы беспечны, как малые дети. Мы расслаблены в войне. Мы не ждем подвоха. И реальность мстит нам за эту беспечность с невероятной жестокостью. Реальность встает бетонной стеной. Реальность — это внезапно выросший асфальт перед нашим носом. Реальность — боеголовки. Реальность — атомный взрыв. Реальность — это то, что проезжает по нам своими танковыми гусеницами. Реальность.

Я брел по проспекту, мимо проносились машины, вздевая клубы пыли. Я старался казаться модным отдыхающим, не знающим ни горя, ни проблем модником, который в поисках развлечений свалился в этот южный рай. Девушка у палатки с модным «рыбным» педикюром посмотрела на меня своими лазоревыми глазами, делая завлекающие жесты рук и я сам не понял как очутился внутри, с ногами, засунутыми в один из аквариумов. Рыбки внутри мелко покусывали меня, поглощая мою огрубевшую кожу, да что там я говорю, они просто жрали меня, просто жрали, а девушка продолжала смотреть на меня лазоревыми глазами и я хотел бы остаться там, в этой палатке вечно. Я не был метросексуалом, и, возможно, это был первый и последний педикюр в моей жизни, перед которым, прошу заметить, у меня был провал в памяти. Я сидел как дурак над этим аквариумом, ноги мои жрали рыбы, и я, не отрываясь, смотрел в глаза этой девушки. Спросите меня — была ли он блондинкой или брюнеткой, рыжей или лысой — я не отвечу вам. Была ли она стройная или пышнотелая, высокая или дюймовочка — я не скажу вам даже под пытками. Ее лазоревые глаза загипнотизировали меня. Я пребывал в нирване, пока не осознал, что она считывает мою ауру. Сучка! Все мои системы безопасности взревели одновременно: сучка да еще и темная! (еще бы, зачем светлой на хрен сдалась моя аура!?) Я потребовал чек, резко вынул ноги из аквариума, залив водой себя, бархатные VIP сиденья, пол, и все вокруг, расплатился наличкой (не хватало еще чтобы эта тварь прицепилась к следу из моей электронной карты), пока расплачивался, смотрел ей в третий глаз, ее лазоревое колдовство больше не работало, я увидел что она была брюнеткой спортивного телосложения с плотной темной аурой — стоит тут на страже, перебирает туристов, о светлых сообщает в штаб. Непыльная работенка, щедро оплачиваемая темными. Кто бы сомневался — на руке браслет от Тиффани, все кольца с брюликами: девочка спускает все черные деньги на украшения. Чем бы ни тешились темные, все равно скоро в ад. Хотя, конечно, они всегда пытаются продлить дни своей жизни на этой несчастной планете. Я вышел из палатки крайне раздраженный на себя. Интересно, как скоро она настучит на меня в штаб? «Уже», — дзинькнуло оповещение. О, как я ненавижу такие простые, как два пальца об асфальт и такие нелепые ловушки! Я вечно ведусь на это дерьмо. Педикюр он ,блин, поперся делать! Проблем ведь других нет, мне, мужику, махровому гетеросексуалу, понадобилось срочно блин сделать педикюр! 27 ведьм жаждут расплаты, готовят месть, но педикюр — вот что главное в моей жизни, конечно же! Да! Я вечно говорю всем новеньким «Никогда. Никогда. Никогда. Никогда не теряйте бдительности!», но сегодня первое, что я сделал — это потерял ее! Я был зол на себя, крайне зол, да что там — я был вне себя! Я был в ярости! Гнев плавал в моей ауре, вызывая вспышки желтого огня. Гнев полоскал меня, гнев! Разряды шаровых молний вспышками двигались по всей моей ауре, сжигая энергию, огромное количество моей светлой энергии. СТОП. Это вторая главная ловушка всех светлых после беспечности — гнев на себя. Мы не можем долго сердиться на родных, друзей и знакомых, но просто до жути требовательны к себе и можем не прощать себе ошибки годами. Попался в простую, как два пальца об асфальт, ловушку от темных? И вот ты уже коришь себя, и вот ты уже переживаешь, и вот ты гневаешься и мысленно размазываешь себя, ведь кто, кроме себя самого скажет честно и ясно что ты м* * *

дак? Это вторая, главная и одна из самых опасных ошибок светлых. Почему? Потому что сразу же за гневом (итак в ноль разворовывающем вашу светлую энергию) идет тотальный слив энергии в виде уныния. Уныние сидит на хвосте гнева, оно плотно обвило его огненный хвост своими слизноватыми щупальцами и целится вам в глотку, как только последняя шаровая молния ненависти к себе взовьется в небо. Это оно обнимет вас своими щупальцами, присосется ко всем главным артериям вашей ценной светлой энергии и начнет сосать. О нет! Сразу оно не высосет все — будет слишком палевно, да и жертва может встрепенуться и соскочить. Оооо нееетт…Оно будет действовать мягко и вкрадчиво, вбивая тоскливые мысли в вашу голову: «Почему же я такой никудышный…»- подставьте нужное слово… «Уменя никогда не получается….», тоже подставьте нужное слово…. «И никогда не получится», — взахлеб допевает уныние,-«никогда — никогда-никогда!.... ты просто неудачник….И так было и будет всегда!» Уныние невозможно победить, уныние присутствует в вашей жизни в виде бесконечного гундежа, что бы вы не затеяли, какая бы гениальная мысль ни мелькнула в вашей голове, какой бы внезапный прилив бодрости вы не испытали — с сизых щупальцев уныния всегда капает капля яда в ваш стакан с чистой водой бытия, оно отравляет все, что вы придумали, все, что вы собрались создать, все ваши отношения, все ваши чувства, все идеи, все мечты, все начинания! В конечном итоге идеальный вариант для уныния — мягко привести вас к петле, и тут, конечно же, все темные аплодируют стоя, потому что самые страшные войны, тяготы, неудачи, падения, потери, болезни — ничто по сравнению с мягкими нежными сизыми щупальцами уныния, нежно обвивающими и убаюкивающими свою жертву. Потому что пока человек сражается, пока его голова гордо поднята — он непобедим. Все темные силы всего мира, всей Вселенной не смогут погубить его. И только лишь капля яда уныния, выдавленного из тонкого склизкого щупальца способна на это. Она одна доводит жертву до слез, отчаянья, жалости к себе, депрессии, бессмысленности существования, и, как закономерный финал — самоубийства. Самоубийства — той самой точки невозврата, единственного непрощенного небом греха, билета в один конец — в ад. Опасайтесь жалости к себе — она вам не подруга. Жалость идет под руку с унынием, жалость к себе кайфует на спине уныния, они два самых отвратных существа, сплетенных вместе. Не жалейте себя, даже если вы тонете, лучше сделайте пару гребков — эта энергия как раз могла бы быть потрачена на жалость, пара гребков может спасти вас, а вот жалость к себе стопудово потянет на дно тяжкой гирей, потому что жалость к себе сосет из вас силы ничуть не меньше чем ее подруга — уныние. Они иногда заявляются вместе, иногда под отдельности, бывает, что одна перед второй, и уж если появилась первая, жди вторую. Такие уж подружки — неразлучницы. Прогнать их можно только простив себя за косяк. Других прощаешь пачками, светлый, а себя — слабо? Слабо?! Прости себя сейчас же, немедленно, оглядись вокруг, убедись что ты в полной жопе (а ты в ней!) и начни потихоньку выгребать. Оттолкнись от дна ногами, ну, в самом деле, все это проходили, ну камон! Делай же что-нибудь, не будь трухлявым пнем! Делай что-нибудь, иначе ты очень скоро увидишь серое склизкое щупальце у себя на горле! Давай, парень, я знаю, что ты справишься, я верю в тебя!

Я был лучшим мотиватором для кого угодно, я не мог стать мотиватором для самого себя. Вечный сапожник без сапог.

Я не был идеален, это нужно было всегда помнить и знать, но и никто не идеален. Однако мой перфекционизм мирно дремал змеей под моим стулом — я никогда не знал точно, когда она укусит меня. Никто не идеален, да. Но меня это не касается. Я определяю ловушки темных с первого полувзгляда и я никогда не попадаю в них. Ха-ха. Трижды «ха-ха». Я велся как дурак, как мальчик, как последний тупица. Они мне могли подсунуть любую симпатичную девицу, и вот я уже делаю педикюр (педикюююр!!) с дурацкими рыбками, и ни одна умная мысль не спасает меня. Все умные мысли летят исключительно мимо моей головы. Темная девица в самом центре Сочи спокойно считывает мою ауру и телефонирует в штаб. Великолепно! Держите «лойс»! Я был расстроен. Так нелепо проколоться после успешной операции с ведьмами. Какой идиот. Какой я потрясающий идиот. Тааак, что я там только вещал? Простить себя, простить. Легче сказать, чем сделать. «Так, я прощаю себя. Ну, прокололся, с кем не бывает»,- внушал я себе, стараясь не обращать внимания на змею перфекционизма, хотя она отчаянно шипела. «Простить себя, простить. Ты хороший мальчик. Ты отличный агент. (Ну,прокололся, с кем не бывает, с кем не бывает?!) У тебя все получится. Ты очень талантливый. Ты добьешься успеха. Ты разоблачишь всех темных в этом раскаленном добела, беспечном и инфальтильном городе Сочи. Давай, соберись, тряпка. Ну же! Ну».

Не могу сказать, что эти уговоры повлияли на меня: все-таки перфекционизм крепко пустил корни в меня, и сделать что-то с этим было крайне сложно. Но выруливший на скейте из подворотни темный быстро пробудил меня от сожалений и самоистязаний: он явно преследовал меня, я быстро (и, как мне показалось, незаметно) считал его ауру — не сильный, средней руки, но крайне самоуверенный. Темный мчал на меня в джинсовых шортах и белой футболке, я не знаю, чего он добивался — хотел хлопнуть меня по плечу? Напугать? Считать ауру? Забрать энергию? Все это вместе и одновременно? У меня не было ответов на эти вопросы, поэтому я подпустил его максимально близко, очень быстро сделав шаг в сторону и поставил огненный щит. Парень покачнулся на скейте, едва не упал, на секунду я увидел его перекошенное злобой лицо — а, все-таки уже успели отправить чувака от темных из штаба. Быстро работают, суки. Я быстро повернул за угол и вышел на набережную, слившись с толпой туристов. Взял себе мороженое, ел быстро и задумчиво. Мгновенно заныли мои зубы — гиперчувствительность. Когда я на них пожаловался стоматологу и она подула холодным воздухом на них, и я при этом сказал: «Ай», она начала хохотать как сумасшедшая. Как сучка она начала,блин, хохотать! А потом проржалась и сказала, вытирая слезы: «Ха-ха, и это вы называете гиперчувствительностью?! Да вы не знаете, как у меня тут пациенты орут, когда я им холодной водой поливаю, как они орут, как они визжат и по стенке сползают, у вас не гиперчувствительность, у вас чуть-чуть чувствительные зубы. Чуть- чуть. Чуток. Капельку. Вот вам мазь»,- она выписала рецепт и внутренне добавила, а я, конечно же, услышал: «Вали уже с этой мазью. Клоун. Зубы у него чувствительные, ха-ха». В общем, я ел мороженое и умывался слезами. Зубы страшно ныли, но мороженое было вкусным, и я терпел. У нас всю жизнь от чего-то ноют наши зубы и мы всю жизнь терпим. Мы терпим, мы выносим, мы скрипим зубами, мы молчим. Жизнь преподносит нам сюрприз за сюрпризом, но мы молчим. Мы, старой закалки, мы молчим. Семнадцатилетние девочки и мальчики думают, что они рождены исключительно для счастья, так громко возмущаются, когда что-то происходит не так, как они задумывали себе это счастье. Это смешно. Бегать, кричать, жаловаться на жизнь, воздевать руки к небу, обвиняя во всем небеса — смешно. Думать, что эта жизнь дана для счастья — смешно. Эта жизнь дана для того чтобы приложить все усилия и не загреметь «на темную сторону силы». Выполнить план небес и не загреметь в ад — эта, казалось бы, простая задача стоит перед каждым из нас. Но как же люди извращают это понятие плана! Как бегут, роняя тапки, от этого, как тратят жизнь на удовольствия, развлечения и грехи. Как внезапно понимают, что смерть стоит за порогом, а они даже «Отче наш» не могут вспомнить. И Петр закрывает плотно двери, сколько ни дергай дверную ручку, сколько ни звони в звонок, сколько ни кричи, что ты на самом деле хороший, просто развлекался всю жизнь, зацепился пальтишком за карусель и она тащила тебя по кругу. Годами. И не мог остановиться. И некуда больше бежать. Но уже есть, кому за тобой прийти. И отвести туда, откуда уже не возвращаются. И останется только исторгать скрежет зубов и слушать скрежет зубов своих товарищей. Вечность. В огне.

Поэтому мы молча терпим. Мы, бывалые. Те, кто уже не ждут от жизни счастья. А чего ждут….? Неизвестно. Статистика подсказывает, что уже ничего не ждем. Просто стараемся выполнить план небес и чтобы не было мучительно больно за косяки. А они, к сожалению, есть и будут, какого бы ранга ты не достиг. Грех всегда караулит тебя за поворотом, всегда поджидает, высчитывает твое мягкое, теплое, слабое, безвольное, больное место. Чтобы напасть. Чтобы захватить. Ранить. Убить. Уничтожить. Как все-таки хорошо придумано, что без личного согласия человека душу невозможно ни украсть, ни отдать, ни продать. Хотя ясно — понятно что она и человеку то изначально не принадлежит, а принадлежит небесам. Но все-таки, где-то греет мое сердце, что если оставаться верным небу, ничего не отдавать, не передавать, не подписывать, оставаться твердым в вере и не вестись на все эти ловушки, подножки и ухмылки, можно остаться со своей душой и со своей энергией. Есть надежда что все, происходящее вокруг — это просто плод больной фантазии темных. Если оставаться твердым как скала, эти грязные черные волны просто обойдут тебя и отойдут куда-то далеко, например, в тартар и останутся там навсегда. Главное — оставаться твердым себе, своему духу, оставаться верным небесам. Можно, в принципе, молча смотреть как вокруг наступает полный Апокалипсис и остаться живым и свободным, с чистой душой, до Страшного суда прикрученной к моему телу, и разъединить этот тандем положено только Ему и больше никому. Больше никому, темные, слышите? Зря стараетесь, зря! Я не сдамся! Я не поддамся на ваши уговоры, я лучше, чище, честнее, чем все вы, вместе взятые! Вы мне не указ! Я последний «Мальчиш — Кибальчиш» в этом городе, и, возможно, в этой стране или даже мире, но я буду стоять насмерть. Бойтесь меня, бойтесь.

Пока эти яростные мысли проносились у меня в голове, я успел пройтись по деревянному настилу на пляже туда и обратно под любопытные взоры отдыхающих несколько раз — я был наглухо одет и одет в черное. Солнце нещадно палило, но жары я не чувствовал. Почувствовав осуждающие взгляды, я стянул штаны, пиджак, рубашку, сложил все стопочкой как московский пенсионер, уложил под голову рукав рубашки и лег в одних трусах на вылизанные морем сочинские серые камни — кругляши. Услышав треск падающих челюстей, довольно ухмыльнулся. Трусы у меня были что надо — шортики Calvin Klein, какая-то последняя модель, которую можно было использовать и для сна и как плавки. Я купаться и загорать сегодня вообще не планировал, но, по чистой случайности, выбрал ее. Модель была цвета «хамелеон», переливалась на солнце всеми цветами радуги, знойные красотки поверх черных очков сверлили меня взглядами, я чувствовал себя павлином. Как легко почувствовать себя в центре внимания! Напяливаешь разноцветные трусы на пляж и готово! Я лежал под убаюкивающий звук волн, «Шшшшшш-шшшшшш», изо всех сил зажмуривая глаза, чтобы одним махом забыть про 27 преследующих меня ведьм, про весь этот кошмар, который происходил и происходит за последний месяц в моей жизни. Я хотел бы сказать своей бедной голове: «Давай! Ты же в Сочи! Отключайся! Расслабляйся! Прекрати думать! Немедленно прекрати гонять по кругу весь этот бесконечный треш! Все будет хорошо, мужик! Купи себе пивас! Пивас с барабульками! Это лучшее вложение дня!» Я хотел сказать все это моей больной голове, но она совсем не хотела меня слушать. Моя голова была как разогнавшаяся гоночная машина, да, у нее уже дымило из под капота, но она все еще не могла остановиться. Она все еще ехала на последней скорости, выжимая из себя под 200 км/ час, и ей я не был указ, совсем нет. Плевала она на меня. Никого, кроме неба моя бедная голова не слушала, а Он, видимо, решил испытать меня и в этот раз. Что ж. Значит, я ничего не смогу поделать. Остается только терпеть. Это самое лучшее, что вообще человек может для себя сделать: понять, что лучше уже сейчас не станет и терпеть. Смириться с обстоятельствами и терпеть. Это ведет к расходу минимума энергии: ты экономишь энергию, ты готов к худшему, ты заранее смирился — словом, стратегически самое верное решение, когда ты в полной жопе. А я был именно в ней. Я так и не понял, почему и в какой момент я остался вольным стрелком без грамма поддержки. Я пытался связаться с нашими и с Центром, это было безрезультатно. Почему-то я был один в поле воин. В этом бесконечном сочинском поле, наполненным ведьмами, колдунами и прочей нечистью.

Я не был дураком, я понимал, что ведьмы рано или поздно на меня выйдут. Их 27, а я один. Они все каких-то хороших уровней, старинные. Давно тут тусуются, лет 300, не меньше. Меняют тела, разумеется. Они не любят задерживаться в старушечьем теле. Только когда их убиваешь, видно сколько им лет. Я не любил убивать. Сейчас кто-то скажет модное слово «развоплощать» — окей. Но оно значит то же самое, если не хуже. При развоплощении погибает душа и тело темного, и ему уже не светят другие воплощения, ни там, ни тут. Поэтому они все этого так боятся. Что их развоплотят. Ну, я не знаю, не делайте гадостей тогда, товарищи, живите спокойно. Но они же сосут кровь из женщин, детей, убивают стариков. Им вообще по фиг на все, лишь бы нажраться энергии — своей то уже вот как 1000 лет нет, как нет. Небесами данное тело давно истлело, запас его энергии кончился, и вот вы, те, которым нет места на небе, корчитесь тут, вселяясь в тела несчастных людей, души которых вы обрекаете на вечное страдание, вы, питающиеся остатками, ошметками, объедками энергии, боящиеся поднять глаза к небу, потому что оттуда на вас смотрят Его глаза — того, кто будет вас судить судом праведным, которого вам не избежать, сколько бы тел на этой грешной земле вы бы не поменяли. Такие старинные темные живут за счет энергии тех душ, в тела которых вселяются. Разумеется, саму душу они выселяют, но там, на донышке, остается то, что посылало небо конкретно этой душе, та энергия, за счет которой она существовала, вот эту то жизненную энергию ведьмы и допивают. Каждое новое тело как блюдце, с которого сняли запотевшую горячую чашку — несколько капелек да найдется. Этого всегда хватает, чтобы дожить до нового тела, до новой жертвы. «Не стесняются, суки»,- зло подумал я, — «тысячелетиями отлаженная система, блин». Эти 27 ведьм держали все Сочи в страхе. Они в принципе держали все Сочи, присвистнул я, увидев, сколько на них было записано недвижимости в центре города. Несколько сотен лет убивали женщин, заманивая их на ритуалы омоложения. Во все века дуры велись на это, ни одна женщина на планете Земля не хочет стареть. Предложите ей засунуть нити в лицо, да так, чтобы под местной анестезией она чувствовала как канюля рвет ей всю кожу и мышцы лица напрочь (адская пытка), заморозьте ей лицо ботоксом, да так, чтобы она отекала каждое утро как алкоголичка. Предложите ей кучу дорогих, болезненных, садистких процедур — она на все согласится, с тем лишь условием, что ей пообещают результат. Молодость — вечно ускользающая морковка, привязанная перед мордой «старой клячи». Мы все изо всех сил гонимся за ней, а она ускользает. И все бы ничего, если бы в повозке за нашими спинами не сидел темный ямщик, бьющий нас по крупу, зарабатывающий на нас деньги, пьющий нашу светлую энергию. С сотворения мира женщины занимаются этой бессмысленной, кровавой, изнуряющей гонкой за молодостью. Но эта морковка к нам не приблизится никогда. Раньше сдохнет лошадь от истязаний ямщика. Сочинские ведьмы давно прочухали этот нехитрый бизнес — водить стареющих женщин на фонтаны, жрать их энергию, ну а ежели кто умрет — гипнотизировать остальных, распихивать трупы по оврагам и валить до следующего раза. Деньги, кровь, энергия — просто бинго какое то. Система была отлаженной и работала, пока в городе не появился я. Хотел чуток погордиться собой — дряннейшее занятие, скажу я вам, очень расслабляет и враги этим немедленно пользуются, как вдруг почувствовал, как по моему виску катится капля пота, под звук волн «вшшш — вввшшшшш» меня неумолимо, неуклонно тянет в сон…На самом деле в разгар войны с врагом никому не рекомендую спать днем. Можно запросто украсть вашу энергию, особенно если развалиться на центральном пляже Сочи под испепеляющим солнцем посреди белого дня. Дело даже не в солнце и не в прекрасном городе — курорте, а в том, что темные получают свободный, неохраняемый доступ к вашей энергии. Солдат спит на посту — можно грабить склад. Все очень просто на самом деле. Бывают редкие моменты в жизни, когда сон днем необходим (и вот я уже с вами заговорил как гребанный доктор из ящика), это правда, иногда небеса пытаются с нами связаться через сон, но мы, как всегда, непроходимо тупы, чтобы воспринять эту информацию, поэтому единственный выход — вырубить в сон человека и там ясно и понятно все ему передать. Меня клонило в сон, я боролся, барахтался как мог. Где то уже на самой грани сна с реальностью я приоткрыл узкую щелочку глаз и увидел как на меня, не мигая, смотрит тетка с черными вьющимися волосами. Я вздрогнул, сон как рукой сняло. Я резко сел, дамочка мгновенно отвела взгляд, начала пристально смотреть на волнорез. Давненько меня так нагло не готовили на откачку энергии. Она бы еще поперчила и посолила меня, право слово. Ну и наглые же они, эти сочинские темные. Ни манер, ни воспитания. Сплошной вечный голод. Жрать, жрать, жрать — и ничего кроме этого. Я встал и собрал свои вещи, напялил брюки, свои туфли и пошел по деревянному настилу. Краем глаза как тетка злобно и раздраженно смотрит на меня: еще бы, очень неприятно, когда твоя еда внезапно встает и уходит с тарелки. Ты уже облизнулся, приготовил нож и вилку, положил салфетку на коленки, а она встала и ушла. «В первом классе»,- думал я, взбираясь по небольшой лестнице на сочинский променад,- «в первом классе школы для Светлых нас учат проверять обстановку прежде, чем заснуть. От таких вот куриц как вы. Это знает каждый светлый школьник». И я не был исключением. Мысленно поблагодарил своего первого институтского мастера Павла Палыча — это он заставил меня окончательно усвоить это правило, выучить назубок. «Сон и алкоголь»,- вещал он, тыча указкой в доску, — «первейшие ситуации, где у вас могут легко откачнуть энергию. Сон и алкоголь — следите за этим». Ну, многие студенты у нас вообще не брали в рот капли спиртного, в том числе и я. А вот сон — была естественная ежедневная потребность, легко было забыться, расслабиться, хотя бы на секунду и получить мгновенно такие последствия, которые невозможно будет разрулить годами, ни мне, ни Центру, ни Михалычу — никому. Я был на стреме, я следил, я был в тонусе. Хотелось похвастаться хотя бы перед самим собой, как же ловко я не дал той темной на пляже сожрать себя. Каждый раз, когда капля гордости собой проникает в ваш организм, знайте, что он уже отравлен. Слава небесам: я косячу. Как только я решил возгордиться, простая и вместе с тем острая мысль пронзила меня всего с головы до пяток: я не считал ее ауру. Она вполне могла быть ведьмой. Она вполне могла быть одной из тех 27ми. Или их подругой. Или родственницей. Или состояла с ними в союзе. Или стояла на разведке. Или доложила уже обо мне в штаб. О чем я только думал?!? Как можно было не считать ауру?! Когда каждый школьник знает что при любом, я подчеркиваю, при любом столкновении с темным, мы обязаны это делать. Внутри нашего взгляда встроен видеорегистратор, и даже в случае нашей смерти Центр может изъять эту информацию и посмотреть, кто именно нанес нам смертельный удар, что привело к схватке, почему она так закончилась и найти того зачинщика из темных, кто был виноват и развоплотить его в случае доказанности его вины. Шеф меня бы просто убил. Михалыч бы плюнул в мою сторону. Ребята бы покрутили у виска. Ну надо же так проколоться «не отходя от кассы», это к бабке не ходи, только я так умею — косячу и косячу. Я горестно поджал губы. Никакие косяки меня не расстраивали больше, чем те, которые могли прямо или косвенно хоть чуть-чуть повлиять на исход вечной борьбы светлых и темных. Я ненавидел себя в такие моменты. Это получалось, что я чуть-чуть, но подставил своих. Тех светлых, которые днем и ночью до крови, до мяса, до сорванных жил борются с тьмой. Тех, которые едва держатся на ногах, но продолжают получать удары от тьмы и наносить ей свои, сокрушающие. Тех, для которых мир всегда четко разделен напополам — Свет и Тьму. Тех, которые будут бороться до последнего. Тех, которые не знают страха и упрека. Тех, которые не предадут. Не дрогнут. Не отступят. Не сдадутся. Сердце мое кровоточило от боли, что я мог каким-то образом, не сняв ауры, подставить их. Если бы я был женщиной, я бы уже плакал. Я горестно поджал губы и зашёл в какой то модный мужской бутик на набережной, просто чтобы собраться с мыслями. На меня смотрели трусы стоимостью с московскую зарплату. Я подумал, кто их тут покупает? Любой отпускник из регионов, забывший плавки в отеле, предпочтет пойти купаться голым, едва увидев эту цену. Продавщица с раздутыми филлерами губами и безупречной укладкой выскользнула из-за костюмного ряда и порхнула ко мне. «Уж сколько лет твердили миру», что мода на накаченные губы прошла, но, видно, все не в прок. Сочинские девушки продолжают колоть таблицу Менделеева себе в губы, рассчитывая, видимо, вытащить счастливый билет и выскочить замуж за какого-нибудь миллионера. Вот только миллионеры то уже пресытились этими дешевыми раздутыми губами и силиконовыми сиськами, миллионерам теперь подавай умных баб. Правда, не настолько уж, чтобы не оттяпали все имущество при разводе. Своим отточенным седьмым чувством продавщица сразу поняла, что я не миллионер, однако же, план продаж выполнять надо, поэтому она, скрепя сердцем, показала мне пару трусов. Я смотрел на ее губы, шевелящиеся как две большие блестящие гладкие сардельки, живущие отдельной жизнью от ее лица, и думал о том, что без них бы она точно была симпатичнее. В этот момент она потянула руки вверх, чтобы достать что то с верхней полки, и я увидел начало тату перевернутой головы козла, мое тело мгновенно прожгло острым молниеносным ударом, я пробормотал какие то извинения и пулей выбежал из бутика. Небо и земля! Со мной что-то происходит, вторая темная за 20 минут, которую я не смог сразу распознать. Вот уж «везуха»-то, ничего не скажешь. Такое ощущение, что все мои чакры были забиты или перебиты, я ничего не соображал. Я стремительно шел по набережной, буро лиловые волны возмущения, негодования и осуждения себя самого неслись по обеим сторонам моего пути. Я собирался заклеймить себя, провести день в воспитательной беседе, встряхнуть себя как агента, вспомнить свои амбиции, ругать себя, на чем свет стоит, исправиться и стать лучше. Все это ровно до того момента, как мой разъяренный взгляд не уставился в вывеску «Самый лучший кофе в Сочи». Я растаял мгновенно, так бывает, когда суешь шоколадку заходящемуся в истерике малышу, и он мгновенно затихает. Я готов был все простить этому миру только лишь за то, что был изобретен кофе. Кофе способен меня примирить практически со всем дерьмом, которое случается в моей жизни. Я заказал себе ледяной, девчачий, конечно же, со льдом, сливками и прочими приблудами, но кофе! Кофе! Все — таки, кофе! А, значит, он мог вылечить все мои раны, зализать своим кофейным языком все мои соленые душевные слезы, примирить меня со всеми обстоятельствами в моей жизни, нашептать мне, что я еще смогу, я еще смогу. Я еще ого-го! Я видел это «ого-го» на дне огромного кофейного бокала, я верил в себя, верил в то, что я еще смогу, я герой, у меня все получится. Для любого несведущего человека получать поддержку от кофе, по меньшей мере, странно, но любой светлый в состоянии это сделать. И уйти довольным, счастливым и готовым победить всех темных этого мира одним махом.

Ночью снились 27 ведьм. Собравшись за огромным круглым столом, расчерченным какими-то знаками, следили за подвешенным в воздухе золотым волчком. Волчок летал строго по треугольникам, иногда останавливаясь на каких то точках. Сама старая из ведьм, шепелявя, произносила значение, а трое молодых поспешно записывали гусиными перьями, макая их в чернильницы, наполненные чем то подозрительно красным и густым. Как я понял, пытались вычислить, где я живу. Как же хорошо, что был полностью закрыт, закутан непроглядным туманом, который мне поставил один из наших высших, не буду называть его имени, хе-хе. Ведьмы о чем-то долго совещались на латыни, я ловил только обрывки фраз, понимая, что пытаются прощупать мои слабые стороны и разработать план моего убийства. Глупые, глупые ведьмы. Мы, светлые, живем вечно. Стоит нас убить в этой жизни, мы воплощаемся в другой. И если вам повезло уйти от инквизиции, продолжаем вас преследовать вплоть до полной победы. Хотя, конечно, в следующей жизни у меня найдутся дела поинтереснее. Я открыл глаза, будильник заливался трескотней. Зачем я вообще его поставил? Раздраженно нащупал кнопку на телефоне, выключил. Случайно нажал на всплывающее сообщение из соцсетей — мои кишки подсказали, что это что-то важное. Ох, как я ненавижу такие утра! Я люблю раскачаться, выпить не спеша кофе, сходить в душ, вспомнить, зачем я вообще живу. А не вот это вот всё. Сообщение было коротким: «Морской вокзал, 13:00». Но его адресат заставил мое бедное сердечко похолодеть.

Я никогда не стремился всё успеть. Жизнь обтекала меня как огромный валун посреди течения реки, как камень, как настолько ленивое создание, что оно даже не шевелилось, и никто не предавал этому значения, на него все махнули рукой. В общем-то, чего греха таить — я и сам знал, что ленив. Одним из самых любимых моих развлечений было прокрастинировать. Прокрастинировать до такой степени, что уже самому становилось стыдно, невыносимо стыдно за свою легкость бытия. «Ну, сделай уже что-нибудь, ленивое чудовище!», — орал в исступлении мой мозг, но я, как истинный Обломов, лишь переворачивался на другой бок на диване. Я не чувствовал стыда. Время застывало надо мной, я оказывался в каком то межвре́менье. Моя фантазия уносила меня далеко-далеко. Я мог быть одновременно в холле огромного старинного замка, на вершине скалы или на лодке посреди бушующего океана. Я раздваивался, был троичен, был разделен вчетверо и ничего, ничегошеньки меня не пугало. Меня критиковали, меня осуждали, меня ненавидели. Ведь из-за такого застывшего времени, я, как правило, опаздывал на встречи, занятия и работу. Мне кричали: «Но ведь на самолет или поезд ты не опоздал бы?!». А я опаздывал. Терял деньги. Менял билеты. Сокрушался. Но ничто, ничто не могло меня заставить отказаться от этой застывающей реальности. Она жила внутри меня. И она была прекрасна.

Уж точно прекраснее той жизни, которую мне приходилось влачить. Жалкое существование в теле человека. Когда моя душа могла развернуться так сильно, чтобы полностью закрыть своими крыльями земной шар. Но об этом знали только те, кто сконструировал меня, кто вдохнул в меня жизнь, кто знал каждую трещинку на моей измученной душе. Родиться орлом и быть всю жизнь, как попугай, запертым в клетке — та еще история. Но я не жаловался. Я был мужественным. Я терпел, я не роптал и я почти никому не перечил. Я не был примером для подражания, но и душу свою я не продал. Хотя были предложения. Темные все время чего-то так сильно стараются, мутят, и предложение о продаже души можно сначала не заметить за суетой, хайпом и пылью, которую они создают вокруг него. Но истинные светлые сразу понимают, откуда растут ноги, потому что настоящий успех не приходит внезапно, за 2 секунды. Светлые понимают, а вот потенциальные светлые — не всегда. Все люди на этой планете рождаются потенциальными светлыми. Младенцы все святы, все чудесны. У каждого, если приглядеться, сияет небольшой нимб над головой. Что же потом случается, почему столько темных, вампиров, насильников, воров и убийц? Где все эти чудесные малыши сворачивают не туда? «Тебя не должны смущать чужие суды»,- строгий голос справа одернул меня. Мой ангел-хранитель отслеживал мои мысли, я поёжился, это означало, что заварушка предстоит знатная и наши просто не хотели, чтобы я тратил силы на всякие мысленные осуждения. Я мысленно собрался, натянул джинсовые шорты, футболку, закрыл ауру на все замки. Посмотрел все свои защиты — все работало. Выдохнул и вышел за порог. Солнце уже готовилось испепелить коренных сочинцев и беззаботных отдыхающих — видимо, опять хотели поснимать с себя вечером 7 шкур с обгоревших красных тел. В воздухе была разлита нега безделья и ничегонеделания. Я зашел в первое попавшееся кафе, на билборде заманивающее завтраками и кофе. Заказал яичницу и литры кофе. Хотелось собраться внутренне, понять, что и как делать, насколько большой бой предстоит в 13:00, с кем придется сражаться, куда бежать. Попробовал прощупать пространство — все было закутано туманом. Хм. Возможно, уже пора запрашивать мой огненный меч. Или еще рано? Не с кем было посоветоваться, не у кого спросить. Я был один, один в поле воин. В этой дурацкой поговорке обычно используется частица «не», но не верьте ей, не верьте! Один в поле ещё какой воин, ещё какой! Если его поддерживают небеса. А меня они точно поддерживали, но сегодняшним утром почему то молчали…Надеялись, что я сам соображу? Ох… Я сжал свою голову руками и почему то вспомнил Париж. Я был до крайности беспечен в ту командировку, так же сидел в одном из кафе, обхватив голову руками. В кафе зашла француженка. Истинная француженка. Молодая. В легком платьице в цветочек, связанным из мелких кружев беретике, с букетом лаванды в руках. Глянула на меня. Заказала латте и какой-то мини круассан. Еще раз стрельнула глазами на мой третий глаз. Мгновенно просканировала. Светлая.(я тоже не преминул проверить её ауру, тогда, по-моему я лучше соображал). Она улыбнулась и вышла из кафе, оставив запах лаванды. Я, как дурак, сидел, улыбаясь во все свои 32 зуба, и понимал, что никогда не забуду это мгновение. А она знала это. Знала. Я сидел в сочинском кафе над отвратной яичницей и кружкой с плохим американо и отчетливо слышал запах лаванды. И улыбался. Как идиот. Воспоминание о ней расслабило меня: я уже не так боялся предстоящей битвы. А главное — зачем, почему я? Разве Центру было не ясно, что я уже итак сильно облажался с этими 27ка ведьмами, да так, что они, вон, ночами на меня колдуют, пытаются выяснить, где я живу, чтобы разыскать и убить. Разве в такой ситуации я не должен сейчас залечь на дно? Зачем мне разборки посреди белого дня в центре города? Я, конечно, редкостный дурак, но не до такой же степени. Я жевал резиновую яичницу и в мою голову не приходило ни одного более-менее позитивного варианта развития событий. Даже если я в честном бою сегодня смогу победить ту дрянь, с которой мне предстоит сразиться в 13:00 у Морского вокзала, это все равно вызовет небывалый всплеск энергии, что, безусловно, привлечет 27 ведьм, разыскивающих меня «с собаками» вот уже который день. «Чтоделатьчтоделатьчтоделать», — билось у меня в голове, я не был победителем по жизни, а тут был проигрыш в любом случае. «Плюс на минус дает минус, минус на плюс дает минус, минус на минус…», — бормотал я, глядя в черное дно моей кружки с американо, как будто эти математические заклятия унылых школьников могли меня спасти сейчас. Одна паническая мысль билась на периферии моего мозга: « А что если я не приду? А что если я сейчас возьму и не приду, пусть они там бьются — сражаются без меня, а?». Что-то внутри меня резко отрезало этой мысли: «Так поступают только трусы»,- и жалкий голос прекратил дребезжать. Каким бы героем я не хотел себе казаться сейчас, а путей отступления не было. Не было. Я был один перед зверем. Сзади меня находилась бетонная стена, я чувствовал ее лопатками — отступать тоже было некуда. Я был один. Но я знал, что стоит небесам спустить вниз мне в руки мой огненный меч, как победа будет за мной. Да, это вызовет всплеск энергии. Да, втихую это явно не провернуть. Да, сразу после изнурительной битвы со зверем на меня ополчатся эти 27 разъярённых ведьм. Но по-другому не получится. По-другому действуют только слабаки. А я не слабак. Я буду биться до конца. С этой мыслью я решительно встал из-за стола. В животе булькал кофе, в моей голове впервые за долгое время наступила ясность, если бы меня сейчас кто -то спросил, чего я жду от этой встречи, я бы ответил — Исхода. Я ждал Исхода. Я был готов умереть, вознестись к небу, успев вцепиться в крылья одного из Ангелов смерти, отпихнув ногой бесов, жаждущих заполучить мою душу; долететь до неба, успеть Ему сказать, что да, грешен, но люблю Его бесконечно, а дальше уж пусть Он сам решает, дальше мои полномочия заканчиваются: ни один человек не может вершить суд сам над собой, вот и я не могу, я всего лишь человек, всего лишь человек. Если Он решит меня оставить на грешной земле еще пострадать, да помучиться, тогда у меня много вопросов, которые я бы хотел разрешить: зачем вся эта командировка в Сочи, зачем я сдался светлым, зачем я сдался темным, что и тем и другим от меня надо, и как мне всего этого плохого нехорошего избежать? Наконец, надо расколоться — столь противно- раннее сообщение о стрелке в 13:00 принадлежало моему бывшему сослуживцу, надо сказать, были с ним в паре горячих точек, сражения были что надо: на моей коже обугливались волосинки, супер депиляция, ноги стали как у младенца, не по детски пахло жареным. Однако ж после пары таких горячих точек у него чутка подтекла крыша, он ушел из светлых и объявил себя вне закона. Типа, он не светлый, но и не темный. Серый. Еще в Библии было сказано «нельзя одновременно служить Богу и мамоне», но этот парень почему-то решил, что сможет. Кто вбил в сознание молодых идиотов, что между Светом и Тьмой лежит ничейная, серая полоса? Типа вот, стоит только долететь, добежать, догрести, доплыть, доползти до нее — и вуаля! Ты вне игры. Тебя не коснется Война. Ты вне противостояния черных и белых. Какая же это чушь! Чушь! Чушь! Дурацкая ловушка, унесшая сотни, тысячи, миллионы жизней таких вот легковерных идиотов. То, что они считают серой полосой — всего лишь последний отсвет перед водопадом из черной нефтяной мглы, которая бурным течением уносит глупые наивные души на черное-черное дно ада. Нет серой полосы. Нет ничейной территории. Если вы видите серую полоску — это территория ада, слегка подсвеченная для таких придурков, как вы, последними отсветами света- все, дальше их не будет. Как только вы сделаете роковой шаг — вас засосет в темный водопад, на самое дно. Если вы стоите и смотрите на серую полосу, знайте, что в этот же самый момент на вас смотрит ад, причмокивая и предвкушая. Не бывает ничейной территории между Добром и Злом, это ложь. Выбирать все равно придется. Я пришел заранее к Морскому вокзалу, хотя, как знают все светлые и темные, одной из моих самых отвратительных привычек была привычка опаздывать. Но здесь было не место и не время чтобы ее демонстрировать. Солнце слепило, пот стекал по мне ручьями, страшно хотелось пить, но я не мог себе позволить отлучиться в киоск за водой или колой: я понимал, что нахожусь под прицелом. Я ждал. Его не было. Я ждал. Я смотрел глазами, я смотрел ауры людей, я смотрел на небо, я просматривал слои земли подо мной — от меня не скрылся бы даже таракан, а его не было. За моим правым ухом назойливой чайкой, шлепающей крыльями по моим беззащитным ушам, крутилось мысль: «Серого не бывает. Если ты видишь серый, значит это темный». А я, как дурак, продолжал стоять. Я не знаю, на что я надеялся. На его порядочность? На воспоминания о том, как мы с ним, бок о бок, в одном окопе отстреливались от темных в кровопролитном бою несколько дней подряд? На то, что он когда-то был светлым? Все мимо. Все «в молоко». Можно быть от рождения светлым, а потом в один миг стать темным. Можно всю жизнь идти по светлой чистой дороге, а потом поскользнуться и упасть в грязную лужу. Хорошо, если только в лужу, а не в засасывающее болото. Никто здесь не дает никаких гарантий. Мы сами вершим свои судьбы. Мне хотелось, чтобы кто-то дал ясный и твердый ответ, что я тут на самом деле делаю. Ложь. Мне хотелось, чтобы за меня кто-то все решил. Мне хотелось снять ответственность с себя. Мне хотелось быть простым сочинским отдыхающим, мне хотелось не думать вообще ни о чем. Беспечность. Беспечность. Беспечность — главный враг светлых. Если ты вылезаешь из-за руля твоего гоночного жизненного автомобиля и пускаешь туда проходимца, первое что случится — либо он завезет тебя не туда, куда ты хотел или вообще по жизни не собирался, или сразу же тебя размозжит в дикой аварии. И — ариведерчи. Глупо перекладывать на кого-то ответственность за свою жизнь. Глупо ждать, что придет добрый дядя и все разрулит. Как правило, приходит очень злой дядя и все, что он может сделать — столкнуть в тот черный водопад, который немедленно увлечет тебя, глупого, на дно. «Ёж птица гордая — пока не пнешь, не полетит»(с). Ох, это про меня. Птица гордая, ленивая, вечно опаздывающая. Если бы небо не было так милосердно, участь моя была бы незавидна. Погрузившись в эти невеселые размышления, я разглядывал носок моего кроссовка, опустив голову. Внезапно в мой обзор вплыл бюст пятого размера в обтягивающем красном платье. На меня смотрела, смеясь, блондинка с красными губами. «Молодой человек, вы что-то уронили,»- она сымитировала, что поднимает что-то с земли, и я успел оценить всю глубину ее лифа. Она встала на цыпочки и прошептала мне на ухо: «Будьте осторожны, молодой человек»,- и от ее шепота все волосы на моем теле встали дыбом. Блондинка подмигнула мне и при развороте задела мою руку сумочкой, сымитировала, что цепь чуть-чуть зацепилась за мою футболку, а сама легонько стукнула меня по ладони, незаметно засунув мне в руку бумажку. Я отошел чуть в парк и развернул бумажку. На ней значилось: «Сегодня в парке в 17:00». Я ожидающе посмотрел вслед блондинке, но ее уже простыл след. Зато в моем мозгу взорвались все охранные сигнализации :«Alarm!Alarm!», они завывали на разные лады, означать это могло лишь одно — к месту моей дислокации приближаются темные, много темных и пора очень, очень-очень быстро уносить отсюда ноги, если я не собираюсь попасть к праотцам прямо сейчас. Я резко ускорился, да что там вам врать, я побежал, побежал как последний трусишка, потому что золотое правило светлых гласит — если боя МОЖНО избежать, значит его НУЖНО избежать. Мы все ему следовали, этому правилу, все светлые. Я не был исключением. Да, наверное, я был не самым радивым студентом и учеником на светлых курсах, но я старался. Я старался. Я почти бежал. Наконец, я нашел какой-то парк и плюхнулся на скамейку. Оставалось уйма времени до 17ти часов, чем я буду заниматься? Я мысленно проверил обстановочку на Морском вокзале — рыскает куча темных, меня не засекли. Вовремя я смотался, ха-ха. Солнце зашло за тучи, что случалось в Сочи крайне редко, я взял кофе в стаканчике в ближайшем киоске и пошел просто вдоль улицы. Мимо меня пролетали дорогие машины, обдавая гарью и пылью, спешили куда-то сочинцы, лениво перебирали ластами отдыхающие. Я пил свой кофе и никак не мог собрать мозги в кучу, чтобы решить: что меня ждет в 5 часов вечера? Битва, а потом смерть? Сразу смерть, безо всякой битвы если противник очень мощный, или все-таки продержусь какое то время? М? Местные обгоняли меня, туристы плелись за спиной, крайне раздражая меня, показывая пальцами на любую фигню и обсуждая ее. Я остановился у памятника певцу когда -то популярной поп- группы. Статуя стояла у ресторана, мигая подсветкой, видимо, одновременно рекламируя теряющего популярность певца и сам ресторан. Как люди смешны в своем тщеславии, как смешны. Эта жизнь нам дана точно не для тщеславия. Начнем с того, что не мы дали сами себе эту жизнь, не мы.

Я не знаю, как дождался 17ти часов. Время тянулась медленно, как жвачка верблюда. Можно было бесконечно представлять, как она вращается в челюстях, медленно, томно, меланхолично — ничего не менялось в принципе. Вообще, подсунуть мне красотку с шикарными формами в красном платье, это был, конечно, изощренный троллинг. Все знали как я любил «Матрицу», и эта женщина в красном платье была мне подсунута именно поэтому. «Сбой в Матрице»….Да… Я и сам мог додуматься до этого, подсказки мне были не нужны. Я сидел сначала на самом солнцепеке, но солнце выжарило мои кости, прожарило меня до самых оснований, и даже я, в прошлой жизни, видимо, бедуин, не выдержал этого, ушел в тенек. В теньке торговали арбузами. Очень полный дядька в советской кепке торговался за огромный арбуз с жаром, с нетерпением, криками, злостью. Наконец, сторговались, покупатель держал арбуз на вытянутой руке, другой открывая огромную клетчатую сумку, замешкался, потерял равновесие, и арбуз с громким треском упал вниз и развалился на мелкие кусочки. Я подумал, что наша жизнь может так же внезапно закончиться. И что от нас останется? Ругань, ор, проклятия? Перед вратами так не поторгуешься. Там «или-или», третьего не дано. Небольшая торговая площадь разразилась криками, охами, сожалениями, увещеваниями, проклятиями. Покупатель стенал, продавец сначала хихикал, потом стал сочувствовать, потом они оба посмеялись, потом мужику в кепке продали маленький арбуз со скидкой и бесплатно дали дыню впридачу. Они расстались друзьями. Провидение не спит.

Я пришел к Морскому вокзалу вовремя. Ну, как вовремя. Полчаса слонялся рядом, пытаясь прочувствовать темные силы, которые могли стекаться сюда, чтобы перехватить нас. Другой вопрос, представлял ли я для них интерес. Я знал, что я был мелкой сошкой, небольшим по мощности светлым, а здесь, в чужом городе, вдали от штаба «не грели» даже родные стены. Любой среднестатистический темный знал об этом, как знал и то, что, в принципе, для мирового баланса светлых и темных сил я сейчас не представляю угрозы. Но на мне «висело» дело с 27ка ведьмами, ну и так, по мелочи. В общем, 50 на 50 что то, что мне сейчас предстоит, не будет прервано отрядом темных жаждущих моей крови. Я прождал там, в напряжении что-то около часа. Ничего не случилось. СМС от моего серого друга оказалась фейком. Или… Или это была ловушка? Бой без всякого боя. Обычная ловушка в стиле темных: чтобы я потратил хренову тучу нервов на ожидание и на предположение, что могло бы случиться такого, и какой бой мне предстоит? Так дешево меня развести… Я так изнервничался за этот час, что у меня даже не осталось сил на гнев. Да и откуда мне знать, не писал ли мой старый серый друг эту смс под дулом пистолета? Любые виртуальные угрозы тоже бы сошли «на ура». Я без сил опустился на скамейку рядом с фонтаном. Что мне делать с собой? И со своей жизнью? И со спасением планеты Земля? Что мне делать? Мне, обычному человеку со своими ошибками, косяками и проблемами — что мне делать?

Что бы мне сейчас выбросить все эти мысли, нервы в море и забыть все как страшный сон, а? Типа ничего не слышал, ничего не видел, вообще мимо проходил, здрасте- приехали, я не пью: «Ничего не помню, очнулся — гипс»(с). Взять авиабилет в Москву, быстренько собрать чемоданчик и — в такси. Только вот ровно в ту же секунду как я подумал об этом, я сразу понял, что не прокатит. Вот не прокатит и все тут. Кто-то должен тут быть из наших, получать вот эти фейковые смс, попадать в ловушки, быть преследуемым ведьмами и вот это вот все. Мысль «почему я?» окончательно расквасила мое сознание по земле, я понял, что мне срочно нужно в кафе с кондиционером за отличной большой порцией кофе. Я нашел ближайшее ко мне гламурное заведение с высокими ценами — отлично, по крайней мере, не будет лишнего народу, испугаются цен. Хотя некоторые москвичи приезжают в Сочи, чтобы оставить тут весь свой годовой доход, живут на широкую ногу, чтобы было что вспомнить. Надеялся, что сегодня пронесет и все они пройдут мимо. Иди мимо меня, мимо- мимо, мимо моего коня, изыди, тьфу-тьфу. Кофе не был обжигающим, я опустил губы в бокал огромного капучино и задумался о своей жизни. Получается, я сейчас что-то вроде как в рабстве. Но в рабстве у светлых. Значит, это вроде как не рабство. Смартфон негромко пискнул и я мысленно проверил его — никаких сообщений, ни звонков, ничего. Я еще раз занырнул в капучино — новых умных мыслей там не было. Даже на дне. Тоска захватила мое сердце. Мне почудилось, что я ничего не смогу. Где-нибудь, да накосячу обязательно. Тоска — последнее оружие темных. Если не сработали никакие другие приемы, всегда есть шанс добить человека унынием. Любой человек думает, что унылые мысли — его собственные, а не умело подпихнутые ему в мозг темными. Я, агент светлых, всегда знал, когда ко мне ползет серая тоска и кем она напущена. Ни единой моей личной мыслишки в этой серой тоске не было. Но даже я попадался на эту удочку уныния темных — пару раз и меня депрессия валила с ног. Какой незатейливый прием, а как работает! А раз работает, то ни к чему и менять его. Темные его используют уже несколько десятков тысячелетий. Вот и сейчас я увидел серую змею тоски. Прекрасно понимая, что ни одна из моих мыслей в реальности не имеет отношения к этой рептилии, я все же дал себе две минуты погоревать о своей судьбе, дал змее обвить мою щиколотку и только после этого убил ее двумя огненными разрывающими ударами. «Не будь идиотом, не будь идиотом, не будь идиотом»,- стучали мои мысли как поезд по рельсам, -«эти думы не твои, не будь идиотом. Идиотом не будь». Если бы я курил, я бы закурил, но у нас на каждого светлого можно было выбрать по одному пороку. Я выбрал кофе. Или оно выбрало меня? В общем, я не курил и не пил, зато мне было разрешено выпивать литры кофе в любое время суток. Обещали даже не учитывать это. Я был доволен. Но иногда, прям вот как сейчас, когда небо падало на голову, хотелось, конечно, предаться мелким человеческим порокам. Покурить там, например. Сходить в клуб, позажимать горячих красивых девчонок с сочинским загаром на медляках. Но нет. Нам этого было нельзя. Один человек — один порок. Служба такая, ничего не попишешь. «Наша служба и опасна и трудна…и на первый взгляд как будто не видна… на второй и третий тоже не видна…» (с) В общем, во мне уже булькало пол — литра кофе, учитывая все кружки во всех кафе, и другого расслабона на сегодня, чую, не предвиделось. Над моей головой, на моем лбу, в моих глазах висел один и тот же вопрос: «Почему я»? Блин, а может это все мне приснилось? Привиделось, примерещилось, в моем раскаленном южным солнцем мозгу? Кто знает, может быть, я уже тут перегрелся на солнышке, и лезет и лезет ко мне в мозг всякая нечисть? Я смутно чувствовал, что мне опять прилетела какая-то миссия, которую я ни разу, ни в одном дурном сне не просил, не молил, не заказывал. Жизнь поступает с нами так, как ей вздумается. Иногда самый лучший способ, чтобы не потерять силы — это смириться. Я решил смириться. Я вышел из кафе и побрел по набережной. Зазывалы с яркими плакатами с кораблями приглашали прокатиться по морю всех зазевавшихся туристов. Белое, несгоревшее на солнце мясо — признак туриста — лоха. Будьте осторожны появляться в таких местах с зазывалами, если вы еще не загорели и буквально вчера приехали. Белая кожа — признак, что вы необстрелянный воробей, вас легко надуть местными аборигенами. Если вы чуток загорите, вам окажут больше уважения из опасения, что уже «собратья по разводу» уже успели сколотить себе на вашей столичной или провинциальной дурости состояние и кому-то сейчас прилетит за всех за них разом. Я позволил себя обмануть. Я хотел, чтобы меня надули. Поездка на яхте была предсказуемо дорогой, час прогулки такой суммы не стоит. Но я заплатил. Я подумал — чему быть, того не миновать. Я хотел проветрить себе мозги. Я хотел докопаться до истины. Идти в гостиницу не хотелось — я знал, что упаду на кровать вниз лицом и мои мысли взовьются надо мной как рой ос. Я хотел, чтобы мои мысли, как пчелы, отчаянно трудились, но в конечном итоге принесли мне мёд. Я хотел какой-то пользы для моей души в конечном итоге. Я хотел воспарить над всеми моими проблемами и бедами, я хотел, наконец, понять, для чего же меня небо закинуло в Сочи, чем я обязан провидению, зачем на меня нахлобучили эту миссию и что мне вообще теперь делать и куда бежать? Мне хотелось собрать все мои мысли в кучу, найти опору под ногами. Странно, что как раз ее, родимую, я отправился искать в море. Но мне к моим странностям не привыкать. Я столько лет танцую этот танец жизни для неба, что мне не привыкать. Где то падаю, где то спотыкаюсь, не спорю, делаю это коряво, но все для неба, все для него. Пусть здесь, на земле, на меня смотрят и смеются те, для кого непостижима истина, я знаю, что там, на небе, никто не смеется надо мной. Все очень серьезно. Серьезные задания, серьезные наказания за неисполнение. Как в счетной палате — каждый наш вдох посчитан. Я залез на корабль по шаткому трапу и исполнилось худшее из моих предположений — на корабле не было открытой палубы, весь корабль представлял собой двухэтажный ресторан с конскими ценами и отвратительной светомузыкой. Я было ломанулся в кухню, но небритый матрос в желтой толстовке язвительно закричал, что здесь кухня и чтобы я валил на второй этаж, в музыкальный ад. Я пошел, делать было нечего. Ирония судьбы — ты хотел собраться с мыслями? Ха-ха! Щас мы тебе настучим курортной дурацкой попсой по мозгам, тыц- тыц, ты не сразу и очухаешься! На втором этаже пахло мидиями, жареной картошкой и начало уже пахнуть перегаром. «Белое мясо», незагорелые бледные неопытные туристы напивались, даже не представляя, в какой их заманили капкан. Подошла официантка, я заказал американо, чтобы не оставить на этом корабле вообще все деньги которые у меня были в этой жизни и которые когда-либо будут. Официантка коварно улыбнулась и сообщила, что добавит +700 рублей к счету за живую музыку. Я было хотел возмутиться, но потом плюнул — сохранение энергии в этот момент было важнее денег. И в этот момент завыла живая музыка. Если бы можно было отмотать время назад, я пнул бы самого себя, чтобы пройти мимо этого зазывалы, заманивающего на корабль: живая музыка была просто пыткой. «Пытка за все мои грехи»,- с усмешкой подумал я. И ведь не сбежишь. Разве что в воду. Я посмотрел из открытого окна в море, измерил взглядом расстояние до берега, потом вспомнил про мобильный и паспорт в кармане. Не, не вариант. Тем временем спели «Эммануэль», потом затянули еще какую-то курортную пошлость. А потом случилось страшное. Оказывается, «живая музыка» была с функциями караоке и какой то отдыхающий попросил микрофон. Откашлялся и затянул «Мне сегодня 30 лет». Ничего более ужасного я не слышал в своей жизни ни до, ни после. Я мысленно извинился перед небесами, за то, что предыдущую музыку я назвал пыткой. Потому что истинной пыткой была эта песня. Ее нужно было передать в прошлое, нашей армии во вторую мировую для пыток фашистов — она бы идеально подошла. Я скрежетал зубами, цедил свой кофе и думал, что, наверное, именно так выглядит ад для людей с идеальным слухом. Ни о какой возможности собрать свои мысли даже речи не было. Все мои силы были потрачены на то, чтобы создать заслон, энергетический щит между моим состоянием и этим противным, хриплым, гнусавым, не попадающим в ноты исполнением. И тут я подумал, что вся эта гребанная поездочка может быть вполне себе планом темных. А что? Растерянный идиот, вроде меня, попадает на корабль, откуда, блин, не сбежишь, закрытое пространство, злющая команда. Врубают наигнуснейшую музыку, от которой меня все передергивает (и они знают об этом), я ставлю щит и трачу много энергии. А потом они прихлопывают меня. Тупой план, как и все планы темных. Но иногда из-за своей тупизны и наших пороков они срабатывают, к сожалению. В этот момент «певцу» начала подпевать его пьяная компания. Женские взвизгивающие голоса невпопад завершили полную картину музыкального ада. Я понял, что прямо сейчас у меня из ушей пойдет кровь. Я ретировался к мужскому туалету, забежал в кабинку и закрылся изнутри. Адская музыка глухо доносилась и сюда, но было уже терпимо. Я не знал, что делать в такой ситуации: хотел сосредоточиться, а на мой мозг совершили нападение, хотел прийти в себя, а мою нервную систему распотрошили. Внезапно я услышал что то вроде тихой звуковой волны, на частотах которой звучало лишь одно слово «Успокойся….Успокойся…Успокойся….»Я оперся плечом о дверь туалета и закрыл глаза. Подсознание мгновенно перенесло меня на залитый солнцем пляж. Я лежал на золотом песке в белом одеянии и лучи солнца ласкали меня. Я знал, что солнце любило меня. Я поворачивался к нему то одним, то другим боком. Слышен был лишь шум прибоя и крики птиц. Я был счастлив. Я приоткрыл глаза и увидел на линии горизонта призрачный силуэт женщины, который двигался, но все никак не мог приблизиться ко мне. Внезапно яхта подпрыгнула на волнах, и я очнулся. Я держался за ручку двери, должно быть давно, потому что рука моя онемела. Я ощущал в себе силу. Я посмотрел на ноги — они плотно стояли на полу туалета. У меня же было ощущение, будто я парил. Я посмотрел на часы — прошло каких-то две минуты. Я кое-как отскреб себя от стенки туалета и понял что корабль стоит. Мы пришвартовались. Какая радость! Больше мой мозг не будут насиловать тупой музыкой! Ура! Я вышел и понял, что корабль стоит абсолютно пустой с потушенными огнями, и какой-то матросик уже убирает трап. «Эй!Эй!,- закричал я,-«меня-то забыли!». Матрос малость охренел и на доступном русском объяснил, что корабль уже час как пришвартован, все пассажиры давно покинули салон и какого, как говорится, и где меня носило все это время? Я ошарашенно посмотрел на огромные часы на здании Морского вокзала, а потом на свои. Стрелка не двигалась. Мои часы тупо встали спустя те самые две минуты, как я вошел в туалет. Я читал такое про путешествующих во времени — они никогда не носят часов, потому что тупо не напасешься. Ты покупаешь новые дорогие часы, тебя внезапно выдергивают в 16 век или куда подальше, возвращаешься — часы можно выкидывать. Смысла в этом нет никакого. Тем более, так не хочется уподобляться людям, считающим каждую земную минутку, и даже не представляющим, что при определенном раскладе у них впереди вся вечность. Если, конечно, потрудиться, будучи на земле. Я вздохнул, расправил спину, размял затекшую руку и пошел по набережной, вдыхая сыроватый ночной морской воздух и чуя на спине напряженный взгляд недоумевающего матроса. Да пусть он думает, что хочет, может понос меня пробрал, в самом деле! Странно, что уборщица меня тоже не заметила в кабинке — обычно корабль проверяют, прежде чем поставить на якорь. Значит, физически мое тело тоже отсутствовало. Хм. Хм. Лишь бы этот идиот не заверещал в энергетических подпространствах и не привлек к себе внимание темных. Я размышлял, стоит ли кинуть в него легкий успокаивающий импульс или не тратить свою драгоценную энергию по столь незначительному поводу и вдруг увидел очередь у лавки с сочнями. Я сглотнул слюну. Нежнейший запах свежего хлеба тронул меня, взял мои щеки в свои ароматные теплые руки, спросил: «Ну, куда ты так спешишь, малыш?». И действительно. Я немедленно встал в очередь, попутно рассматривая сочни на витрине. Творога было много. Очень много. Защипы уже явно не справлялись с таким откровенно лезущим повсюду творогом. Творога не пожалели и он торчал то тут, то там, нагло вылезая из сочней. Мне кажется, я мог бы сожрать эти сочни так, через стекло. Жадно высосать весь творог и не поперхнуться витриной. Вонзить зубы в нежную румяную корочку. Да. Когда до меня, наконец, дошла очередь, я попросил два. Потом три. Потом плюнул и попросил сразу пять. Дали в бумажном пакете, на манер французской выпечки. Сочи как могло, показывало свою заинтересованность в туристах. Советские огромные разухабистые сочни в кокетливом тщедушном французском пакетике. Мда. Впрочем, истинное желание обертка не сможет остановить. Я, наконец, вонзился зубами в нежную плоть сочня и творог брызнул во все стороны. Но я был проворен: я успел поймать языком почти все крошки творога, летящие во все стороны. Если есть на этой грешной земле филиал Рая, то это усталому сочинскому туристу погрузить свое лицо по щеки в мягкий свежий сочень на набережной. Вонзиться так, что почувствовать наслаждение. Откусить его так, чтобы почувствовать как сама планета мать Земля гладит тебя по непутевой твоей голове и говорит мягко и тихо: «Ну чего ты…чего ты…сердешный….все будет хорошо». Я кайфанул так, что, кажется, закатил глаза. Я шёл и внутри меня плескалось творожное счастье. Если вы висите над пропастью, рискуя сорваться, а сверху скалы на вас смотрит саблезубый тигр, готовый вас сожрать, то нет ничего вкуснее земляники, которая растет на уровне ваших глаз. Нет ничего вкуснее в этот момент, потому что вы находитесь между смертью и смертью, и только кустик земляники и есть ваша жизнь в этот момент. Прошлого и будущего не существует, вы держитесь за ветку, зависнув над пропастью и видите желтые глаза тигра, но ничто не сможет испортить вам божественный вкус земляники, ничто! Эта старинная притча не раз спасала мне настроение.